Geum.ru

Лексикология. Фразеология

Вид материалаДокументы

Содержание


Фразеологические инновации общественно-политической семантики в современной русскоязычной прессе украины: новые значения новых ф
Antonina Grigorash
Разграничение пословиц и поговорок
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   28
^

ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИЕ ИННОВАЦИИ ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ СЕМАНТИКИ В СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЯЗЫЧНОЙ ПРЕССЕ УКРАИНЫ: НОВЫЕ ЗНАЧЕНИЯ НОВЫХ ФРАЗЕОЛОГИЗМОВ


Григораш Антонина

Национальный педагогический университет им. М.П. Драгоманова, Украина


^ Antonina Grigorash

the press, phraseology, social-political, new meanings.


This article analyses the new meanings of the new social-political phraseology in a contemporary Russian language printed media in Ukraine.


Анализ функционирования фразеологических инноваций в современной русскоязычной прессе Украины последнего времени показывает, что их семантика постоянно обновляется. При этом речь идет не просто о тех или иных оттенках значений, хотя и они, безусловно, достойны всестороннего изучения, а именно о новых значениях, не зафиксированных пока фразеологическими словарями новейшего времени.

Например, в словарных материалах В.М. Мокиенко «Новая русская фразеология» зафиксирован фразеологизм тихая охота со словарными пометами актуализ. шутл. и со значением ‘о сборе грибов’ (Мокиенко 2003: 70). В современной русскоязычной прессе Украины это устойчивое сочетание зафиксировано нами с двумя новыми значениями. Первое из них – ‘тайная фотосъемка с помощью цифровой минифототехники’: к сожалению, начисто лишенными словарной пометы шутл.: «Атаки против любителей тихой охоты предпринимаются и на законодательном уровне. К примеру, в Нью-Джерси и других федеральных штатах США обсуждаются проекты законов, согласно которым щелчок фотокамеры должен быть отчетливо слышен (не ниже 65 децибеллов). В Южной Корее такой закон уже действует. Одновременно предложено оснастить телефоны блокиратором, который позволяет узнать, включена ли его фотокамера» (Анатолий Лемыш. «Я снимаю! – А я защищаюсь!» Рубрика «На грани». – «2000», № 8 (258), 25.01.-3.03.05, с. 8). Второе отмеченное нами значение является еще более зловещим: тихая охота – это ‘воровство’: “Под видом несчастных туристов, которые ошиблись автобусом, по салонам лазит криминальный элемент. Паспорт – всегда с собой, деньги и ценности – тоже. Никаких кошельков в полиэтиленовых пакетах, документов в оттопыренных карманах. Помните: вы – объект “тихой охоты”, не давайте повода заподозрить в себе лоха” (Алексей Песков. “Восемь заповедей автобусного туриста”. Рубрика “Отдохни!” – “Комсомольская правда. Украина. Киевский выпуск”, № 221 (2259/23655, 30.11.05, с. 17). К сожалению, словарная помета шутл., зафиксированная В.М. Мокиенко при базовом значении рассматриваемой фразеологической единицы, не имеет никакого отношения к двум новым значениям нового фразеологизма.

Фразеологические инновации, включенные в словарные материалы В.М. Мокиенко, могут приобретать в газетных контекстах расширительное значение. Так, устойчивое сочетание ближнее зарубежье фиксируется со словарными пометами нов. публ. и со значением ‘Возникшие в постперестроечный период новые государства – бывшие республики СССР (особенно – не члены СНГ)’ (Мокиенко 2003: 33). Новое расширительное значение этого фразеологизма - ‘бывшие страны СЭВ’: “Года два назад “Ленком” заявил о намерении поставить роман Кена Кизи “Над кукушкиным гнездом”. Для этих целей он даже собирался выписать из-за морей-океанов самого Милоша Формана. В результате за Кизи взялся представитель ближнего зарубежья болгарин Александр Морозов” (Марина Давыдова. “Выпал из гнезда (В “Ленкоме” поставили роман Кена Кизи “Над кукушкиным гнездом”). Рубрика “Культура”. – “Известия. Украина”, № 11/27042, 10.01.06, с. 10).

