Амурского государственного университета политика и право

  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   18

Герасименко А.П.

^ РУССКАЯ ЮРИСПРУДЕНЦИЯ


Для правильного восприятия публикуемого материала не лишне будет иметь в виду, что автор возглавляет юридический факультет АмГУ с момента его основания (1993 г.), стал здесь профессором по кафедре теории и истории государства и права (1997г.), вел и ведет занятия со студентами по теории государства и права, истории политических и правовых учений, философии права, юриспруденции (введению в специальность). Излагаемые соображения неоднократно докладывались на конференциях и обосновывались в многочисленных публикациях, ссылки на которые лишь перегрузили бы текст.

Русская юриспруденция - это правотворчество, правосудие, правоприменение, правосознание в нашей стране. Иными словами – это юриспруденция в России. Сама юриспруденция – не что иное как порождение Древнего Рима, исчезнувшее вместе с ним. Возродили юриспруденцию, как часть античного наследия, европейские (христианские) народы, начавшие примерно в XV веке создавать собственные государства и распространять свое влияние на другие континенты. Сегодня европейским является Северное полушарие целиком, а Южное лишь местами (Латинская Америка, Южная Африка, Австралия и Новая Зеландия). В Южном полушарии сохранились независимые от европейцев азиатские народы, из которых конфуцианцы и индусы создали свои государства одновременно с римлянами и в отдалении от них, а мусульмане - раньше христиан, пытаясь на римский манер подчинить своему влиянию соседей. В этих странах знают юриспруденцию как грань античности раньше европейцев, но управление строят на столь самобытных основаниях, что они с трудом поддаются интерпретации на европейский лад. Так что, говоря о глобализации, европейцы выдают желаемое за действительное, а пытаясь действовать по нормам собственного международного права, встречают на юге ожесточенное сопротивление. Европейское государство в нашей стране прошло этап зарождения в форме Московского Царства в XV-XVII веках; этап становления и зрелости в форме Российской Империи, включая Советский период, в XVIII-XX веках; и в XXI веке, разделяя общеевропейские судьбы, вступило в этап преобразования в форме Российской Федерации. Если на каждый из первых двух этапов пришлось по триста лет, то хочется надеяться, что последний продлится не меньше, а наше государство не станет конфуцианским, индусским или мусульманским.

Сказанное выше служит для нас контекстом понимания смысла юриспруденции в ее образовательной ипостаси. Как часть отечественного образования, русская юриспруденция всегда строилась на европейский лад и если долгое время была отсталой, то уже в начале XX века мало чем отличалась от немецкой, французской или американской юриспруденции. Случившаяся затем коммунистическая попытка обновить Европу, оказалась не менее отвратительной, чем фашистская, но ее наследие в отечественном юридическом образовании преодолевается медленнее, чем этого требуют общеевропейские перемены. Так, хотя в вузах уже полтора десятка лет подготовка ведется по направлению (специальности) «юриспруденция», структурно она фактически ничем не отличается от подготовки по «правоведению» советской поры. Прежде всего это касается в целом профессионально бесполезного и нелепого в образовательной программе вуза цикла общих гуманитарных, социальных и экономических дисциплин, а также структуры и содержания теоретико-исторических юридических наук, отнесенных к профессиональному циклу.

^ Сущность юриспруденции


В современной словарно-справочной литературе обычно указывается, что «юриспруденция» - это латинское «jurisprudentia», что означает «правоведение» - общественная наука, изучающая право, государство, политическую систему общества¹. Реже, но тоже с указанием на латинские корни, говорится, что «юриспруденция» - это юридическая наука, как совокупность отраслевых юридических наук, а также юридическая практика, как деятельность юристов. Юридическая наука, в свою очередь, определяется как специальная общественная наука, изучающая право, государство, политическую систему общества, а юридическая практика, как деятельность по изданию (толкованию, реализации и т.п.) юридических предписаний, взятая в единстве с накопленным социально-правовым опытом².

