Geum.ru

3/2004 = Дорогие читатели!

Вид материалаДокументы
Какая политика?
Каковы перспективы?
Антагонизм интересов
Нато как стратегический тыл россии и источник ее военной модернизации
Ось добра“
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12

Какая политика?

Развитие ОЕПБО вызывает предостережения, особенно с левого фланга политического спектра, от милитаризации Европейского Союза. В этой связи указывается на необходимость превентивного урегулирования кризисов мирными методами и на то, что политические конфликты невозможно разрешить военными средствами. И то, и другое, бесспорно, верно. Но верно также и то, что профилактические меры могут не сработать, а военные средства могут выполнять превентивные функции. Разумеется, военные не могут урегулировать политические конфликты. Их роль при проведении антикризисных операций сводится в первую очередь к созданию „secure environment“ и таким образом - к обеспечению минимальных предпосылок с точки зрения политики безопасности для разработки и реализации планов политического урегулирования конфликта.

Совершенно очевидно, что помимо этого необходимо задействовать также и другие инструменты. Нынешние конфликты носят иной характер, чем во времена конфронтации между Востоком и Западом. Они более комплексные и неясно выраженные, они оказывают опосредованное и трудноуловимое, но тем не менее разрушительное воздействие на мировой порядок. Ответ на это должен быть более дифференцированным и служить основанием для кооперационных связей как между военными, полицией и гражданскими субъектами, так и между международными организациями.

В этой ситуации в принципе необходимо выяснить, о каком виде политики безопасности идет речь. С одной стороны, в ЕС согласились исходить из расширенного понятия безопасности. С другой стороны, нет еще ясного понимания того, что это конкретно означает. В принципе Евросоюз располагает большим арсеналом дипломатических, гуманитарных, полицейских и военных инструментов, средств политики сотрудничества с развивающимися странами, торговой и экономической политики, которые необходимо встроить в цельную стратегию обеспечения безопасности.

Однако ЕС еще очень далек от того, чтобы обеспечить функциональное сочленение различных инструментов. Причины этого многообразны: нечеткое разделение компетенций и недостаточная координация действий участвующих институтов, различия в процессах принятия решений и подходах к финансированию, отличающиеся друг от друга культуры политических интервенций, проводимых Европейской Комиссией, Высоким представителем ЕС по ОВПБ и государствами-членами Евросоюза (8). Лишь в том случае, если удастся преодолеть эти барьеры, ЕС сможет действовать как самостоятельный и эффективный игрок, имеющий явные сравнительные преимущества в области политики безопасности.

Стратегия безопасности ЕС, принятая в декабре 2003 года Европейским Советом, является важным этапом в этом процессе. Правда, она не дает ответы на некоторые вопросы: какая роль отводится международно-правовой легитимации использования силы на основании мандата Совета Безопасности ООН? Какое значение должны иметь в будущем при урегулировании кризисов военные инструменты? В какой мере можно и нужно стремиться к автономии от Соединенных Штатов? Можно ли сформулировать европейские интересы, покоящиеся на общем видении роли Европы в мире? (9)

Видение многосторонних действий, содержащееся в Стратегии безопасности ЕС, вступает в противоречие со стратегическими представлениями правительства Джорджа Буша, основанными на неоспоримом военном превосходстве и неограниченной национальной дееспособности. Оригинальность европейского подхода к урегулированию конфликтов выдает также констатация, что ни одна из новых угроз не является чисто военной, их невозможно отразить только военными средствами, а необходим набор различных инструментов. Поэтому можно лишь приветствовать то, что невразумительное понятие „упредительные действия“, содержавшееся в первоначальной версии, было вычеркнуто из Стратегии безопасности, принятой в декабре 2003 года (10). Ввиду вызовов XXI-го столетия требуются не упреждающие военные действия, а превентивная политика безопасности, для которой характерны своевременные, упорные и всеобъемлющие усилия.


Каковы перспективы?

