Владимир Н. Еременко
| Вид материала | Книга |
- Еременко Людмила Ивановна, 14.47kb.
- Мы сами открыли ворота, мы сами, 807.55kb.
- Ерёменко Владимир Владимирович Транскультурные особенности самосознания личности, 464.38kb.
- Иосиф Ерёменко И. Б, 3144.57kb.
- Конкурс "Знай и люби родной Владимир" «владимир и владимирцы в великой отечественной, 41.68kb.
- Владимир Маканин. Голоса, 855.51kb.
- И. И. Дилунга программа симпозиума, 806.43kb.
- 2 ноябрь 2011 Выходит с ноября 2006г, 529.05kb.
- Договор о передаче авторского права, 100.48kb.
- Международный симпозиум, 753.82kb.
Владимир Н. ЕРЕМЕНКО
Светлой памяти супруги
Юлии Михайловны - духовному
соавтору этой и других моих книг.
РАСКАЯНИЕ
Семейный роман.
Книга первая
"ВИНА", "ВОСКРЕШЕНИЕ".
Из автобиографии В.Н. Еременко
Родился в 1928 году в пригородном селе Сталинграда – Ягодном, в крестьянской семье. Вскоре семья переехала в город. Жили в рабочем поселке и, как многие выходцы из деревень, держали корову и другую живность.
Когда началась война отец и старший брат ушли на фронт, а заботы по дому и хозяйству свалились на меня и младшего брата. Перед началом боев за Сталинград окончил восьмилетку, и весь наш класс отправили рыть окопы. «Город Сталина не будет сдан! Поэтому никакой эвакуации!»
Полгода в аду боев за Сталинград. А когда они окончились из двадцати девяти учеников нашего восьмого осталось семь человек. Брат и мама контужены, я ранен. Дом сгорел, живность погибла, а мы, к счастью, выжили.
Новая жизнь с весны 1943-го в пригороде, в десяти километрах от родного Ягодного. Но на его месте лишь черные проплешины погорелищ… Я в тракторной бригаде местного колхоза, на колесном тракторе, собранном из разбитых машин, распахиваю изрытые траншеями и окопами поля и пепелища родного села…
Через год его название Ягодное воскресает в моем паспорте. После войны оканчиваю школу рабочей молодежи и поступаю в местный пединститут, но работать начинаю в областной газете.
С тех пор жизнь связанна с журналистикой и писательством. В 1953 году вышла первая книга, а всего более чем за пол века – около тридцати. С 1964 года живу в Москве.
Здесь, до ухода на пенсию в шестьдесят лет, в течение десяти лет возглавлял издательство «Советский писатель». Более полная биография в моих книгах (романы, повести, сборники рассказов).
И в заключение из старой советской анкеты: «не привлекался», «не состоял», «родственников за рубежом нет», «выезжал неоднократно», «имею правительственные награды», «кандидат филологических наук» и прочее…
Новый роман «Раскаяние» писателя старшего поколения Владимира Еременко – это попытка через жизнь одной русской семьи дать ответ на непростые вопросы: что происходило с Россией в кровавом XX веке, какими стали ее люди; оправдались ли наши надежды на лучшую жизнь и многие другие судьбоносные проблемы, которыми отягощена прошлая и сегодняшняя жизнь.
В центре событий романа судьба двух братьев, прошедших войну. Война развела их по разные стороны баррикад. Младший брат, причастный к государственным тайнам, сотрудник КГБ защищал советскую власть. Старший, прошедший немецкий и наш плен стал ярым опровергателем режима.
