5/2004 = Дорогие читатели!
| Вид материала | Документы |
- 3/2004 = Дорогие читатели!, 2152.28kb.
- Сценарий праздника "Посвящение в читатели" (2-й класс), 46.76kb.
- 4/2004 = Дорогие читатели!, 2380.54kb.
- 6/2004 = Дорогие читатели!, 1264.03kb.
- 2/2004 = Дорогие читатели!, 3176.46kb.
- Дорогие читатели!, 1261.22kb.
- Дорогие читатели! Вы держите в руках праздничный номер литературно-художественного, 221.38kb.
- Содержание: Обзоры и рецензии стр. 3-12, 276.96kb.
- Дорогие читатели!, 1764.59kb.
- Самый первый литературный праздник «Прощание с Букварём» или «Посвящение в читатели», 95.4kb.
4 По вопросу о борьбе за избирательные права и политической истории чернокожих вообще см.: Берг. Билет за мир. NAACP (National Association for the Advancement of Colored People - Национальная Ассоциация содействия цветным) и избирательное право афроамериканцев. Франкфурт-на-Майне, 2000.
5 Д.A.Боситис. Избранные официальные лица – афроамериканцы. Статистический отчет-2001
6 Все последующие статистические данные об особенностях избирательной кампании среди афроамериканцев заимствованы из исследования Д.Боситиса «The Black Vote in 2000»: A Preliminary Analysis), а также его работы «Blacks and the 2004 National Democratic Convention». См.:
7 Керри – цит. по: Los Angeles Times от 10.9.2004, A 16; Буш – цит.: Washington Post îò 4.9.2004, A 31.
8 См: Дэвид Боситис. „Blacks and the 2004 National Democratic Convention”. Ср. прим. 6.
9 Пресс-бюллетень NAACP от 27.8.2004: президент NAACP Джулиан Бонд в целях защиты выборов призывает отстаивать акт прав голосования. <.org/news/releases/votingrights082704.shtml>.Документация NAACP: The Long Shadow of Jim Crow: Voter Intimidation and Suppression in America Today, <.org/news/releases/jimcrow.pdf>
10 Все статистические данные о Hispanics, если не оговорено иначе, взяты из следующих публикаций Нового центра испаноязычных и Фонда императорской семьи: Национальное обозрение латинос 2002: Электорат латинос (2002). Национальное Обозрение латинос 2004: Политическое и гражданское участие:
11 Расширение демократической и республиканской партий США в направлении голосов испаноязычных. См.:
12 Рекордное количество испаноязычных, избранных в палату представителей США (12.11.2002),
13 См.: данные Нового центра испаноязычных - исследование отношения латинос к войне в Ираке (апрель 2003);
14 Цитата Керри – см. прим. 7.
15 Ryan Lizza, The Natural. Why is Barack Obama generating more excitement among Democrats than John Kerry, in: Atlantic Monthly, Sept. 2004, S. 30–33.
Проф. Стэнли Хоффманн,
Гарвардский университет,
Кембридж
Опасности империи
Осенью 2004 можно подвести только предварительные итоги иракской авантюры США. Недавние волнения в Ираке в условиях господства оккупационных сил, продолжение насилия и неопределенности, возмущение, вызванное ставшими достоянием общественности порядками в тюрьме Абу-Грейб, - все это породило в Вашингтоне острую дискуссию о том, что в конце концов необходимо сделать, чтобы положить конец этой катастрофе. Хотя Совет Безопасности ООН 1 июля 2004 года в одной из своих резолюций одобрил передачу власти иракскому переходному правительству, но все еще никто не знает, чем закончится драма.
Однако уже можно сделать три вывода из этой авантюры, на протяжении трех лет омрачающей международную политику. Первый касается Ирака, второй - кризиса мирового порядка, третий - американского общества. Ирак стал ловушкой для американцев и подарком свыше для террористов. Мировой порядок серьезно пострадал из-за парадоксальным образом конвергентных ударов американцев и террористов. Соединенные Штаты переживают фазу авторитарной и реакционной регрессии, что чрезвычайно опасно.