Несмотря на все недостатки, идет становление ЕС как игрока в области политики безопасности. Во-первых, он сам определил цель. Так, в статье 11 Договора о Европейском Союзе записано, что „Союз разрабатывает и осуществляет общую внешнюю политику и политику безопасности, которая распространяется на все сферы“. А в статье 17 Договора констатируется, что „сюда относится также поэтапная разработка общей оборонной политики ( ... ), которая может привести к общей обороне“ (11).

Во-вторых, ЕС учредил за прошедшее время в рамках ОВПБ и ОЕПБО институты, выработал процедуры и создал инструменты, позволяющие ему играть самостоятельную роль в международной политике безопасности. Политико-военные структуры, созданные внутри секретариата Совета, институт Высокого представителя по ОВПБ Евросоюза, введенный согласно Амстердамскому договору, или предусмотренный пост европейского министра иностранных дел свидетельствуют об этом столь же ярко, как и процедура общей стратегии или новые дипломатические, полицейские и военные инструменты.

В-третьих, он доказал в различных ситуациях свою дееспособность игрока в области политики безопасности, начиная от активных действий по стабилизации ситуации в Европе и вокруг нее (например, расширение, политика добрососедства), и до целенаправленных дипломатических инициатив по урегулированию кризисов (например, в Македонии, Иране), международных полицейских акций (например, в Боснии-Герцеговине, Македонии) и вплоть до проведения гуманитарных акций с опорой на военную силу (Демократическая Республика Конго) и операций по стабилизации (Македония, Босния и Герцеговина).

Вызовы XXI-го столетия не оставляют ему в сущности иного выбора. В перспективе с расширением ЕС увеличится также его экономический и политический вес. Одновременно в географическом плане он приблизится к кризисным регионам на Востоке и Юге. Усилится заинтересованность в их стабилизации. Глобальные угрозы и динамика настоятельно требуют дифференцированных подходов и стратегий, чтобы в превентивном порядке и на основе кооперации регулировать их в рамках всеобъемлющих наработок в области безопасности.

С учетом этого разумно, когда одна группа государств, проводящих ОЕПБО, идет в авангарде. Как показали, скажем, шенгенские соглашения, валютная политика или различные заделы в кооперации по производству вооружений, эта процедура заранее согласованного усиленного сотрудничества является не такой уж и новой (12). Важно, чтобы такой подход служил интеграции, а не расколу. Жалобы, которые раздавались ввиду наладившегося в последнее время более тесного согласования действий „большой тройки“, имеют скорее политико-психологический характер. В конце концов, в проекте европейской конституции содержатся различные, открытые для всех возможности специфического формирования групп:
  • ЕС может доверить группе стран проведение определенной миссии;
  • государства-члены ЕС, способные проводить более амбициозные военные операции, могут обосновать необходимость „перманентно структурированного сотрудничества“.
  • „Усиленное сотрудничество“ возможно также при проведении ОЕВПБ (13).

Этот сложный компромисс явно не укрепил активно заклинаемую сплоченность ЕС. Неясно также, не будет ли принцип вето отдельных государств, который по-прежнему действует при принятии решений о проведении операций, вновь противоречить в условиях конкретного кризиса уже достигнутой повышенной гибкости. И все же самая простая возможность - предложенное Францией и Германией распространение углубленного сотрудничества на ОЕПБО - не нашла всеобщей поддержки.


Антагонизм интересов

Какими бы ни были институциональные правила, возможности использовать военные и мирные средства, общая политическая воля к созданию союза безопасности и оборонного союза остается непреложной. Для этого опять же необходима по-настоящему общая внешняя политика и политика безопасности. Война в Ираке не привела к расколу внутри ЕС, она скорее высветила принципиальные различия в интересах, которые с 90-х годов затушевывались благозвучными коммюнике. Государства-члены ЕС должны осознать, что в XXI-м столетии национальные интересы можно отстоять лишь тогда, когда они будут определяться как европейские. Европейская оборона осуществима лишь при том условии, если политика безопасности будет сильнее интегрирована и станет в конечном счете делом всего содружества (15). Интеграция в области политики безопасности означает разделение суверенитета в рамках общих институтов с целью решить комплексные проблемы безопасности. Как раз с учетом расширенного ЕС невозможно обойтись без временного авангарда желающих интегрироваться стран. Германия, Франция и, при любой возможности, Великобритания должны продвигаться вместе со своими единомышленниками вперед и даже в большей степени, чем раньше, сознавать себя двигателем интеграции в области политики безопасности.