Согласно В.Далю, слова «юрист», «юриспруденция», «юстиция» в русский язык пришли из латинского и означают соответственно – правовед, законник, законовед; правоведение, правословие, право, правда; правосудие, правда. У нас говорят: «Чинить суд и правду», «Министр юстиции». Слово «юсъ» означало человека, служившего в Приказе, т.е. подъячего, законника, знатока всех судейских проделок и тяжб. «Строить юсы» значило «лукавые судейские крючки и ловушки». Говорят: «Он старый юсъ, его не проведешь»³. В русском языке «правый» как истинный противопоставляется «ложному». Производным от этого слова является слово «право» - «данная кем либо, или признаваемая обычаем власть, сила, воля, свобода действия; власть и воля в установленных пределах.» В этом же смысле «правом» называют «науку законоведения» юриспруденцию или одну из ветвей этой науки. Это соответствует латинскому «jus», немецкому «das recht», французскому «les droits»⁴. Можно добавить – английскому «the law». Вообще говоря, чтение словаря Даля может дать юристу-теоретику зачастную больше, чем любое из многочисленных пособий по теории государства и права (отечественных или зарубежных), изданных у нас в последние годы.

Понимание юриспруденции, как деятельности по обслуживанию механизма функционирования и развития права, в ее первоначальных формах, известных уже на Древнем Востоке и в Древней Греции, В.А. Томсинов связал с религией. В Древнем Риме юриспруденция сначала тоже облекалась в религиозную форму, но с появлением писанного права стала обретать правотворческое значение. Переставая быть исключительно прикладным, ремесленным занятием, накапливая теоретические обобщения, постепенно здесь она все больше превращается в науку⁵.

Точности ради нужно заметить, что юриспруденция – это деятельность по обслуживанию механизма функционирования и развития не только права, но и государства. Как правотворческая, правоприменительная, судебная и чисто познавательная она может быть обнаружена и описана в любом месте, где только могут быть обнаружены следы человека. Вот только называлась эта деятельность везде по-разному, а юриспруденцией - исключительно на латинском языке, которым пользовались в Древнем Риме. Наивно считать порядки римлян венцом всего политико-правового развития человечества вплоть до падения Римской Империи. Кажется, тогда в Китае этого события вообще не заметили.

«В широком смысле «юриспруденция» - это деятельность по обслуживанию механизма формирования, функционирования и развития права», - подытоживает В.А. Томсинов. Только в узком смысле юриспруденцию можно понимать как «совокупность теоретических знаний о праве и практических навыков формулирования и толкования правовых норм, приемов и способов обработки правового материала: организации правовых норм, их классификации, систематизации и т.п.»⁶.

Уточним еще раз, содержание юриспруденции хоть в каком смысле, вполне исчерпывается правосудием, правотворчеством, правоприменением, правосознанием в их совокупности. Но, строго говоря, существо самой юриспруденции (как одного из способов человеческого существования) коренится именно в правосудии. В последнем, далее неразложимом основании юриспруденция заключается в правосудии. Все юридическое так или иначе либо сводится к правосудию, либо выводится из правосудия. Стоит отметить, что сами древнеримские юристы однозначно связывали юриспруденцию именно с правосудием. В пособии, предназначенном для обучающихся юриспруденции, Домиций Ульпиан писал: «Изучающему право надо прежде всего узнать, откуда произошло слово «право» (jus). Право получило свое название от «правосудия» (justitia), ибо, согласно превосходному определению Цельса, право есть наука о добром и справедливом.» Собственно правосудие, по Ульпиану, есть «неизменная и постоянная воля предоставлять каждому его право», а « предписания права суть следующие: жить честно, не чинить вред другому, каждому воздавать то, что ему принадлежит.» Поэтому, заключает он, - «правосудие есть познание божественных и человеческих дел, наука о справедливом и несправедливом.» Приподнятый тон извинителен, потому что рассуждения о смысле юриспруденции адресовались Ульпианом учащимся. Этим же объясняется его высокая самооценка: «Мы заботимся о правосудии, возвещаем понятия доброго и справедливого, отделяя справедливое от несправедливого, отличая дозволенное от недозволенного, желая, чтобы добрые совершенствовались не только путем страха наказания, но и путем поощрения наградами, стремясь к истинной, если я не заблуждаюсь, философии, а не к мнимой»⁷.

