Geum.ru

3/2004 = Дорогие читатели!

Вид материалаДокументы
Польза и границы
Глобальная активность
Новый враг – ас-Садр
Война без конца
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   12

Польза и границы

Но реализация данной стратегии в Афганистане после создания коалиции в 2001 году показала ее пользу и ее границы: США нуждаются в России и Китае не только для того, чтобы они помогли им получить мандат в Совете Безопасности ООН или подтвердили право Америки на самооборону, но и для получения политического согласия на их военное присутствие в Афганистане и Центральной Азии, в частности, согласия России на использование бывших советских военных баз в регионе, без которых американцам не обойтись.

Это имеет самое непосредственное отношение к предложению Буша о заключении пакта стабильности для „Большого Ближнего Востока“, причем декларируемое американцами стремление к „изменению стратегической ситуации“ на всем Среднем Востоке, предполагающее распространение свободы народов, уважения прав человека и демократии не только в районе Персидского залива и Леванта, но и на Кавказе, в Центральной Азии и Северной Африке, натолкнулось бы на политическое и социокультурное сопротивление и противоположные интересы местных режимов. Россия и Китай, так же как Пакистан и Индия заинтересованы в поддержании своего влияния в соседних регионах Евразийского континента и Передней Азии, они не пошли бы на то, чтобы оставить за Америкой право выстраивать здесь угодный ей политический порядок и устанавливать свою гегемонию.

В ответ на их поддержку Вашингтону придется воздержаться от публичной критики политики Москвы в Чечне и согласиться с распространением определения „терроризм“ практически на все виды оппозиции и сепаратизма в понимании российского и китайского государства. Это относится также к политическим интересам авторитарных режимов в Центральной Азии, на Ближнем Востоке или в перспективе в Северной Африке. При этом неизбежны конфликты целей американской внешней политики – прежде всего в отношении таких ядерных держав как Индия и Пакистан, которые одновременно являются новыми союзниками Америки в „войне против терроризма“. Вопреки Договору о нераспространении ядерного оружия (NPT) они наращивают свой ядерный потенциал, но США относятся к этому снисходительно. В этом щекотливом вопросе позиция СНБ расплывчата и амбивалентна. В этом проявляются границы американской мощи: Пакистан и Индия изначально отказались от участия в послевоенной оккупации Ирака. Вывод здесь однозначен: об американской „гегемонии“ или „имперском мире“ („pax americana“) в Азии не может быть и речи. Даже господство на море с помощью сильного флота и военно-морских баз не может обеспечить гегемонии на суше, если только не будет развернута широкомасштабная война.

Осторожное обращение с Северной Кореей, без предупреждения нарушившей ДНЯО и осуществляющей программу ядерных вооружений, о которой стало известно в 1993 году, что стало самым серьезным ударом по политике нераспространения и престижу США как супердержавы, подтверждает тот факт, в сколь большой степени Вашингтон должен также учитывать уязвимость Японии и Южной Кореи перед лицом возможной реальной ядерной угрозы со стороны Северной Кореи.

Корейский кризис свидетельствует о реальном существовании на Дальнем Востоке регионального „баланса сил“ между четырьмя великими державами – США, Китаем и Россией и Японией. В этом стратегическом параллелограмме сил военное превосходство Америки политически недееспособно. Хотя Япония и Южная Корея и участвуют в военной оккупации Ирака, но с рядом ограничений, чтобы риск для их подразделений, оказывающих техническую помощь, был минимальным. Такая градация в коалициях возможна, но она отнюдь не является признаком сплоченности и силы.

