Творческая судьба Иосифа Бродского
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
»о попросту плевать в него. Как и в лицо всему миру.
И лекции эти ни в коем случае не ставили целью умалить достоинство России. Когда Бродский только приехал на Запад, он сказал, что не собирается мазать дёгтем ворота родины. И это не потому, что он рассчитывал вернуться. У него никогда не было надежды, что он вернётся, хотя желание вернуться с годами не столько ослабевало, сколько укреплялось. Не главным в этой работе для Бродского был и контакт с аудиторией, признание публики.
…Контакта с аудиторией, как правило, вообще не бывает; то, что воспринимается как контакт, - это ощущение в достаточной степени фиктивное. Даже когда непосредственный контакт существует, люди всегда слышат, или читают, или вычитывают в том, что вы сочиняете, нечто исключительно своё. Контактом это не назовёшь, потому что и поведение и отношение людей к произведениям литературы или, скажем, к факту присутствия писателя на сцене или на кафедре - оно всегда в достаточной степени идиосинкратично: каждый человек воспринимает то, что он видит, сквозь свою абсолютно уникальную призму. Но когда мы говорим о контакте, то мы имеем в виду нечто более сложное…Речь идёт о реакции читательской среды, которую автор может заметить, интерпретировать и повести себя каким-то определённым образом в соответствии с этой реакцией. Безусловно, существует чисто физическое отсутствие подобной связи, подобного контакта. Но, по правде сказать, меня этот контакт никогда особенно не интересовал, потому что все творческие процессы существуют сами по себе, их цель - не аудитория и немедленная реакция, не контакт с публикой. Это скорее (особенно в литературе) - продукт языка и ваших собственных эстетических категорий, продукт того, чему язык вас научил. Что касается реакции аудитории и публики, то, конечно, приятнее, когда вам аплодируют, чем когда вас освистывают, но я думаю, что в обоих случаях - эта реакция неадекватна, и считаться с ней или, скажем, горевать по поводу её отсутствия бессмысленно. У Александра Сергеевича есть такая фраза: Ты царь, живи один, дорогою свободной иди, куда ведёт тебя свободный ум.
В общем, при всей её романтической дикции, в этой фразе колоссальное здоровое зерно. Действительно, в конечном счёте ты сам по себе, единственный тет-а-тет, который есть у литератора, а тем более у поэта, это тет-а-тет с его языком, с тем, как он этот язык слышит. Диктат языка - это и есть то, что в просторечии именуется диктатом музы, на самом деле это не муза диктует вам, а язык, который существует у вас на определённом уровне помимо вашей воли.
В эмиграции Бродский много и плодотворно работал. Об этом свидетельствуют изданные поэтические сборники: В Англии (1977), Конец прескрасной эпохи (1977), Часть речи (1977), Римские элегии (1982), Новые стансы к Августе (1983), Урания (1987).
Несмотря на кажущуюся удовлетворённость жизнью (новые стихи и переводы, чтение лекций в американских университетах, профессорская должность), Бродский во многих своих поэтических откровениях говорил о тех сложных и болезненных процессах, которые происходили в его душе, о горькой обиде, о тоске по родине.
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздём в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал чёрт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя, что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал чёрной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны воронёный зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешёл на шёпот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Сменив языковую среду, Бродский оказался в половинчатом положении. Для того, чтобы написать стихотворение, нужно всё время вариться в идиоматике языка. То есть слушать его всё время - в гастрономе, в трамвае и так далее. Или совсем его не слушать. Для Бродского было бы лучше вообще не слышать родного языка. Или слышать его гораздо чаще, что было бы возможно только в случае создания искусственной языковой среды. Конечно, писатель встречался с людьми из России, говорил с ними. Но, как правило, это был вынужденный выбор, вынужденное употребление языка.
На сочинение стихов оказывала влияние не только смена пейзажа петербургского на нью-йоркский, но и смена всего окружения. Бродский считал Нью-Йорк слишком альтернативным и не надеялся обрести здесь инерцию восприятия, которая так помогала ему дома. Потому что дело не в смене колорита или пейзажа, а в инерции, в прерванной рутине. А для того, чтобы вновь обрести это ощущение, должно пройти очень много времени. Петербургский пейзаж классицистичен настолько, что становится адекватным психическому состоянию человека, его психологическим реакциям. Это можно сравнить с естественным биологическим ритмом. А то, что происходит в Нью-Йорке, находится как бы в другом измерении. И освоить это психологически, то есть превратить в свой собственный внутренний ритм, просто невозможно. Единственную попытку каким-то образом переварить Нью-Йорк и засунуть его в изящную словесность совершил Харт Крейн в своём «