На другие черты юридической деятельности, причем почти за двести лет до Ульпиана, обращал внимание еще один римлянин - Цицерон, который, помимо адвокатской практики, известен как государственный деятель и философ. Выступая в суде защитником Лициния Мурены – военачальника, избранного консулом и обвинявшегося юристом Сульпицием Руфом в подкупе избирателей, - Цицерон охарактеризовал юриспруденцию как хитроумное ремесло, всецело основанное на вымыслах и крючкотворстве. Если во времена предков юриспруденция вызывала восхищение, то современники перестают считать юристов учеными. Они видят в юристе дотошного и хитрого крючкотвора, цепляющегося за отдельные буквы и разделения слов, начетчика и буквоеда. «Хотя законы и установили много прекрасных правил, большинство из них было извращено и искажено выдумками законоведов». Юристы отказались от справедливости и стали хвататься за точное значение слов, но именно поэтому выражение «высшая законность – высшее беззаконие» превратилось в избитую поговорку. Сухая наука, заключающаяся в мелочах, не может быть признана наукой, ученым не может быть признан тот, кто занимается такой наукой⁸.

Имя Цицерона осталось в истории синонимом красноречия и по его речам преподают риторику до сих пор. Нам не известно, читал ли Цицерона современник Ульпиана философ Секст Эмпирик, но в своем трактате «Против риторов» он высказался об адвокатах так: «Именно, то они призывают иметь в виду буквальные выражения и слова законодателя как ясные и не требующие никакого толкования, то, наоборот, убеждают не следовать ни буквальным его выражениям, ни словам, но его намерению; ведь тот, кто считает нужным наказать человека, направившего на кого-нибудь железо, не считает нужным принять во внимание то, как он его направил (например, в виде кольца для ношения на пальце) или каково оно (например, игла), но, если мы вникнем в его намерение, он хотел покарать того, кто посягнул на жизнь человека. Иной же раз они велят читать законы с выдержками и из оставшейся части составлять какое-нибудь новое положение. Часто они, толкуя двусмысленные выражения, подтасовывают такое значение слов, которое бы им подходило. И они делают тысячи вещей для ниспровержения законов. На этом основании один византийский оратор, когда его спросили, в каком состоянии находятся византийские законы, ответил: «В каком я хочу». Именно, как шарлатаны обманывают зрителей ловкостью рук, так и риторы при помощи крючкотворства морочат голову, отнимая тем самым голоса у законного решения». Секст Эмпирик был большим эрудитом и знал не только римскую юриспруденцию, но и древнегреческую. «Вот, например, Демосфен с большим криком и мистификацией ликвидировал постановление против Ктесифонта, вследствие чего Эсхин и говорил: «На суде появился дурной обычай: обвинитель защищается, а обвиняет обвиняемый. Судьи же вынуждаются голосовать за то, в чем они не могут разобраться»⁹. Не трудно заметить, что сказанное Цицероном и Секстом Эмпириком ничуть не кажется устаревшим и в наши дни.

Как совокупность юридических наук рассмотрел юриспруденцию В.С. Нерсесянц. Он начал свою книгу словами: «До сих пор у нас нет истории юриспруденции – как научной или учебной дисциплины». Поэтому и самой работе дал подзаголовок – «Введение в курс общей теории права и государства. Для юридических вузов и факультетов». Третья глава этой работы посвящена основным вехам развития юриспруденции, а в приложении даются фрагменты памятников юридической мысли от Солона до Г.Кельзена, среди которых помещены отрывки из работ К.А. Неволина, Б.Н. Чичерина, В.С. Соловьева, Б.А. Кистяковского. Специально рассмотрев проблемы становления и развития юриспруденции в России, советской юриспруденции, юриспруденции в постсоветской России, Нерсесянц связал становление русской юриспруденции с реформами Петра I, а ее характеристику начал с «Энциклопедии законоведения» Неволина (1839 г.)¹⁰.

Соглашаясь с В.С. Нерсесянцем в самой постановке вопроса, мы считаем, что в более детальной характеристике нуждается та часть юридического познания, которую он называет наукой. Только ходячей можно назвать обычную классификацию наук, согласно которой они делятся на естественные, общественные, технические. Отнесение юриспруденции к общественным наукам всегда вызывало массу вопросов. Полезнее для изучения, да и правильнее по существу делить науки на фундаментальные и прикладные. В этом случае место юриспруденции в прикладных науках, а, к примеру, математики – в фундаментальных. Проблема осложняется тем, что невозможно провести четкие границы между сферами фундаментальных и прикладных исследований. Давно замечено, что самой практичной оказывается наиболее чистая теория. У самого фундаментального математического знания рано или поздно обнаруживается прикладное значение, точно так же как со временем влияют на криминалистику казалось бы очень далекие от повседневных нужд теоретико-правовые обобщения.

