3/2004 = Дорогие читатели!

Вид материала

Документы

Содержание Иракская милиция Фатальные ошибки Параллели с Вьетнамом Историческое измерение Какой из видов демократии?

Подобный материал:

• Сценарий праздника "Посвящение в читатели" (2-й класс), 46.76kb.
• 5/2004 = Дорогие читатели!, 4812.92kb.
• 4/2004 = Дорогие читатели!, 2380.54kb.
• 6/2004 = Дорогие читатели!, 1264.03kb.
• 2/2004 = Дорогие читатели!, 3176.46kb.
• Дорогие читатели!, 1261.22kb.
• Дорогие читатели! Вы держите в руках праздничный номер литературно-художественного, 221.38kb.
• Содержание: Обзоры и рецензии стр. 3-12, 276.96kb.
• Дорогие читатели!, 1764.59kb.
• Самый первый литературный праздник «Прощание с Букварём» или «Посвящение в читатели», 95.4kb.

Иракская милиция

Чтобы вернуть иракцам 30 июня „суверенитет“, как без устали повторяет пресс-секретарь Бремера Дэн Сенор, и в то же время сохранить контроль над страной, в последние месяцы на службу в полицию, погранвойска и иракский корпус гражданской обороны (ICDC) было принято более 200 тысяч иракцев, прошедших курсы ускоренной подготовки. Еще в конце марта генерал Чарльз Суоннэк, командующий 82-й воздушно-десантной дивизией, хвалил новые войска: „Войска безопасности не только храбро сражаются с террористами, в некоторых случаях они даже настаивают на том, чтобы вести эту борьбу самостоятельно. Они хотят разбить врагов нового, свободного Ирака“ (5).

Но когда пришлось сражаться против иракцев в Эль-Фаллудже, которых американские представители называют то террористами, то повстанцами, значительная часть только что принесшего торжественную присягу 2-го батальона стала настаивать на том, чтобы в бой шли одни американцы, отказавшись выступать, потому что, как заявил один из солдат, они „здесь не для того, чтобы стрелять по иракцам“. В течение двух дней американцы содержали бойцов, отказавшихся выполнять приказ, под арестом, а затем разоружили их. Офицеры ссылались на „проблемы коммуникации“, в то время как член Правящего совета Салама аль-Хафаджи похвалил диссидентов за патриотизм (6). Спустя две недели генерал Мартин Демпси, командующий размещенной в Багдаде 1-й бронетанковой дивизией, подытожил: за последние дни боев „40% сил безопасности, сформированных нами в прошлом году, покинули службу, а 10% активно работали против нас“ (7).

Но и те иракские формирования, что сражались бок о бок с морскими пехотинцами в районе Эль-Фаллуджи, не способствуют стабилизации будущего государства. Курдские формирования „пешмерга“, которые планируется интегрировать в новую иракскую армию, воевали, как и в апреле 2003 года, в первых рядах вместе с американцами, но в результате пропасть между суннитами и шиитами, с одной стороны, и курдами, с другой, открывшаяся в последние месяцы в ходе дебатов о степени курдской автономии, стала еще глубже. „Курды хуже, чем свиньи и воры“ (8), – написано в листовках, распространяемых в Эль-Фаллудже и Багдаде, население считает их предателями.

СМИ много писали о том, что действия США в Ираке – это не политический проект и не реальная стратегия реструктуризации страны, которую едва ли можно осуществить средствами гигантской военной машины и сравнительно маленьких, слабо скоординированных групп гражданских специалистов. Теперь же оказывается, что у США в Ираке отсутствует не только политический, но и военный проект. Ведь чем обернулась бы, собственно говоря, победа в Эль-Фаллудже, на которую теперь должна быть направлена вся военная мощь союзников? В лучшем случае небольшой передышкой, пока контроль над городом вновь не будет передан иракским вспомогательным частям, которые через несколько дней вновь будут атакованы или же с самого начала будут симпатизировать скорее своим землякам, чем оккупантам.