Европейская часть НАТО, которая в 2003 году как альянс взяла на себя ответственность в Афганистане, в Ираке же представлена лишь отдельными союзниками, которым НАТО пока оказывает поддержку в сфере логистики и управления, также не свидетельствует – несмотря на присутствие в Ираке в 2003/04 годах контингента численностью до 25 тысяч военнослужащих, включая британцев – о силе и сплоченности. Теракты в Мадриде 11 марта 2004 года нанесли удар не только по особым отношениям между Испанией и США, но и по единству действий НАТО под давлением кризиса и непосредственных угроз. Они резко снизили готовность европейских партнеров по НАТО занять боевые позиции в Ираке и взять на себя прямую ответственность за оккупационную зону под мандатом ООН.

Для политики США – это неудача не только в „войне против террора“, но и в применении стратегии военных интервенций в целях консолидации и политического использования успешной военной кампании, к тому же в рамках атлантического альянса. Альянс оказался ослабленным не только в результате войны в Ираке, а затем и оккупационных методов „коалиции“, но и под воздействием постоянной угрозы новых психологических потрясений из-за новых терактов в Европе. В то же время, несмотря на политические усилия большинства партнеров по альянсу, в первую очередь самих США, ищущих у партнеров поддержки, сохраняются трансатлантические разногласия.

„Долгий поход“, провозглашенный президентом Бушем после 11 сентября в „войне против террора“ и включенный в новую стратегию как данность „на неопределенное время“, со временем – если успеха не будет – неизбежно подточит и солидарность между союзниками, тем более, если случатся новые неудачи – как в Ираке, который и без того является весьма сомнительной стратегической целью в борьбе с международным терроризмом; опыт последних лет показал, что эта установка даже контрапродуктивна.


Глобальная активность

В перечне приоритетных стратегических целей политики безопасности США после десяти лет предпочтения, отдававшегося обороне и контролю над вооружениями, акцент теперь сместился в сторону ядерного оружия. Кризис в этом мировоззрении, которое разделяют европейские союзники и большинство азиатских клиентов США – несмотря на весьма неоднозначный опыт в Афганистане и Ираке, израильскую оккупационную политику в Палестине и американскую поддержку Израиля – был обусловлен „глобальным террором“, борьба против которого стала первым „стратегическим приоритетом“.

Кроме этой главной цели, включенной в национальную стратегию США после 11 сентября, в общем и целом речь идет о смещении акцентов между прежними приоритетами, а не о радикальной смене парадигм. Еще Клинтон в период с 1994 (Босния) через Македонию вплоть до Косово (1999) больше делал ставку на военное вмешательство в кризис, на использование военного потенциала для предотвращения войн и недопущения распространения оружия, на наступательные военные акции в целях силового снижения потенциала военной угрозы, в частности, посредством ударов крылатых ракет по военным целям ПВО в Ираке, по химическому заводу в Судане и таким объектам террористов как тренировочные центры „Аль-Каиды“ в Афганистане.

Но как показали события в Афганистане и Ираке, эта тенденция привела к максимальному рассредоточению сил американцев и в то же время к критической перегрузке обычных вооруженных сил США, которая затронула и имеющиеся в наличии кадровые резервы: половина всех боеспособных бригад (16 из 33) вооруженных сил США в 2003/04 годах была переброшена в район Персидского залива, большинство из них как силы оккупации Ирака.

О пресловутой способности вести одновременно две войны – при этом постоянно имелись в виду Персидский залив и Корея – теперь не может быть и речи, во всяком случае, в отношении сухопутных сил США. Чтобы выстоять в таких войнах, Америка вынуждена рассчитывать на более чем маргинальную поддержку других государств, она зависит от иностранных военных баз и от предоставления транспортных и воздушных коридоров. В ходе войны в Ираке американцы были вынуждены отказаться от открытия второго фронта, после того как Турция отказалась пропустить 50-тысячный американский корпус из Южной Анатолии в Северный Ирак и не разрешила использовать свои натовские базы для воздушных налетов на Ирак.

