Проза И.В. Киреевского в контексте философско-эстетических воззрений русского славянофильства
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
±ы таящимися в самих царицынских прудах, мостах, дорогах, строениях, в шуме деревьев, в шелесте листвы и травы, естественно влекут к мечтаниям о будущем и устремляются к своему глобальному, всеохватывающему центру: Россия была любимым предметом их разговоров, узлом их союза, зажигательным фокусом прозрачного стекла их надежд и желаний. Подводя итог сердечным разговорам, друзья благодарят светлую царицынскую ночь. Она светла не только в буквальном, но и в символическом смысле: ...что неприметною искрою таилось в сердце, то ее влиянием рассвело в ясный день и, конечно, не погаснет прежде последнего луча жизни. В символической метафоре слышен прямой отголосок натурфилософии и философии искусства Шеллинга (ночь как порождающее начало). Но в ней как бы предвосхищена и централизующая идея всей деятельности Киреевского. Все, что писал и делал мыслитель, публицист, критик, проникнуто мыслью о России в ее прошлом, настоящем и будущем. Искал ли он истоки и корни русской образованности, исконно русского мышления и обычая, предлагал ли свой путь соединения европейского просвещения с русскими началами общественной и частной жизни, приходил ли к идее о необходимости оплодотворения застывшей, исчерпавшей себя, бесперспективной, на его взгляд, западной философии, социологии, религии и нравственности тем духом нравственного единства, которым жив, по его мнению, русский мир и русский человек, - все эти помыслы и настроения выражали его постоянную, глубокую, сердечную думу о России. То же мы видим и в литературно-критической деятельности Киреевского - открытии им русско-пушкинского периода в русской литературе, а затем провозглашении Гоголя выразителем силы русской народности на новом, поворотном этапе ее развития.
Стихотворение, включенное в Царицынскую ночь в качестве импровизации Вельского, интересно как один из образцов философской поэзии любомудров. Стихов Киреевского сохранилось очень мало. В ранних письмах он сам сообщал, что пишет стихи часто, но никому не показывает.28 Вероятно, импровизация Вельского была первым стихотворным произведением, с которым познакомилась публика.
И. Киреевский не стал заметным поэтом. Но увлечение поэзией и собственные стихотворные опыты способствовали выработке его блестящего литературного стиля. Хочешь ли быть хорошим писателем в прозе, - пиши стихи!, - настойчиво повторял он в письме к А. И. Кошелеву (1 октября 1828 г.). В критических обзорах Киреевский предстает как тонкий, острый и глубокий ценитель поэзии. Несомненно и другое: интересу к поэзии у Киреевского, как и у других литераторов 1820-1830-х годов, способствовали высокая апология ее в философии искусства Шеллинга и вообще в философской эстетике конца XVIII - начала XIX в., а также расцвет стихотворной культуры, породившей чрезвычайное явление - поэзию Пушкина. Киреевский в Царицынской ночи обращается к стихотворной форме, к поэзии как наиболее адекватному способу выражения мыслей, чувствований и настроений, владевших им самим и теми четырьмя друзьями, которые в окружении прекрасной природы и памятных достопримечательностей Царицына пришли к единству сердечного слова и начиная с теперешней минуты уже смелее смотрят в будущее. Импровизация Вельского призвана в поэтической форме выразить смысл бытия, открывшийся им под влиянием светлой царицынской ночи:
Смотрите, о други! над нами семь звезд:
То вестники счастья, о други!
Залог исполнения лучших надежд,
Блестящее зеркало жизни...
Замечено, что в импровизации Вельского невозможно не угадать мотивы стихотворения Д. Веневитинова К изображению Урании. (В альбом). Как и в стихах Веневитинова, Вельский ведет речь о счастье, образно-метафорическим предвестием которого выступает семизвездный хор; его сияние осмысляется как залог исполнения лучших надежд. Это вознесенное блестящее зеркало созвездия, будучи идеальным отражением идеально-возвышенных душевных стремлений, образует светлую контрастную сферу по отношению к темной жизни. И каждой звезде поручена провидением своя забота о счастье человека, своя функция счастья.
Поэзия пушкинской поры наполнена звездной символикой, астральные образы и мотивы встречаются едва ли не у всех поэтов. Сама по себе астральная образность никогда не была новостью в поэзии, эти мотивы возникли еще в начальном периоде человеческой истории, и их появление в поэзии древних народов лишь указывает на глубинные истоки этой традиции. Но бывают периоды, когда особенно заметно стремление не просто использовать сложившуюся систему астральных образов и мотивов, а внести в нее элементы развития, обновления, наполнить образные емкости новым или переосмысленным содержанием. Особенно развившиеся в эпоху романтизма символичность и ассоциативность форм звездной поэтики способствуют усвоению этих новых моментов содержания, их актуализации в сознании современников. Так, звездная символика и вообще образы небесной сферы выражали существенные черты отвлеченно-мечтательной, возвышенно-созерцательной эстетики Жуковского, которая строилась на отчетливом противопоставлении там и здесь, неба и земли, творческого созидания и ремесла, но она же выражала и его действенную гражданскую этику, его личностное мироотношение, где ключевым нормативн?/p>