Что касается войны в Ираке, то известно, что эта война была свободным выбором США. Решение об этом было принято союзом неконсерваторов и других ведущих политиков, которые жаждали мести. Они использовали теракты 11 сентября, страхи нации, которая была шокирована своей новой уязвимостью, рост уязвленного патриотизма и коллективную волю доказать врагу и всему миру неограниченные способности американцев в том, что касается ответной реакции.
Два следствия из этого: сначала единогласие в отношении войны в Афганистане, затем относительная беспечность, с которой американцы последовали за теми, кто настаивал на необходимости свержения Саддама Хусейна. Эти люди в качестве обоснования приводили угрозу безопасности для соседей Ирака и Соединенных Штатов в силу обладания Ираком оружием массового уничтожения, а также якобы наличие тесных контактов между государством, обладающим оружием террора, и террористической организацией «Аль-Каида». Тем самым были бы сведены счеты с тираном, которого не свергли в конце первой войны США в Персидском заливе. Быстротечность войны в марте-апреле 2003 года обнаружила экстремальную военную слабость иракского режима и тем самым заставила сомневаться во всем том, что говорилось для раздувания угрозы, якобы от этого режима исходящей. ОМУ не было ни применено, ни найдено.
Пиррова победа
Победа привела к оккупации арабской страны, раздробленной и националистически настроенной, причем оккупировала ее сверхдержава, непобедимая в военном отношении, обладающая таким техническим преимуществом, которого мир еще не видывал. Однако надежды сверхдержавы - практически все без исключения - не сбылись, а ее представления о послевоенном периоде и необходимости его подготовки по существу своему были неверными. Это явилось результатом многих факторов.
Американское правительство было убеждено, что иракцы с благодарностью и чувством облегчения будут приветствовать коалицию оккупационных войск, что те элементы вооруженных сил саддамской армии, которые не принадлежали к партии БААС, равно как и сторонники БААС, близкие иракцам, вынужденным находиться в изгнании, или служащие им, перейдут на сторону американцев. А те, в свою очередь, обеспечат безопасность и тем самым сделают возможным быстрое возрождение демократических институтов в стране, никогда не имевшей таковых. Существовала в высшей степени сомнительная гипотеза, что эти демократические институты - в стране с ярко выраженным национализмом - поставят себя на службу великой идее неоконсерваторов: использовать Ирак в качестве рычага для переустройства арабского мира и замены враждебных режимов и сомнительных союзников правительствами, которые были бы более демократичными, более умеренными и более готовыми пойти на уступки Израилю.
Наряду с этим существовала фундаментальная установка американских вооруженных сил, ориентированных на быстрое завоевание Ирака: они очень пеклись о том, чтобы минимизировать собственные потери. Будучи великолепным образом подготовленными и оснащенными для сражений, американские войска не готовы для проведения полицейских акций, более того, они не проявляют ни особого таланта, ни особой склонности к этому ( в отличие от многих других армий, которые привлекались ООН для миротворческих миссий в очагах этических конфликтов). К тому же эта волонтерская армия совершенно сознательно формировалась министром обороны Дональдом Рамсфельдом как небольшой по численности контингент и поддерживалась на этом уровне, несмотря на открытые или завуалированные возражения военного руководства. Наконец, во внешней политике Дж.Буша-младшего существовало глубокое противоречие между имперским видением американской роли в глобальной войне против терроризма, где устрашение заменялось превентивной войной, и глубоким недоверием к национальному госстроительству, которое американским руководством рассматривалось как не имеющая для него ценности цель и как ловушка. Это совершенно отчетливо проявилось и в Афганистане, и в Либерии.
После 16-месячной оккупации заметен прогресс в плане подготовки Ирака к передаче власти в руки самих иракцев, однако этого все еще недостаточно: образованный США временный правящий совет, где господствовали бывшие эмигранты, был смещен, но временное правительство, состав которого должна была определить ООН, все еще в общем и целом назначается Соединенными Штатами и потому страдает дефицитом доверия и авторитета. При этом небезопасная ситуация в иракских городах, все еще сохраняющаяся нехватка воды и электричества, тенденция американских подразделений забаррикадироваться в своих убежищах, похожих на бункеры, и покидать их только для проведения зачастую по-настоящему брутальных операций, свело на нет предполагаемые симпатии иракского населения. Совершенно очевидно: незнание Америкой арабского мира, его прошлого, его сложности, его унижений и ошибок правителей или военных вождей, говорящих по-арабски, сослужили ей недобрую службу. Из этого возник целый ряд хорошо известных проблем.