Однако значительно чаще в русскоязычных газетных материалах встречается сужение значения фразеологических инноваций, отмеченных в словарных материалах В.М. Мокиенко. Например, фразеологизм охота на ведьм (за ведьмами) зафиксирован со словарными пометами переор. публ. неодобр. и со значением ‘преследование за прогрессивные убеждения, идеологическое, политическое инакомыслие’ (Мокиенко 2003: 69). В газетной статье это устойчивое сочетание приобретает локальное значение ‘о запрете столичным кафе работать после 10 вечера’, то есть полностью лишается своих “политических” коннотаций. Более того, толкование этой фразеологической единицы находим непосредственно в контексте: “Столичным кафе запретили работать после 10 вечера. А нарушителей этого распоряжения будут лишать лицензии. Запрет коснется не всех, а только заведений, расположенных в жилых домах столицы. Однако “охота на ведьм” (так между собой называют распоряжение мэра опальные торговцы и рестораторы) уже начата. А общественных слушаний по этому вопросу – как сообщили в пресс-службе мэрии – в ближайшее время не предвидится” (Виктория Лысенко. “Столичным кафе запретили работать после 10 вечера”. Рубрика “Новшество”. – “Комсомольская правда. Украина. Киевский выпуск”, № 161 (2442/23838), 30.08.06, с. 6).

Наибольшее количество новых значений фразеологических инноваций имеет ярко выраженный национальный характер, и уже поэтому являются локальными. Тем не менее именно они дают возможность оценить отображение важнейших как внутренних, так и внешних общественно-политических событий в Украине. При этом новые значения новых фразеологизмов точно отражают не только политические, но и экономические чаяния страны. Фразеологическая инновация голубое золото зафиксирована в словаре В.М. Мокиенко со словарными пометами нов. публ. патет. и со значением ‘о лаванде (как ценном сырье для производства эфирного масла’ (Мокиенко 2003: 35). Специфика экономики Украины наделила это устойчивое сочетание вполне прогнозируемым значением ‘газ’: “После ночного общения с президентом РФ премьер-министр Украины встретился со своим российским коллегой Михаилом Фрадковым. Судя по комментариям Виктора Януковича, оба остались довольны переговорами: Украина гарантирует бесперебойные поставки российского газа европейским потребителям, а Россия не против отдельно договориться о ценах на “голубое золото” для своей соседки на 2007 год” (Лилия Фоменко. “О чем Янукович говорил с Путиным после полуночи”. Рубрика “Визит”. – “Комсомольская правда. Украина. Киевский выпуск”, № 79 (2460/23856), 23.09.06, с. 3).

Со словарной пометой публ. и с двумя значениями зафиксирован в словарных материалах В.М. Мокиенко фразеологизм стройка века: ‘1. Патет. О строительстве грандиозных предприятий, требующих больших материальных и трудовых затрат (в период пятилеток). 2. Актуализ. ирон. О строительстве дорогостоящих крупных промышленных объектов, впоследствии себя не оправдавших’ (Мокиенко 2003: 114). В газетном материале это устойчивое сочетание функционирует во втором значении: «Вспомнил Леонид Михайлович и о «стройке века» – Подольском мосте. Его очень интересовало, кто разрабатывал этот проект: - Я недавно ездил на строительство моста «в никуда». Караул! Уткнулись в сады. Буду собирать дачников, падать им в ноги, умолять. Предлагать им самую значительную цену. Но нам придется мост строить дальше!» (Владимир Калишский. «Подольскому мосту – быть. Мэр сказал». Рубрика «Киев». – «Сегодня», № 100 (2341), 6.05.06, с. 10). Однако это второе значение в рассматриваемом контексте локализуется, поскольку Подольский мост никак нельзя назвать «крупным промышленным объектом», и словарная помета ирон., зафиксированная в словарных материалах В.М. Мокиенко, в данном случае как нельзя более кстати.

В редких случаях локализация прямого значения свободного словосочетания делает его фразеологическим: «Весь день неугомонная Ольга Стефановна хлопочет про хозяйству, умудряясь на скромную пенсию соорудить прекрасный обед, вместе с дочерью и внуками «подняла целину» заброшенного огорода, обсадила двор цветами. А вечером садится, но не перед телевизором, а писать стихи» (Жанна Попович. «Венгерская княжна сажает картошку». Рубрика «Судьба-злодейка». - «Сегодня», № 233 (2474), 16.10.06, с. 36). Локализованное значение устойчивого сочетания поднять целину подсказывается самим контекстом: ‘возделать небольшой земельный участок’. Ср. в словарных материалах В.М. Мокиенко зафиксирована фразеологическая инновация пахать / вспахать (поднимать / поднять) целину с различными словарными пометами и с двумя значениями: ‘1. Актуализ. публ. патет. Добиваться значительных успехов, определенных результатов в новом деле, начинании. 2. Жарг. шутл.-ирон. Совершать половой акт с девственницей’ (Мокиенко 2003: 139).