Итак, фокус стратегической политики сместился в сторону упреждающих военных мер по подавлению распространения ядерного, биологического и химического оружия и недопущения того, чтобы международный терроризм завладел средствами массового уничтожения. Наряду с продолжением программы стратегической противоракетной обороны, которая составляет основу „обороны родной земли“, стратегическое планирование предусматривает наращивание потенциала обычных вооруженных сил, способных также обеспечить оперативно-тактическое применение ядерного оружия. „Маневренно-экспедиционные силы“, средства дальнего радиуса действия, оснащенные точным дистанционным оружием, стратегическими разведывательными, информационными и транспортными средствами, позволяющими быстро доставлять войска на большие расстояния к целям „упреждающих ударов“, то есть осуществлять интервенции, можно рассматривать как главный инструмент военной стратегии, обладающий широким спектром возможностей. Активное противодействие распространению оружия, стратегическая и оперативная противоракетная оборона, политика нераспространения и контроля над вооружениями, в частности, в кооперации с Россией, Японией и европейскими странами НАТО, а также с Израилем находятся на одной линии американской политики безопасности. „Бушевская доктрина“ СНБ и практика прочертили эту линию дальше – вплоть до ее соединения с борьбой против транснационального терроризма.


„Страны-изгои“

Когда правительство Буша начало разрабатывать новую глобальную стратегию, оно ориентировалось на список „стран-изгоев“, временно названных так еще при Клинтоне, то есть стран, стремящихся к обладанию оружием массового уничтожения или пытающихся применять террор как средство внешней политики или же поддерживающих террористов. Уильям Коэн, министр обороны в правительстве Клинтона, назвал на Международной конференции по безопасности в Мюнхене (февраль 2001 года) Ирак, Иран, Ливию, Сирию и Северную Корею в качестве примеров потенциальных или реальных „государств-изгоев“, обладающих опасными ракетами. Поэтому разрабатываемая в Вашингтоне новая стратегическая концепция поначалу была нацелена на государства, а не на террористические организации. Но государства воплощают в себе для всех других государств суверенитет, на котором зиждется весь их внутренний строй и любой политический режим. Так что все правительства стремятся защитить в ООН эту бесценную основу коллективной самообороны от вмешательства извне. Как показал случай с Ираком, мы здесь имеем дело с политическим барьером, который мешает международно-правовой „выдаче“ конкретных государств, что оголяет фланг американской стратегии „упреждающих интервенций“ в плане их легитимизации.

Осенью 2001 года исламский мир уже оказывал сильное сопротивление военному вмешательству США в Афганистане, воспринимая его как агрессию. Эта оппозиция – прежде всего в СМИ и среди широких масс населения – многократно усилилась годом позже, когда стало ясно, что Америка ведет политическую и военную подготовку к войне в Ираке. Америку воспринимали как чуждую силу, преследующую собственные экономические интересы, состоящие прежде всего в контроле над арабской нефтью района Персидского залива, и использующую вооружение Ирака, который якобы вновь угрожает региону, лишь как предлог.

В этом арабско-исламском восприятии угрозы, которое повлияло и на союзную Турцию, серьезно ухудшив ее отношения с США, отразился неразрешенный ближневосточный конфликт, который является крупнейшей психологической проблемой для американской политики на Ближнем и Среднем Востоке: местные СМИ и общественное мнение видят в Америке державу, защищающую агрессию и репрессии со стороны Израиля. Хотя „антитеррористическая кампания“ и продолжалась при поддержке большинства арабских государств, война в Ираке изменила основы этого сотрудничества между правительствами – подобно тому, как это случилось в Европе. Внутреннее сопротивление в арабских государствах не было снято ни объявленной в 2004 году американской программой „демократизации“ Среднего Востока, ни аналогичными европейскими предложениями. Оккупация Ирака, обернувшаяся летом 2003 года кровавым кризисом, терактами и началом партизанской войны, выявила существенные пробелы в политической подготовке и сопровождении военных операций.