Примечания:

1 Ср., например, Karl Feldmeyer, Mitten durch, in: Frankfurter Allgemeine Zeitung (FAZ), 26.2.2003; [К.Фельдмайер. По самой середине. В: ФАЦ, 26.2.2003], Arnaud Leparmentier L’ Irak révèle les factures de l’ Europe, in: Le Monde, 2.3.2003.

2 Ср.: Jacques Derrida/Jürgen Habermas, Die Wiedergeburt Europas, in: FAZ, 31.5.2003, S. 33 [Ж.Деррида, Ю.Хабермас. Возрождение Европы. В: ФАЦ, 31.05.2003]

3 Ср.: Julian Lindley-French, Plugging the Expanded Petersberg Tasks Gap? Europes Capabilities and the European Capabilities Action Plan, in: Hans-Georg Erhart/Burkard Schmitt (Hrsg.), Die Sicherheitspolitik der EU im Werden. Bedrohungen, Aktivitäten, Fahigkeiten, Baden-Baden 2004 (i.E) [Х.-Г.Эрхарт/Б.Шмитт (изд.). Становление политики безопасности Европейского Союза. Угрозы, действия, способности. Баден-Баден, 2004 (готовится к печати)]

4 Учитывая опыт операции „Артемида“ в Конго, эта концепция предусматривает создание Сил быстрого реагирования, в которые каждая страна должна выделить по 1500 солдат. Эти Силы должны обладать способностью проводить по требованию ООН и согласно статье 7 Устава ООН автономные операции.

5 Ср.: Meg Bortin, European Distrust of U.S. Role Sharpens, in: International Herald Tribune, 13.3.2003.

6 Ср.: Gustav Lindstrom (изд.) Shift or Rift. Assessing US-EU Relations after Iraq, Paris 2003.

7 Ср.: Marc Otte, Towards an EU Strategy for the Middle East, in: World Security Network Newsletter, 12.3.2004.

8 Ср.: Reinhardt Rummel, Soft Power EU –Interventionspolitik mit zivilen Mitteln [Р.Руммель. Мягкая сила Европейский Союз – интервенционная политика с использованием мирных средств. В: Х.-Г.Эрхарт/Б.Шмитт (изд.). Становление политики безопасности Европейского Союза. Угрозы, действия, способности. Баден-Баден, 2004 (готовится к печати).

9 Ср.: Hans-Georg Ehrhart, What Model for CFSP? Chaillot Papers 55, Paris 2002.

10 European Council, A secure Europe in a better world. European security strategy , Brüssel 2003.

11 Rudolf Geiger, EUV/EGV, 3, переработанное и дополненное изд.. Мюнхен, 2000. Европейский Конвент. Проект Договора о европейской конституции, Люксембург 2003.

12 Christian Deubner, Differenzierte Integration: Übergangserscheinung oder Strukturmerkmal der künftigen Europäischen Union? , in: Aus Politik und Zeitgeschichte, B1-2/2003, S.29 [К.Дойбнер. Дифференцированная интеграция: переходное явление или структурный признак будущего Европейского Союза? В: Из политики и современной истории. Том1-2/2003, с. 29]

13 Ср.: Peter Schmidt, Kerneuropa der Sicherheitspolitik. Integration oder Spaltung der EU?, in: Erich Reiter (Hrsg.) Jahrbuch für internationale Sicherheitspolitik, Hamburg 2003, S. 241-256 [П.Шмидт. Европейское ядро политики безопасности. Интеграция или раскол Европейского Союза? В: Э.Райтер (изд.). Ежегодник международной политики безопасности. Гамбург, 2003, с. 241-256]

14 Ср. Martin Koopmann, Notwendige Fortschritte, verpasste Chancen: die ESVP im Verfassungsvertrag des Europäischen Konvents [М.Коопманн. Необходимый прогресс, упущенные шансы: ОПБО в проекте конституции, подготовленном Европейским Конвентом. В: Х.-Г.Эрхарт/Б.Шмитт (изд.). Становление политики безопасности Европейского Союза. Угрозы, действия, способности. Баден-Баден, 2004 (готовится к печати)]

15 Это также вывод, содержащийся в одиннадцатистраничной аналитической записке Главного штаба вооруженных сил германского министерства обороны, в которой намечается путь к созданию до 2014 года европейской армии.


