Geum.ru

3/2004 = Дорогие читатели!

Вид материалаДокументы
Военные акции
ЕС как субъект политики безопасности
Стратегия для Черноморского региона
Упущенные годы
Черноморский регион
Стратегический вопрос
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12

Военные акции

ОЕПБО, конечно, включает в себя военные акции в Европе, а также вне ее границ. По этому пункту, вызывавшему в свое время жаркие дискуссии, немцы также заняли вполне прагматичную позицию: существует комплексный сценарий глобальных кризисов и конфликтов, управление которым требует широкого спектра политических инструментов. Одним из них могут быть военные акции. Более половины опрошенных считает военное вмешательство ради защиты прав человека или военного подавления террора возможным, чтобы сохранить мир и стабильность. В этом плане респонденты Германии ничем не отличаются от опрошенных граждан Италии и Франции. Обращает на себя внимание уже тот факт, что немцы видят в использовании вооруженных сил легитимное средство внешней политики, и тем более удивительна та однозначность, с которой военным доверяют исполнение определенных функций в сфере внутренней безопасности: почти 70% немцев считают, что вооруженные силы в сотрудничестве с полицией могут поддерживать внутреннюю безопасность страны. В этом они несколько отстают от респондентов во Франции, но значительно опережают итальянцев, где уже давно имеются такие военизированные полицейские формирования как жандармерия и карабинеры.

Немцы, очевидно, тем легче высказываются в пользу военных акций, чем меньше они связывают с ними боевые или иные насильственные сценарии. В оценках респондентов вооруженные силы проделали существенную метаморфозу: от традиционного использования в военных действиях до скорее полицейских функций в рамках миротворческих миссий или технической помощи в послевоенный период или при устранении последствий катастроф. Респонденты-итальянцы, правда, ставят в начало списка возможных задач вооруженных сил скорее помощь гражданского характера. Более 70% итальянцев поддерживают при этом военные акции с целью обеспечения мира, в то время как немцы поставили их на последнее место среди 13 возможных вариантов использования (54%). Позиция немцев, очевидно, обусловлена тем, что вооруженным силам Германии, несмотря на многолетнее участие в международных миссиях, пока не приходилось участвовать в крупных военных операциях. Кроме того, жаркая дискуссия о применении военной силы в Ираке, проходившая как раз во время проведения опроса, вероятно, усилила стремление к (желательно) мирной роли вооруженных сил. Тем не менее, немцы, так же как итальянцы и французы, видят в вооруженных силах важный инструмент европейской политики безопасности и обороны, поддерживая в этих рамках также военные акции.


ЕС как субъект политики безопасности

Так же как и в гражданской сфере, надежды и ожидания респондентов в области внешней политики и политики безопасности очень велики. Более половины участников опросов считают, что военные органы Европы должны быть столь же значимыми, как органы НАТО. Менее 20% считают, что европейские силы должны подчиняться НАТО. В Италии и Франции более распространено убеждение, что европейские силы быстрого реагирования важнее, чем НАТО. В этом плане европейский оптимизм немцев скорее сдержан (менее 10%). Если обратиться к конкретным задачам в сфере безопасности, бросаются в глаза различия в оценке потенциала НАТО и ЕС: козырями вооруженных сил ЕС во всех странах считают выполнение скорее полицейских функций, таких как миграционный контроль или борьбу с организованной преступностью. Что же касается отражения столь жестких потенциальных угроз как ядерная война, обычная война в Европе или мировая война, то однозначным доверием – по крайней мере, в Германии и Италии – пользуется НАТО.

В целом респонденты весьма положительно относятся к строительству европейских военных структур и соединений. Почти три четверти опрошенных немцев поддерживают также участие их страны в европейских силах быстрого реагирования. Интересно, что немцы рассматривают эту европейскую структуру также скорее как силы для оказания гуманитарной помощи, чем боевое формирование.

Исчезновение непосредственных военных угроз, возможность дальнейшей экономии ресурсов и позитивный опыт многонационального сотрудничества в рамках миротворческих миссий могли бы в средне- или долгосрочной перспективе привести также к тому, что вооруженные силы больше не будут восприниматься как национальный символ. В настоящее время этого, однако, не происходит: лишь 13% респондентов-немцев хотят, чтобы на смену национальным вооруженным силам пришла общеевропейская армия. Около двух третей считают, что параллельно с национальными вооруженными силами должны существовать Европейские силы быстрого реагирования, формируемые либо на постоянной основе, либо по потребности. Аналогична картина общественного мнения в Италии и Франции. Хотя идея чисто национальных вооруженных сил практически не находит поддержки, доверие к европейским полномочиям в военной сфере представляется пока еще не столь прочным, чтобы граждане были готовы передать в руки ЕС право распоряжаться вооруженными силами.