Глубокий раскол пошел через семьи родных братьев, как он поделил и нашу страну и только внуки через покаяние дедов и отцов и свое честное служение России в наши дни торят дорогу к семейному примирению и единению отчизны…
СОДЕРЖАНИЕ
Книга ПЕРВАЯ…………………………………………………………….стр. 2
ВИНА (часть первая)……………………………………………………...стр. 6
ВОСКРЕШЕНИЕ (часть вторая)……………………………………..стр. 153
Книга ВТОРАЯ………………………………………………………….стр. 306
ЗАЛОЖНИКИ (часть третья)………………………………………....стр. 307
РАСКАЯНИЕ( часть четвертая)…...…………………………………стр. 458
В И Н А
часть первая
Глава 1
— Дедушка, дедушка, милый, — клокотал в телефонной трубке детский плач. ― Мама лежит мертвая...
― Как мертвая? Где лежит? — ничего не понимая со сна, закричал Иван Иванович. — Антоша, это ты, внучек? Антоша? Ты откуда? — Но в трубке только рыдания и всхлипы, а затем треск и резкие короткие гудки.
В темноте Иван Иванович никак не мог нашарить кнопку настольной лампы, опрокинул на тумбочке чашку с водой, а когда свет зажегся, увидел, что на часах двадцать минут третьего.
Он все еще не мог понять, что произошло, и, если бы не подающая тревожные сигналы трубка в руке, можно было подумать, что ему пригрезился дурной сон. К сожалению, все было неотвратимой реальностью: и этот обрывающий сердце крик внука, и вода на полу, в которой плавали его часы, и трубка в руке, какую он, наконец, догадался положить. Положил, но тут же снял и стал набирать номер квартиры сына, откуда мог звонить внук. Трубка взорвалась все теми же резкими сигналами «занято». Значит, у них опять что-то произошло. Что же там случилось? Почему такой крик? И в его ушах вдруг сквозь плач заклокотал Антонов голос: «Мама мертвая...» Да что же это? Он вновь схватился за телефон, но тут же сдержал себя.
Надо подождать, Антон набирает мне, а я ему. Что случилось? Что? — окатывал его страх, а сам уже знал, что стряслось недоброе в семье его сына Михаила. Этой беды ждал давно, и вот пришла. Боже, да как же там кроха Антон? И вдруг понял, что не может больше ни минуты сидеть здесь, у телефона, когда там...
Он соскочил с кровати и бросился к одежде, стал поспешно одеваться, а сам все спрашивал себя: «Да что же там произошло? Что?»
Ему уже виделось мертвенно-бледное лицо невестки Наташи, он опять и опять слышал режущий крик Антона: «Дедушка, дедушка... милый...»
Страх парализовал Ивана Ивановича, и его руки замерли, застегивая пуговицу рубахи. Ему надо немедленно бежать на другой конец города, где стряслось несчастье. Сейчас же.
Иванов, наконец, справился с пуговицами, стал обувать туфли, потом надевать пиджак. Теперь все это он делал, как заведенный, преодолев мертвую точку страха. Но тревога не проходила, он неотрывно смотрел на телефон, и ждал звонка, и боялся, что вновь услышит рыдания Антона, и тогда его сердце не выдержит и он упадет здесь и уже ничем не поможет ни внуку, ни сыну, ни невестке, которая «лежит мертвая».
Почему он это сказал? Иван Иванович не мог думать о Наташе так, хотя и видел ее мертвенно-бледное лицо уже не один раз. Это, видно, и удерживало его, чтобы поверить, что Наташи нет. Они все трое там, и им надо помочь немедля. Иван Иванович уже был одет и рванулся из комнаты, а сам все ждал звонка уже вдогон, а звонка не было, и на пороге комнаты не выдержал, повернул к молчавшему телефону. Набрал номер. Трубка снова взорвалась короткими гудками, и теперь они кричали Ивану Ивановичу: «Стряслось, стряслось, стряслось...»
Там стряслось худшее из того, чего он боялся. «Что-то оборвало рыдания Антона, он не повесил трубку, куда-то убежал... — пронеслось в голове Ивана Ивановича. — Куда? Что же делать? Разбудить жену? Нет, надо подождать. Он слышал, жена долго не спала, принимала снотворное, ушла в гостиную и, видно, спит на диване. Надо заставить себя подождать несколько минут. Они сейчас позвонят».