Большой интерес и практическое значение имеют науковедческие исследования одного из крупнейших и до сих пор по достоинству у нас в стране не оцененных юристов первой половины XX века С.И. Гессена, скончавшегося в эмиграции в 1950 г. В 1923 г. им было опубликовано исследование «Основы педагогики», переизданное в нашей стране только в 1995 г., в котором доказывалось, что место юриспруденции, как и богословия, находится в группе наук «гетерономных». И действительно, как и богословие, юриспруденция имеет дело главным образом со специально созданными людьми текстами – будь то судебные решения, писаные конституции, кодексы, декларации или законы, указы, положения и т.п. Как и богословы, юристы трепетно относятся к своим текстам, яростно изобличая иные. При таком понимании места юриспруденции среди наук достаточно легко снимаются проблемы, возникающие при ее размежевании, как, скажем, с политологией (прикладная наука), так и с математикой (наука фундаментальная)¹¹.

Изложением концепции «интегральной юриспруденции» и учения П.А. Сорокина завершает свою «Историю политических и правовых учений» В.Г. Графский. Он пишет: «Как известно, юриспруденция возникла в свое время и утвердилась в обстановке плюрализма философского и профессионального восприятия и истолкований. В таком же варианте бытия и восприятия она, по всей видимости, будет оставаться в длящихся и в конечных стадиях своего существования – как определенной теории, как определенной юридической практики и как способа общефилософского усвоения в этих двух основных ипостасях»¹². Существенную роль в обосновании «интегральной юриспруденции» сыграли П.Г. Виноградов, А.С. Ященко, П.А.Сорокин. Самим латинским термином «юриспруденция», ей задан определенный смысл, это – деятельность, нацеленная на обеспечение правового благоразумия. В этом значении она сближается с русскоязычным термином «правоведение». Юриспруденция выступает в виде практической, теоретической, философской деятельности. В последнем качестве она появляется в Европе не раньше XVI-XVII веков, добавляясь к навыкам профессионального мастерства¹³.

Соглашаясь с В.Г. Графским в необходимости синтезированного учебного курса по юриспруденции, мы считаем важным подчеркнуть, что юриспруденция по своему предназначению и по своей принадлежности – это не философия, и не правовое благоразумие, а всего-навсего, если не богословие (как шариат или иудейское право), то разновидность техники. При этом речь идет не о проблематике теории права, где «юридическая техника» рассматривается наряду с « правовым отношением», «юридическим фактом», «правонарушением» и т.п. Точно также как любое техническое действие, юридическое действие воплощается в собственных артефактах – нормах права, правовых актах, правоотношениях и т.п. Точно также как любое техническое знание, юридическое знание представляет собой предписание по созданию правовых артефактов и описание этих артефактов. Точно также как любое техническое сознание, юридическое сознание заключается в выявлении места и роли собственных артефактов, деятельности, знания в истории и современности. Бесконечные рассуждения о фундаментальности (чуть ли не математичности) или гуманитарности (чуть ли не философичности) юриспруденции до сих пор не смогли опровергнуть сказанное. Стоит ли удивляться, что на уровне обыденного претерпевания человек воспринимает юриспруденцию как бездушную машину.

Более чем показательно, что юриспруденция всегда воплощена в персональном мастерстве. О русской юриспруденции как правотворчестве мы судили и будем судить по законодательной деятельности глав государства, их помощников, депутатов, партий; как правоприменении – по деятельности государственных лидеров, должностных лиц, милиционеров или полицейских, нотариусов; как правосудии – по деятельности судей, прокуроров, адвокатов; как правосознании – по деятельности ученых, идеологов, философов. Юрист по профессии, по роду занятий – это практик, а не теоретик. Вся его ученость – практическое мастерство. Примечательно, что сначала юристами были священники. Это особенно заметно в нашей стране, потому что юриспруденция в Московском Царстве появилась в форме христианского православия, а дьяком здесь называют священника. Затем дьяком стали называть приказного человека, служилого юриста, т.е. представителя юридического сословия. Наконец, в Российской Империи – дьяк снова становится священником, никак не связанным с юридическим поприщем.