В этой оценке Европы и ее военной дееспособности ничего не изменилось и в результате войны в Ираке, произошедшей в 2003 году в период между двумя опросами в Германии. Вроде бы логичная гипотеза, согласно которой распространенное в Германии неприятие американо-британской интервенции в Ираке могло бы усилить стремление к самостоятельной европейской мощи и европейскому самоутверждению в противовес НАТО, где, как считается, доминирует Америка, подтверждения не нашла. Ни по одному из пяти основных вопросов второго исследования (осень 2003 года) не было установлено изменений, которые указывали бы на такую тенденцию. Просматривается лишь усиление готовности респондентов признать, что вес ЕС в сфере оборонной политики растет. Эту и приведенные выше тенденции следует, очевидно, интерпретировать в том смысле, что, по крайней мере, немцы не хотели бы конкуренции между Европой и НАТО, ожидая скорее разумного распределения задач между ними.


Перспективы

Какие же выводы следует сделать из этого анализа в плане дальнейших усилий ЕС в деле строительства своих структур безопасности? Во-первых, государства Европы и их правительства должны сделать все, чтобы укрепить доверие граждан к дееспособности европейских учреждений и доказать, что ЕС сможет выполнить обращенные к нему надежды и ожидания. Для этого Европу надо сделать понятнее и ближе гражданам, чтобы она перестала быть для них далекой и абстрактной. Дополнительные усилия по повышению прозрачности европейских структур, процедур и решений, о которых так много говорят, могли бы сыграть здесь положительную роль.

Но в первую очередь Европа могла бы сделать ставку на большую персонификацию своей политики. В отличие от ярких руководящих деятелей национального уровня Европа почти не имеет представителей, подходящих для идентификации европейской политики. Предложенный Конвентом Евросоюза проект Конституции, где предлагается ввести пост министра иностранных дел Европы, движется в этом плане в верном направлении. В рамках глубокого анализа потенциальных рисков и вызовов, в ходе разработки вариантов европейского развития можно было бы затем определиться и с распределением ролей и функций европейских военных формаций. Необходима, прежде всего, более тесная практическая кооперация между европейскими государствами в сфере ОЕПБО. Если здесь не произойдет явных подвижек в политической практике, европейцам будет по-прежнему трудно признавать за Европой полномочия в области совместной безопасности.

Что же касается связанного с этим строительства общеевропейских вооруженных сил, то расширяющийся Евросоюз, возможно, не предоставляет подходящих рамок для создания структур помимо сил быстрого реагирования, которые при потребности формируются из национальных контингентов. При формировании многонациональных и интегрированных соединений, их оснащении оружием, в сфере разведки и логистики отдельные государства могли бы теснее сотрудничать, создавая тем самым ядро масштабной и дееспособной политики безопасности и обороны, которое должно быть открыто для подключения других заинтересованных государств-членов. Для вычерчивания четкого профиля ОЕПБО необходимы также понятные структуры, такие как европейская штаб-квартира, совместная академия руководящих кадров или постоянные части быстрого реагирования.

Что же касается, наконец, возможного статуса европейских вооруженных сил, то следует, очевидно, учесть в значительной мере функциональный взгляд граждан на Европу. Ни в коем случае нельзя исходить из того, что служба в европейских вооруженных силах в эмоциональном плане станет продолжением защиты родины. Вместо европейских патриотов здесь скорее нужны солдаты-профессионалы, которым предстоит выполнять сложные задачи по поручению транснационального органа, принимающего решения. Европейские войска обрели бы тогда характер агентства, специализирующегося на обеспечении международной безопасности. Пока европейские вооруженные силы еще формируются из национальных контингентов, такая ориентация могла бы, вероятно, оказать негативное влияние на самосознание личного состава. Поэтому следовало бы, наверное, подумать о том, чтобы в перспективе перейти к формированию европейской добровольческой армии с собственным правовым статусом – как это уже имеет место в других сферах европейской государственной службы. Картина общественного мнения – не только в Германии – позволяет, во всяком случае, рассчитывать на то, что дальнейшее развитие европейской политики безопасности и обороны в этом направлении будет поддержано гражданами Европы.


Рональд Д. Асмус,

старший научный сотрудник,

отвечающий за трансатлантические отношения в Германском фонде им. Маршалла в США,

Вашингтон;

Брюс П. Джексон,

президент проекта „Транснациональные демократии“,

там же


Стратегия для Черноморского региона


Целый ряд событий, не имевших до сих пор исторических аналогов, привлекли внимание Запада к региону, который долгое время упускали из виду: Черному морю и расположенным на его берегах странам – Болгарии, Румынии, Молдове, Украине, России, Грузии, Азербайджану и Турции.