Прошлое возвращается?
Первое - это возвращение «вьетнамского синдрома»: снова налицо неясность целей, непонимание установок местного населения в отношении «освободителей», противостояние между террористами, имеющими темное происхождение и опыт, с одной стороны, и тяжело вооруженными обычными армейскими силами - с другой. Как и во Вьетнаме, в настоящее время альтернатива заключается в «бесславном2 выводе войск, что остается неприемлемым для сторонников твердой линии в правительстве Буша, и наращивании присутствия вооруженных сил других государств. Однако крайне маловероятно, что на этой стадии кто-либо присоединится к коалиции, а усиление американского контингента было бы в высшей степени непопулярно.
Еще одна знакомая проблема - раскол между сторонниками твердой линии, с одной стороны, которые все еще имеют огромную власть и чей самый красноречивый представитель - Рамсфельд - в большей степени, чем кто-либо другой, настроен против такого рода усиления, и теми из министерства иностранных дел (позиции которого, пожалуй, послабее), кто охотно принял бы больший объем помощи от Организации Объединенных Наций, не предоставляя ей однако большего влияния.
Но прежде всего: хотя доказательства сотрудничества между Саддамом Хусейном и «Аль-Каидой» все еще чрезвычайно слабы, тем не менее американская оккупация, оказавшаяся фатальной для самого Саддама, стала великолепной возможностью для бывших его сторонников, для новых усамов бен ладенов и для некоторых других террористических групп арабского и мусульманского мира, которые наводнили Ирак, поскольку протяженные границы этого государства оказались для них легко проницаемыми. Эти террористы совершали нападения и акты саботажа и продолжают это делать, к тому же они открыли «второй фронт» - для фанатов-самоубийц. Многие иракцы, которые рады свержению тирана, констатируют, что он тем не менее обеспечивал порядок, и охотно взяли бы на себя контроль над своими собственными проблемами.
Второй вывод касается порядка или, скорее, беспорядка в сегодняшнем мире. Во времена «холодной войны» обе стороны как в одностороннем плане, так и посредством совместных соглашений из страха перед ядерным уничтожением обеспечивали существование определенного порядка и сохранение глобального мира. По окончании «холодной войны» осталась только одна, хотя совершенно очевидно и несовершенная, но реалистичная формула мирового миропорядка. Это порядок, где легитимность и соблюдение норм должны былы обеспечиваться ООН, т.е. сообществом государств с их лидером - Соединенными Штатами на службе норм и принципов, в создание которых США внесли большой вклад.
Это предполагает интернационалистскую Америку, чьи умения проявляются не только в применении военной мощи, но и «мягкой силы», способности быть притягательной и убедительной. Применяя военную силу, такая Америка должна была бы соблюдать нормы и использовать институты, в создание которых в 1945 году она внесла столь большой вклад, для противодействия агрессии, восстановления мира в распадающихся государствах и для выработки совместной политики нераспространения. Все это, конечно, предполагало усиление средств, которые имели в распоряжении эти институты, особенно ООН.
Разрушение порядка
Эта идеальная картина была разрушена двумя непредвиденными факторами. Первый - это глобализация терроризма, появление негосударственного мирового сообщества, состоящего из фанатиков, нигилистов, людей, способных на любые отчаянные поступки, из униженных всех стран. Это сообщество заявило о себе задолго до 11 сентября, но события того дня продемонстрировали масштабы явления, показав, что феномен имеет комплексные причины, а формы его проявления распространены по всему миру.
Все члены ООН едины в постановке целей, но среди них по-прежнему нет единства в том, что касается их реакций и установок. Было бы необходимо усилить и скоординировать полицейские контрольные меры и прибегнуть к международной уголовной юстиции, чтобы отношение к террористам было однозначным - как к париям (как это было раньше с пиратами или виновными в преступлениях против человечества). Однако вместо этого путь, которому положили начало Соединенные Штаты, - это путь объявления войны терроризму, изобретения понятия «нелегальных комбатантов» и к тому же приравнивания государств, подозреваемых в предоставлении убежища террористам, к самим террористам. Все это сыграет последним только на руку.