И Иван Иванович стал ждать, стоя у стола одетый, но не смог выдержать и нескольких минут, сорвал с аппарата трубку, начал вращать диск, и, когда из квартиры сына ответили гудки, он тут же набрал номер телефонной станции. Там не отвечали, а он набирал вновь и вновь. Наконец заспанный голос ответил ему, и он почти истерически закричал:
— Пожалуйста, не вешайте трубку! Случилось несчастье...
И стал рассказывать, как ему позвонил, рыдая, внук и сказал про мать, а потом связь оборвалась...
— Номер? Какой номер абонента? — тревожно спрашивала телефонистка, а он не мог понять, кто «абонент», назвал номер своей квартиры, но телефонистка раздраженно спросила телефон сына. И он, назвав его, умоляюще прокричал:
— Не отключайтесь! Я жду, там несчастье... — И, прикрыв зачем-то трубку ладонью, стал ждать.
— Что случилось? — Он вздрогнул от хриплого, словно простуженного голоса жены. Та стояла в дверях, в ночной рубахе до пят, с всклокоченными волосами, и на лице ее, еще не проснувшемся окончательно, проступал страх. — Ты куда звонишь?
— У них что-то стряслось, — ответил он. — Звонил Антон, рыдал, звал меня, а потом все оборвалось. Все время занято.
— Может, ошибся?
— Нет, голос Антона и телефон их... — И вдруг закричал: — Девушка, милая, что там? — И тут же через мгновение стал потерянно кого-то спрашивать: — Что же делать? У них трубка неправильно лежит.
Иван Иванович вопрошающе смотрел на жену и повторял:
— Что же делать, Маша? Что?
— Да пусть пропадут они пропадом! — вдруг застонала жена и почти упала в кресло. — Когда же они перестанут меня мучить... Когда-а-а...
Иван Иванович подошел к жене.
— Маша, успокойся. Слышишь, успокойся... — И он потряс ее за плечо, а та рванулась от него и вскрикнула, будто ее ударили:
— Я больше не могу, не могу!
— Там у них что-то серьезное... — тихо говорил он, уже боясь прикасаться к жене. — Там с Наташей плохо, совсем плохо... Я пойду. Мне надо...
— Куда пойдешь? — подняла она полные слез глаза. — Три часа ночи...
— Как-нибудь доберусь. Там же Антоша.
— Тебе нельзя, Иван. Ты же свалишься со своим сердцем на дороге. Я не пущу-у-у...
И все-таки Иван Иванович ушел, уговорил жену остаться дома и ждать звонка, пообещав ей, что если не доберется за час до квартиры сына, то обязательно позвонит ей из автомата. Только на этих условиях Маша отпустила его.
Выйдя из квартиры, Иван Иванович бросился к стоянке такси, которая была в трех кварталах от их дома. Но машин там не было, и он побежал дальше, через темный и пустынный сквер, к главной улице, где всегда можно было найти какой-то транспорт. «Самое глухое время ночи, — подумал он, — еще почти час до рассвета».
Вышел на главную улицу, но и она пустынна. Громады многоэтажных домов светились вертикалями лестничных пролетов да тусклыми фонарями у подъездов. Город спал, досматривая свои тревожные сны. И Ивану Ивановичу стало так одиноко и жутко посреди этой мертвой улицы, что он перешел на быстрый шаг, а потом попытался и бежать. Но дыхание его тут же сбилось, сердце заколотилось, и он, чтобы не упасть, остановился, пережидая острую боль в груди и под лопаткой.
Нет, ты, Иван Иванович, уже не бегун. Тебе только старческим шагом шкандыбать. И это в шестьдесят, которые ты еле перевалил. Какие глупости его занимают! «Сейчас не о тебе, старый, речь, — оборвал он себя. — Надо скорее туда, где ждут твоей помощи молодые».