Успешное завершение процесса закрепления и интеграции стран Центральной и Восточной Европы от Балтики до Черного моря в трансатлантическое сообщество ознаменовало завершение исторического проекта 90-х годов, реализация которого началась после окончания „холодной войны“. Кроме того, атаки террористов 11 сентября 2001 года и 11 марта 2004 года привлекли внимание к угрозам нового столетия и тому факту, что самые зловещие угрозы как для Северной Америки, так и для Европы будут исходить, по всей вероятности, издалека и не с европейского континента, а в первую очередь, с расширенного Ближнего и Среднего Востока.

Из-за этих событий Черноморский регион постепенно передвигался с периферии в центр внимания Запада. Одновременно они подтвердили тот факт, что Западу недостает сегодня убедительной долгосрочной стратегии в отношении этого региона. Ни США, ни важнейшие европейские державы не уделяли Черноморскому региону особого внимания. Их стратегические цели там также почти что не просматривались. Ввиду того, что убедительной, доходчивой для элит по обеим сторонам Атлантического океана концепции по-прежнему нет как нет, в этой ситуации, видимо, не произойдет никаких изменений.

Поскольку такая концепция отсутствует, Европа и США вряд ли уделят региону внимание, проявят волю и способности к мобилизации ресурсов, необходимых для того, чтобы пробудить у стран региона живой интерес к Западу и интегрировать их в западное сообщество, не говоря уже о том, чтобы помочь им превратиться в полноценных партнеров и, возможно, когда-либо в будущем - в полноценных членов важнейших трансатлантических институтов. Ниже мы попытаемся показать, почему Черноморский регион необходимо внести в трансатлантическую повестку дня в качестве одного из приоритетных пунктов. Мы поговорим о том, почему у Запада не было в прошлом подобной стратегии, и какие перемены способствовали тому, что она стала сегодня чрезвычайно важной.


Упущенные годы

Отсутствие интереса в прошлом объясняется, в основном, тремя факторами.

Во-первых, в определенном смысле Черноморский регион был в стратегических научных исследованиях Запада „Бермудским треугольником“. Он находится на пересечении европейской, евроазиатской и ближневосточной зон безопасности. Поэтому признанные эксперты всех трех регионов по большей части игнорировали Черноморье. Находясь вблизи границ каждого из упомянутых регионов, Черноморский бассейн никогда не попадал в поле зрения ни одного из них.

Что касается европейской зоны, то здесь отдавали приоритет дуге государств от Балтики до восточной части Балкан. Если речь заходила о бывшем Советском Союзе, все усилия концентрировались на развитии новых, основанных на кооперации отношений с Москвой. Интерес и внимание нашей собственной ближневосточной политики, если не брать в расчет израильско-палестинский конфликт, обрывались обычно на южной границе Турции.

Во-вторых, из-за чрезвычайно перегруженной повестки дня трансатлантического сообщества в течение пятнадцати лет после краха коммунизма ему недоставало времени или политической энергии, чтобы заняться делами Черноморского региона. Все его время занимали задача встраивания и интеграции стран ЦВЕ, прекращение балканских войн и возврат стран на путь, ведущий к европейской интеграции, наконец, попытки наладить после окончания „холодной войны“ новые, основанные на кооперации отношения с Москвой. В 90-е годы достаточно было взглянуть на список приоритетов американского или европейских министров иностранных дел, чтобы убедиться в том, что страны Черноморского региона с основанием или без оного отнюдь не фигурировали на первых позициях. Разумеется, за исключением Турции, которая в одиночку вела политическую борьбу с целью побудить Запад уделять этому региону больше внимания. За неимением иных целей интерес Запада был прикован к обеспечению надежного и постоянного притока энергоносителей через регион. Именно это, а не объемное видение, не раздумья о роли и месте стран Черноморья в трансатлантическом сообществе и было приводным ремнем политики.

В-третьих, из самого региона поступало мало импульсов, направленных на установление более тесных отношений с Западом. Там не было ни Леха Валенсы, ни Вацлава Гавела, которые привлекали бы наше внимание или стучались в нашу дверь. Страны региона, такие различные, с сильно отличающимися надеждами, были заняты преимущественно своими собственными проблемами, временами находились в состоянии гражданской войны и были втянуты в собственные вооруженные конфликты. Любая мысль о смычке с Западом в обозримом будущем казалась как им самим, так и нам, нереалистичной или даже утопической. На Западе всегда существовала тенденция игнорировать или отрицать наличие тех проблем, на которые не было простых ответов или перспектив их успешного решения. Они относились к категории „слишком тяжелых, чтобы с ними справиться“. Генри Киссинджер сказал как-то, что министр иностранных дел не должен браться за решение задачи, если нет по меньшей мере 90% шансов на успех. Что касается проблем Черноморского региона, то предполагалось, что они не скоро будут соответствовать этому стандарту.

