Творческая судьба Иосифа Бродского
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
?е.
Бродский был убеждён, что выстоять против так часто торжествующего зла человечеству помогут непреходящие ценности: язык, память, культура.
. Литературные традиции. Тема осмысления прошлого
Своими учителями Бродский считал Кантемира, Державина, Баратынского, Пушкина, Вяземского. В двадцатом веке наиболее существенными для него были Цветаева, Мандельштам, Ахматова, Пастернак, Заболоцкий, Клюев. Из послевоенного поколения - Слуцкий. А учителем для него был Рейн. Бродского очень любила Анна Ахматова, считала его своим преемником. Ей дороги были строки Бродского о Ленинграде:
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад тёмно-синий
я впотьмах не найду,
между выцветших линий
на асфальт упаду…
Латышская поэтесса Аманда Айзпуриете, которая переводила на латышский язык стихи Ахматовой, встретилась с Бродским в Стокгольме, куда он приехал по случаю выхода в Швеции его книги. Здесь она впервые читала его сборник эссе Меньше, чем единица, удостоенный в 1986г. американской премии за лучшую литературно-критическую книгу года.
Эта встреча очень обрадовала Аманду Айзпуриете, ведь пишущие о последних годах жизни Ахматовой всегда упоминают Бродского, чьи слова: Вы пишете о нас наискосок (имелся в виду летящий почерк Ахматовой) цензура вычеркнула из её последнего прижизненного сборника.
К 100-летнему юбилею Анны Ахматовой в 1989 году И. Бродский написал такое поэтическое посвящение:
Страницу и огонь, зерно и жернова,
Секиры острие и усечённый волос -
Бог сохраняет всё; особенно - слова
прощенья и любви,
как собственный свой голос.
В них бьётся рваный пульс,
в них слышен костный хруст,
и заступ в них стучит.
Ровны и глуховаты,
затем, что жизнь - одна,
они из смертных уст
звучат отчётливей,
чем из надмирной ваты.
Великая душа! поклон через моря
за то, что их нашла, -
тебе и части тленной,
что спит в родной земле, -
тебе благодаря
обретшей речи дар
в глухонемой вселенной.
Анна Андреевна Ахматова была для него прежде всего высоким примером, нравственным, а потом уже чисто профессиональным. Бродский считал, что Ахматовой он обязан умением прощать. А это качество, так же, как и умение жалеть, он превыше всего ценил в человеке. Вот что Бродский писал об Ахматовой:
…рассказывая об Ахматовой, я в конечном счёте говорю о себе. Всё, что я делаю, что пишу, - это и есть рассказ об Ахматовой. Если говорить о моём знакомстве с ней, то произошло это, когда я был совершенным шпаной. Мне было 22 года, наверное. Рейн меня отвёз к ней, и моим глазам представилось зрелище, по прежней жизни совершенно незнакомое. Люди, с которыми мне приходилось иметь дело, находились в другой категории, нежели она. Она была невероятно привлекательна, она была очень высокого роста, не знаю, какого именно, но я был ниже её, и, когда мы гуляли, я старался быть выше, чтобы не испытывать комплекса неполноценности. Глядя на неё, становилось понятно (как сказал, кажется, какой-то немецкий писатель), почему Россия время от времени управлялась императрицами. В ней было величие, имперское величие. Она была невероятно остроумна, но это не способ говорить о человеке. В те времена я был абсолютный дикарь, дикарь во всех отношениях - в культурном, духовном, я думаю, что если мне и привились некоторые элементы христианской психологии, то произошло это благодаря ей, её разговорам на темы религиозного существования. Просто то, что эта женщина простила врагам своим, было самым лучшим уроком для человека молодого, вроде меня, уроком того, что является сущностью христианства. После неё я не в состоянии всерьёз относиться к своим обидчикам. К врагам, заведомым негодяям, даже, если угодно, к бывшему моему государству, и их презирать…
Мы чрезвычайно редко говорили о стихах как о таковых. Она в то время переводила. Всё, что она писала, она всё время показывала нам, т.е. я был не единственным, кто её в достаточной степени хорошо знал, нас было четверо (Рейн, Найман, Бобышев и я), она называла нас волшебным куполом. (Волшебный купол с Божьей помощью распался). Она всегда показывала нам стихи и переводы, но не было между нами пиетета, хождения на задних лапках и заглядывания в рот. Когда нам представлялось то или иное её выражение неудачным, мы её предлагали поправки, она исправляла их, и наоборот. Отношения с ней носили абсолютно человеческий и чрезвычайно непосредственный характер.
Разумеется, мы знали, с кем имеем дело, но это ни в коем случае не влияло на наши взаимоотношения. Поэт, он всё-таки в той или иной степени прирождённый демократ. Он как птичка, которая, на какую ветку не сядет, сразу же начинает чирикать. Так и для поэта - иерархий не существует, не иерархий оценок, а других, человеческих иерархий.
В отличие от поэтов старшего поколения, созревших в то время, когда в России процветала высокая поэтическая культура, Бродский, родившийся в 1940 году, рос в период, когда русская поэзия находилась в состоянии хронического упадка, и вследствие этого вынужден был прокладывать свой собственный путь. Поэт там начинает, где предшественник кончил. Это как лестница; только начинаешь не с первой ступеньки, а с последней. И следующую сам себе сколачиваешь…
Впервые Бродский прочёл Пастернака, когда ему было 24 года. Правда, кроме Пастернака и Ахматовой, были совершенно замечательные люди, как, например, Семен Липкин, ?/p>