Большое количество специфически украинских новых значений фразеологических инноваций связано непосредственно со столицей Украины Киевом. Например, в словарных материалах В.М. Мокиенко зафиксирован хорошо известный и чрезвычайно популярный на страницах русскоязычной прессы фразеологизм горячая точка со словарными пометами нов. публ. часто мн. и с двумя значениями: ‘1. (планеты, на карте и т.п.). О месте, где происходят какие-либо чрезвычайные события, характеризующиеся обострением ситуации, возникновением напряженности, кризисами. 2. (культуры, образования и т.п.). Об отраслях человеческой деятельности, переживающих большие трудности, кризис, упадок’ (Мокиенко 2003: 123). Специфически украинское, скорее даже «киевское», значение этого устойчивого сочетания – ‘место незаконного строительства на незаконно выделенных земельных участках’: “Строительные скандалы возникли не вчера. Они будоражат столицу уже несколько последних лет. А все почему? Прежняя Киеврада предоставляла столько земучастков, что теперь практически на каждой улице столицы – “горячая точка”. Самое смешное, что новая власть особо не спешит “разруливать” эти проблемы. Чего только стоит ситуация, возникшая на Пушкинской, где местные жители три месяца отвоевывали клочок земли над метро (застройщики пытались втиснуть торгово-офисный центр)?! Власти только после массовых акций протеста обратили на это внимание и остановили строительство. Но где гарантия, что кто-то другой не придет на их место и не начнет рыть котлован?” (Александр Марущак. “Столичная предопределенность: взятка – земля – стройка”. Рубрика “Киев”. – “Сегодня”, 5.08.06, с. 9). При этом связь новых значений фразеологических инноваций именно с Киевом прослеживается не в самих этих значениях как таковых (они могут быть и общеукраинскими), а в конкретных столичных реалиях, чаще всего – географических, обязательно присутствующих в газетных контекстах рассматриваемого типа (в большинстве своем это наименования улиц, районов, мостов, неких культовых мест столицы Украины). Так, фразеологическая единица тюремный бизнес зафиксирована в словарных материалах В.М. Мокиенко со словарными пометами нов. публ. и со значением ‘обеспечение государством борьбы с преступностью’ (Мокиенко 2003: 8). С совершенно иным значением – ‘платные экскурсии по тюрьмам-музеям’ - функционирует это устойчивое сочетание в современной русскоязычной прессе Украины: “Киевский милиционер хочет водить по Лукьяновскому СИЗО экскурсии. В Европе и на Западе “тюремный бизнес” процветает, и к тому же давно. «Комсомолка» поинтересовалась у начальника Управления по руководству деятельности следственных изоляторов Госдепартамента по вопросам исполнения наказаний Украины Николая Горобцова, позволят ли власти сделать музей на территории Лукьяновского СИЗО» (Евгения Супрычева. «Посидеть в камере Тимошенко можно будет за 10 долларов». Рубрика «Почин». – «Комсомольская правда. Украина. Киевский выпуск», № 9 (2290/23686, 19.01.06, с. 5). Как синоним рассматриваемой фразеологической единицы в том же газетном материале функционирует устойчивое сочетание тюремный туризм: «Музей же создают в первую очередь для того, чтобы туда водили на экскурсии школьников. Показывали им, что в криминале нет никакой романтики, а есть параши, решетки и носки, на которых можно повеситься. Что касается идеи «тюремного туризма», то это просто для того, чтобы деньги окупались» (Там же).

Неисчерпаемым источником возникновения специфически национальных фразеологических инноваций являются переносные наименования видных общественно-политических деятелей Украины. Разумеется, подобные устойчивые сочетания не фиксируются в словарных материалах В.М. Мокиенко, а в Украине словари такого типа в настоящее время отсутствуют. Тем не менее именно такие фразеологические единицы дают наиболее полное представление о политическом социуме страны.