В-четвертых, Черноморский регион исторически сознавался Западом как „черная дыра“. Мы не только слишком мало знаем об этом регионе, о его людях и их проблемах, о его богатой культуре и его вкладе в распространение западной цивилизации, но и страдаем своего рода исторической амнезией. Для одних „Европа“ означала Западную Европу, в сознании других она простиралась до Балтийского и Черного морей, но в этом случае лишь до их западных и южных границ. Многие на Западе воспринимали Украину и Южный Кавказ как очень далекие места, о которых мы мало знали и мало заботились, имея на то основания или безосновательно. Другие опять же были слишком боязливы, чтобы решиться двинуться в те страны, которые Москва считала „ближним зарубежьем“ и своей естественной зоной влияния.

Многие их этих препятствий и опасений постепенно исчезают или изменяются. Поскольку Западу удалось выполнить свою повестку дня 90-х годов, он может позволить себе расширить горизонт геополитики и задуматься о вызовах, находящихся очень далеко от него. Пример успешного „большого взрыва“ - расширения НАТО и Европейского Союза на Восток - способствовал пробуждению ожиданий в Черноморском регионе. Сегодня новое поколение демократических политиков в регионе открыто выражает желание сблизить свои страны с трансатлантическим сообществом и, возможно, когда-то присоединиться к нему. После того, как им удалось стать членами НАТО, такие страны как Болгария и Румыния вместе с Турцией пытаются разъяснить Западу, что эти их устремления имеют для него повышенное стратегическое значение и должны войти в число его приоритетов. Запад, игнорировавший по большей части Черноморский регион на протяжении последнего десятилетия, похоже, пробуждается и начинает сознавать, что ему стоит обдумать свою точную цель и стратегию.


Черноморский регион

Если заглянуть в историю, то обнаружится, что на Черном море сходились Российская, Персидская и Османская империи. Во время „холодной войны“ регион был к тому же расколот на „Восток“ и „Запад“. Его образ в сознании общественности определяли шпионские триллеры и фильмы „бондианы“. Революции 1989 и, соответственно, 1991 годов, приведшие к крушению коммунизма в Восточной Европе и распаду Советского Союза, открыли дверь для новой главы в истории Черноморского региона. Впервые со времен „большой игры“, которая шла на берегах Черного моря в XIX-м столетии, регион вновь привлек к себе внимание. Начинает формироваться региональный облик, определяемый государствами-членами НАТО - Болгарией, Румынией и Турцией, которые доминируют на западном и южном берегах, и вновь созданными государствами СНГ - Молдовой, Украиной, Россией и Грузией на севере и на востоке.

К Черноморскому региону следует причислять также три страны Южного Кавказа: Грузию, Армению и Азербайджан. Когда речь заходит о Черноморском регионе, говорят также однозначно о евроазиатском энергетическом коридоре, который связывает трансатлантическую систему с энергетическими ресурсами Каспия и стран Центральной Азии. Кроме того, существует известное оправдание для расширения черноморской системы на север Приднестровья, Одессу и Сухуми, поскольку для стабильности системы потребуется урегулировать „холодные конфликты“ вдоль северо-восточной дуги и обеспечить доступ к гигантским торговым потокам, устремленным в Черное море, Дунай и Днестр. В этом смысле Черноморский регион был бы тогда таким же протяженным, многоплановым и разнообразным, как Северогерманская равнина или регион Северной Балтики.

Примечательно, что концепция единого Черноморского региона нашла в 90-х годах отражение в многочисленных усилиях по налаживанию регионального сотрудничества: сначала в структурах, создававшихся с определенными целями, а потом, начиная с 1999 года, в активных акциях трансатлантических и европейских учреждений. Ограниченные системы сотрудничества, такие как Черноморский экономический совет или так называемый ГУУАМ, представляющий собой механизм координации усилий бывших советских республик Грузии, Украины, Узбекистана, Азербайджана и Молдовы – были выражением усиливающегося ощущения общих экономических и политических интересов. Формулирование так называемого „южного измерения“ европейской безопасности в 2001 году и вступление Румынии и Болгарии в НАТО в апреле 2004 года подтвердили, что три самые важные страны Черноморского региона согласны с тем, что им необходима единая система безопасности, полностью интегрированная в более обширную трансатлантическую систему. Ввиду предстоящего в июне 2004 года в Стамбуле саммита НАТО как Украина, так и Грузия стремятся вступить в Североатлантический союз, что позволяет сделать вывод о том, что и эти государства рассматривают свое будущее в аспекте общей безопасности и сотрудничества в Черноморском регионе.