Среди конкурирующих центров силы в Вашингтоне еще до войны верх одержала та фракция, которая либо не понимала, либо игнорировала внутренние особенности иракского общества. Как функционирует лояльность, по каким критериям распределилось иракское общество под железным гнетом системы Саддама Хусейна? Какую роль играли и играют генеалогические линии: семья, клан, племя, народность, конфессия? Немногочисленные политические организации, среди них когда-то сильная, основанная в 30-е годы коммунистическая партия, были разгромлены, а такие институты, как политическое представительство, парламент, структуры мирного участия в общественной жизни существовали лишь в зародыше.


Фатальные ошибки

Не разобравшись в этих едва заметных стороннему наблюдателю моментах, Пентагон сразу же после падения Багдада совершил серьезнейшую ошибку: армия Ирака была распущена. Заместитель министра обороны США Пол Вольфовиц и другие вашингтонские неоконсерваторы заявляли, что Ирак „будет выстроен заново“. К тому факту, что после падения режима распались, были распущены или запрещены такие элитные военные структуры как республиканская гвардия, особая гвардия, внушавшие всем страх спецслужбы, а также партия БААС, иракская общественность отнеслась относительно спокойно.

Иначе она восприняла роспуск армии, когда 400 тысяч военнослужащих были унизительным образом, безо всякой оплаты просто уволены в приказном порядке. С одной стороны, армия существовала еще задолго до Саддама Хусейна, с другой же, сам Саддам считал ее недостаточно лояльной, что подтверждается хотя бы уже тем, что в ходе войны она вела себя скорее пассивно. Роспуск армии породил две крупных проблемы, которые в полном масштабе проявились лишь сейчас: недовольство солдат, уволенных со службы, которые обладают военной подготовкой и, как правило, оружием, заставило многих из них идти в сопротивление. Что касается лояльности спешно набранных в новые формирования иракцев, то на самом деле им гораздо ближе интересы семьи и клана – если только они не нанялись на военную службу с изначальным намерением изнутри бороться против американских войск.

Если сегодня расспросить американских официальных лиц и военных в Багдаде, побывать на пресс-конференциях и почитать заявления, складывается предположение об истинных причинах нынешней ситуации: они не могли уйти из страны, не выполнив задачу, не доведя до конца свой „unfinished business“ (9). При этом они не хотят замечать противоположную тенденцию: чем яростнее их атаки, тем положение для них хуже. Ничто не статично – ни „повстанцы“, ни большинство населения, прежде бывшее лишь нейтральным.

Но американские офицеры и представители политического уровня исходят из статических величин, для них противник остается некой константой и в количественном, и в идейном плане, они считают, что стабилизировать ситуацию можно лишь путем его уничтожения. Они не замечают внутренней динамики своей военной машины, состоящей из 135 тысяч солдат, не хотят понять того, к чему приводит одно лишь их присутствие, чем чреваты их ошибки, атаки и ответные действия: когда такси с пассажирами попадает под гусеницы делающего разворот танка, когда под градом пуль гибнет репортер прокоалиционной радиостанции „Иракия“, когда случайные прохожие становятся жертвами взрывов.


Параллели с Вьетнамом

Правительство ввязалось в войну, „не обладая достаточными знаниями и опытом, исходя из упрощенных предположений“, - говорит сегодня бывший министр обороны США Роберт Макнамара о вьетнамской войне. Но эта оценка вполне адекватна нынешним событиям в Ираке. Как Макнамара тогда ошибочно предполагал, что во Вьетнаме надо остановить мирового врага, так президент Джордж В. Буш и неоконсерваторы нынче обнаружили его в Ираке – тогда это был коммунизм, ныне это исламский терроризм. Но и в том, и в другом случае Америка рассматривала театры военных действий как некий пластилин, из которого можно лепить все, что ей заблагорассудится, недооценив при этом движущую силу, приведшую ее к краху во Вьетнаме и стремительно растущую теперь в Ираке: национализм. Ту колоссальную энергию, которая вырастает из самосознания народов, которая может превратить людей и в мучеников, готовых на любые жертвы, и в хладнокровных убийц.