В этом выходящем далеко за границы Ирака и подрывающем глобальные интересы Америки двойном кризисе американской политики и интервенционной стратегии на Ближнем и Среднем Востоке (Израиль – Палестина и США – Ирак) в сочетании с по-прежнему опасной, непрозрачной и грозящей новыми взрывами послевоенной ситуацией в Афганистане и с вялотекущим внутренним кризисом в союзном Пакистане проявилась вторая коренная слабость американской „grand strategy“ национальной безопасности: военное превосходство еще не является гарантией установления порядка, этого США не удавалось достичь на Ближнем Востоке с 1994 года. Военное и техническое превосходство может обеспечить стратегическое преимущество, но оно должно быть дополнено политикой, учитывающей соотношение сил, интересов и своеобразие ситуации. Политика противодействия распространению опасного оружия привела к успеху в Ливии и на Среднем Востоке и без того, чтобы в Ираке было найдено ОМУ, наличие которого там предполагалось. Она, вероятно, сдержала распространение ядерного оружия – во всяком случае, после того как Ирак был разоружен в 1991 году, благодаря ей было также оказано сильное политическое давление на Иран, чтобы он отказался от таких планов. Может быть, ее воздействие еще продолжается, но „изменение стратегической ситуации“ в результате войны в Ираке уже наступило; оно требует консолидации и восстановления порядка. Именно в этом состоит главная задача политики США после осуществленной интервенции.

Политика „глобальной войны против террора“ крутится, однако, вокруг галактики неуловимых врагов и нескольких стран, называемых в Вашингтоне „террористическими государствами“, к которым может присоединиться растущее число хрупких искусственных государств Африки, которым грозит распад или крах, способные подорвать региональную стабильность и создать питательную среду для террористов. Положение в Афганистане и Западном Пакистане свидетельствует о том, что возможности военных операций против таких врагов-призраков ограничены. В то же время ситуация в Ираке, подвергшемся иностранной оккупации, негативно влияет на внутреннюю стабильность прозападных правительств арабских стран.

Успехи американской политики – например, в случае с Ливией – не способны уравновесить угрозу на Среднем Востоке, пока оккупационная война Израиля в Палестине и террор палестинских экстремистов против Израиля блокируют американскую политику. Высказывание египетского президента Хосни Мубарака, одного из главных союзников США на Среднем Востоке, о том, что „в регионе ненавидят американцев, как никогда прежде“, указывает на точку, в которой замыкается круг: соединение друг с другом конфликтов вокруг Палестины и Ирака может привести к краху всей политической стратегии Америки по борьбе с террором и урегулированию ситуации на Среднем Востоке – несмотря на военные успехи. С другой стороны, у Америки есть средства для исправления ошибок. В Ираке также существует политическая альтернатива деструктивной спирали насилия, которая раскручивается сама по себе, не захватывая при этом пока основную массу населения.


Примечания:

1 В сокращенном виде в: IP, 12/2002.

2 Интервью французской газете „Монд“, 21.04.2004.


Кристоф Ройтер,

корреспондент журнала „Штерн“ в Багдаде


Восстание в Ираке


Этот факт остался почти незамеченным, казалось, что это лишь одна из многих рокировок в процессе нескончаемой ротации кадров американской армии в Ираке: в середине марта 2004 года части морских пехотинцев пришли на смену размещенным в районе Эль-Фаллуджи подразделениям 82-й воздушно-десантной дивизии. До этого момента в течение нескольких месяцев ситуация в городе была сравнительно спокойной, хотя в прошлом году он превратился в один из очагов сопротивления войскам США, после того как американцы вскоре после окончания войны расстреляли там 17 демонстрантов, которые вышли на улицы, протестуя лишь против того, что военные разместились на постой в школе посреди жилого квартала.