И он стал с тоскою оглядывать улицу, выбежал на ее середину и заспешил к пустынному перекрестку, где в призывном мигании желтого света светофора теплилась хоть какая-то жизнь. Переводя дух, он стоял под светофором, ожидая машины, но огни фар промелькнули где-то далеко в переулке, потом они появились слева, мелькнули за деревьями темного сквера и, высветив цветочную клумбу, скрылись за громадой дома.
Иван Иванович смотрел на темные, пустые глазницы окон в домах и только в одном из них увидел свет. «Там тоже что-то случилось, — подумал он, — человеку плохо. Сколько же разлито горя по земле... А может, просто проснулся и заплакал ребенок?» Он пошел по улице дальше и вдруг услышал нарастающий гул. Оглянулся. Его нагонял автобус с ярко горевшими в салоне огнями. И в груди Ивана Ивановича сразу потеплело от этого света. Он рванулся ему навстречу, распахнул руки, словно хотел задержать мчавшуюся на него машину. Автобус, взвизгнув тормозами, увернулся от него и, проскочив еще метров двадцать, остановился, Иван Иванович, размахивая руками, побежал.
— Ты что, отец, под машину бросаешься? — опустив стекло, крикнул шофер. — Жить надоело?
— Несчастье у меня, сынок. Человек погиб... Там, на новостройке... Мне туда надо...
Тяжело вздохнув, открылись двери, Иван Иванович вошел в автобус, и шофер, спросив, куда ехать, погнал машину. За всю дорогу они не проронили ни слова. Не поворачивая головы, шофер отчаянно гнал машину и только, когда подъезжали к месту, спросил:
— А кто погиб-то? Молодой?
— Молодая, — очнулся Иван Иванович, — невестка моя... Тридцать шесть ей.
— Гибнут больше молодые, — горестно вздохнул шофер и отстранил от себя руку Ивана Ивановича, в которой он держал деньги. — Ты крепись, отец...
А Иван Иванович, уже соскочив с подножки автобуса, высматривал окна квартиры сына на пятом этаже. Два окна выходят во двор, одно из кухни, другое из комнаты Антона. Иван Иванович искал эти окна. Однако света в них не было.
Вбежал в подъезд. «Слава богу, лифт работает». Вскочил в кабину, сердце чуть не выпрыгивает, а ноги ватные. На звонки не отвечают, толкнул дверь — открыта. В коридоре горит свет, в комнатах везде темно.
— Антон? Антоша? — тихо позвал Иван Иванович и, не раздеваясь, осторожно прошел в квартиру. Тишина, только в ванной хрипит и звонко капает вода из крана...
Заглянул в комнату Антона, включил свет. Никого. Постель разобрана. Вновь позвал Антона, а затем уже почти прокричал:
— Живые кто есть?
Та же тишина. Иван Иванович шел по квартире и везде включал свет. Тревога его росла, свет, горевший теперь повсюду, резко бил в глаза. Он еще раз обошел все три комнаты, заглянул на кухню, но и там никого не обнаружил. В гостиной еще не выветрился запах табака, спиртного, еды и людей, которые, видно, ушли отсюда недавно.
Что же здесь произошло? Куда все подевались?
На кухне в раковине недомытая посуда, в гостиной неубранный стол с фужерами и рюмками недопитого вина и водки. «Ушли провожать поздних гостей? И почему квартира настежь?» Вопросы волнами катили на него, а он не знал, что ему делать дальше, куда еще бежать. И вдруг вспомнил про телефон, заспешил в коридор, к вешалке, где стоял аппарат. Трубка лежала не на рычаге. Нажал рычаг, работает. Куда звонить? В милицию? В «скорую»? Нет, я же обещал Маше. А что скажу ей? Что?
