Общечеловеческая трагедия позднего прозрения в романе М. Салтыкова-Щедрина "Господа Головлёвы"
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
? жизни есть даже какая-то язва. (…) Действие такого внезапного откровения, будучи для всех одинаково мучительным, в дальнейших практических результатах видоизменяется, смотря по индивидуальным темпераментам. Одних сознание обновляет, воодушевляет решимостью начать новую жизнь на новых основаниях; на других оно отражается лишь преходящею болью, которая не произведет в будущем никакого перелома к лучшему, но в настоящем высказывается даже болезненнее, нежели в том случае, когда встревоженной совести, вследствие принятых решений, все-таки представляются хоть некоторые просветы в будущем. Очевидно, что Аннинька отнесена автором к разряду других: попытка возрождения ей не удастся. Аннинька возвращалась в Головлево дважды, и первый приезд на минуту отрезвил ее. Как девушка впечатлительная…она вдруг почувствовала себя барышней, но заметила, что все вокруг смотрят на нее исключительно как на распутницу, падшую женщину. В это время она поняла, что прежняя барышня умерла навсегда, что отныне она только актриса жалкого провинциального театра и что положение русской актрисы очень недалеко отстоит от положения публичной женщины. Но вопрос куда идти? Где оставить этот скарб, который надавливал ее плечи? остался без ответа, потому что ведь и это был своего рода сон: и прежняя жизнь была сон, и теперешнее пробуждение - тоже сон. Нравственное обновление приравнивается автором к самоубийству: предстоит убить свою прежнюю жизнь, но, убив ее, самому остаться живым. На это героиня не решится (даже выбора перед ней стоять не будет) и инстинктивно, отворачивая голову и зажмуривая глаза, стыдясь и обвиняя себя в малодушии, она все-таки опять пойдет по утоптанной дороге. Поскольку история Анниньки типична, постольку надо полагать, что такая же участь должна была ожидать и Иудушку, если бы жизнь его после прозрения продолжалась.
Во время второго приезда Анниньки в Головлево выясняется, что и она, и Порфирий Владимирыч находятся на одном и том же этапе жизненного пути (оба близки к смерти) и в одинаковом состоянии тяжелой моральной угнетенности: первая - от сознания безнадежно погубленной жизни, второй - из-за одичания, вызванного длительным запоем праздномыслия. Помимо этого, оба пришли к одному и тому же состоянию живых трупов и у обоих нет впереди ничего, кроме смерти. Оба они безотчетно тянутся друг к другу и проводят вместе долгие хмельные беседы, которые продолжались далеко за полночь. Аннинька, возненавидевшая свое прошлое и то общество, в котором жила, беспрерывно провоцирует дядю на воспоминания его жизни, словно обвиняя Иудушку и мстя ему, делая его существование невыносимым: Она с беспощадной назойливостью раскапывала головлевский архив и в особенности любила дразнить Иудушку, доказывая, что главная роль во всех увечьях, наряду с покойной бабушкой, принадлежала ему. Разумеется, героиней руководит не благородный порыв, а лишь собственное отчаяние, переходящее в ненависть. Но тем не менее, именно разговоры с Аннинькой подтолкнули Иудушку к первому этапу прозрения: В конце концов постоянные припоминания старых умертвий должны были оказать свое действие. Прошлое до того выяснилось, что малейшее прикосновение к нему производило боль. Естественным последствием этого был не то испуг, не то пробуждение совести, скорее даже последнее, нежели первое. К удивлению, оказывалось, что совесть не вовсе отсутствовала, а только была загнана и как бы позабыта. И вследствие этого утратила ту деятельную чуткость, которая обязательно напоминает человеку о ее существовании.
На первом этапе Иудушка испытывает сильнейшие мучения бесплодно проснувшейся совести, или то, что в статье одного из исследователей называется агонией раскаяния (С.-Щ.) без действительного покаяния. Иудушка, как и Иван Ильич, страдает от безысходности, а так как первый находится в еще большей тьме, чем последний, то агония длится дольше и герой все еще избегает прислушаться к голосу совести, предпочитая ему забытье. Это желание объясняется тем, что совесть не дает надежды на перерождение, и в этом заключается весь трагизм Иудушкиного прозрения: Такие пробуждения одичалой совести бывают необыкновенно мучительны. Лишенная воспитательного ухода, не видя никакого просвета впереди, совесть не дает примирения, не указывает на возможность новой жизни, а только бесконечно и бесплодно терзает. (…) Иудушка стонал, злился, метался и с лихорадочным озлоблением ждал вечера, не для того только, чтобы бестиально упиться, а для того, чтобы утопить в вине совесть. Так же, как и Иван Ильич, Иудушка желает ускорить свой конец, чтобы прервать непрестанное страдание: Неужто ж это не конец? - каждый раз с надеждой говорил Иудушка, чувствуя приближение припадка; а конец все не приходил. Очевидно, требовалось насилие, чтобы ускорить его. (…) Жить и мучительно, и не нужно; всего нужнее было бы умереть; но беда в том, что смерть не идет. Есть что-то изменнически-подлое в этом озорливом замедлении умирания, когда смерть призывается всеми силами души, а она только обольщает и дразнит…
Второй этап представляет наибольший интерес для исследования. Трагизм, который в романе до сих пор только вплетался в сатиру, здесь, в финале, совершенно вытесняет ее. Вся обстановка вокруг героя и сам герой внезапно преображаются, наполняясь каким-то новым, особенным смыслом, благодаря чему финал романа вызывал и вызывает у исследователей немал