Неомифологизм в структуре романов В. Пелевина
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
та оказывается близок сюжет поиска некоего огромного лабиринта, оставленного потомкам одним из легендарных китайских императоров:
Правитель своей родной провинции, мудрый астролог и звездочет, любитель толковать канонические книги, шахматист, известный поэт и каллиграф, он пожертвовал всем, чтобы сделать книгу и лабиринт.После его смерти наследники нашли одни лишь беспорядочные рукописи.
Стивен Ольберс, протагонист рассказа Борхеса, человек из далекой империи (Британской) открыл тайну лабиринта, заинтересовавшись целью создания бесконечной книги, которая, как выяснилось, уже разрешена Цюй Пеном:
Цюй Пен умер, и никто в его огромных владениях не нашел лабиринта. Запутанность романа мне подсказала, что это и есть лабиринт. Два обстоятельства вывели меня на правильный путь. Первое примечательная легенда о том, что Цюй Пен задался целью сотворить подлинно нескончаемый лабиринт. И второе: фрагмент из найденного мною письма.Заповедую разным (не всем) грядущим временам мой сад ветвящихся дорожек.
Предок героя оказывается создателем романа, близкого по поэтике (особенностям композиции) постмодернистским гипертекстам (М.Павич, П.Корнель, Д.Галковский, Е.Попов и другие). В произведении Цюй Пена имеют место сразу все развязки, и каждая служит исходным пунктом для остальных возможных линий. Иногда дорожки этого лабиринта сливаются в одну: например, вы являетесь ко мне в дом, причем в одном из возможных прочих времен вы мой враг, а в другом мой друг. Дорожки это символ расходящихся линий сюжета, ветвящихся вариантов судьбы, это множественность жизней, одна за другой, а затем и параллельно, проживаемых Петром Пустотой.
Цюй Пен как автор использовал то, что можно назвать нонселекцией, и это следует из анализа Стивена Ольберта: Сад ветвящихся дорожек не совершенный, но и не ошибочный образ вселенной: именно такой ее видел Цюй Пен. В отличие от Ньютона и Шопенгауэра ваш предок не верил в единообразное абсолютное время. Он видел нескончаемые ветви времен, до умопомрачения огромную сеть расходящихся, смыкающихся и параллельных отрезков времени. Вся новелла оказывается построена на принципе вариативности: история, рассказываемая Ю Цуном (потомком императора), преподносится имплицитным автором как версия (на первый взгляд более достоверная) произошедшего события, ее финал выглядит реализацией лишь одного из предсказанных Ольбертом временных вариантов сцены его встречи с ЮЦуном (он все-таки оказывается шпионом, врагом, и таким образом обманываются читательские ожидания).
ТекстХ.Л.Борхеса так же, как и пелевинский, не отличается лингвистическими изысками, языковой уровень достаточно беден на нешаблонные лексемы. С этого момента я почувствовал, как вокруг меня и в темной глубине моего тела всколыхнулось, затрепетало что-то невидимое, неосязаемое. Имеет место двойное кодированиепопытка заинтересовать реципиента детективным сюжетом с параллельными сложными философскими сентенциями и эстетическим изыском. Иными словами, Х.Л.Борхес находится на присвоенном также и В.Пелевиным месте после модернизма.
Внимание повествователя, также, как и протагониста, к творчеству А.Блока объясняется актуальностью творчества поэта для конца Серебряного века/ начала гражданской войны, времени, в котором начинает действовать протагонист и свое бытие в котором полагает (по крайней мере поначалу) более вероятно истинным. И.Роднянская утверждает, что Петр и стилем личности, и двойственным поведением своим (монархист на службе у красных) напоминает героя очерка Александра Блока Русские дэнди В.Стенича, который разыгрывал Блока рассказами о мнимом совращении молодых рабочих и крестьян разочарованной интеллигентной молодежью, такою, как он, сам же прекрасно ладил с новой властью. Ведь мы пустые, совершенно пустые вот еще одна книжная страница, негаданно раскрывшаяся в нужном месте. Мне даже показалось, что в главах, где рассказ ведется от лица Петра, Пелевин старается подражать слогу и колориту этого блоковского эссе. И небезуспешно хоть слов эйфория, самоидентификация и практически следовало бы избегать. Самоутверждение своей пустоты соотносимо с юношескими претензиями Петра. Этим протагонист В.Пелевина и напоминает персонажа блоковского очерка, пропагандирующего маргинальность, асоциальность той группы людей, к которой принадлежит сам, образованной буржуазии. Нас ничего не интересует, кроме стихов. Ведь мы пустые, совершенно пустые.
А.Блок назвал подобные настроения русским дэндизмом (я испугался того, что слишком загляжусь в этот узкий и страшный колодезь… дэндизма…), генезис которого он прослеживает от Байрона через По, Бодлера, Уайльда до современной молодежи, в том числе крестьянской, по причине великого соблазна антимещанства, дэндизмом, повинным, в частности, в гибели традиций русского дворянства. Петр (наррататор, актор), но скорее даже повествователь (нарратор, ауктор), весьма сожалеет о потере старого мира, что представляется немотивированным для осознавшего иллюзорность окружающего а следовательно, и окружавшего.
Многочисленные же философские отступления настаив