Иван Иванович стоял с трубкой в руке, придерживал пальцами рычаг аппарата и не мог решить, как ему поступить. Наконец, заставил себя позвонить жене и уже стал набирать номер, как вдруг услышал слабый стон. Показалось? Положил трубку. Тишина, только звонкие капли воды из крана. Снял трубку, и опять тихий, сдавленный стон, теперь уже отчетливый. Он шел из спальни.
Но ведь он был там. Вошел в спальню, стон оборвался. Постель не разобрана, лишь чуть спущено к полу покрывало. Иван Иванович обошел кровать и вдруг увидел, что из-под спущенного покрывала, которое свисало на пол, виднелась нога. Сделал шаг, поднял покрывало: на полу, на коврике, свернувшись калачиком, лежала Наташа. Руки Ивану Ивановичу не повиновались, он не мог заставить себя дотронуться до ее замершего тела. Лица невестки не видно, голова под кроватью. Как же она оказалась здесь? Видно, от холода потянула с кровати на себя покрывало.
Иван Иванович опустился перед Наташей на колени, но все еще боялся дотронуться до нее, и вдруг она издала тот слабый стон, который слышался в коридоре, и он сразу подхватил ее худое, легкое тело и положил на кровать. Положил на спину, но ноги ее все так же были согнуты в коленях, и ему пришлось силой распрямить их.
— Наташа! Наташа!.. — шептал он. — Что с тобою? Где Антоша и Михаил? Почему ты здесь?
Невестка не реагировала на шепот, ее тело не отвечало на прикосновения его рук, но он видел, что Наташа жива, хотя и не слышал ее дыхания, а только ощущал резкий спиртной запах, который толчками пробивался из полураскрытого рта. Пульса не было, он прислонил ухо к ее груди и услышал далекие, еле пробивающиеся тоны сердца.
— Наташа, Наташа, — продолжал в шепоте дрожать его голос. Иванов потряс ее за плечи, стал хлестать по щекам. — Наташа, очнись...
Лицо землисто-серое, от носа к подбородку и шее темная полоска застывшей крови. «Кровь испугала Антона, — подумал Иван Иванович, — что же с ней случилось?» Но этими вопросами он только отдалял то главное, в чем боялся признаться. «Бедная Наташа, она опять не смогла удержать себя... Какое же несчастье! Как же так? Она не сдержалась, а Михаил не помог ей...»
Иван Иванович с болью смотрел в серое, без признаков жизни лицо Наташи, и ему захотелось закричать: «Да что же ты сделала с собою! На кого ты стала похожа? Боже, Наташа, от тебя же, красавицы, нельзя было отвести глаз. А теперь старуха в тридцать шесть... Наташа, Наташа...»
Иван Иванович отвернулся и, не вытирая слез, побрел из комнаты через коридор к телефону. Ни криком, ни плачем горю не поможешь. Ему надо сейчас сделать две вещи. Нет, три. Первое — позвонить Маше. Второе — вызвать «скорую». И третье — искать Антона и Михаила.
Позвонил жене и еще не успел сказать и слова, как та в рыданиях запричитала:
— Да что же ты, провалился там? Как же ты можешь так, безжалостный! Я уже все здесь передумала!.. В милицию и «скорую помощь» зво-о-ни-и-ла...
Иван Иванович слушал, не перебивая, лишь иногда успокаивающе повторял ее имя. Он знал: ей надо выкричать эти слова, выплакаться, и только тогда она сможет слушать его и что-то понимать. И он дождался, пока жена, всхлипывая, затихла, и сказал, что Наташа жива, но без сознания, а Антона и Михаила нет в квартире. Но жена, уже успокоившаяся, вдруг вновь закричала:
— Да что сделается с этой пьянью! Пусть она сдохнет от своего винища! Ты ищи Антона, Антона!
— Я сейчас, сейчас, Маша, — заспешил Иван Иванович и, положив трубку, стал тут же набирать номер «Скорой помощи». Когда вызов приняли, он бросился из квартиры на лестницу и стал звать Антона. Никто не откликался, а кричать громче он не решился — разбудишь соседей.