Дело в том, что город Эль-Фаллуджа, шейхи которого сдали его интервентам без боя, известен консервативностью своих жителей. После многочисленных стычек американские солдаты и местные жители все же пришли к пониманию того, что лучше избегать взаимных столкновений. За целый день в Эль-Фаллудже можно было не встретить ни одного американского солдата, и хотя имамы проповедовали джихад, но на деле ничего такого не происходило.

До тех пор, пока в городе не появились морские пехотинцы. Они сразу же начали проводить масштабные облавы и обыски, чтобы вскрыть предполагаемые очаги сопротивления и обнаружить склады оружия (1). Напряжение выросло, но СМИ все еще не обращали на это внимания. Утром 31 марта колонна американской охраны, проезжая через центр города, попала в засаду. Пять человек было убито, но - в отличие от военных действий с участием армии - американцы на этот раз не получили подкрепления, не было послано вертолетов, чтобы забрать тела погибших. Разъяренная толпа набросилась на трупы, четыре из них были сожжены и разрублены на части перед камерами иракских съемочных групп, затем два изуродованных тела были повешены на мосту в центре города.

Лишь спустя несколько дней после заявления заместителя министра обороны Ричарда Армитиджа и генерала Марка Киммита о том, что их ответ будет „точным и разгромным“ (2), начались атаки на город, в которых участвовало около 1500 морских пехотинцев. То, что ситуация затем стала развиваться не по плану, было обусловлено самим планом. Через неделю боев содержание этого плана описал один лейтенант, пожелавший остаться неизвестным: „Короче говоря, ситуация обострилась, после того как мы сюда вошли. Сначала наш план состоял в том, чтобы обменяться с населением рукопожатиями и атаковать врагов там, где мы их найдем. Но когда мы сюда прибыли, мы нашли одних врагов“ (3). Когда лейтенант об этом говорил, в Эль-Фаллудже - по данным врачей - уже погибло три сотни иракцев, одна мечеть подверглась бомбардировке, а все дороги, ведущие к больнице, были блокированы войсками. К концу апреля американская акция возмездия за варварские действия отдельных людей превратилась в - пока еще - локальную войну, которая через несколько недель заставила США вступить в переговоры о перемирии с силами сопротивления в Эль-Фаллудже. Хотя в боях за Эль-Фаллуджу участвовали также иностранные воины джихада, в частности, выходцы из Судана и Сирии, в основном город защищали сами горожане. Это лишь один из нынешних фронтов в Ираке.

Полагая, что после зверств, учиненных над гражданами США, необходимо продемонстрировать больше силы, глава американской гражданской администрации в Ираке Пол Бремер захотел преподать урок и шиитам, которые до тех пор хотя и протестовали против оккупации, но ограничивались мирными средствами. По его приказу был арестован Мустафа Якуби, представитель Муктады ас-Садра в священном городе Эн-Наджафе, который якобы был замешан в случившемся ровно год назад убийстве одного религиозного деятеля. Расследование этого дела, однако, было завершено за полгода до этого, и ордера на арест Якуби тогда выдано не было.


Новый враг – ас-Садр

Ас-Садр только и ждал такого повода. И американской администрации это было известно, она с открытыми глазами шла в капкан своей собственной военной мощи – и это после того, как она в течение многих месяцев игнорировала все провокации, не позволяя ас-Садру получить столь желанный ореол гонимого противника оккупации страны „неверными“.

Ведь именно такого ореола ему как политику только и не хватало: переполняемый честолюбием, но лишенный всякой харизмы сын пользовавшегося огромным уважением великого аятоллы Мохаммеда Садека ас-Садра, убитого в 1999 году вместе с большинством своих родственников-мужчин по приказу Саддама Хусейна, не мог серьезно соперничать с 70-80-летними великими аятоллами строгой шиитской религиозной иерархии. У него нет теологического образования, он не имеет права издавать фатвы. Существует предположение, что Саддам в свое время потому пощадил Якуби вместе с его братом-инвалидом, что просто счел его недостаточно умным, чтобы ждать от него опасности.