Наибольшее количество фразеологических инноваций подобного типа, вызванных к жизни постоянной журналистской потребностью представить деятелей украинской политики в лучшем свете, образовано по модели «определение главный + имя существительное (имена существительные)»: «Лидер «Нашей Украины Роман Бессмертный пояснил причины отзыва своих людей их правительства отказом представителей «антикризисной коалиции» реализовывать Универсал национального единства. При этом главный нашеукраинец еще и пригрозил увольняющимся отречением от партии, если кто-то из них надумает-таки остаться (мол, уходя – уходи)» (Павел Динец. «Кто заменит «оранжевых» министров?» Рубрика «Спросите у «Комсомолки». – «Комсомольская правда в Украине», № 198/42 )2479/23875), 20-26.10.06, с. 2); «В марте 2005 года нефтегазовую отрасль ожидал большой сюрприз – главой “Нафтогазу України” был назначен главный националист страны Алексей Ивченко. Сюрприз заключался в том, что уже тогда в переговорах между Украиной и Россией наметились негативные нотки. Москва и без того называла победившего на выборах президента Виктора Ющенко националистом, а тут еще главе Конгресса украинских националистов достался в управление украинский газовый монополист” (“Корреспондент”: “ТОП-100 новой эры (Самые влиятельные люди Украины)”, №32 (221), 17.08.06, с. 66)”После обнаружения вируса одним из своих первых решений Кабинет Министров отправил в отставку председателя Государственного департамента ветеринарной медицины Петра Вербицкого. Для начала уволенный главный ветеринар отказался признавать вину, назвав свое увольнение личной местью министра. Более того, запоздалые действия главного ветеринара министр-социалист объяснил не попытками исправить ситуацию, а исключительно желанием привлечь в свой департамент лишние государственные деньги” (Юрий Панченко. “С больной головы на здоровую (Не так страшен птичий грипп, как пугают ветеринары)”. Рубрика “Противостояние”. – “Товарищ”, № 99 (786), 16-19.12.05, с. 5).

Альтернативой вышеуказанной модели образования переносных наименований политических деятелей является аналогичная модель с базовым определением бывший, что напрямую связано с изменением политических персоналий в связи с прошедшими парламентскими выборами: «Сейчас будущее Азарова вполне радужно. Он расставляет свои старые проверенные кадры на ключевые посты в правительстве и делает заявления о возобновлении работы свободных экономических зон. Похоже, влияния бывшего главного налоговика на экономические процессы в стране уже не избежать» («Корреспондент»: «ТОП-100 новой эры (Самые влиятельные люди Украины)», № 32 (221), 17.08.06, с. 22).

Переносные наименования известных политических деятелей Украины, напрямую связанные с их деятельностью, должны отличаться лаконичностью и представлять собой законченную информацию. Поэтому модель «имя прилагательное + имя существительное» наиболее популярна на страницах русскоязычной прессы Украины: «Г-н Кушнарев, к примеру, довольно ярко выделялся на фоне избирательной капании. Однако кто-то же решил держать неудержимого спикера в запасе» (Ирина Ведерникова. «Владимир Рыбак: «Правительство не намерено отменять постановление о повышении тарифов». Рубрика «Власть». – «Зеркало недели», № 35 (614), 16-22.09.06, с. 3); «Хотя проевропейский министр не может не вызывать раздражения у партии регионов, а также их партнеров – социалистов и коммунистов, Тарасюк уже высказал уверенность, что сработается с новым правительством Януковича» («Корреспондент»: «ТОП-100 новой эры (Самые влиятельные люди Украины)», № 32 (221), 17.08.06, с. 44); «В центре потенциальной «коалиции» Тимошенко, назвавшей себя коалицией «демократических» сил, находится авторитарная политическая структура с авторитарной политической программой. Избиратель БЮТ голосовал за «народного премьера», а не за команду или программу и не задавался вопросом: почему эта сила сменила оранжевый цвет на бело-красный и герб в виде сердца?» (Максим Михайленко. «Новая реальность, БЮТ и Президент Ющенко». Рубрика «Политика». – «2000», № 13 (312), 31.03-6.04.06, с. 2).

Изменения во фразеологическом составе носят, как правило, частный характер, поскольку являются речевыми, индивидуально-авторскими. Вместе с тем определенное количество устойчивых сочетаний преодолело свою «окказиональность», стало достоянием «языка современной публицистики» и получило фиксацию в соответствующих фразеологических словарях (наиболее ярким подтверждением этому служит словарь В.М. Мокиенко, на который мы постоянно ссылаемся в данной статье). Изучение соотнесенности «языковых» и «речевых» фразеологических инноваций является одной из насущных проблем исследования фразеологии русского языка. Особенно это касается современной прессы, где фразеологические единицы новейшего общественно-политического периода являются неотъемлемой частью публицистического текста.

Таким образом, постоянное возникновение на страницах современных русскоязычных газет Украины фразеологических инноваций и их новых значений, не зафиксированных соответствующими фразеологическими словарями, является одной из основополагающих особенностей современной украинской публицистики.


Литература

Мокиенко 2003: Мокиенко В.М. Новая русская фразеология. Opole, 2003.


^ РАЗГРАНИЧЕНИЕ ПОСЛОВИЦ И ПОГОВОРОК

НА ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ ОСНОВЕ

В.Ф.Занглигер

Софийский университет им. Климента Охридского, Болгария,

zangliger@abv.bg


V.F.Zangliger

Distinguishing proverbs and sayings on the functional basis

Proverbs and sayings, distinguishing, their functional characteristics


Proverbs and sayings are usually not distinguished properly. They are traditionally regarded as folklore formations belonging to one and the same genre. But from the linguistic point of view proverbs and sayings are units of different types having their own structural, semantic, and functional characteristics. It is suggested that proverbs and sayings should be distinguished on the basis of their functioning since their structural and semantic differences derive from their functional assignment in language structure.