Некоторые специалисты по истории государства и права России утверждают, что до судебной реформы 1864 г. наша страна не знала независимого судопроизводства. Юстиция в течение многих веков была ответвлением административной системы и поэтому основной ее заботой было проведение в жизнь воли государства и охрана его интересов. В подзаголовке одной из работ по истории государственной службы России читаем – «нравственные ценности и профессиональный этикет». Судя по содержанию книги, подзаголовок нужно поменять, потому что показаны в ней изначальная и поголовная безнравственность госслужащих, а их профессиональный этикет заключается в умелом приспособлении к конкретно-историческим состояниям этой безнравственности. Если считать, что, по русской юриспруденции, основная функция законов страны заключается не столько в нацеленности на отправление правосудия, сколько на поддержание порядка¹⁴, то понятен русский анархизм. «Консервативным христианским анархистом» считал себя П.А. Сорокин¹⁵. В нашей стране и в правотворчестве, и в правоприменении, и в правосудии, и в правосознании, т.е. в юриспруденции в целом, изначальна и общезначима лишь ключевая роль главы государства. Глава государства – и закон, и суд, и правление, и мысль. Юристы и есть те люди, которые сначала только помогают главе государства и как бы скрыты его тенью, но затем все больше на виду и, наконец, действуют по своему разумению только прикрываясь его именем. Смириться с этим трудно.

Представляется, что для таких как мы, т.е. людей профессионально погруженных в правосознание, а не в правотворчество, правосудие или правоприменение, важно сказать о том, как мы понимаем сферу своей деятельности. Трактовать юриспруденцию как правосознание можно в двух смыслах. Во-первых, институционно, допустимо считать правосознание самодостаточным способом существования юридического наряду с правотворчеством, правоприменением, правосудием, чем в совокупности исчерпывается любая правовая система. Во-вторых, процессуально, можно считать правосознание органичной частью правотворчества, правоприменения, правосудия, т.е. специфической деятельностью, не только обеспечивающей многосложное функционирование институтов правовой системы, но и определяющей смысл и направление ее развития в целом через правовую идеологию. При этом правовая идеология остается лишь частью правосознания наряду с обыденным сознанием и юридической наукой.

Раскрытие содержания правосознания может означать не только формулирование его определения, но и указание на его субстанцию. По субстанции, правосознание есть дух, проявляющийся в человеческой душе как проживание права. По определению, правосознание – это совокупность правовых знаний и правовой психики в коллективных и индивидуальных формах. Природа человеческой души ни научными, ни другими способами познавания до сих пор не выяснена, если вообще может быть понята. Совокупность правовых знаний и правовой психики не поддается описанию исчерпывающим образом, поскольку вопрос о строении знания и психики остается открытым.

Реально правосознание существует в индивидуальном и коллективном сознании людей. Само это сознание содержательно обнаруживается в юридических знаниях, правовой идеологии, правовой психологии. Механизм правосознания в индивидуальных и коллективных формах может пониматься как та часть социализации человека, которая связана с юриспруденцией. Факты индивидуального и коллективного правосознания становятся значимыми ситуационно. Мы можем судить о правосознании по деятельности ученых-юристов, лидеров политических партий, депутатов представительных органов власти, государственных служащих, работников правоприменительных органов и судей, а также по результатам избирательных кампаний, статистике правонарушений, состоянию юридического образования, отношению к юридической проблематике в сфере художественного творчества.

Как способ существования юридического в сознании, т.е. институционно, а значит – статично, правосознание воплощено в юридических документах (конституция, кодексы, законы, партийные программы и т.п.), юридических организациях (органы власти, политические партии и т.п.), образовательно-научных юридических учреждениях (вузы, НИИ и т.п.) Как специфическая деятельность сознания, т.е. процессуально, а значит – динамично, правосознание воплощено в юридической науке, правовой идеологии, обыденном сознании правящих и подвластных. Взаимосвязи статичного (институционного) и динамичного (процессуального) в правосознании структурно обнаруживаются в положительно-отрицательной полярности человеческих взаимоотношений по поводу государственной власти. Охранительно ориентированное сознание правящих взаимодействует с критическим сознанием подвластных, стремящихся к власти.