Исследование природы человеческого существования в ранних рассказах Ф. Горенштейна
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
?се мировые сложности до простых понятий кухни и дворницкой. Его мифологема еврейства заметно отличается как от розановской, с одной стороны, так и от гроссмановской - с другой. Он непременно подчеркивает богоизбранность еврейского народа, как устами некоторых героев, так и в речи повествователя: Каждый стремится создать свое и сказать неповторимое. Но патриархи начинали угодное не себе, а Богу, и пророки говорили не свое, а Божье… Маленький пастуший народ был так же дурен, как и все иные большие и малые народы, близкие к нему в пространстве и времени и удаленные от него в пространстве и времени. Он отличался от всех иных лишь своими патриархами и своими пророками, и ради патриархов и пророков избрал его Господь.
Тема России и еврейства в аспекте их взаимного и трагически неосуществимого, в условиях тоталитарного общества, тяготения становится основной и в одном из последних произведений Горенштейна - повести Улица Красных Зорь (1985), где история всепреодолевающей любви и нелепой гибели от рук уголовников супружеской пары - сибирской девушки и еврейского юноши из далёкого местечка, пытавшихся построить своё счастье рядом с зоной, прочитывается не только как щемяще-трогательный рассказ, насыщенный бытовыми реалиями и психологическими находками, но и как грустная притча (безысходность которой усиливается заключительным повествованием о печальной судьбе сирот детей Тони Зотовой и Миши Пейсехмана).
Другая важнейшая для писателя тема - это тема сыновничества. Рано потерявший своих родителей, воспитывавшийся в детском доме, Ф. Горенштейн тяжело переживал её и касался во многих своих произведениях. Щемящие душу слова эпиграфа к роману Место из Евангелия от Луки о трудной судьбе Сына Человеческого (и любого сына человеческого) на Земле говорят о том (кроме главного смысла этих слов), что в каждом человеке до глубокой старости сохраняется его детская сущность: он все равно чей-то сын (или чья-то дочь). Взрослых часто не жалеют те же люди, которые уверены, что очень любят детей, не желая признавать в человеке бывшего ребенка.
Впечатляет и образ сиротства, безотцовщины, представленный в романе Место: Гоша лежит на голой панцирной сетке, а с него и из-под него все расползалось, шелестели и рвались газеты…, потому что все расползалось в его жизни, все рвалось, и для того, чтобы все собрать, потребуются неимоверные усилия. Герою библейской притчи о блудном сыне повезло: изрядно нагрешив, узнав людей с самой плохой стороны и набив себе шишек, он возвращается домой, где его с радостью принимает отец. В случае с Гошей, блудным сыном, сложнее: его оторвали от отца насильно, а теперь ему некуда возвратиться и нет человека, который бы принял его с радостью со всеми его грехами, и нет могилы, к которой он мог бы приникнуть и смягчиться душой.
Нельзя обойти молчанием и вопрос веры у Горенштейна: он всегда или заявлен прямо, или предполагается. Исследователь Т. Чернова по этому поводу пишет: Вопрос исключительно деликатный в силу известных причин, но позволим себе обратиться к Вл. Соловьеву, испытавшему в свое время влияние разных духовных школ: Верить в Бога есть наша нравственная обязанность. Горьковский Сатин совершенно прав в утверждении: Человек может верить и не верить… это его дело! Человек - свободен… он за все платит сам: за веру, за неверие, за любовь, за ум - человек за все платит сам, и потому он - свободен! Но плата страшная - вот в чем дело. Как говорит Соловьев дальше: Человек может не исполнить своей нравственной обязанности, но тогда он неизбежно теряет свое нравственное достоинство. Когда блудный сын преклонил колени перед отцом своим, то отец его сказал: …Этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И мы, читая эту притчу, понимаем, о каком Отце идет речь, как пропадал и как был обретен вновь его сын.
.2 Особенности поэтики произведений Ф. Горенштейна
Поэтика произведений Ф. Горенштейна очень сложна. На это указывает целый ряд исследователей. Это связано, в частности с тем, что творчество Горенштейна не укладывается ни в одни рамки литературного направления, о чём уже говорилось выше.
Так, Н.Л. Лейдерман и М.Н. Липовецкий считают, что творчество Ф. Горенштейна лежит в рамках течения постреализма 1980-1990-х годов, связанного с переосмыслением фундаментальных религиозно-мифологических систем путем создания современных версий Священного писания. В его повестях и романах (Искупление. Ступени, Чок-Чок) внешне все выглядит вполне реалистично, но на самом деле все коллизии строго подчинены логине мифа: герои заново, в самых, казалось бы, неподходящих и при, этом изображенных с натуралистической дотошностью, обстоятельствах, переживают древние ритуалы, наполняя конкретным психологическим смыслом вековечные архетипы, всей кожей, физиологией своей возрождая логику любого мифа и ритуала - претворение Хаоса в Космос, добывание сакрального знания о бытии из глубины самой обыденной, даже низменной прозы жизни.
Очень показателен в этом плане был роман Псалом - один из сложнейших текстов в литературе XX века. Сложность его определена прежде всего богатым библейским цитатным рядом, который, по сути, является диалогом автора с библейским текстом. В определении Натальи Ивановой Псалом - это книга - свидетельство, книга - поэма и книга - память. Перечитывая роман, я подумала и о том, что автор не стилизует, а дерзает соревноваться с ?/p>