Пословицы и поговорки имеют так много общих и схожих свойств, что их всегда рассматривали совместно, а “вопрос об отличии пословиц и поговорок остается дискуссионным на протяжении всей истории их изучения” [Савенкова 1989: 5]. Еще в середине ХІХ века Е.А.Ляцкий писал: “Провести вполне определенную границу между пословицей и поговоркой положительно невозможно” [Ляцкий 1847: 9]. Эту точку зрения разделяли Ф.Буслаев, А.Потебня, И.Иллюстров и др. исследователи, считая к тому же, что в разграничении пословиц и поговорок нет особой необходимости. В результате и в теории, и в лексикографической практике уже давно сложилось традиция рассматривать пословицы и поговорки как единый пословично-поговорочный жанр, а “русское выражение пословицы и поговорки обычно используется как единый термин и изначально не расчленяется на составные части” [Пермяков 1986: 12].

Однако современное развитие фразеологической теории в целом и паремиологии в частности позволяет более четко разграничивать даже очень близкие по своим характеристикам лингвистические объекты, каковыми являются пословицы и поговорки. Такое разграничение необходимо не столько для наведения порядка в номенклатуре исследуемых объектов (хотя и это немаловажно), сколько для более глубокого понимания их сути, их места в языковой структуре и их речевого предназначения.

Когда мы говорим о трудностях разграничения пословиц и поговорок, то имеется в виду не весь пословично-поговорочный фонд, а лишь его часть. Большинство поговорок легко отличить от пословиц по формальному структурному признаку. Если фольклорное выражение имеет структуру словосочетания, то это безусловно поговорка (например: слышать краем уха, смотреть во все глаза, (похожи) как две капли воды, как об стенку горох, не в своей тарелке и мн. под.). К поговоркам относятся и предикативные образования незавершенной структуры (например: (кому-л.) медведь на ухо наступил // (у кого-л.) руки чешутся // (кого-л.) за уши не оттянешь (от чего-л.) и т.п.). Пословица же всегда имеет структуру законченного самостоятельного предложения, не требующего никаких обязательных распространителей (например: По одежке протягивай ножки // Ум хорошо, а два лучше // Циплят по осени считают // Тише едешь – дальше будешь и т.п.).

Последующие исследования показали, что поговорки не обязательно имеют структуру словосочетания. Пословично-поговорочный материал состоит из огромного количества единиц. По разным данным (см., например, Шахнович 1936: 353), в начале ХХ века русских народных изречений насчитывалось более 300 тысяч. “Не удивительно, - пишет Г.Л.Пермяков (1988: 14), - что они являют исключительное разнообразие всех и всяческих форм”. Разрабатывая типологию малых фольклорных форм, Г.Л.Пермяков приходит к выводу, что “поговорки представлены всеми возможными типами предложения” [Пермяков 1970: 18]. Именно поговорки со структурой законченных предложений стоят наиболее близко к пословицам, и вследствие этой близости поговорки указанного типа очень трудно отделить от пословиц.

Относительно поговорок этого типа сформировалось две точки зрения.

Одна из этих точек зрения была высказана еще в 30-х годах О.Широковой, которая разделяла пословицы и поговорки в зависимости от наличия/отсутствия у них переносного смысла. Она пишет: “Основным отличием пословиц от поговорок считается переносный смысл, которым обладает пословица, и отсутствие его у поговорок” [Широкова 1931: 117].

Наиболее четко эта точка зрения представлена в работах В.П.Жукова и проведена им в лексикографическую практику. В.П.Жуков не относил к поговоркам образные фольклорные словосочетания (ни к селу ни к городу, одного поля ягода, кожа да кости и т.п.); он считал, что они “являются типичными фразеологизмами” и должны рассматриваться как таковые. Истинные же поговорки, по В.П.Жукову, имеют структуру предложения, и это сближает их с пословицами. Но если пословицы обязательно должны иметь переносный смысл, то “под поговорками понимаются краткие народные изречения (нередко назидательного характера), имеющие только буквальный план и в грамматическом отношении представляющие собой законченное предложение: Деньги – дело наживное; Коса – девичья краса” [Жуков 2001: 11].

