Жанр жития в русской духовной литературе XIX-XX вв.
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
?ользоваться прежним церковно-славянским языком. Только к началу XIX в. светская литература в полной мере обрела свой собственный литературный - русский - язык, и этот язык имел уже мало общего с языком древнерусской литературы.
Общие проблемы литературного языка в светской и церковной словесности XIX в.
Древнерусская литература неотделима от церковнославянского языка. Этот язык во многом определяет литературный облик древнерусских произведений. До конца XVII в. позиции церковнославянского языка в языковом, а значит, и в культурном сознании были чрезвычайно прочны. Именно церковнославянский язык обладает в полной мере способностью выражать Божественное содержание, и поэтому в течение средних веков воспринимался на Руси как образец. С началом секуляризации его твердое положение ослабевает, он начинает вытесняться из центра языковой жизни. В связи с этим перед русской культурой с неизбежностью возникает перспектива формирования нового литературного языка, особенно резко обозначившаяся после петровских реформ. Создавшаяся по воле Петра I новая культура должна была создать для себя новый язык, отличный от традиционного.
Однако оказалось, что внешнее отделение культуры от Церкви осуществлялось неизмеримо легче и быстрее, чем создание нового языка, порывающего с церковнославянскими традициями. Более того, оказалось, что в определенных пределах развитие светской по своему типу культуры возможно и на основе этих традиций: не случайно барочная словесность второй половины XVII в., с которой связан важный этап секуляризации, не только опиралась именно на церковнославянское начало, но и культивировала его. Как предполагает П.Е. Бухаркин, если бы новый русский литературный язык создавался на церковнославянской литературно-языковой основе, это привело бы к более мягкому обмирщвлению. Несмотря на секуляризацию, не только сохранились бы тесные языковые, а значит, и культурные связи между светской и церковной сферами. Главное, что краеугольным камнем культуры по-прежнему оставалась бы Церковь, в лице восходящего к ней церковно-славянского языка. Конечно, литература и Церковь пользовались бы все же разными языками: русским и церковно-славянским. Однако первый, благодаря своей ориентации на второй, во многом его имитировал, а посему воспринимался бы как органическое его продолжение.... Русская словесность сохранила бы ощущение своего внутреннего единства с Церковью, определенной производности от нее. В центре духовной жизни русского человека - в его языке - по-прежнему находилось бы церковное сознание. Искусство, став мирским, все же опиралось бы на Церковь и ее культурные традиции.
Однако создание нового литературного языка пошло по иному, во многом противоположному, пути. Этот путь полностью соответствовал петровскому стремлению предоставить новой культуре совершенно новый язык и был ознаменован ориентацией на разговорную речь, т. е. на естественное словоупотребление. Такое направление языкотворчества, по понятным причинам, связано с западноевропейскими языковыми теориями и политикой, ведь именно они, воспринимаясь как образцовые, и определяли естественное словоупотребление. Подражая ему, подражали не действительно существовавшей разговорной речи, а тому, как хотели бы говорить в соответствии западноевропейской модой.
Если же рассмотреть произошедшую языковую реформу в контексте церковной культуры, то она означала принципиальное языковое отделение мирской литературы с ее новым, русским, языком от церковнославянского слова Церкви. Языковое родство между ними оказывалось нарушенным; литература и Церковь предстали как разные языковые субъекты. Это, в свою очередь, привело к вытеснению церковных авторов из литературы. В предыдущую эпоху творчество церковных писателей входило в состав основного корпуса словесного искусства. На это, в частности, указывает факт постоянного обращения светских писателей к церковной словесности. Она воспринималась как некая норма, общая для всей русской литературы. К ней обращались как к образцу, как к источнику дальнейшего литературного развития. Начиная с 30-40-х гг. XIX в. эта ситуация принципиально меняется - церковная словесность перестает восприниматься как одна из важнейших основ литературы. Не случайно отклики светских писателей и критиков на события церковной жизни становятся весьма редкими. В доминирующем слое культуры господствует отношение к церковной словесности как периферийной области духовной жизни, как к чему-то оставшемуся в стороне от основного пути русского слова.
Церковнославянский язык, как уже отмечалось, начинает ощущаться отчасти чужим, и вследствие этого причастная ему церковная литература воспринимается теперь как что-то удаленное от центра культурной жизни. Более того, к ней нередко относятся как к литературе на другом языке, языке семинарском. Так, архимандрит Киприан (Керн) в предисловии к изданию 1948 г. Откровенных рассказов странника духовному своему отцу писал: Стиль духовно-просветительской литературы, не подчинявшейся требованиям литературной критики и культуры, отталкивал от себя очень многих читателей, жаждавших религиозного просвещения. Книги духовно-нравственного содержания почему-то почти всегда писались особым, неприемлемым для литературного слуха языком, обильно уснащенным славяно-русскими оборотами, языком условным, приторно-елейным и потому легко кажущимся неискренним. Можно смело сказать, что при всем бог