Эта сила, объединявшая народы на историческом пути еще задолго до введения демократических принципов, находит у них перед лицом внешней угрозы более сильный отклик, чем гражданские права и выборы. Так случилось и в Ираке, где Иракский центр исследований и стратегического анализа (ICRSS) – наиболее авторитетная организация в области исследования общественного мнения – опросила в феврале 2004 года 1600 иракцев на предмет того, что они понимают под суверенитетом. 29,3% ответили: „выборы“, 64% - „независимость от внешнего контроля“ (10).

Но именно от него Вашингтон и не хочет отказаться. Лишь под давлением иракской общественности ему пришлось идти на уступки: планировавшийся прежде „консультативный комитет“ стал Правящим советом, срок полномочий которого истекает 30 июня. Потом Временная гражданская администрация (CPA) под руководством Бремера пресекла все попытки провести выборы на раннем этапе. Еще в октябре 2003 года эксперты иракского министерства планирования предлагали в течение десяти месяцев составить реестр избирателей на основе банка данных о получателях продуктовых карточек, регистрационных списков и референдума 1997 года, но Временная администрация отклонила этот проект, даже скрыв его от Правящего совета (11). Тем временем специальный представитель ООН по Ираку Лахдар Брахими высказался 27 апреля в пользу скорейшего создания переходного правительства, которое могло бы приступить к работе уже „в конце мая“(12).

В интервью газете „Washington Post“ один из иракских консультантов Временной гражданской администрации заявил, что она сумела „сделать непопулярными именно тех политических деятелей, которых она продвигала, в то время как популярными стали те, карьере которых американцы хотели помешать“ (13). Проблема американцев состоит в том, считает возвращенный к активной деятельности иракский генерал Абдукадир Мохаммед, „что американцы хотят сотрудничать только с теми, кто говорит ‘да’“ (14). Уже сейчас большинство членов Правящего совета демонстративно отстраняются от США, чтобы избежать еще большего неприятия со стороны общества.

В ходе того же опроса ICRSS, где в пользу независимости как существенного признака суверенитета высказалось вдвое большее число опрошенных, чем в пользу выборов, 65,2 % иракцев полагали, что было бы лучше отсрочить назначенную на 30 июня передачу власти, чтобы непосредственно после нее провести выборы. Менее 30% были за то, чтобы соблюсти этот срок, хотя власть в этом случае снова будет передана неизбранному правительству.

Этой датой, выбранной по внутриполитическим соображениям, Буш поставил себя в сложное положение: он хотел использовать ранний срок официальной передачи власти, чтобы вести свою президентскую выборную кампанию в отрыве от будущей ответственности за хаос в Ираке, хотя до сих пор не ясно, что и кому там будут передавать. Предполагается, что выбирать новое правительство и „консультативный совет“ будут совместно ООН и правительство США. Этому правительству будет, однако, запрещено изменять законы (такова, по крайней мере, была ситуация на конец апреля) (15). Кроме того, иракские формирования, тающие коалиционные войска и скрытно действующие секретные службы должны будут оставаться под командованием американцев. По мнению Бремера, стало ясно, что „иракские вооруженные силы будут не в состоянии справиться с угрозами. Им будут помогать войска из многих стран, в частности, из США, чтобы дать иракцам безопасность, в которой они нуждаются“ (16).

Но только все меньше иракцев нуждаются в этой безопасности и все больше требуют того настоящего суверенитета, который США все менее готовы отдать. Так что события, кажется, развиваются в ином направлении: дата в Ираке, которую Буш хотел использовать в своей выборной кампании в США, превращается в дату, которую иракцы хотят использовать против Буша. Так не получится: сначала обещать суверенитет, а потом его не давать. Тем самым правительство Буша вложило в руки своих иракских противников мощный инструмент - обещание. И они будут требовать его выполнения.

На практике Вашингтон все больше проводит колониальную политику, подобную той, что раньше проводили британцы, не желая при этом, по собственному признанию, стремиться к достижению классических британских целей. Никому бы раньше не пришла в голову идея называть империалистическую перспективу „демократией“. Но целью американской оккупации является именно это - демократический, свободный Ирак. Фаустовский парадокс нынешней ситуации состоит в том, что осуществления своей декларированной цели, объединения Ирака, они добьются скорее, если потерпят военное поражение. Национальные государства и сопровождающие их становление мифы складываются не на основе подчинения, а на основе сопротивления чужеземному владычеству.

