Религиозное осмысление романа Достоевского "Преступление и наказание"
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
?ключительно на эгоистических расчётах, не имеет отношения к его идее об исключительных людях, ведь он подсознательно чувствует, как близки, на самом деле, их идеи, ведь Лужин тоже говорит о необходимости нового взгляда на мир. Близость теорий, декларируемых Раскольниковым и Лужиным, становится особенно очевидна в разговоре Раскольникова с Соней Мармеладовой, когда он говорит: Всю, всю муку всей этой болтовни я выдержал, Соня, и всю её с плеч стряхнуть пожелал: я захотел, Соня, убить без казуистики, убить для себя, для себя одного! Я лгать не хотел в этом даже себе! Не для того, чтобы матери помочь, я убил - вздор! Не для того я убил, чтобы, получив средства и власть, сделаться благодетелем человечества. Вздор! Я просто убил; для себя убил, для себя одного [Т. 5, с. 245]. Герой отрицает пошлость расчётов Лужина, в словах мука болтовни, казуистика слышится его оценка новых идей, озвученных Лужиным, отъединение от этих идей, подсознательное стремление объяснить совершённое убийство другими, более глубокими, на его взгляд, идеями, однако, не совсем ясными ему самому, поэтому проповедь Лужина вызывает в Раскольникове смятение: он не может понять себя, невольно сопоставляя себя с Лужиным. Стремлением освободить подсознание, видимо, объясняется то, что Раскольников ищет в газетах сообщение об убийстве, совершённом им, настойчиво выводит Замётнова на разговор о преступлениях вообще и об убийстве старухи и Лизаветы. Он как будто репетирует свою явку в полицейский участок:… объявляю вам … нет, лучше сознаюсь … Нет, и это не то: показание даю, а вы снимаете - вот как! [Т. 5, с. 189]. Раскольников, рассуждая о преступлении мошенников, собственно говоря рассказывает подробности совершенного им преступления и на замечание Замётнова, что можно и не выдержать нервного напряжения после преступления или во время его совершения, Раскольников хочет язык высунуть [Т. 5, с. 189]. Гордыня, временами сдающая свои позиции, проявляется с новой силой именно здесь, в распивочной преисподне, куда его так тянуло после разговора с Лужиным, когда в нём прорвалось живое чувство нового человека. Если в начале этого пути, ведомый живым чувством, он говорит себе, что не хочет так жить, так, как проповедует Лужин, то в конце - потребность отрицания бросает его под землю. Таким образом, и разговор во время визита Лужина, и внутренние диалоги Раскольникова после этого разговора, и его желание спуститься в распивочную, и диалог с Замётновым - всё это демонстрирует смятение: дисгармонию между чувствами нового человека и греховностью ветхого человека.
Итак, мы видим, что Раскольников испытывает душевную потребность сострадать, любить, быть с людьми и одновременно стремится отказаться от этого, сознательно отъединяясь от людей, желая быть другим. Идея о других, новых людях, которым позволено для своей идеи перешагнуть хотя бы и через труп, через кровь и которые внутри себя, по совести могут дать себе разрешение перешагнуть через кровь [Т.5, с. 262] развивается Раскольниковым в его статье и затем в диалоге с Порфирием Петровичем. Необходимо заметить, что разговор с Порфирием Раскольников начинает в крайне настороженном состоянии и на протяжении всей дискуссии пристально наблюдает за поведением следователя и Замётнова, постоянно находя для себя доказательства того, что в их репликах, мимике, интонациях спрятано знание о его преступлении. Он старательно разыгрывает пренебрежение и равнодушие к происходящему, одновременно анализируя каждое сказанное им самим и его собеседниками слово. Однако, в конце своей тирады о право имеющих вдруг неожиданно произносит слова о Новом Иерусалиме, из которых становится очевидно, что мысль о нём, вернее - его предощущение не покидает Раскольникова. На вопрос Порфирия Петровича: Так вы всё-таки верите же в Новый Иерусалим? Раскольников твёрдо отвечает: Верую, столь же твёрд он в ответе на вопрос о вере в Бога, а вот в ответе на вопрос: И-и в воскресение Лазаря веруете? Раскольников запинается: Ве-верую [Т. 5, с. 262]. Вновь мы видим, что в Раскольникове идёт борьба живого с неживым - он предстаёт в этом диалоге внешне холодным и логичным, что замечает и Порфирий Петрович, и каким-то беспомощным, вдруг почувствовавшим, что для него Новый Иерусалим закрыт (отсюда заминка при ответе на последний вопрос), потому что он не видит возможности воскрешения для себя, и это пугает его. Именно сейчас начинает Раскольников понимать, что были знаки, указывавшие ему на то, что переступить он не сможет. Напряжение и страх, переживаемые Раскольниковым во время разговора с Порфирием Петровичем, усугубляются встречей с мещанином, назвавшим его убивцем [Т. 5, с. 263], и приводят его в состояние физической слабости и омерзения, в котором он вдруг отчётливо осознаёт, что заранее знал, предчувствовал себя, что те люди не так сделаны, что убил принцип, а переступить-то не переступил, на этой стороне остался [Т. 5, с. 344]. Возникает вопрос, какой принцип убил Раскольников? Судя по всему, принцип - это вопрос, поставленный им перед самим собой: переступит или нет? Не сумел он убить в себе нового человека, душу, испытывающую потребность в Боге, но и не увидел, не понял его в себе, поэтому с новой силой пробуждается в герое злоба и ненависть: О, ни за что, ни за что не п