Творческая судьба Иосифа Бродского
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
всегда порождает рабство.
*
Жить в эпоху свершений, имея
возвышенный нрав, к сожалению,
трудно…
*
Скрипни, моё перо, мой коготок, мой посох.
Не подгоняй сих строк: забуксовав в отбросах,
эпоха на колёсах нас не догонит, босых…
*
…в полынье
лучше барахтаться, чем в вязком, как мёд, вранье.
Ещё в 1962 году поэт Давид Самойлов записал в дневнике свои раздумья о предначертанности судьбы молодого поэта: Бродский - настоящий талант. Зрелость его для двадцати лет поразительна…слегка безумен, как и подобает. Во всём его облике…- неприспособленность к отличившимся формам общественного существования и предназначенность к страданию.
Дай бог ему сохраниться физически, ибо помочь ему, спасти его НЕЛЬЗЯ.
Устав быть опальным поэтом, Бродский решил уехать за границу. Перед отъездом у него было четыре толстых машинописных тома стихов и всего лишь четыре опубликованных на родине стихотворения. 4 июня 1972г., уезжая в США, Бродский написал Брежневу: Покидая Россию не по собственной воле, о чем Вам, может быть, известно, я решаюсь обратиться к Вам с просьбой, право на которую мне дает твердое сознание того, что все, что сделано мною за 15 лет литературной работы, служит и еще только к славе русской культуры, ничему другому. Я хочу просить Вас дать возможность сохранить моё существование в литературном процессе.
Хотя бы в качестве переводчика… Я принадлежу к русской литературе, я сознаю себя её частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не сможет. Язык - вещь более древняя и более неизбежная, чем государство. Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого он живёт, а не клятвы с трибуны. Мне горько уезжать из России. Я здесь родился, вырос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей. Всё плохое, что выпало на мою долю, с лихвой перекрывалось хорошим, и я никогда не чувствовал себя обиженным Отечеством. Не чувствую и сейчас. Ибо, переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге.
Ответом было презрительное монаршеское молчание. Вот что написал Иосиф спустя двадцать лет после отъезда в Письме Горацию: …в конце концов пространство нагоняет время. Что такое в конечном счёте годы? Что они могут измерить, кроме распада эпидермы, мозгов? Тем не менее, на днях я сидел здесь в кафе с соотечественником-гиперборейцем, и, пока мы болтали о нашем старом городе в дельте, мне внезапно пришло в голову, что, если бы двадцать два года назад я бросил в эту дельту щепку, она могла бы - учитывая преобладающие ветра и течения - пересечь океан и достичь к данному моменту берегов, на которых я обретаюсь, чтобы стать свидетельницей моего распада…вот так человек поистине выбывает из Гипербореи.
Бродский с самого начала выбрал особенную, очень редкую позицию. В его ранних стихотворениях, как правило, совершается, подобный выходу в открытый космос, прорыв за пределы данной, исходной действительности; печальный восторг, пылающий в тексте, связан с результатом, которого он добивается; этот результат - состояние отрешенности, отчуждения от зависимостей и привязанностей, от конечных и, следовательно, обреченных вещей и чувств. Отказ от частностей ради прямого контакта с чем-то неизмеримо более важным.
Взгляд на ситуацию из другой, объемлющей ее: взгляд на любовь из неизбежной вечной разлуки, на собственную молодость - из последнего одиночества, на родной город - со снежного облака. Взгляд на самого себя издали, с высоты, со стороны, с другого края судьбы. В прошлом веке все это называлось романтической иронией.
Неужели не я,
освещенный тремя фонарями,
столько лет в темноте
по осколкам бежал пустырями,
и сиянье небес
у подъемного крана клубилось?
Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось.
Стихотворение молодого Бродского раскручивается, ускоряясь, по расширяющейся спирали; обозначенные вначале немногочисленные реалии уносит прочь центробежная сила; голос растет, оплакивая любовь, в которой только что признался, и прощается с жизнью, которая вся впереди.
Эта жизнь в стихах так прекрасна, что внушаемая ею радость неотделима от мучительной тревоги, возможно, это - предчувствие утрат; или особая восприимчивость к давлению времени; так или иначе, тревога нестерпима, как несвобода. Одно спасение - взлететь из окружающего в прохладную сумрачную бездну отчуждения, где нет любви, а значит - совсем не больно.
Воротишься на родину.
Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
кому теперь в друзья ты попадешь?
Воротишься, купи себе на ужин
какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу:
во всем твоя, одна твоя вина.
И хорошо. Спасибо. Слава богу.
Отчуждение было для молодого Бродского единственным доступным, единственным осуществимым вариантом свободы. Поэтому разлука - с жизнью, с женщиной, с городом или страной - так часто репетируется в его стихах.
Необходимо заметить, что свободу эту - от жизни, от времени, от страсти - Бродский добывает не только для себя; скорее - он проверяет на себе ее воздействие и возможные последствия. Он равнодушен к портрету и почти не трогает автобиографических обстоятельств. Его не интересуют, как уже сказано, частные случаи. Он чувствует себя испытателе?/p>