«Наука и вненаучное знание» в курсе философии науки
| Вид материала | Документы |
СодержаниеВ.П. Визгин. Последний Звенигород: рациональность под прицелом Междисциплинарные исследования |
- Вненаучное знание и современный кризис научного мировоззрения, 416.02kb.
- Тематика лекций для аспирантов, по специальности Химия Введение (4 ч.), 99.04kb.
- Знание вообще возникает и называется философией, в недифференциированом виде. До разделения, 34.82kb.
- Доклад на тему: «Взаимодействие философии и частных наук (метафизическая, натурфилософская, 152.34kb.
- Концепция исследовательских программ И. Лакатоса. Концепция личностного знания М. Полани., 83.28kb.
- Тематика лекций раздел философия и наука в системе культуры 14 ч. Лекция, 1264.31kb.
- 1. Связь истории и философии науки. Классификация наук. Естественные, социальные, гуманитарные, 4038.63kb.
- 1. Предмет философии науки. Наука и современный мир, 2823.97kb.
- Примерные вопросы к кандидатскому экзамену по Истории и философии науки, 33.95kb.
- Темы рефератов для сдачи экзаменов кандидатского минимума по «Истории и философии науки», 118.23kb.
Панорама
В.П. Визгин. Последний Звенигород: рациональность под прицелом
Исследования проблемы рациональности трудно охватить в нескольких словах. Оглядываясь на недавнее прошлое, вспоминая дискуссии по этой проблеме, которые велись у нас в конце 80-х – начале 90-х годов прошлого века, понимаешь их актуальность. Да, сегодня некоторые аспекты этой проблемы выходят на новый уровень их разработки, появляются новые акценты ее анализа. Но такие проблемы, как рациональность и культура, рациональность и традиция, рациональность и ее границы, рациональность в объемлющем ее контексте знания, рациональность и проблема культурных универсалий, рациональность и история, рациональность и язык, остаются тематическими аттракторами поиска, которыми они стали не сегодня. Память – начало динамическое и от нее исходят импульсы, творчески устремленные в будущее. Поэтому, я думаю, будет полезно оживить в памяти одну, вполне конкретную дискуссию по этой проблеме…
С 14 по 16 марта 1990 г. в Звенигородском пансионате Российской академии наук проходила конференция «Исторические типы рациональности», организованная двумя секторами Института философии. В то время планировался коллективный труд по этой проблеме, который позднее и вышел двумя изданиями1. Традиция совместного обсуждения «стержневых» проблем истории и философии науки давно уже объединяла усилия философов и историков науки. Увы, традиция эта оборвалась. Произошло разукрупнение научного сообщества. Думаю, что когда-нибудь история этих конференций будет написана. Мне довелось быть своего рода Пименом последней звенигородской встречи. Я записывал выступления на магнитофонную ленту, а также вел «бортовой журнал» конференции.
Два слова об общей картине всего события. Когда в далеком небе прожектора ПВО ловят вражеский самолет, то происходит как бы виттова пляска лучей, пытающихся поймать его в скрещенье своих оптических стрел. В наше общее небо и в небо мысли каждого из нас залетел НЛО под условным названием «рациональность», и мы изо всех сил стараемся его запеленговать, спроецировав на экран сознания, что сможет нас, кажется, наконец успокоить: ворвавшийся НЛО, естественно, лишил нас, если не сна и аппетита, то, по крайней мере, ментального уюта. Вот этот эпизод «оптической» охоты на рациональность, эпизод поневоле неполно представленный, и предлагается вниманию читателей журнала…
Междисциплинарные исследования
И.П. Меркулов. Сознание как когнитивная способность*
Сознание является высшей когнитивной способностью, оно играет огромную роль в управлении многими когнитивными функциями – распознаванием образов, невербальных символов и звуковых паттернов, слов; знаково-символическим (логико-вербальным) мышлением; вниманием; работой кратковременной и долговременной памяти, а также поведением людей. Поэтому анализ сознания имеет первостепенное значение для эпистемологии2. Мы будем исходить из предпосылки, что человеческое сознание имеет информационную природу, что оно представляет собой своего рода естественное логическое устройство (комплекс когнитивных программ и метапрограмм), управляющее только информационными процессами нашей когнитивной системы. Сознание не может быть редуцировано к протекающим в нейронных сетях мозга материальным процессам более низкого уровня – физико-химическим, нейробиологическим, нейрофизиологическим и т.д., хотя и базируется на них. Это означает, что мы с нашей когнитивной системой и нашими высшими когнитивными способностями принадлежим к природному миру, что мы включены в его структуры, и что для рассмотрения процесса познания мы должны аналитически жестко разграничить внешний мир и наше сознательное «Я»3.
Сознание – это высшая когнитивная способность живых существ, проявляющаяся прежде всего в самосознании (т.е. в осознании собственного "Я" и своего отличия от других представителей вида, в "узнавании" себя, распознавании образа "Я", в наличии «Я-образов» и т.д.), которая вместе с тем выступает и как сопряженная с самосознанием когнитивная структура более высокого уровня, ответственная за центральное управление человеческим знаково-символическим (логико-вербальным) мышлением от лица «Я-образов» и «Я-понятий» и интегрированными с этим мышлением когнитивными функциями (памятью, вниманием, распознаванием образов и т.д.). Сознание также управляет и действиями людей главным образом на уровне их планов, целей и намерений…
Case-studies
Н.Ф. Овчинников. Вернер Гейзенберг – философия науки и судьба ученого. Часть II1.
6. Тяжкий выбор – эмиграция или родина
Соотношения неопределенностей как выдающееся достижение атомной физики были результатом долгих дискуссий Гейзенберга и Бора зимой 1927 г. Но приближались тридцатые годы. В Германии, по выражению Гейзенберга, «нарастала политическая смута». Приход нацистов к власти вынуждал многих эмигрировать.
Близкое общение Гейзенберга с Бором позволяет думать о немецком физике как о человеке, который высоко ценил личные привязанности и для которого невыносима была сама возможность разрыва творческих связей.
Виктор Вайскопф, его молодой друг, в предисловии к книге Елизабет Гейзенберг – жены выдающегося физика – так пишет о близком ему ученом: «Он был приятным человеком, с которым было легко дружить. Каждый, кто знал его, восхищался им – он проявлял широкий интерес к культурной жизни, был замечательным пианистом, с энтузиазмом занимался горным спортом и лыжными прогулками. Можно предположить, что он прожил бы счастливую и плодотворную жизнь как ведущий ученый, окруженный учениками, жизнь, посвященную исключительно глубокому пониманию физики и восприятию искусства, музыки, литературы и красоты природы. Но жизнь его пошла особенным путем. Он и его современники жили во времена политических потрясений. Европа, и в особенности его родная страна, переживала один из самых худших периодов мировой истории. Нацистский режим развязал наиболее разрушительные стороны человеческой природы, несовместимые и прямо противоположные хранимым ценностям того круга людей, к которому принадлежал Гейзенберг»2.
Потрясение, которое переживала Европа, вызвало непередаваемый страх и разрушение всех устоев жизни. Миллионы людей погибли, а оставшиеся в живых испытывали гнет и унижение. Гейзенберг и его семья не испытали тех ужасов, которые пережили многие другие люди. В сравнении с судьбой жертв нацизма, бремя переживаний семьи Гейзенберга было значительно легче. Вся эта нетерпимая ситуация складывалась еще до наступления мировой войны. В преддверии надвигающихся событий Гейзенберг был поставлен перед нелегким выбором…