Аналогичное совпадение региональных интересов просматривается также в развитии отношений с Евросоюзом. Страны с южного и западного берега Черного моря - Турция, Болгария и Румыния - образуют общую группу кандидатов на вступление в ЕС и потенциально интегрированную политическую и экономическую систему. После ожидаемого 12 июня 2004 года принятия решения о распространении европейской политики добрососедства на Грузию, Азербайджан и Армению все страны на северном и восточном берегу Черного моря, включая Россию, Украину и Молдову, будут участвовать в установлении более тесных отношений с ЕС.

Активность других многосторонних институтов – Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, усилия Минской группы по урегулированию „холодных конфликтов“ на севере Черного моря, переговоры на южном фланге Договора об обычных вооруженных силах в Европе постоянно подстраиваются под формулу „Общие региональные проблемы - региональные решения, основанные на кооперации“. Общие экономические и политические интересы и сила притяжения быстро интегрирующейся Европы вынуждают государства бассейна Черного моря к своего рода региональной конвергенции. Хотя сохраняющиеся конфликты и хрупкость национальных институтов вызывают предположение о том, что для возникновения полностью дееспособной геополитической системы в Черноморском регионе потребуется еще несколько лет, существуют все же явные признаки того, что этот регион постепенно становится трансатлантическим. Следовательно, это в интересах государств трансатлантического союза, и они должны иметь стратегию на случай столь важного и потенциально позитивного развития событий.

Стратегический вопрос

Почему сегодня необходима новая трансатлантическая стратегия для Черноморского региона? Давайте начнем со стратегического вопроса, содержащего два важных, связанных друг с другом компонента: первый касается решения задачи обеспечения мира и стабильности в Европе. Второй связан с противодействием опаснейшей угрозе для будущей трансатлантической безопасности, исходящей с „Большого Ближнего Востока“. Еще одно, но такое же важное стратегическое соображение, связано с доступом Европы к энергетическим ресурсам.

На протяжении последнего десятилетия НАТО и ЕС спешно распространяли стабильность и при этом помогали укреплять демократию в крупных регионах восточной половины европейского континента – от государств Балтии на севере до Румынии и Болгарии на юге. В результате этого Европа стала сегодня, по всей видимости, более демократичной, процветающей и безопасной, чем когда бы то ни было раньше в своей истории. Вместе с тем в отдельных частях континента еще не утвердились окончательно мир и стабильность. К ним относятся в первую очередь западные Балканы, Украина и Беларусь, а также Черноморский регион. Но если на Балканах НАТО и ЕС активно действуют, а по отношению к Украине и Беларуси вырабатывают новые позиции, то о Черноморском регионе, который в стратегическом плане столь же важен, если не важнее, этого сказать нельзя.

Включение Черноморского региона в трансатлантическую систему укрепило бы ее основы и сделало их более прочными ввиду многочисленных будущих угроз миру и стабильности, вызывающих сильнейшую озабоченность. Вопрос стратегической защиты проще всего описать с негативной стороны. Когда размышляешь о многочисленных новых серьезных проблемах и угрозах, которые беспокоят сегодня европейцев, будь то нелегальная иммиграция, наркоторговля, распространение ОМУ или торговля женщинами, понимаешь, что Черноморский регион представляет собой новую линию фронта в борьбе с ними, поскольку через него пролегают некоторые главные пути подобной контрабанды. Традиционные торговые маршруты великого шелкового пути используются сегодня для нелегальной доставки героина на европейский рынок и для поставок опасных технологий террористам организаци „Аль-Каида“. Впервые за более чем столетнюю историю торговые пути, контролируемые европейскими странами, используются для торговли людьми, принуждаемыми к проституции, то есть женщинами и детьми. Кроме того, к Черноморскому региону восходят также четыре „замороженных конфликта“, за которыми наблюдает ОБСЕ: Приднестровье, Абхазия, Южная Осетия и Нагорный Карабах. Часто и небезосновательно предполагается, что эти территории бывшей советской империи с нерешенными проблемами служат перевалочными пунктами при поставке оружия, наркотиков и живого товара, что оборачивается человеческими жертвами. Они являются к тому же рассадниками международной организованной преступности и, не в последнюю очередь, терроризма.