Неомифологизм в структуре романов В. Пелевина
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
на повесть В.П.Катаева Маленькая железная дверь в стене(1964) о В.И.Ленине. Отряд космонавтов в романе В.Пелевина перед полетом к Луне посещает Мавзолей, в который поднимается прямо из подземных коридоров своего космического училища через маленькую железную дверь в стене.
Движение по красной линии оказывается движением по линии жизни. Дело в том, что и в луноходе снова перед глазами героя, в физическом смысле, оказывается карта Луны и красная линия, которую он чертит сам красным фломастером на веревочке. О данном уподоблении говорит последняя фраза текста романа: Я поднял глаза на схему маршрутов, висящую на стене рядом со стоп-краном, и стал смотреть, где именно на красной линии нахожусь. Герой покидает хронотоп советского космоса/ метро, но не избавляется от своей стези мифологизируемого метарассказами ауктора (повторим, что Кривомазов эксплицитный автор текста.
Хронотоп дороги в целом оказывается важным для Омона Ра, поскольку очевиден параллелизм не только этого романа В.Пелевина с романом воспитания, который находит свои истоки в архаическом сюжете преодоления хтонической сферы ужасов с целью инициации или обретения культурного объекта (данный параллелизм характерен и для романа Чапаев и Пустота).
Очередная актуализация лейтмотива дороги, по которой движется нечто железнодорожное, происходит таким образом: теперь, повиснув в сверкающей черноте на невидимых нитях судьбы и траектории, я увидел, что стать небесным телом это примерно то же самое, что получить пожизненный срок с отсидкой в тюремном вагоне, который безостановочно едет по окружной железной дороге[С.89].
Здесь наблюдается составная часть генезиса последней по времени и самой удачной, по признаниям многих, повести В.Пелевина Желтая стрела, точнее, ее хронотопа вечнодвижущегося поезда, существующего как замкнутый мир среднего человека, из которого протагонист повести стремится выйти (также благодаря буддийскому, ориенталистскому духовному толчку из Индии духа; аллюзия на Заблудившийся трамвай Н.Гумилева достаточно очевидна).
Восточные мотивы, впервые появившись у пелевинского нарратора в романе Омон Ра, позже возникают последовательно во всех следующих романах. Таковы ориентальное мировоззрение, буддийская ориентация автора.
Омону кажется, что серый дощатый забор училища продолжает протянувшуюся из степей Китая Великую Стену и превращает в древнекитайское и решетчатые беседки, где в жару работает приемная комиссия, и списанный ржавый истребитель, и древние общевойсковые шатры[С.33]. Тушенка, которой Омон будет питаться в полете, будет называться Великая стена.
Повесть была воспринята как злая сатира на тотальный обман советской пропаганды[например, по мнению того же В.Губанова, одной из задач, которую ставил перед собой Пелевин при написании этого произведения, была попытка обличить тоталитарную систему, существовавшую в Советском Союзе. Космос, являющийся центральным образом в романе это коммунизм], и лишь немногие обратили внимание на неожиданный солипсистский финал Омона Ра, в котором выясняется, что никакие ракеты никуда и не думали лететь, а все это происходило только в сознании обреченных на смерть космонавтов, как бы подытоживая вышесказанное, пишет С.Кузнецов. Он же ставит важную для концепции мира и человека В.Пелевина проблему индивидуалистского бытия протагониста, вместе с тем и эксплицитного автора.
Необходимо в связи с этим сказать об иронии, перманентно присутствующей за многими сентенциями пелевинского повествователя (не только в рассматриваемом тексте).
В общем, все, как в самолете, сидишь в кабине, ручка у тебя, педали, только смотришь на экран телевизора. Так эти двое на занятии, вместо того, чтоб иммельман отрабатывать, пошли, суки, на запад на предельно малой. И не отвечают по радио. Их потом вытаскивают и спрашивают вы чего, орлы, на что рассчитывали, а? Молчат. Один, правда, ответил потом. Хотел, говорит, ощутить, говорит. Хоть на минуту…[С.41]
Данный пример иллюстрирует, как испытывающие воздействие мифа создали для себя миф собственный, сверху не навязанный. Советские мифологизаторы не ожидали, что их подмена реального налета необходимых летчику часов работой на тренажере (самолетов, напомним, почти нет) обернется согласием на подмену более глубоким, до возможности действительно принять телевизор за окна кабины пилота.
Стандартным откликом на мифологизацию оказывается выбор имени ребенку; к примеру, история Пхадзера Владиленовича Пидоренко выглядит следующим образом: Его отец тоже был чекистом и назвал сына по первым буквам слов партийно-хозяйственный актив Дзержинского района; кроме того, в именах Пхадзер и Владилен в сумме было пятнадцать букв, что соответствовало числу советских республик[С.4647].
Люди, вдохновляющие обслуживающих советскую автоматику, сильные духом (по названию изучаемой дисциплины). Наиболее впечатлившие сын и отец Попадьи, совершившие подвиг также во имя маскировки (вспомним повесть Ю.Алешковского). Это и есть предельная возможность воздействия советского мифа. Киссинджер был введен на охоте в заблуждение изображавшими двух медведей спецегерями, которые были им убиты (казалось бы медведи; но один из одетых в шкуру егерей Попадья-младший действительно скончался), что помогло созда?/p>