Из определения и примеров видно, что здесь поговорками считаются единицы, которые А.А.Потебня [1894] называл “безобразными пословицами”. В соответствии с таким пониманием поговорки в разряд поговорок, а не пословиц попадают и такие изречения, как Век живи, век учись // Кончил дело – гуляй смело // Лучше поздно, чем никогда // Друзья познаются в беде и т.п.

Такая трактовка пословично-поговорочного материала представляется неприемлемой по ряду причин.

В этой концепции вызывает возражение прежде всего то, что огромное количество народных образных выражений выводится за рамки фольклорных образований и рассматриваются лишь как “типичные фразеологизмы”. Но типичные фразеологизмы – это, как писал Г.Л.Пермяков, “чисто языковое явление, тогда как пословицы и поговорки – не только явления языка, но более сложные образования” [Пермяков 1988: 15].

Все так называемые “безобразные пословицы” В.П.Жуков предлагает считать поговорками и тем самым исключать их из пословичного репертуара. И если пословицы, как писал И.М.Снегирев [1996], “составляют умственное богатство целого народа”, то это богатство оказывается существенно обедненным, усеченным.

Пословицы и поговорки В.П.Жуков разграничивает фактически по одному признаку – наличию/отсутствию у них переносного смысла. Пословица же и поговорка – комплексные единицы, сущность которых не может быть сведена к одной-единственной характеристике.

Другая точка зрения на поговорки со структурой предложения сформировалась в процессе развития традиционных представлений о пословицах и поговорках, восходящих к Снегиреву и Далю. Согласно этой точке зрения пословицы и поговорки следует разграничивать на основе целого комплекса структурно-смысловых признаков, характеризующих пословицы, с одной стороны, и поговорки – с другой. Такой комплексный подход больше соответствует современному взгляду на языковые явления, согласно которому “теоретически явно предпочтительно такое описание языковой формы, которое учитывает и ее содержание, и ее конкретную “упаковку” [Кубрякова 2004: 11].

Пословицы отличаются от поговорок своеобразием своего построения, типичными для них словами и синтаксическими конструкциями, нехарактерными для поговорок. Даже при беглом взгляде на пословичные тексты обращает на себя внимание обилие пословиц, в которых используются лексемы типа всякий, каждый и глаголы в обобщенно-личной форме. Эти конструктивные элементы обеспечивают “наличие кванторного значения всеобщности в плане содержания пословиц” [Баранов, Добровольский 1996: 62].

Своеобразный пословичный синтаксис подробно исследовал З.К.Тарланов [1999]. На основе анализа синтаксической формы 32 000 пословиц он выделяет наиболее типичные для пословичных текстов синтаксические конструкции (обобщенно-личные, неопределенно-личные, инфинитивные и некоторые другие структуры), которые не типичны для поговорок. Эти конструкции он называет “маркированным ядром синтаксиса пословиц” [Тарланов 1999: 369], особенно выделяя обобщенно-личные предложения (Циплят по осени считают // На чужой роток не накинешь платок и т.п.).

Исследователи отмечают и другие особенности пословиц и поговорок (своеобразие пословичной лексики, особенности использования глагольных времен в пословичном тексте и т.д.). В то же время мало внимания уделяется функциональным характеристикам этих единиц. Между тем именно функциональное предназначение пословиц и поговорок предопределяет их своеобразие и лежит в основе их лексико-синтаксических и смысловых различий. В языковой структуре каждая единица имеет такое построение, которое позволяет ей наилучшим образом исполнять ее функциональное предназначение.

Функциональной характеристике языковых единиц необходимо уделять должное внимание, поскольку общепризнанным является мнение, что “язык по своей природе есть прежде всего средство коммуникации, а не замкнутая в себе структура” [Oller 1971: 23]. Функция является важнейшей характеристикой не только пословицы, но и любой языковой единицы. Поэтому функциональную характеристику предлагается рассматривать в качестве одного из трех обязательных дифференциальных признаков всякой языковой единицы. Г.А.Золотова пишет по этому поводу: “Есть возможность и необходимость рассматривать функцию как имманентное свойство каждой языковой единицы, как идентифицирующий ее третий, наряду с формой и значением, дифференциальный признак” [Золотова 2002: 66]. В современном языкознании все более ощутимым становится переход на новую парадигму, называемую когнитивно-дискурсивной. Как отмечают исследователи, “согласно теоретическим представлениям в этой новой парадигме, по сути своей парадигме функциональной, при описании каждого языкового явления равно учитываются те две функции, которые они неизбежно выполняют: когнитивная (по их участию в процессе познания) и коммуникативная (по их участию в актах речевого общения)” [Кубрякова 2004: 11].