Не представляя опасности для Саддама, он стал опасен для тех, кто пришел ему на смену. „Демонстрации больше не имеют смысла, - объявил ас-Садр во время своей пятничной проповеди в Куфе, не столь священном предместье Эн-Наджафа, куда он удалился несколько месяцев назад, не сумев пробиться в ряды религиозного истеблишмента Кербалы и Эн-Наджафа. - Наносите угнетателям ответные удары!“ И его сторонники следуют его призывам, увидев в Муктаде отражение собственной нищеты: бывшие федаины, безработные, обитатели трущоб Багдада и южных районов Ирака, из которых он сколотил „армию аль-Махди“ (Мессии), вооружив их с помощью Ирана (4). В течение нескольких дней тысячи его ополченцев захватывают Кербалу и Эн-Наджаф, в городах Южного Ирака и в беднейших шиитских кварталах Багдада вспыхивают восстания, „армия аль-Махди“ выгоняет из города Эль-Кут (Центральный Ирак) весь украинский военный контингент, занимает полицейские участки, где служащие полиции зачастую добровольно отдают им ключи от автомобилей, оружие и униформу. „А что же им делать? – говорит полицейский из багдадского района Садр-Сити, где произошли самые серьезные столкновения. - У каждого полицейского в „армии аль-Махди“ есть родственники“.

Сделав ставку на силу, американские войска бросают против повстанцев вертолеты и танки, уничтожают более ста иракцев-шиитов и выдают ордер на арест ас-Садра: он должен быть „захвачен или уничтожен“. В ответ на это Муктада ас-Садр окапывается в своем фамильном имении в Эн-Наджафе, в каких-то 50 метрах от одной из главных святынь мусульман-шиитов. Из Пакистана и Ливана на шиитский джихад отправляются первые добровольцы, исламское духовенство всего мира предупреждает США: ворвавшись в Эн-Наджаф, американцы рискуют разжечь пожар во всем шиитском мире.


Война без конца

Ровно через год после победного марша, приведшего к краху режима Саддама Хусейна, американцы оказались в Ираке перед началом новой войны. То есть, вообще-то, война идет одна и та же. Только иракцы не хотели ее вести ни ради Саддама Хусейна, власть которого была основана на страхе и зависимости, ни ради каких-либо принципов веры. США хотели выглядеть освободителями, а иракское население видит в них скорее оккупантов. И против них теперь восстает часть населения, которая не была связана с режимом Саддама. Не случайно в Тикрите, бывшем прошлой осенью и зимой оплотом сопротивления американским войскам, в последние недели царит спокойствие.

Вместо этого возникают совершенно другие альянсы: в руках суннитов, протестующих в Багдаде, появляются портреты ас-Садра, а шиитские проповедники прославляют „героическое сопротивление“ в суннитской Эль-Фаллудже. Делегации Эль-Фаллуджи и „армии аль-Махди“ пообещали друг другу взаимную поддержку. Даже христианские церкви не захотели стоять в стороне от национального движения и пожертвовали продукты питания и медикаменты для Эль-Фаллуджи. Не для участников сопротивления, а для гражданского населения, но дело в том, что грань между ними все больше стирается.

Самая серьезная стратегическая опасность для будущего иракского государства – гражданская война между разными этническими группами – бледнеет перед лицом нового национализма, хотя на нем и лежит явный отпечаток временных, тактических альянсов. Насколько они глубоки, (пока) не ясно, ведь главным стимулом новой консолидации является присутствие в стране американских войск. Если этот стимул отпадет, снова усилятся внутренние противоречия, как только речь зайдет о распределении власти в стране. Но признаки объединения конкурирующих групп выходят за рамки призывов и гуманитарной помощи: черный рынок оружия в Багдаде, например, снова оживился. Многие шииты продают теперь запасы оружия и боеприпасов, накопленные ими на случай гражданской войны против суннитов.