Чем дольше будут длиться бои, тем прочнее будет становиться арабский альянс суннитов и шиитов, тем глубже будет их разрыв с курдами. Но если нынешний оккупационный режим рухнет под грузом внутренних противоречий, то не далее как в этой точке закончится параллель с Вьетнамом. Тогда в полную силу вновь заработают центробежные силы, которые могут втянуть в гражданскую войну за власть над территориями и ресурсами как три крупных этноса и религиозных сообщества, так и давно вовлеченные в конфронтацию соседние государства.


Примечания:

1 Ср. Christian Science Monitor, 30.3.2004.

2 Cр. San Francisco Chronicle, 2.4.2004.

3 Ср. Agence France Presse (AFP), 9.4.2004.

4 Ср. Asia Times, 15.4.2004 и 17.4.2004.

5 Ср. Cincinatti Post, 29.3.2004.

6 Ср. Az-Zamman, 7.4.2004.

7 Ср. Associated Press, 21.4.2004.

8 Ср. Washington Post (WP), 18.4.2004.

9 Ср. New York Times (NYT), 26.4.2004.

10 Ср. ICRSS, „February Public Opinion Poll in Iraq“, Багдад 2004.

11 Ср. NYT, 4.12.2003.

12 Ср. Frankfurter Allgemeine Zeitung, 29.4.2004.

13 Ср. WP, 18.4.2004.

14 Ср. Christian Science Monitor, 21.4.2004.

15 Ср. AFP, 25.4.2004.

16 Ср. NYT, 19.4.2004.


Проф. Удо Штайнбах,

Директор Германского института востоковедения,

Гамбург


Провал Америки в Ираке

Демократизация как исторический процесс


Сегодня не время злорадствовать, удовлетворенно потирать руки или корчить из себя всезнаек. Даже при том, что многие особенности действий американского правительства против иракского диктатора повергли международное сообщество в шок и породили во всем исламском мире не существовавшее до сих пор в такой форме насилие – его последним на данный момент проявлением стал теракт в Мадриде 11 марта 2004 года – задача заключается в первую очередь в том, чтобы извлечь уроки. Хотя войну против Саддама Хусейна можно объяснить специфическим соотношением сил в Вашингтоне и силовыми интересами тамошней группы неоконсервативных политиков, все же в ее результате – устранении правившего в течение многих десятилетий режима – кроется историческая логика, проливающая свет на будущий политический ландшафт на Ближнем Востоке.

Ликвидация силового центра в Ираке в обличье тоталитарного режима партии БААС в Багдаде привела к распаду государства, которое никогда не могло утаить черты своего искусственного происхождения, коими оно обязано Великобритании. Распад государств и режимов, начавшийся на Балканах сразу после окончания конфликта между Востоком и Западом, перекинулся на Средний Восток.

Таким образом, озаренное историей, стало просматриваться будущее: на территории развалившихся в 1918 году многонациональных империй - Габсбургской, Османской и с определенными оговорками царской России – в 20-х годах возникли государственные и политические режимы, которые утрачивают свою устойчивость или подвергаются давлению в контексте робко вырисовывающегося нового международного порядка. После Югославии, Южного и Северного Кавказа Ирак стал первым государством на Ближнем Востоке, потерпевшем крах. Люди, живущие на его бывшей территории, сталкиваются с вызовом: создать основы новой государственности и подыскать себе режимы, отвечающие их собственным определяющим представлениям о политическом и общественном сосуществовании. При этом играют свою роль религия - в особенности ислам, но не только он один – этническая принадлежность, культура и исторический опыт самих людей, которые и определяют политику.

Процесс перемен не удастся сдержать практически ни одному государству и ни одному политическому режиму в регионе. Как показали недавние подавленные протесты сирийских курдов, Дамаск также находится под прессингом. Это относится и к другим государствам, в особенности к Саудовской Аравии, правительство которой ведет борьбу против воинствующих исламистских противников, которым режим предоставлял свободу рук, пока они действовали за пределами страны, и даже оказывал им идеологическую и материальную поддержку. Основы государственных систем на Переднем Востоке и на Аравийском полуострове также закладывались в 20-х годах под пристальным взором англичан и их невозможно объяснить, не учитывая интересы этой имперской державы.