Хотя функциональный подход к языку теперь является наиболее распространенным и едва ли не общепринятым, термин “функция” понимается не одинаково даже представителями одного и того же лингвистического направления. Большинство исследователей, однако, в понимании функции исходят из положений Пражской лингвистической школы, толкуя функцию как целевую направленность, как целеустановку. Принято считать [см., например, Косериу 1963: 157], что целевой характер имеет как язык в целом, так и каждая из его подсистем. Такой подход представляется наиболее рациональным и плодотворным, поэтому “будем считать функцией то, для чего предназначен язык” [Богушевич 1985: 32].

Функциональное предназначение, а отсюда и своеобразие пословиц и поговорок проявляется как в когнитивном, так и в коммуникативном аспектах.

В коммуникативном плане своеобразие пословиц наиболее четко определяется их способностью выступать в аргументационной (аксиоматической) функции. Суть этой функции состоит в том, что пословицы используются в речи как эффективное средство аргументации для подтверждения высказанной мысли. И говорящий, и слушающий хорошо знают, что “в пословицах выражена народная мудрость. Их заключения и выводы имеют силу неписаного закона” [Кравцов, Лазутин 1983: 78]. В силу этого пословицу и можно использовать в качестве неотразимого аргумента как неоспоримое доказательство своей правоты. В пословицах сконцентрирован опыт многих поколений. В пословичных текстах выражена “мудрость, отстоявшаяся в веках” [Порудоминский 2001: 61]. И уже одно это дает основание утверждать, что “главное назначение пословиц – выражать мировоззрение народа, давать народную оценку объективных явлений действительности” [Лазутин 1971: 138]. Все это делает пословицы незаменимым аргументационным средством в речевом общении.

Предпочтение пословицы перед другими языковыми средствами для аргументации сказанного и оценки речевой ситуации оправдывается чисто прагматическими соображениями. Все знают, что “за каждой из пословиц стоит авторитет поколений, их создавших” [Жуков 2001: 6]. Поэтому оценка той или иной ситуации с позиций народной мудрости воспринимается как более убедительная, чем та же оценка, но основанная лишь на личном опыте говорящего. “Употребивший пословицу в своей речи как бы говорит: мною сказанное не только мое, но и народное, то, что признано за истину народом”. Пословицы – это кладезь народной мудрости, “судебник, никем не судимый”, как назвал их В.И.Даль. Поэтому пословичная оценка неоспорима. Как говорится, на пословицу ни суда, ни расправы; пословица несудима. И мы охотно доверяем пословичной мудрости и подчиняемся ее приговору из-за “извечного человеческого страха оказаться в социальном одиночестве” [Николаева 1995: 313].

Пословицы могут выполнять аргументационную функцию благодаря тому, что они всегда имеют структуру законченного предложения, содержащего глубокую нравоучительную мысль. Поговорки же представляют собой незавершенные структурно-семантические образования, которые не содержат суждения и заключения, и поэтому для аргументационной функции они совершенно не пригодны. Они красиво (образно и метко) называют объекты и явления окружающего мира, и как художественно образные средства они главным образом и используются в речи.

На функционально-семантические особенности поговорок указывал еще Е.А.Ляцкий более 150 лет назад. В своих замечаниях о пословицах и поговорках он указывает на то, с какой целью используются поговорки в речи: “Поговорка употребляется “к слову” и не столько подтверждает мысль, сколько красит, сдабривает речь, вносит в нее оживление и игривость” [Ляцкий 1897: 16]. Здесь подчеркивается функциональное различие между пословицами и поговорками. Пословица подтверждает мысль, поговорка красит и оживляет речь.

Еще более отчетливо на функциональную специфику поговорок указывал Н.А.Добролюбов, который занимался не только литературной критикой, но также собиранием и изучением пословично-поговорочного материала. Среди кратких фольклорных изречений Н.А.Добролюбов выделял “собственно пословицы” и поговорки. В пословицах выражается “правило народной мудрости в нескольких словах”, а поговорки – это “удачно схваченное изображение предмета, его характеристика, которая потом осталась за ним навсегда и прилагается к целому ряду однородных предметов” [Добролюбов 1934: 527]. В соответствии со своей формой и содержанием пословица используется в речи прежде всего как авторитетное народное мнение. Поговорки же украшают речь, и в этом состоит их основное функциональное предназначение. По этому основному признаку пословицы и отличаются от поговорок. Исходя из этого положения, поговорками, а не пословицами следует считать фольклорные выражения, не способные выступать в аргументационной функции (например: В огороде бузина, а в Киеве дядька // Я ему про Фому, а он мне про Емелю // Это еще цветочки, будут и ягодки // И хочется, и колется // Два сапога – пара // Бабушка надвое гадала и т.п.).

