Исследование природы человеческого существования в ранних рассказах Ф. Горенштейна
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
µ желание творческой свободы, которая становится главной ценностью для писателей, оказавшихся в семидесятые годы за границей.
Меняется и отношение к русской классической литературе девятнадцатого века. Литературная обстановка, сложившаяся в России в шестидесятые годы, была такова, что под традицией понималось совершенно иное. Большую роль здесь сыграла публикация множества произведений, неизвестных до этого советскому читателю.
Анна Ахматова… А другие трагические неудачники, которых мы в шестидесятые узнавали и читали взахлеб: Марина Цветаева, Михаил Булгаков, Осип Мандельштам, Андрей Платонов, Борис Пастернак, Николай Заболоцкий, обэриуты… Голова кружилась! - пишет Елена Игнатова. Мы примкнули к существующей традиции, выбрали в качестве образца гражданскую и литературную позицию ряда замечательных писателей советской поры. Мы начинали в шестидесятые годы, когда истинность и плодотворность этой традиции была ослепительно очевидна.
То новое, что стало доступно в шестидесятые, отодвинуло на задний план давно известный девятнадцатый век с его литературными образцами.
Об этом замечательно написал Андрей Синявский (очень талантливый прозаик и литературный критик третьей волны): Хорошо быть добрым, пить чай с вареньем, разводить цветы, любовь, смирение, непротивление злу насилием и прочую филантропию. Кого они спасли? что изменили в мире? - эти девственные старички и старушки, эти эгоисты от гуманизма, по грошам сколотившие спокойную совесть и заблаговременно обеспечившие себе местечко в посмертной богадельне.
Шестидесятые годы привили заряд нигилизма, - отмечает Елена Игнатова. А что же стало позитивной идеей? Какую духовную, культурную основу мы переняли?
Шестидесятые годы несли в себе ностальгическую тоску о культуре серебряного века и о двадцатых годах. Вспомним, как мы узнавали о том времени: десятки имен, прежде не известных, блестящая литература, философия; искусство, которое не сравнить с последующим…
И начало века, разнообразное и блестящее, представлялось нам чистым праздником духа, растоптанным посторонней жестокой силой…
Мы росли и воспитывались под их влиянием, взглядом обращенные назад, в одну точку прошлого, без настоящего интереса к другим эпохам и явлениям русской культуры.
Художественные произведения, созданные на рубеже веков, в двадцатые и тридцатые годы, стали фактом литературной жизни шестидесятых. И все, что подавлялось в течение четырех предыдущих десятилетий - модернизм, бунт против традиций, ориентация на западную культуру - стало бурно развиваться.
В каноническую историю советской литературы Ф. Горенштейн вошел, наряду с Василием Аксеновым, Андреем Битовым и Виктором Ерофеевым, прежде всего, как участник нашумевшего диссидентского альманаха Метрополь (1978).
Творчество Горенштейна замешано на соединении истории и писательского видения. Он так определил его в беседе с Виталием Амурским: Народ ничему научить не может, но у народа научиться можно. То есть, только с позиции культуры можно понять жизнь. Без понимания жизни культура мертва. Без понимания культуры жизнь необъяснима… Между фактом и вымыслом всегда прямая связь. Только вымысел, опирающийся на факт, представляет из себя подлинное явления культуры.
Одна из центральных тем творчества Горенштейна - евреи среди других народов, и особенно остро звучащая - евреи и русские. Здесь особенно показательна программная для Горенштейна пьеса Бердичев (1975). Свой народ писатель не превозносит над другими: Евреи как люди так же дурны, как все иное человечество. Но как историческое образование, как библейское явление это народ близкий Богу, а человек по сути своей ненавидит Бога, поэтому он ненавидит и евреев, и поэтому многие евреи как люди ненавидят себя и свою библейскую судьбу. И чем дальше на нынешнем своем историческом развитии тот или иной народ от Бога, тем сильней ненависть, тем естественнее антисемитизм как национальный призрак.
Особую тонкость сочетания русской и еврейской ментальности в творчестве Горенштейна придаёт искусное сопряжение ветхозаветно-иудейского и христианского дискурсов, создающих постоянное напряжение связанных и разделенных смыслов. Особенно колоритен в этом отношении центральный герой романа-размышления о четырех казнях Господних Псалом Дан-Антихрист, посланный Богом исполнять предначертанное Господом проклятие - опустошать землю посредством голода, войны, прелюбодеяния и душевной болезни, но при этом сохраняющий её от совершенного истребления. Подобным же образом видит свою художническую миссию по отношению к России и Горенштейн, одновременно принадлежащий России - и глубоко отчужденный от неё.
Именно антисемитизм он называет наиболее естественным языком самых отсталых, агрессивных и одновременно - слабых людей. В Месте он пишет, что существовал некий международный язык, некое политическое эсперанто, на котором в кризисных ситуациях (налицо была явно кризисная ситуация), на котором можно было попытаться договориться и примирить противоречия. Этим международным языком был антисемитизм, и мифологическое начало этого языка было весьма уместно при логической путанице. Если в век мистики и ведьм он одурманивал сознание народа, то в материальный век, согласно потребностям времени, он сознание народа прояснял от путаниц и противоречий, то есть низводил ?/p>