Но особенно важно найти ответ на главный и все еще открытый вопрос, который также возник вследствие первой мировой войны. Он представляется в эти дни не менее актуальным, чем вопрос о будущем Ирака: что является результатом мотивированной сионистами иммиграции в Ерец Израиль или Филистину (Палестину); стало ли этим результатом израильское государство, основанное в 1948 году, или образование государства было – как считало ревизионистское крыло сионистского движения – лишь стратегической остановкой на пути к государственному образованию, которое в конечном счете должно было включить в себя и территории, находившиеся в 1948/1949 годах за пределами израильских границ.


Историческое измерение

Если первым уроком процессов, развивавшихся после свержения режима в Багдаде в апреле 2003 года, является осознание исторического измерения событий, происшедших в Ираке и вокруг него, то второй вывод состоит в том, что западная модель демократии лишь в ограниченной мере может служить образцом для людей на Ближнем и Среднем Востоке (и помимо этого в исламском мире). И здесь не следует муссировать предрассудки типа того, что „исламский мир“ якобы чрезвычайно устойчив по отношению к демократии или „ислам“-де несовместим с „демократией“. Воодушевляющими доказательствами противного служат Турция или последние по времени выборы 21 марта 2004 года в Малайзии и 5 апреля 2004 года в Индонезии.

Конфликты в Ираке, разразившиеся сразу же после краха свергнутого режима, подводят скорее к выводу о том, что при всем ликовании по поводу конца старого режима, от которого страдало большинство иракцев, при всей вере в создание нового порядка, сулящего расширение участия в политике и самореализацию, в политических замыслах превалирует отнюдь не либерально-демократическое устройство, гарантирующее каждому гражданину равноправие и личные свободы в обществе.

Когда аятолла Али аль-Систани говорит о демократии в Ираке, то он имеет в виду, в самую первую очередь, приход к власти в стране шиитского арабского большинства, которое в результате манипуляций англичан было лишено этой самой власти с момента образования Ирака. Так что не стоит удивляться, что это его исполненное самых благих намерений предложение, адресованное Соединенным Штатам Америки, вызывает предубеждение у других религиозных или, соответственно, этнических групп или даже отвергается ими, для чего в ход пускается оружие. Это неудивительно, поскольку при таком развитии событий был бы основательно искажен принцип действия демократических механизмов. Однако признанию результатов демократического голосования должно предшествовать прояснение вопросов, имеющих существенное значение для различных групп, которые подавлялись в длительную эпоху диктатуры партии БААС.

Во-первых, это вопрос о роли религии. Осторожная формулировка в проекте конституции, о которой договорились 8 марта 2004 года подписанты, представляющие различные группы, была отозвана влиятельными общественными и религиозными деятелями сразу после подписания. Важнейшие группы и действующие лица, в особенности арабы-шииты, гораздо больше заинтересованы в решении этого вопроса, чем в перспективе создания системы, гарантирующей индивидууму личные свободы. А в Ираке еще долго будут яростно спорить о том, какое место следует отвести религии между светским государством партии БААС и исламской республикой.

Для курдов, если говорить о второй группе отвергающих предложение аль-Систани, гораздо важнее решение вопроса о государственной структуре, предоставляющей им широкую автономию в смысле курдско-“национального“ самоопределения, нежели демократия, которая выльется в приход к власти в Багдаде арабов-шиитов, потому как их в Ираке большинство. Аятолла Али аль-Систани, требующий „демократии“, не умолчал в дискуссии о будущем Ирака о том, что подобного рода федеративная система мало что для него значит.


Какой из видов демократии?

Утвердить демократию на Ближнем Востоке удастся лишь в том случае, если она будет соответствовать обычаям, почитаемым людьми за исконные. А последние уходят корнями в религию, культуру и традиции. На это указывает (хотя и робко) цитируемый также и на Западе Arab Human Development Report. В 2002 и 2003 годах его выпуск спонсировали Программа развития Организации Объединенных Наций (ПРООН) и Арабский фонд экономического и социального развития (АФЭСР). Этот составленный арабскими интеллектуалами доклад представляет собой - помимо того, что в нем содержатся научные выводы - выразительное документальное свидетельство состояния умов представителей арабских стран, ищущих в начале XXI-го столетия свое место в мире.

