Социолект: структура и семантика
Дипломная работа - Иностранные языки
Другие дипломы по предмету Иностранные языки
лся в его запущенное тайное пристанище.
И вот, значит, забивает он на порох и налегает ганьджубас. Я три раза потянул, а Джейн посмотрела на него, и вся ее плоть закристаллизовалась. Я подскочил с воплем "Измена!" и выбежал из дому. Выпил пива в ресторанчике - бар с мозаикой, очки футбольных матчей и афиши коррид - и стал дожидаться автобуса в город.
Уже через год я слыхал, что она откинулась в Танжире.
ЧЕРНОЕ МЯСО
"Мы кажется друзья, если я не ошибаюсь?"
Юный чистильщик обуви натянул на себя энергичную улыбку, заглянул снизу в мертвые, холодные, глаза Моряка - глаза глубоководной рыбы без следа тепла, похоти, ненависти или какого бы то ни было чувства, подобных которым мальчишка и сам ни разу в жизни не испытывал, ни у кого другого не замечал, одновременно холодные и напряженные, безличные и хищные.
Моряк наклонился и дотронулся пальцем до внутреннего сгиба локтя пацана. Он сказал мертвым, нариковым шепотом:
"Будь у меня такие трубы, как у тебя, парень, я бы неплохо проводил время!"
Он рассмеялся, мрачный смех насекомого, который, казалось служил в качестве некой невероятной функцией ориентации в пространстве, вроде писка летучей мыши. Моряк рассмеялся трижды. Потом остановился и замер неподвижно, прислушиваясь к чему-то внутри себя. Он настроился едва слышную радиочастоту кайфа. Лицо его разгладилось, будто высокие скулы облились желтым воском. Он подождал, выкурил полсигареты. Моряк умел выжидать. Но глаза его горели ужасным неутолённым голодом. Он медлено-медлено обернулся, выжидая, и внимательным взглядом засёк только что зашедшего внутрь человека. Жирный сидел там, оглядывая кафе пустым взглядом, как из перископа. Когда глаза его наткнулись на Моряка, он коротко кивнул. Только оголенные нервы человека на кубарях могли бы засечь это движение.
Моряк протянул мальчишке монету. Он перекочевал к столику Жирного своей плавающей походочкой и уселся рядом. Долгое время они сидели в молчании. Кафе было встроено в один бок каменного склона у подножия высокого белого каньона, сложенного из кирпича. Многоликий город вливался внутрь по-рыбьи молча, весь в пятнах порочных пристрастий и животных похотей. Освещенное кафе было водолазным колоколом, с порванным кабелем наверх, медленно погружавшимся в черные пучины.
Моряк полировал ногти о лацканы пиджака из горной шотландки. Сквозь блестящие желтые зубы он насвистывал песенку.
Когда он шевелился, тухлые испарения поднимались с его одежды, затхлая вонь опустевших раздевалок. Он изучал свои ногти с таким напряжением, что от него исходило фосфорицирующее свечение.
"Тут ништяк, Жирный. Могу цепануть двадцать. Аванс нужен, конечно."
"Вот так с ходу, что ли?"
"Ну на кармане у меня двадцати ампалух нет, это ясно. Говорю тебе - всё на мази. Чуток порыскать - и готово." Моряк рассматривал ногти, как карту фарватера. "Ты же знаешь, я всегда подгоняю."
"Пусть это будет тридцать. И десять ампалух вперёд. На этот раз завтра."
"Мне сейчас нужен одна, Жирный."
"Прогуляйся чуток - получишь своё."
Моряк выплыл на рыночную площадь. Уличный торговец махнул пачкой газет прямо пред лицом моряка, прикрыв ими свою руку, коснувшуюся моряцкой авторучки. Моряк шел дальше. Он вытащил ручку и разломал ее, как орех, своими толстыми, жилистыми, розовыми пальцами. Он извлек свинцовую ампулу. Один конец обрезал маленьким кривым ножом. Изнутри выползло черное облачко тумана и повисло в воздухе клубящимся сгустком. Лицо Моряка растворилось. Его рот пошел волнами вперед, смыкаясь на длинной ампуле, всасывая черный туман, вибрируя в сверхзвуковой перистальтике, и исчез неслышным розовым взрывом. Лицо вновь сошлось в фокусе, непереносимо резком и ясном, на которой горела желтоватая печать кайфа, прижигая серые ляжки миллиона вопящих торчков.
"Это будет продолжаться месяц," решил он, сверившись с незримым зеркалом.
Все улицы Города скатывались вниз между каньонами, становившимися все глубже и глубже, к громадной площади по форме, напоминавшую почку, заполненной тьмой. Стены улицы и площади истыканы жилыми клетушками и кафе, некоторые из них - всего несколько футов в глубину, а некоторые лабиринты комнат и коридоров простираются, пока хватает глаз.
На всех уровнях пересечения мостов, подмосток, канатных дорог. Юноши-кататоники, переодетые женщинами, в платьях из джута и гнилых тряпках, и с лицами, грубо и густо размалеванными яркими красками, скрывающими корку побоев, арабесок треснувших, кровоточащих порезов до кости жемчужного цвета, молчаливо, но настойчиво, льнут к прохожим.
Контрабандисты, торгующие черным мясом, плотью гигантской водной черной многоножки, которая иногда достигает в длину шесть футов и обитает в проходах между черных скал и переливающихся бурых лагун, выставляют этих парализованных ракообразных на глубоко запрятанных прилавках рынка, видимые одним только мясоедам.
Последователи устаревших немыслимых ремёсел, задумчиво чертящие этрусские иероглифы, пристрастившиеся к еще не синтезированным наркотикам, торговцы чёрного рынка Третьей Мировой войны, владеющие телепатией, остеопаты духа, следователи дел по жалобам вежливых шахматистов-параноиков, исполнители отрывочных предписаний, записанных гебефренической скорописью и обвиняющих в несказанных надругательствах над духом, чиновники неоснованных полицейских государств, обломщики изысканных грез и ностальгий, испытываемых сверхчувств