Неомифологизм в структуре романов В. Пелевина

Дипломная работа - Литература

Другие дипломы по предмету Литература

?ее. Нарративный тип романа в целом (в том числе предисловия эксплицитного издателя) акториальный. Впрочем, Петр как ауктор выполняет двойную функцию: рассказчика и действующего лица в фиктивном мире художественного произведения; здесь мы имеем дело с гомодиегетическим повествованием аукториального типа от первого лица. Но если оставаться последовательным, следует признать, что аукториальный тип свойствен роману Чапаев и Пустота постольку, поскольку он свойствен художественному тексту как таковому, созданному определенным автором.

Нарратор сознательно прибегает к заимствованию мифологических мотивов. Одновременно правомерно говорить о его обращении к современной мифологии, то есть об активном использовании для структурирования хронотопа, предметного мира и системы образов коллективных представлений, сложившихся на данный момент; также повествователь прибегает к префигурации исторической ситуации гражданской войны и некоторых исторических персонажей.

Таким образом, генезис как всего предметного мира романа, так и конкретнее центральных персонажей происходит через реализацию неомифологического принципа.

 

2.2 Система образов романа с точки зрения традиционного неомифологизма

 

Традиционным неомифологизмом назовем неомифологизм, понимаемый как интерпретация в том или ином виде структуры, мотивов архаического мифа в более позднем по отношению к нему литературном произведении. Подобная точка зрения на неомифологизм как черту поэтики может формулироваться следующим образом: К неомифологическим относят произведения, особая поэтика которых ориентирована на сюжетно-образную систему архаического мифа. С ней согласны полностью или отчасти З.Г.Минц (например, в работах О некоторых неомифологических текстах в творчестве русских символистов, Блок и русский символизм), Е.М.Мелетинский (Поэтика мифа, О литературных архетипах), А.Козлов (справочник Современное зарубежное литературоведение, соответствующие статьи), В.Хализев (Теория литературы) и некоторые другие; однако в принципе трудно выявить литературоведа или даже этнографа (известный пример К.Леви-Стросса), однозначно полагающего неомифом лишь обращение к мифу как к некоей структуре, заведомо пред-лежащей создаваемому тексту.

Е.Цурганова, к примеру, утверждает следующее: Современное мифологическое мышление фиксирует и запечатлевает наиболее стойкие жизненные ситуации и черты характера человека, наиболее медленно меняющиеся закономерности его существования и развития его личности, которые не зависят непосредственно от социально-исторических условий (любовь, дружба, честь, долг, добро, стремление к истине).

Миф в современном понимании следует рассматривать как одну из важных мотивировок человеческого характера, каждый несет в себе что-то от мифологического прообраза.

Большинство исследователей проблемы во второй половине ХХ века в той или иной мере разделяют эту точку зрения.

Персонажи В.Пелевина деструктированы как психически и социально детерминированные характеры. Роману Чапаев и Пустота, как и остальным его текстам, не присущ полноценный психологизм, характеры персонажей лишены безусловной определенности психикой или социумом, с которым они, казалось бы, связаны. Как актанты они обладают, преимущественно, способностью к взаимовлиянию.

Если же проследить генезис центральных персонажей, обнаруживается их практически законченная цитатность, порожденность из мифа об их реальных прототипах, накладывающегося на мифы о Серебряном веке и тому подобные. В этом состоит одна из претензий к В.Пелевину как создателю эстетически ценного текста: Чапаевский эпос дает главное готовый мир, героев, интонацию. Все остальное лишь украшение, вышивка по канве. И не более, по мнению Н.Александрова.

Система образов романа, между тем, соотносится с системой культурных героев и трикстеров мифа. Фигуры Чапаева и Петьки у В.Пелевина совмещают в себе черты нескольких мифологических персонажей, при том, что данные образы структурируются на основе современного мифа о них, как уже было сказано, созданного книгой Д.Фурманова, одноименным фильмом, анекдотами.

В романе Д.Фурманова Чапаев (1923) Клычков безусловный демиург, усилиями которого культурный герой Чапаев избавляется от неосознанных партизанских действий и обретает, таким образом, титаническую силу. Его преображенный жизненный импульс передается массе, коллективу, который благодаря этому переделывает мир. При культурном герое находится трикстер Петька, оттеняющий недавнее несовершенство культурного героя, подготавливающий читателя к симпатиям в его адрес перед битвой с врагом из мира хаоса.

Фурманов у В.Пелевина становится второстепенным персонажем, не влияющим заметно на происходящее в романе. Демиург объективного мира в романе В.Пелевина как таковой отсутствует. Как и сам объективный мир. Нет ничего, выдвигает тезис Петька. И ничего тоже нет, возражает ему Чапаев[С.322]. Мир вполне создаваем в виде симулякра, обитатели которого, правда, не способны, казалось бы, эту иллюзорность осознать, в этом случае демиург появляется, но от этого не становится творцом всей реальности.

Чапаев мифологический герой, близкий богам, умирающий-воскресающий (более того дается намек на то, что он одна из аватар Будды Будда Анагама). Близость образа