В коротком тексте, набранном в колонке с зелеными рамками, который вызывает лишь слабые исторические ассоциации с актуальным исследованием, говорится следующее: „Арабское понятие правительства – это „хукума“. В соответствии с арабскими правилами образования понятий оно базируется на трех коренных согласных звуках „хкм“. Вокализованное как „хаким“ (мудрец, врач) или „хикма“ (мудрость), „правительство“ входит в тот дефинитивный круг, в котором при характеристике хорошего правления на передний план выдвигается не забота о правах и свободах личности и праве индивидуума на участие в принятии решений в смысле политической активности, а мудрое руководство социумом. Главное значение понятия „мудрость“ - это справедливость. Для мусульман является само собой разумеющимся, что понятие „правительство“ имеет дополнительное сопутствующее религиозное значение: основы справедливости изложены в Коране.

Решающий пункт – и это выражают вышеуказанные высказывания – состоит в том, можно ли и каким образом можно создать систему, позволяющую гражданам принимать участие в деятельности правительства и управлении и одновременно совместимую с теми особенностями, которые мусульманские граждане считают существенными и непременными, поскольку они обусловлены их религией, их сложившейся под воздействием культуры идентичностью и их историческими традициями. Без учета всего этого в арабском мире вряд ли появятся стабильные политические системы, в которых „демократическим“ образом участвуют люди.

Ввиду предстоящих перемен и замены отживших свое авторитарных систем, в особенности на Ближнем и Среднем Востоке, это означает две различные вещи.

C одной стороны, шаблона для построения демократии в исламском мире не существует, и абсолютно невозможно воспроизвести модель демократии, импортированную с Запада. Всегда и в любом обществе необходимо синтезировать его особые религиозные, культурные, исторические и общественные традиции с сущностными элементами демократии: уважением человеческого достоинства и его защитой по отношению к государству. В результате этого могут появиться на свет самые разные системы, которые вполне могут принять также другие формы проявления, нежели „западная демократия“. В Турции, находящейся в процессе радикального сближения с Европой, существуют другие рамочные условия для демократии, чем, например, в Марокко с его многовековой традицией религиозно легитимированной монархии или на Аравийском полуострове с его родоплеменными структурами и консервативным исламом, который всегда жестко регламентировал жизнь людей. Опять же в Иране совершенно другая исходная ситуация: там общество сформировалось под воздействием шиитской ветви ислама. Иные рамочные условия существуют в Юго-Восточной Азии, где ощущается остаточное влияние индуистской и буддийской культур.

С другой стороны, „демократизацию“ в исламском мире в указанном выше смысле следует рассматривать лишь как процесс. Турции потребовалось много десятилетий, чтобы - и в этом заключается один из уроков парламентских выборов в ноябре 2002 года - осуществить процесс примирения государства и общества, когда признание общественной роли ислама соединяется с демократическим государством, которое хотело бы и, по всей вероятности, могло бы в конечном счете стать членом „клуба“ европейских демократий. В Иране после свержения шаха и создания исламской республики люди искали себе общественную формацию, которая не оправдала надежды на демократию и вылилась в теократию. С середины 90-х годов иранцы борются за такую форму демократии, которая позволила бы объединить элементы шиитского ислама с властью народа и уважением прав человека. Сфабрикованные парламентские выборы 20 февраля 2004 года лишний раз показали, что Ирану предстоит еще пройти длинный путь. Поэтому демократизацию Ирака также необходимо рассматривать как исторический процесс. Тем более что люди различной религиозной и этнической принадлежности должны сначала достичь принципиального согласия на счет того, хотят ли они жить вместе в едином государстве. Различия в религиозных, культурных и общественных традициях, существующие между этническими группами старого Ирака, позволяют предвидеть масштаб трудностей в процессе сведения всех традиций в единую, разделяемую всеми идентичность, служащую предпосылкой легитимного демократического волеизъявления.