Иван Иванович сначала поднялся по лестнице, а затем стал спускаться вниз. Когда проходил мимо квартиры сына, слышал, как там надрывается телефон, но дверь не открыл, а заспешил вниз, во двор. Знал: звонит жена.
Он выбежал во двор и теперь уже громче позвал внука. Брезжил ранний рассвет. Густая весенняя листва деревьев во дворе еще хранила в себе пугающий мрак ночи. В той стороне, где был восток, в прогалинах меж домов и высоких тополей небо помутнело, и, казалось, вокруг стало еще темнее, потому что те одинокие фонари, которые горели во дворе-колодце, уже не помогали разгонять ночную тьму. Небо, беззвездное, низкое, придавило все еще спящий город.
— Антон, Антоша! — Иван Иванович обежал пустынный двор. Выскочил на детскую площадку и еще громче закричал: — Анто-о-ша-а! Анто-о-ша-а...
Сердце обрывалось, внука нигде не было, и Иван Иванович потерянно заметался: опять вбежал во двор, заглянул в другие подъезды, позвал и вновь кинулся за дом, к детской площадке. Ноги не шли, подкашивались, ему не хватало воздуха, он пытался глубоко вздохнуть, чтобы выровнять бешеный стук, кажется, сорвавшегося с места сердца и не мог. Перед глазами все поплыло, земля качнулась, но он удержался, сделал еще несколько заплетающихся шагов и почти рухнул на детскую скамейку.
Иван Иванович знал, что ему делать. С ним уже было такое не раз. Только бы успеть достать из кармана нитроглицерин. Он успел. Закрыв глаза, подложил под язык и стал ждать. «Сейчас отпустит, сейчас...»
Во двор въехала машина «скорой помощи». Из нее вышел шофер и направился вдоль подъездов. Надо подыматься. Он встал, и шофер его сразу увидел.
— Папаша! Какой тут третий подъезд? Пишут, ни черта не поймешь.
— Погоди, милый. Это к нам вы приехали. — Иван Иванович вышел на тротуар. Его чуть пошатывало, но в ногах он чувствовал силу. «Главное, — подумал он, — мотор удалось завести». Он уже давно так называл свое сердце, которое, как старый, выработавший свой моторесурс двигатель, все чаще и чаще давало сбои. «Обошлось и на этот раз, — думал он, — обошлось...»
— Что там у вас? — с напускной строгостью спросил шофер, когда Иван Иванович поравнялся с ним. Шофер был молодой, совсем мальчишка.
— Человеку плохо... — ответил Иван Иванович.
— Сейчас поднимем вашего человека, — наигранно бодро сказал юноша и кивнул в сторону своей машины. — Там чародеи. — Но из машины никто не выходил, и он затих и даже замедлил шаг, будто чего-то выжидая. — Сегодня за смену это пятый вызов, — не то жалуясь, не то гордясь, проговорил шофер, — мои женщины выдохлись и, видно, задремали... В субботу всегда столько вызовов.
— Ну что, Сережа, нашел подъезд? — донеслось из машины.
— Нашел, Анжела Львовна, а вот и встречающий, — указал юноша на Ивана Ивановича. — Он проводит.
Из машины вышла грузная пожилая женщина и, широко, по-борцовски расставив ноги, сказала:
— Ну, ведите нас. — И, повернувшись к дверце, позвала:— Люда, пошли, слышишь, пошли! — Но из машины никто не отвечал. — Сережа, — обратилась она к шоферу, — помоги Людочке. — И сама, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, по-утиному двинулась впереди Ивана Ивановича к подъезду.
Уже перед дверью их догнала худая высокая девушка с большим тяжелым медицинским саквояжем, который кренил ее набок. Иван Иванович взял из ее руки саквояж, а у нее остался другой, поменьше, и они вошли в лифт.