Второй фактор - это то, что Вашингтон действительно отказался от роли, которую он как по своей свободной воле, так и по необходимости столь успешно играл с 1945 года в борьбе против Советского Союза. Роль состояла в сотрудничестве и многосторонних действиях. Искушение односторонностью, рассматриваемой как воплощение исключительности американского характера, существовало всегда. Однако правительство Буша-младшего придало военной силе непропорционально большое значение, хотя в борьбе против терроризма она является лишь одним из многих инструментов, и ее действенность в значительной степени зависит от авторитета США, важной составной частью которого, в свою очередь, является легитимность.
Американское правительство предпочло обращаться с союзниками как с толпой подданных, оно раскололо или сделало маргинальными те институты, которые оказались недостаточно послушными, прибегло к образованию «коалиции желающих», оставило за ООН выполнение второстепенных задач, принизив ее значение, когда стало ясно, что Соединенные Штаты утратили господствующие позиции в ее политических органах, и присвоило себе самому право сильнейшей нации выбирать среди международных норм и правил те, которые приемлемы для этой нации. Дело выглядит так, как будто террористы и государство, объявившее им тотальную войну, сотрудничали друг с другом, чтобы сыграть роль могильщика очень хрупкого международного порядка, созданного Джорджем Бушем- старшим.
Многосторонность
В долгосрочной перспективе американцы вернутся к политике сотрудничества, которая была столь успешна после 1945 года, и признают: как минимум по двум причинам имперская Америка не только нежелательна, но и невозможна.
Первая причина связана с сущностью проблем, среди них - борьба против терроризма, распространения ядерного оружия и бедности значительной части так называемого третьего мира. Эти проблемы требуют многосторонних действий. Усиления ООН требуют, в частности, такие явления, как распад государств и вызванные этим внутренние и внешний конфликты. Все утверждения, которые исходят из того, что Америка после 1945 или 1989 года является империей, делают обобщающие выводы из элементов военного присутствия и господствующего положения в большей части мира и из глобального объема и величины американской экономики, что не подвергается сомнению.
Однако то, что необходимо американской гегемониальной мощи для того, чтобы действительно быть имперской, - воля к образованию империи, и прежде всего конечное господство над остальными (посредством прямого или косвенного, но эффективного господства) - не согласуется с настроением американской общественности и с современной международной системой, как это продемонстрировал распад советской империи и досрочная кончина колониальных империй.
Вторая причина состоит в неспособности американцев играть имперскую роль; эта задача, коротая требует терпения, знаний и готовности мобилизовать для этого огромные средства, - готовность, которую не встретишь у нации, глубинными характеристиками которой все еще являются ее антиколониальное происхождение и концентрация на внутриполитических проблемах. Однако в краткосрочной перспективе политика правительства Буша была сплошной катастрофой, поскольку она лишила американскую мощь легитимности, и никто не знает, сколько времени займет возращение к умной политике и уважению мнения других стран. А что касается этих стран, то у них, даже если они действительно хотят, чтобы мир стал мультиполярным, мало надежды на то, что такое произойдет в ближайшем будущем.
Но это не должно помешать им вести себя как независимые страны, чья политика не обязательно систематически ориентирована на соответствующую политику США, они должны быть способны брать на себя инициативу и после бурных дискуссий приходить к согласию, чтобы действовать эффективнее. Что же касается европейцев, то они должны быть готовы и способны превратить свой союз в объединение, действительно обладающее политическими и дипломатическими средствами. Это единственный способ повлиять на американскую политику и ускорить ее наиболее вероятное развитие.
Морализаторство и дубина
Настоящее значение иракского конфликта заключается в следующем положении дел: биполярный мир после 1945 года состоял в конфронтации как силы, так и легитимности. Начиная с 1990 года мир стал однополярным, но «супердержава» ограничена взаимозависимостями, силой сопротивления, которой обладают даже слабые суверенные государства, и распространением терроризма.
