Практика сюрреализма
Статья - Культура и искусство
Другие статьи по предмету Культура и искусство
дит из центральной точки из образа приблизительного человека, который, как я, как ты, читатель, и как все прочие, человек без особых примет, если не считать, что у него голова полна поэзией. Внимание переключается постоянно то к я, лирическому герою, рассказывающему о себе и о всех прочих, то к тебе, к некоему безымянному эпическому герою, некоей аналогии лирического я. Это ты повсюду и за каждым поворотом улицы, ты превращаешься в другого самого себя, это ты кристаллизует окружающую реальность, наматывает ленту улиц, домов, гор планет звезд, обозначая бесконечную перспективу жизни
Ты обозначение многократно повторенного я Словно перед я поставлено зеркало, точнее множество зеркал, и поэт чаще пишет об отражении, о перевернутом в зеркале мире. Раздвоение я ,и многократное его повторение наделяет приблизительного человека исключительной силой, пододвигает вселенную к нему и превращает ее в зеркало я.
Я вижу тебя недвижным и однако движущимся сквозь все вещи..., направляющим астрономическую циркуляцию и циркуляцию ветров и вод....
Ты это точка притяжения желаний, фокус сюрреалистического эротизма, некая безликая она.
Но преимущественно Приблизительный человек безличен, крайне эпичен, описателен до предела, статичен. Не выходя даже за порог собственного дома, я превращает реальность с помощью своей фантазии в нечто такое, что может быть названо и сюрреальностью.
... через открытое окно дома входят в мою комнату с комнатами в беспорядке пробуждения и открытые окна графины колоколен надрываются при свежести десен под наростом увеличивающимся сердца трава плетет свое окно.. А иногда я покидает стены дома. Это я вообще беспрепятственно перемещается по вселенной.
... Я шагал по небу голову склонив
меж дымных кустарников водорослей тропинки
молочные
морские отмели термометров и планет
где растут фуражки маяки и павильоны
с граммофоном
цепь гор в золото на животе
солнце часы и витрина мира
ножницы игл режут тень до ночи
человек укорачивается со временем бесконечно...
Картина начертана космическая; объект отображения пространство, я и вселенная; вневременное, внепространственное сооружение Тцара оперирует образами абстрактными, понятиями, состояниями. Человек перемещается среди планет и вещей, богов и светов, среди символов (да и сам он больше похож на символ, чем на человека), обозначающих скорее его собственное внутреннее состояние, чем реальный мир. Состояние это абсолютизированное, вознесенное на уровень царствующей в произведении приблизительности т. е. соотнесенности всего сущего, но соотнесенности на основе ассоциативно-символического мышления, на основе нарочитой странности, шокирующей причудливости, через которую приходится перебираться, как через трудно преодолимые или вовсе непреодолимые заграждения.
Вроде вот таких:
разбросаны на связках ключей источники под
известковыми коврами
черные ленты изречений мародеров произрастают
всегда поблизости сна
и ребра кристаллов поют на органе остов
спинной корабля жующего силы свои ..
Заметно при этом, как нагромождаются существительные, как сооружаются глыбы из разных объектов, иногда обыденных, каждодневных, иногда редких, экзотических, друг от друга удаленных, порой конкретных, порой абстрактных. Они, эти объекты, теснятся, словно неповоротливые, тяжелые льдины при заторе.
Поэма Тцара по-своему драматична. Перед читателем не только абстрактный космический пейзаж, вселенная, но пейзаж, насыщенный столь же абстрактными катаклизмами. Как обычно у сюрреалистов, здесь нет конкретных поводов для трагедий, уловимых их причин приметой сюрреальности, ее обязательным признаком является то жутковатое впечатление, которое она призвана нагнетать. Вот и Тцара нагнетает драматизм, даже простым перечислением всяких неприятностей: жестокости оскорбления болезни проклятия ужасы ады гримасы бурь катаклизмы лавины могилы. Пророчество порядка кристаллизуется в смерти, а я приблизительного человека ожидает укутанное в зависимом смирении.
В Приблизительном человеке нелегко установить границу, пределы тропов. Метафорами поэт мыслит, все содержание поэмы можно счесть за гигантскую развернутую метафору, ни начала ни конца которой невозможно обнаружить. Все поэтому приблизительно, все можно прочесть как троп, как художественный образ как выдумку, как описание нескончаемого сновидения, как грезу, которая овладела реальностью и беззастенчиво ее деформирует, обращается с ней не как с реальностью, но как с тропом.
Я в поэме Тцара открывает двери грез и тогда языки снега лижут глыбы соли кишащих пропастей сфер, тогда воцаряются странности. Правда, эти странные грезы не очень-то похожи на плод автоматической записи внутренних озарений уж очень они изощрены, очень риторичны, кажутся декламацией опытного оратора.
Впрочем, это свойство многих творений сюрреализма, вынуждающее сомневаться в подлинности этих творении и в осуществимости сюрреалистических правил, в данном случае можно счесть одним из доказательств того, что Тцара к сюрреалистической подлинности не оч?/p>