Дмитрий Тренин,

заместитель директора Московского центра Карнеги


НАТО КАК СТРАТЕГИЧЕСКИЙ ТЫЛ РОССИИ И ИСТОЧНИК ЕЕ ВОЕННОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ


Главное событие, которое произошло в отношениях между Россией и НАТО в последнее время, состоит в том, что на политическом уровне эти отношения перестали быть конфликтными, а на рабочем уровне превратились в почти рутинные.

Российское политическое руководство довольно спокойно прореагировало на очередную волну расширения НАТО. Президент Путин еще в 2000 году сформулировал позицию: вопрос о принадлежности к военно-политическим союзам - дело суверенных государств; Россия будет заботиться лишь об интересах собственной безопасности. Москва отказалась от бесперспективных угроз относительно «красной черты» вдоль границ бывшего СССР. Вместо этого она дала понять, что будет судить о намерениях западного альянса по его конкретным делам. В соответствии с таким подходом Россия, не отказываясь от «спокойно-негативного», по словам ее дипломатов, отношения к расширению блока, с пониманием отнеслась к укреплению юго-восточного фланга НАТО, непосредственно примыкающего к региону Большого Ближнего Востока. Не только вступление в НАТО весной 2004 года Румынии и Болгарии, но и перспектива передислокации в эти страны из Германии военных баз США не вызвали российского протеста. В то же время Москва однозначно заявила, что постоянное американское военное присутствие в Польше и странах Балтии – если у НАТО и США появятся такие планы - будет рассматриваться как направленное против интересов России.

В 2003 году Кремль принял решение о выводе российских миротворцев из Косово и Боснии. Таким образом, спустя четыре года после острейшего кризиса, приведшего к самому серьезному обострению отношений между Россией и Западом со времен окончания «холодной войны», которое едва не привело – в ходе знаменитого «приштинского рейда» - к вооруженному столкновению, Москва фактически согласилась с тем, что, с точки зрения практического обеспечения безопасности, бывшая Югославия стала зоной ответственности Запада – НАТО и Европейского Союза. При этом сама Россия сосредоточила свои ресурсы на укреплении стабильности в регионе, который ей ближе и существенно важнее – странах СНГ.

Если в Европе российско-натовские отношения стабилизировались, то на Среднем Востоке появилась реальная возможность для тесного практического взаимодействия. Военная операция США в Афганистане осенью 2001 года, политически, военно-технически и информационно поддержанная Москвой, привела к устранению самого серьезного после окончания «холодной войны» источника внешней военной угрозы для РФ и ее союзников в Центральной Азии. Неустойчивость обстановки в Афганистане, однако, еще долго будет являться предметом беспокойства для Москвы. Срыв международного плана послевоенной реабилитации грозит возвращением экстремистов к власти в Кабуле и появлением новой угрозы для Центрально-Азиатского региона. С августа 2003 года руководство международными силами содействия безопасности в Афганистане (ИСАФ) приняла на себя НАТО. Учитывая это, Россия, через территорию которой частично осуществляется материально-техническое снабжение этих сил, начала переговоры о заключении беспрецедентного соглашения о временном пребывании на своей территории сил западного альянса. Речь идет о долговременном совместном интересе. От успеха конкретной миссии НАТО напрямую зависит безопасность России.