В когнитивном плане различия между пословицами и поговорками проявляются в том, как те и другие единицы выполняют свою кумулятивную функцию. Кумулятивная (накопительная) функция свойственна всему языку, поскольку “классификация объектов человеческого опыта рассматривается как одна из фундаментальных черт человеческого языка” [Языковая номинация 1977: 27-28]. Все языковые единицы выполняют кумулятивную функцию в соответствии со своей семантикой. Называя объекты и явления, мы не только выделяем их из общего фона окружающей действительности, но формируем и фиксируем в своем сознании определенные понятия, представления и концепты. С помощью языка человек познает окружающий мир. В процессе этого познания формируется система концептов и концептуальная модель мира, соотносимая с языковой моделью мира. В кумулятивной способности языковых единиц проявляется гносеологический аспект языковой номинации.

По сравнению со словами пословицы и поговорки обозначают более крупные отрезки действительности, поэтому их семантика богаче и шире. Кумулятивная способность пословиц в сравнении с другими единицами языка (в том числе и поговорками) выделяется особенно ярко и своеобразно вследствие того, что пословица – это целый художественный текст, содержащий глубокий смысл. Слова и словосочетания обозначают понятия. Пословицы же, имея структуру законченного предложения, выражают суждения и обозначают ситуации. Пословичная форма является наиболее подходящей для передачи социально значимых ценностных установок. Пословицами обозначаются особые ситуации, которые языковой коллектив выделяет как часто встречающиеся и особо значимые для жизни данного языкового сообщества. Их называют типовыми ситуациями. Эти ситуации получают пословичные обозначения и закрепляются языковым кодом, тем самым “любая пословица фиксирует коллективный опыт людей” [Верещагин, Костомаров 1976: 169].

Пословица, обозначая типовую ситуацию, вместе с тем предписывает и модель поведения, соответствующую ценностной системе данного народа и поэтому одобряемую обществом (Семь раз отмерь, один раз отрежь // Не в свои сани ни садись // Где кто родился, там и пригодился // Не в деньгах счастье // Гордым быть – глупым слыть). Предписывая модель поведения, указывая прямо или косвенно, как следует поступить в той или иной ситуации, пословица всегда поучает и наставляет. Еще Аристотель называл пословицы “нравоучительными выражениями”. Дидактичность, назидательность с позиций многовекового социального опыта является обязательным элементом пословичного смысла. Пословицы – это “закрепленные в коллективном сознании стратагемы” [Карасик 2002], т.е. рекомендации успешного поведения в той или иной типовой ситуации.

У каждого народа формируется своя система типовых ситуаций и их пословичных обозначений, так как исторический опыт и условия жизни, отраженные в пословицах, у каждого народа свои. “И, может быть, ни в одной из форм языкового творчества народа с такой силой и так многогранно не проявляется его ум, так кристаллически не отлагается его национальная история, общественный строй, быт, мировоззрение, как в пословицах” [Шолохов 1984: 3]. Можно сказать, что пословицы – это сгустки социально значимого смысла, получившего в языке соответствующее (пословичное) оформление.

Все вышесказанное о содержании пословиц совершенно не свойственно поговоркам, поэтому и кумулятивная функция поговорок проявляется по-иному. Поговорки, даже если они обозначают типовые ситуации, не предписывают моделей поведения, они лишены назидания и поучения. Как отмечает Л.А.Морозова, “в отличие от пословиц, поговорки лишены прямого дидактизма, философски обобщенного содержания. Поговорки ничего не требуют, ничего не объясняют, а только живописуют образ” [Морозова 1972: 64]. Это всего лишь “удачно схваченное изображение предмета”, его меткое образно-метафорическое обозначение (И швец, и жнец, и на дуде игрец // Буря в стакане вады // Из огня да в полымя // Без меня меня женили // По Сеньке шапка). Поэтому в большинстве справочных изданий поговорка справедливо определяется как “образное, иносказательное выражение, метко определяющее какое-либо жизненное явление” [Ахманова 1966: 328; Розенталь, Теленкова 1972: 263; и др.]. Поскольку главное предназначение поговорок состоит в украшении речи, то их кумулятивная функция выражается прежде всего в накоплении предпочитаемых народом художественных (в основном образно-метафорических) средств языковой номинации.

Таким образом, пословицы отличаются от поговорок не только структурно-семантическими, но и функциональными признаками, которые следует рассматривать как “третий дифференциальный признак” этих единиц. Причем функциональные различия являются основными, определяющими, поскольку именно функциональное предназначение пословиц и поговорок предопределяет их своеобразную структуру и смысловое наполнение.