Неомифологизм в структуре романов В. Пелевина
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
тов южного дерева чикле).
Митя полетел в ту же сторону и вскоре увидел впереди большой пеньэти волны были просто вниманием, отраженным вниманием всех тех, кто собрался на поляне.
В центре пня была лужа, в которой плавало несколько похожих на соленые огурцы гнилушек. Точнее, даже не в центре пень был настолько гнилым, что от него осталась только кора, а сразу за ней начиналась трухлявая яма, полная гнилой воды. Митя представил себе, что случится, когда кора треснет и вода хлынет на живой ковер, покачивающийся вокруг пня, и ему стало страшно. И тут он заметил, что исходящий от пня свет странно мерцает как будто кто-то со страшной скоростью гасит его и зажигает опять, выхватывая из темноты неподвижную толпу крошечных гипсовых насекомых, почти такую же, как миг назад, но все же немного иную[С.246].
В этой претендующей на глобальность метафоре присутствует и невозможность вычленить бесспорный денотат, и намеренный большой выбор коннотаций. Солипсизм В.Пелевина (вернее нарратора большинства его текстов) впервые проявляется так открыто. Личность, как она полагает, свободная от идолов, ограничений и прочих влиятельных мифологем, буквально парит и проносится над омифологизированным большинством, сопереживая и одновременно полагая невозможным оказание помощи. В то же время притягательным пень делает лишь внимание самих его реципиентов. И это отсылает к диалогам Мити и Димы об отраженном свете и свете, к которому стоит лететь (или катить навозный шар).
Мерцающий свет пня отсылает и к мыслям Мити о танцплощадке, светомузыка которой выхватывает из темноты мгновенные парки культуры и отдыха, наполненные гипсовыми статуями в различных позах. И незатейливая музыка советских поп-групп, в которой Митя различал непонятный ни ему, просвещенному, ни тем более прочей толпе изначальный смысл, оказывается профанирована как носитель вышеназванного смысла (вспомним фразу из первой главки цикла: Инстинкт гнал к этому цветку всех окрестных насекомых каждый раз, когда чья-то лапка включала электричество, и Митя решил спуститься посмотреть, что там сейчас происходит[С.165]).
Наконец, появляются и те, кто, казалось бы, так же, как и протагонист, находятся над толпой:
Я думаю, сказал один из жуков, что нет ничего выше нашего одиночества.которое растет в юго-восточной части Юкатана.
Пожалуй,но уж этот гнилой пенек на соседней поляне никак не выше нашего одиночества[С.248249].
Полагающие себя выше других (наш дух действительно безупречен), они не распознают в сгнившем пне дерево чикле, слишком, согласно нарратору, претенциозны, чтобы стать носителями окончательной истины о мире. Те, кто считают себя выше всего (в том числе пня с его адептами), помещают выше себя нечто, которое то же самое все, причем внутри несостоятельное, при деконструкции оказывающееся аналогично центру структуры по Ж.Дерриде. Согласно этому теоретику постструктурализма, центр структуры, который организует ее вокруг и является последним неделимым и недеконструируемым элементом, не принадлежит ей и имеет больше отношения к какой-либо внеположенной структуре, таким образом профанируется сам по себе.
В главке Второй мир персонификация, субстантивация, объективизация сознания, максимально подверженного мифологизации, завершается. Можно сказать, что сам нарратор оказывается под влиянием одной из основных мифем мифологемыДругого, обладающего собственной волей, непонятного, оттого враждебного и неприемлемого как своего.
Оказалось, что лучшее связано с очень простым, таким, о чем никому и не расскажешь. Это были моменты, когда жизнь неожиданно приобретала смысл и становилось ясно, что она на самом деле никогда его не теряла, а терял его Митя.Но странное и невыразимое знание, связанное со всем этим, давно исчезло, а то, что осталось в памяти, было больше всего похоже на сохранившиеся фантики от конфет, съеденных каким-то существом, уже давно живущим в нем, постоянно и незаметно присутствующим в любой мысли (кажется, среди мыслей оно и жило), но все время прячущимся от прямого взгляда[С.287].
Так Митя входит в физический конфликт со своим трупом, с тем, кто живет вместо тебя настоящего (формулировки Димы). Кто существует благодаря твоему мыслительному процессу, автоматизму восприятия, поблажке мозгу, который, как и весь организм, противится неудобствам и работе, рефлексии. Тем, кто и есть комплекс мифологем, усвоенных отдельно взятой личностью, индивидуальный миф, то есть человеческое сознание.
Просветленное, свободное от мифов сознание (по мнению повествователя, видимо, таковое может существовать; оно же может полагаться нарратором как постмодернистское) отторгает и одновременно испытывает жалость к обыденному сознанию, которое персонифицируется у В.Пелевина в Йа (нечто с одной стороны объективированное, с другой вязкое и лег?/p>