Неомифологизм в структуре романов В. Пелевина
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
?ю идеологию, своеобразную знаковую систему, в которой Чапаев как легендарный красный командир представал лихим, лично храбрым и дальновидным военачальником, не столь необузданным и самоуверенным, как в романе Фурманова. Фильм 1930х годов имел сценарий, текст которого выглядит подкорректированным текстом романа Д.Фурманова. Таков, например, диалог Чапаева с Клычковым, в фильме Чапаева с Петькой. Замена собеседника просвещенного Клычкова на явного tabula rasa Петьку делает реплики Чапаева значительными, обнажая их продуманность и трезвость, но не тщеславие и отсутствие адекватной самооценки. Сцена из фильма:
А смог бы ты командовать армией? спрашивает ординарец, с ребяческим уважением глядя на своего командира с печи.
Смог бы!
А фронтом?
Смог!
А всей Красной Армией?
Смог, чуть помедлив.
А, задыхается Петька от избытка чувств, всеми армиями земного шара?
Нет, Петька, вот тут малость подучиться надо.
Образованный Клычков в романе Д.Фурманова постепенно становится комиссаром, который интеллектуально ведет своего неграмотного во многих смыслах командира.
Чтобы быть хорошим военным работником, чтобы знать научную основу стратегии.
Я армию возьму и с армией справлюсь.
А с фронтом? подшутил Федор.
И с фронтом… а што ты думал?
Да, может быть, и главкомом бы не прочь?
Я-то!..А в степях кто был с казаками, без патронов, с голыми-то руками, кто был? наступал он на Федора. Им што? Сволочь… Какой им стратег…
А я за стратега тоже не признаю. Значит, выходит, что и я сволочь? изловил его Федор.
Чапаев сразу примолк, растерялся, краска ударила ему в лицо; он сделался вдруг беспомощным, как будто пойман был в смешном и глупом, в ребяческом деле…
Федор умышленно обернул вопрос таким образом исключительно в тех целях, чтобы отучить как-нибудь Чапаева от этой беспардонной, слепой брани в пространство… Во многом педагогическая, направляющая деятельность Клычкова (Фурманова как экспллицитного повествователя, претендующего на реалистичность повествования) нивелируется В.Пелевиным до активного элемента созданного Котовским мифа, предъявляющего поступки Чапаева незрелыми и во многом безответственными, что приподнимает героя гражданской войны Котовского в глазах остальных.
Последовательность в анализе этих интертекстуальных связей требует отметить, что В.Пелевин довольно слабо опирается на некие абстрактные мифологемы советской идеологии, предпочитая обращаться напрямую к тексту Фурманова, фильму братьев Васильевых, анекдотам или в какой-то мере непроизвольно сложившемуся в сознании большинства советских людей мифу (помимо того, что для автора в принципе характерно использование современного мифа о Чапаеве, т.е. сведение всех названных предтекстов к единому, сформировавшемуся в сознании современного человека антеценденту).
У В.Пелевина Чапаев по большей части социально индифферентен. Писатель Че Гевара что-то вроде Шамиля Басаева, различается только идеология, которая их вдохновляла. Я человек абсолютно мирный, и романтик с автоматом не самый симпатичный мне символ. Но и Чапаев, и Че Гевара претерпевают префигурацию, становясь ближе к точке зрения нарратора в плане идеологии, теряя свои исторически верные цели и приобретая другие, больше направленные на духовное развитие путем педагогической и ораторской деятельности, а также буддийское мировоззрение с его гуманными ценностными установками.
При первом появлении Чапаева (в Музыкальной табакерке) Петр видит странного человека в черной форме с закрученными вверх усами и бутылкой шампанского, которого он определяет как крупного большевистского начальника, и от лица которого не может оторвать взгляд[С.30]. Во время следующей встречи Пустота устанавливает возраст лет пятьдесят, легкая седина на висках[С.76], необычность личного оружия довольно странная шашка с длинной серебряной рукоятью, покрытой резьбой, на ней были изображены две птицы, а между ними круг с сидящим в нем зайцем; все остальное место занимал тончайший орнамент. Рукоять кончалась нефритовым набалдашником, к которому был привязан короткий толстый шнур витого шелка с лиловой кистью на конце. Перед рукояткой была круглая гарда из черного железа; сверкающее лезвие было длинным и чуть изогнутым собственно, это была даже не шашка, а какой-то восточный, китайский скорее всего, меч[С.84] (здесь нарратор впервые дает почувствовать принадлежность Чапаева некоей странной общности или культу при помощи без сомнения мистического символа круг с сидящим в нем зайцем, а также намекает на его ориенталистскую ориентированность, наделив героя подобием сюрикена; чуть позже чапаевский броневик напомнит Петру металлического Будду[С.81]) и погруженность в исполняемую музыку. Его настоящая фамилия не Чапаев ( Моя фамилия Чапаев[С.77]), он проговаривается, что готовился к карьере музыканта, и это оказывается важным для концепции романа в целом. Одет Чапаев не без изыска: фо?/p>