Общечеловеческая трагедия позднего прозрения в романе М. Салтыкова-Щедрина "Господа Головлёвы"

Дипломная работа - Литература

Другие дипломы по предмету Литература

о различных толкований, зачастую диаметрально противоположных.

Одна из таких оппозиций наблюдается во мнениях исследователей 70-х годов ХХ в. (Горячкина М., Бушмин А.) и рубежа ХХ-XI вв. (Никитина Н., Кривонос В.). Первые считают, что пробуждения как такового не произошло. Вторые же, напротив, утверждают, что свершилось не только прозрение, но даже появилась надежда на перерождение и прощение героя. Отсюда вытекают разные взгляды не только на образ Иудушки, но и на понимание трагизма в романе.

Точка зрения наших современников представляется нам более правомерной. Наша позиция будет подтверждена также результатами сравнительного анализа. Весьма вероятно, что нам удастся доказать обоснованность нашей позиции с помощью опоры не только на авторитет исследователей, но и на тот критерий прозрения, который мы считаем общим для обоих анализируемых произведений - присутствие светлого человека.

М. Горячкина, говоря об особенностях психологизма Щедрина, сравнивает его героев с героями Достоевского и утверждает, что Щедрин, в сущности, не раскрывает процесс страдания человека, эволюцию трагического в душах своих героев, как это делает Достоевский. Это объясняется, считает исследователь, принципиальной разницей в развитии психологии этих героев: Автоматическое саморазвитие психологии героев Щедрина кажется противоположным катастрофическому, скачкообразному формированию внутреннего мира героев Достоевского. (…) И те и другие приходят к идее неподвижности общественных форм в обществе собственников. И те, и другие доведены обществом до трагедии, но у героев Щедрина это - превращение в автомат, душа которого уничтожается, а у героев Достоевского - в сверхчеловека с гипертрофированной душой. Следовательно, Иудушка может во всем действовать только автоматически, повинуясь обстоятельствам: Иудушка пришел к мысли о самоубийстве помимо своей воли, неожиданно, его толкнули на это обстоятельства. Обстоятельства эти накапливались день за днем, окутывая высохшую душу, (…) и вдруг, как удар молнии, пришло на мгновение сознание ужаса содеянного, сознание исчерпанности жизни, полной ее омертвленности. Это сознание опять-таки автоматически…погнало Иудушку в холодный мартовский день на могилу к милому другу маменьке. Оно не было столь ясно, чтобы наполнить искалеченную душу нестерпимой, очищающей болью страдания. Не страдание чувствует Иудушка, а скорее тоску, глухой мрак, закрывший будущее…. Таким образом, в силу полной атрофированности души героя, с ним не произошло и не могло произойти никакого трагического сдвига. Следовательно, трагизм романа именно в том, что Иудушка обречен на вечную слепоту.

Аналогичное суждение встречаем у А. Бушмина: Проблеск совести у Иудушки - это лишь момент предсмертной агонии, это та форма личной трагедии, которая порождается только страхом смерти, которая поэтому остается бесплодной, исключает всякую возможность нравственного возрождения и лишь ускоряет развязку.

Данная точка зрения, разумеется, имеет право на существование, но тем не менее мы находим основания для ее опровержения. Определенные обстоятельства поспособствовали именно некой перемене в душе героя. Эта перемена и должна подчеркивать трагедию в романе, потому что без перелома в сознании герой не оценит сам себя, не испытает ни чувства вины, ни чувства раскаяния, не говоря уже о том, что без вышеозначенной перемены невозможно создать трагический контраст.

О том, что внутренний мир Иудушки далеко не примитивен, и, следовательно, по-своему подвижен и способен измениться, говорит Д. Николаев: Роман "Господа Головлевы", и в частности образ Иудушки, свидетельствует о том, что этот убогий, примитивный внутренний мир может быть исследован не менее обстоятельно, чем интенсивная духовная жизнь интеллектуально развитого человека. (…) Выясняется, что и примитивный внутренний мир подчиняется определенным психологическим закономерностям. (…) И у этого урода есть какие-то главные стимулы, которые налагают печать на его душевный мир, определяют его облик, психологию, его поведение. Вот почему перед нами не "однолинейный" сатирический персонаж, а многогранный, сложный сатирический характер. Порфирий Владимирович "соткан" из множества самых различных и противоречивых качеств, благодаря которым образ приобрел удивительную рельефность и художественную полнокровность. Кроме того, исследователи отмечают тот факт, что финал романа Господа Головлевы был создан во внутренней полемике с автором Обломова, И. Гончаровым. Согласно мнению последнего, Иудушка не был способен осознать свое положение и должен был делаться все хуже и хуже и умереть на навозной куче, как выброшенная старая калоша, но внутренне восстать - нет, нет и нет! Катастрофа может его кончить, но сам он на себя руки не поднимет! Разве сопьется - это еще один возможный, чисто русский выход из петли. Отказ Щедрина от обломовского финала не может не натолкнуть на мысль о том, что образ Иудушки в чем-то выходит за рамки абсолютно типичного, обобщенного символа, и что в душе героя могло произойти непредвиденное.

Вопрос о трагическом перевороте в душе Порфирия Головлева В. Прозоров обозначает как дискуссионный: можно ли говорить о трагедии гнусного лгуна, человека, жившего без совести и чести? Вопрос этот заставляет задуматься над смыслом авторского отношения к господам Головлевым, к самому Порфирию Владимирычу. (…) когда все