Памятники рязанской письменности ХІІ—XIV вв.: историографические предпосылки и аспекты изучения
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
ливанского кедра. [2003]. С. 3-77, 60-61).
Вызывает некоторое недоумение отсутствие редакторской правки и вообще какого-либо вмешательства в рассматриваемый отрезок текста (хотя в других местах текста записи правка присутствует)114, что было бы вероятно и оправданно в случае предполагаемого расчетного затруднения. Маловероятным представляется мысль о небрежном отношении к такому, несомненно, важному элементу как указание даты в пространной выходной записи. В результате, весьма трудно представить складывающуюся таким образом картину. Высококвалифицированные писцы, в первую очередь, второй и третий (по классификации Э.Д. Блохиной), осуществляя правку всего текста и настоящей особо тщательно переделанной записи, не замечают предполагаемых ошибок, а если и заметили, то попросту не решаются их исправлять по причине отсутствия опыта вычислительных операций. Если предположить, что кто-то из этих писцов был книжным справщиком, то наше более осторожное отношение к предполагаемым неточностям в указании дополнительных элементов даты в приписке в Рязанской кормчей становится еще более оправданным.
Л.В. Столярова рассматривает возможную цель переписки Кормчей -...преписах на оуведение разуму и на просвещение верным и послушающим и за святопочивших князь Рязаньскых и пресвященых епископ.... Упоминание "верных и послушающих", а также указание на то, что рукопись была создана "за святопочивших" князей и епископов, позволяют предполагать, что кодекс предназначался вкладом в какую-то духовную корпорацию. Не исключено, что местом вклада Кормчей стал кафедральный собор - рязанская церковь Успения Богоматери, хотя никаких прямых данных об этом нет. У А.А. Турилова вызывает сомнение необходимость и корректность широко используемого Л.В. Столяровой термина-словосочетания духовная корпорация вместо слов собор, монастырь (см.: Мошкова Л.В., Турилов А.А. Указ. соч. С. 17-18). Обратим внимание на самое начало записи в Кормчей: ...милостию пресвятыя Богородицы и преславные мученик Борис и Глеб.... Вероятно, можно принять предположение Л.В. Столяровой относительно вклада книги в Успенский собор Старой Рязани, что, тем не менее, может и не являться доказательством его кафедрального статуса. Возможно, во время разорения 1237 г. кафедральный Борисоглебский собор пострадал значительно больше Успенского и, судя по всему, уже не функционировал, но формально мог еще не утратить своего былого статуса.
Л.В. Столярова ставит вопрос о том, не стояли ли рязанские писцы на разных ступенях церковной иерархии. Н.Н. Розов рассматривает Рязанскую кормчую как яркий пример привлечения многих книгописцев к созданию одной книги, обращая внимание на следующую особенность приписки Рязанской кормчей. В пространной записи указано не только имя заказчика и место, откуда происходил оригинал, но даже такая деталь как разделение текста для переписки на пять частей. Однако имена писцов не названы, что ученый считает, вероятно, неслучайным, предлагая несколько альтернативных вариантов объяснения: обезличивание труда в большой артели книгописцев или создание обычной в оформлении книги при явной спешке (почерка меняются иногда не только в одной строке, но и внутри слова). Наконец, у исследователя возникает вопрос: Не была ли традиция обозначать имена книгописцев локальной, новгородской? Важно обратить внимание на сам факт упоминания Н.Н. Розовым Новгорода при рассмотрении особенностей древнейшей рязанской рукописи. Некоторые из рассмотренных текстологических наблюдений Э.Д. Блохиной, а также существование гипотезы об отражении рязанской летописи в древнейшей Новгородской I летописи, убеждают в своеобразной закономерности такой интересной, но беглой ассоциации исследователя древнерусской книжности. Следует взять на заметку этот, возможно, наиболее ранний реальный факт какого-то пересечения рязанской и новгородской языковой, и не исключено, что и письменной традиции при последующих попытках рассмотрения рязанско-новгородских книжных связей.
Исследователи рассматривают приписку в Рязанской кормчей 1284 г. как свидетельство определенной нормализации жизни Рязанского княжества после разорения Рязани татарами. Запись в Кормчей дополняет ряд некоторых летописных известий о внутриполитической жизни Рязанского княжества конца XIII в. В ней кроме имени рязанского епископа Иосифа, названы имена рязанских князей Ярослава и Федора. Упоминается их мать Анастасия, которая названа великой княгиней. Это как раз и служит подтверждением мнения об определенной нормализации жизни княжества, поскольку уже за некоторое время до написания приписки этот титул, вероятно, стал результатом стабилизации внутриполитического распорядка. А.Г. Кузьмин считает, что, возможно, со времени Романа Ольговича, или даже Олега Ингваревича, земля приобрела статус одного из великих русских княжений.
Кроме того, привлекают внимание следующие слова в записи Кормчей: Не презре бог в державе нашей церковь вдовствущь, сиречь без епископа. Можно согласиться с А.Г. Кузьминым в том, что это отголосок событий, связанных с разорением Старой Рязани и оставлением, по некоторым летописным данным, епархии без епископа. Правда, последнее вызывает сомнения, тем более, если в записи речь идет о положении дел на данный момент, то есть в отношении промежутка почти полувековой давности. Тем не менее, нельзя исключать возможность того, что на какое-то очень короткое время Борисоглебска?/p>