На практическом уровне после учреждения в 2002 году Совета Россия-НАТО произошла заметная активизация сотрудничества. Отказ от прежней формулы («19 плюс 1»), фактически противопоставлявшей альянс России, открыл возможности для поиска взаимовыгодных форм сотрудничества в конкретных областях. В некоторых из этих областей – таких, как миротворчество или противоракетная оборона театра военных действий – достигнут существенный прогресс. Российская военная миссия при НАТО в Брюсселе и военная миссия НАТО в Москве превратились в важные инструменты практического сотрудничества. При этом, как могли заметить россияне, сегодняшняя НАТО – это далеко не «орудие политики США в Европе», а гораздо более сложное, многоцветное и часто многоголосое образование. Знакомство с НАТО «изнутри», а не только посредством грифованных справок, позволяет российским офицерам не только лучше видеть возможности сотрудничества с альянсом, но и рассматривать это сотрудничество как одно из важных средств модернизации самой российской военной организации.

Если кратко суммировать смысл отношений РФ-НАТО на нынешнем этапе, то он сводится к двум вещам. Во-первых, к постепенной демилитаризации российско-западных отношений. Сегодня уже можно утверждать, что вероятность войны между Россией и любым европейским государством НАТО практически сведена к нулю. Образно говоря, война между Россией и Германией столь же немыслима, как и война между Германией и Францией. Это означает, что Европа в целом превращается в зону «стабильного мира». Отношения РФ-США в этой связи стоят особняком, учитывая продолжение практики взаимного ядерного сдерживания. Тем не менее, центр тяжести в российско-американских стратегических отношениях явно смещается от сюжетов, порожденных «холодной войной», в сторону взаимодействия в деле борьбы с терроризмом, противодействия распространению оружия массового уничтожения и обеспечения стабильности в различных регионах Азии.

Во-вторых, практическое взаимодействие с НАТО предоставляет Российским Вооруженным Силам уникальную возможность творчески использовать для нужд национального военного строительства имеющийся международный опыт. При этом речь идет как о достижениях наиболее передовых в военном отношении стран, в первую очередь США, так и об уникальном опыте адаптации к резко изменившимся условиям военных организаций государств бывшего Варшавского Договора. В прошлом российские военные реформаторы, начиная с Петра Первого, не стеснялись обращаться к опыту передовых стран. Сейчас, когда Россия вступила в XXI-е столетие с армией образца второй половины прошлого века, президент Путин как верховный главнокомандующий стоит перед аналогичной проблемой. Отличие состоит в том, что на этот раз Россия реформирует свою армию не против Запада, а вместе с ним.

«Вместе с Западом» не значит, что Российская Федерация теряет свою стратегическую самостоятельность. При президенте Путине Россия не будет стремиться вступать в НАТО или становиться младшим союзником США. Вместо этого Москва, вероятно, будет выстраивать партнерство в области безопасности с США, НАТО и Евросоюзом, одновременно укрепляя связи в этой области со странами СНГ и поддерживая не зависимые от Запада отношения с азиатскими гигантами – Китаем и Индией. Это сложная схема, требующая ясного стратегического видения и точного расчета, но в принципе реализуемая. Подход к НАТО как к стратегическому «тылу» России и в то же время внешнему источнику ее «военной модернизации» является гарантом устойчивости всей конструкции.

Проф. Август Прадетто,

с 1992 года преподает в Институте международной политики Университета им. Гельмута Шмидта (Университет Бундесвера), Гамбург

„ Ось добра“

Реальный антиамериканизм в политике или ложные теоретизированные выводы?


Cотрудничество между Германией, Францией и Россией в период кризиса в Ираке 2002-2003 годов расценивалось многими наблюдателями и аналитиками как явление доселе невиданное. Эти страны еще никогда так тесно не сотрудничали по важному вопросу международной политики. В том, что Франция и Россия нашли друг друга для проведения такой политики, возможно, прослеживалась известная логика, или она соответствовала определенным ожиданиям. Однако, что действительно озадачило, так это поведение Берлина. Впервые в истории Федеративной Республики правительство решилось пойти на открытую конфронтацию с Вашингтоном.

