Практика сюрреализма
Статья - Культура и искусство
Другие статьи по предмету Культура и искусство
µнь стремился, будучи дадаистом в сюрреализме (более, однако, сюрреалистом, чем Арп).
Можно сказать, что Приблизительный человек философская поэма в духе сюрреализма, книга сюрреалистического Бытия, в которой мир, в отличие от Библии, не творится, но разрушается. Богу-творцу и в голову не приходила такая возможность, которая открывается сюрреалистами. Рядом с сюрреалистами бог кажется материалистом: он создавал мир как объективную реальность. Тристан Тцара превращает Вселенную в придаток внутреннего состояния поэта-сюрреалиста, в аналогию этого состояния, в отпечаток грез и сновидений.
Буйная фантазия (или же редкое красноречие?) распоряжается в мире, который по воле сюрреалистов лишился способности к сопротивлению, потерял объективную логику, растерял все свои, независимые от фантазии поэта, закономерности, стал всего-навсего образом, метафорой, тропом.
В начале сюрреалистической Книги бытия не дело, а слово. Оно всемогуще. Оно творит мир, оно становится реальностью, сюрреальностыо. Тцара время от времени повторяет слова как бы в наваждении, как бы колдуя, слова привораживают, цепляются друг за друга, громоздятся. Пышными, тяжелыми гроздьями нависают в Приблизительном человеке изощренные образы, похожие на экзотические растения. Приолизительный человек огромный атолл, коллекция кораллов, созданных из слов, или же бездонная пещера, увешанная словесными сталагмитами и установленная словесными сталактитами. Вот из таких строительных деталей сооружено здание поэмы Тцара пример взят наугад:
la coqueluche des montagnes calcinant les escarpements des gorges
aux pestilentiels bourdonnements daqueducs automnaux
le defrichage du ciel gratuit qui fosse commune happa tant de patures
les langages des nues courtes apparitions des messagers
dans leurs fouffes annonciatrices de supremes clameurs et obsessions.
Вот сборник . .. стихов сюрреалистических или же близко причастных к выражению сюрреализма в поэзии. Автоматизм преобладает в большинстве из них, в других он довольствуется тем, что вызревает. Во всяком случае, он никогда совершенно не исчезает с этих страниц и именно его присутствию, яркому или смутному, здесь собранные тексты обязаны своей специфической квалификацией (Из предисловия Ж.-Л. Бедуена к сборнику La poesie surrea-liste, Paris, 1964, p. 24. Тот же автор там же пишет, впрочем: Поэзия сюрреализма не составляет особую область. Отчего такое противоречие? Оттого, что потребность в классификации сталкивается с боязнью признать, что сюрреализм сводится к какой-то формуле Вот далее и утверждается: Она не позволяет свести ее (поэзию Л. А.) к формуле, хотя определение сюрреалистической поэзии как автоматической и есть сведение к формуле.).
Итак, автоматизм, по мнению участника и историка сюрреалистического движения, обязательный признак сюрреалистической поэзии, ее примета.
Но автоматизм сюрреалистической поэзии явно неоднороден. Он может быть более дадаистского толка и толка собственно сюрреалистического. Как в прозе и в драме, в поэзии сюрреалистов вскоре явственно обозначились две линии. Одна из них в большей степени связана с дадаизмом, другая бретоновская менее. Бретоновский автоматизм в его сборниках стихов: Ламбард (Mont de Piete, 1919), Свет земли (Clair de terre, 1923), Револьвер с седыми волосами (Le revolver a cheveux blancs, 1932), Ветер воды (Lair de 1eau, 1934), а также в стихах, в циклы не вошедших, и нескольких поэмах.
Стихи появились уже в Магнитных полях. Первый текст сюрреализма завершается циклом стихотворений, которые венчают присущую Магнитным полям тягу к дроблению, к расщеплению большого прозаического произведения на миниатюры, тягу к суггестивности.
Появление поэзии в прозе Магнитных полей закономерно и доказывает, что постольку, поскольку Бретон и Супо пытались быть верными принципу автоматизма, они, так сказать, скатывались к поэзии, более, чем проза, подходящей для реализации их замыслов.
Стихи эти, однако, стихами могут быть названы с большим числом оговорок. Стихи и проза сюрреалистов взаимозаменяемы, во всяком случае очень часто взаимозаменяемы. Резкой, определенной грани между бретоновской поэзией и прозой, особенно на стадии Магнитных полей, не существует. Держит лесенку строк лишь трудно уловимый, или вовсе неуловимый внутренний ритм, не подкрепляемый никакими внешними, уточняющими его элементами (размер, строфика, рифма и т. п.). Свободную лесенку можно и растянуть до прозы а можно и вовсе рассыпать. Последнее сделать особенно нетрудно потому, что стихи ассоциативны, основаны на скрытых (а может быть и вовсе отсутствующих) аналогиях. Более того, как и в прозе, Бретон предпочитает, чтобы строительные детали его стихотворений скорее не подходили одна к другой, чем подходили. Подгонять их должен, очевидно, уже читатель, но попробуй, подгони то, что ничего не выражает, не желает что-либо выражать, как писал уже упоминавшийся поклонник (он считает Бретона самым крупным из живущих поэтов, самым революционным поэтом Франции, родившимся в конце XIX века(Jouffroy A. Introduction au genie dAndre Breton. В книге: A. Breton. Clair de terre. Paris, 1966, p. 16.)). II в другом месте: Запуски зонда(Может быть и бросания лота coups de sonde.), так он (Бретон. Л. А.) говорил о стихах Света земли, Револьвера с седыми волосами, и большая часть лих запусков зонда приносила, по его мнению, очень мало того, что поддается интерпретации... Перед их &#