Большинство немцев, которым мало нравилась объявленная Соединенными Штатами война против Ирака, были благодарны Герхарду Шредеру и Йошке Фишеру. На выборах в Бундестаг в сентябре 2002 года СДПГ и „Зеленые“ смогли добиться победы с незначительным перевесом. Впрочем, некоторые политики из стана оппозиции и близкие к ним интеллектуалы усмотрели в поведении правительства смену парадигм. При этом дело было не только в упреке в том, что внутриполитические властные интересы определили-де внешнеполитическую повестку дня в таком решающем вопросе, как германо-американские отношения, и что канцлер, дабы выиграть выборы, пожертвовал хорошими отношениями с США в угоду антиамериканскому популизму. Скорее констатировались принципиальные факты: отход Германии от США и Великобритании, поворот к Франции и России; вместо западной – новая восточная ориентация, формирование антиамериканской оси в Европе, Германия-де держится за юбку маменьки-Франции и оппортунистически заглядывается на Москву, вновь избирает „немецкий“ и, таким образом, некий особый путь – такого рода упреки присутствовали, прежде всего, в германских средствах массовой информации, но не только в них одних.

Если начать сначала и попытаться отыскать повод для германо-франко-русской кооперации, то на первом месте окажется не предвыборная борьба в Германии или же открытый или тайный антиамериканизм французов и русских, а скорее поворотный пункт в американской „войне с терроризмом“. Ведь до того момента, когда Джордж Буш провозгласил существование „оси зла“ в своем Докладе о положении нации от 29 января 2002 года (1), не только ничто не предвещало образования подобной оси – напротив, Германия, Франция и Россия в составе антитеррористической коалиции твердо стояли на стороне Соединенных Штатов. В своих заверениях „в неограниченной солидарности“ с Вашингтоном Федеральный канцлер Германии зашел так далеко, что даже связал голосование в Бундестаге 16 ноября 2001 года об участии Германии в военной операции в Афганистане с вопросом о доверии правительству.

Поворотный момент наступил в феврале 2002 года, когда началась подготовка к войне против Ирака. Те первые возражения, которые при этом высказывались против курса Вашингтона, например, ноты министра иностранных дел Германии, были еще полностью проникнуты пониманием тех умонастроений, которые господствовали в США после терактов 11 сентября 2001 года, и стремлением противостоять развитию латентного антиамериканизма. До скоординированных действий противников войны дело дошло лишь спустя несколько месяцев. Между тем становилось все более очевидным, что дипломатично выдвигаемые сомнения в том, благоразумно ли вести войну против Ирака, не повлияют на решение американского президента выступить в этот поход. В конце июля 2002 года германский канцлер и французский президент обнародовали первую совместную декларацию, в которой они высказывались против односторонних военных действий США.

Сотрудничество Берлина с Москвой, напротив, началось относительно поздно. В ходе двусторонних переговоров в 2002 году на первом плане оказались экономические вопросы - от унаследованных Россией долгов Советского Союза бывшей ГДР до соглашения (заключенного совместно с Украиной) об инфраструктуре трубопроводов, а также межгосударственные политические темы – от кооперации между Баварией и Московской областью до вопроса транзита в Калининград. В ходе жарких дебатов о резолюции Совета Безопасности в октябре и ноябре 2002 года дело доходило до переговоров и консультаций скорее между французской и русской делегациями в ООН. Правда, Германия в то время не была членом Совета Безопасности; она вошла в состав этого органа на правах непостоянного члена 1 января 2003 года.

Лишь за пять недель до начала войны, когда, несмотря на негативные отчеты военных инспекторов ООН, которые с декабря 2002 года искали в Ираке предполагаемое оружие массового уничтожения, все более явно стало просматриваться предстоящее вооруженное вмешательство, Германия, Россия и Франция активизировали совместные усилия с целью добиться „мирного решения“ в Совете Безопасности. 9 февраля 2003 года Президент России Владимир Путин прибыл в Берлин, чтобы открыть Год российской культуры в Германии, однако сразу же по прибытии он ясно объявил общую цель - предотвратить войну. На тот момент он впервые заговорил о том, что министры иностранных дел трех стран и их представители при ООН „координируют свои действия“.