На сегодняшний день фундаментальное решение ясно. Либо Соединенные Штаты признают, как это было в 90-е годы, что однополярность должна быть оформлена в рамках двусторонних соглашений, пуcть даже несовершенных институтов и универсальных норм (чтобы эти институты были бы в состоянии вести совместные «бои» и ослабить сопротивление американскому господству), либо США примут форму империи, основанной на военной силе и пытающейся обрести легитимность с помощью малоубедительных словоизвержений о глобальном освобождении. Эти словоизлияния и применение силы, т.е. морализаторство и дубина, не очень-то сочетаются друг с другом. Иракская кампания продемонстрировала трудности имперской политики (1).
В настоящее время противоречия по поводу американской внешней политики внутри группы, которую можно было бы назвать истеблишментом, привели ко все более напряженному диалогу о двух «рецептах». Один из них действительно имперский, олицетворением которого являются неоконсерваторы и который поддерживается большим почитателем британского империализма Найлом Фергюсоном, критикующим американцев преимущественно за то, что они до сих пор не увидели той взятой ими на себя вместе с мантией имперского господства ответственности, которую вынуждены были снять с себя британцы.
По другую сторону мы видим членов демократической партии или политиков, служивших в правительствах демократов, которые во все большей степени удручены последствиями имперской политики для репутации Соединенных Штатов в мире и даже для влияния Америки перед лицом необходимости сотрудничества с другими государствами и обеспечения поддержки практически в каждой области внешней политики и перед тем фактом, что США обладают подавляющим преимуществом только в военной сфере. Как подчеркивал Жозеф Нэй, о всех других сферах власти однополярности не существует.
Проблема, следуя этой точке зрения, состоит в том, что многие из тех, кто ее придерживаются, все еще обладают буйной фантазией и имеют завышенное представление об американской мощи. Возьмем, к примеру, новую книгу Збигнева Бжезинского «Choice». За что он выступает - это за расширенные консультации с нашими союзниками, готовность учитывать их мнение, и за то, чтобы во всем объеме использовать институты совместного представительства США и их союзников. Но в конце концов, если и тогда не удастся добиться согласия, Соединенным Штатам необходимо - учитывая их уникальную роль в мире - определить политику, а для союзников и друзей - следовать этой политике. Хотя это, конечно, больше, чем вежливая форма «бушизма», но эти представления все еще далеки от реальности.
Сегодня мы имеем дело с очень сложным миром, в котором малые силы обладают многообразными возможностями противодействия желаниям и планам США, даже если те - как, например, при содействии развитию демократии на Ближнем и Среднем Востоке - продиктованы исключительно благими намерениями и ставят благие цели. Что необходимо, так это не только своего рода предоставление отсрочки в виде переговоров, прежде чем Соединенные Штаты, которые, как сказала бывший министр иностранных дел в правительстве демократов Мадлен Олбрайт, «видят дальше и являются нацией, без которой невозможно обойтись», скажут последнее и обязательное для всех слово.
Руководство или диктат
Руководство, антипод диктата, характерной черты дипломатии Буша, может включать в себя многообразие подходов и способов поведения. Наряду с тем руководством, который так открыто прописан Бжезинским, существует и другой вид руководства, состоящий в стремлении к достижению настоящего консенсуса со своими союзниками и другими странами в зависимости от конкретной ситуации, и на этой основе - использование на деле многообразных форм американской мощи и влияния, чтобы тем самым реализовать достигнутый консенсус. Действительно, Соединенные Штаты располагают многими рычагами для руководства, однако руководство в демократических странах состоит не только в том, что государство сначала проводит консультации, а потом все-таки делает то, что хочет. Должно присутствовать то, что Джон Рэвлс в своем анализе либерализма называет «решающим, главным консенсусом», который государство должно продумать и потом применять в своих действиях. Однако осознание этого (надо признаться, тонкого) различия между двумя определениями руководства - в конечном счете, руководства как приказной силы и руководства как настоящего партнерства - не слишком распространено.
Борьба против бедности
Только если Соединенные Штаты сделают какие-то шаги в направлении этого третьего подхода, появится шанс выполнить гигантскую задачу, которой в последние годы уделялось слишком мало внимания, - способствовать развитию наиболее бедных государств и помочь бедным во многих странах, в которых на сегодняшний день уже есть обеспеченная элита, господствующая над большими зонами нищеты.
До тех пор, пока этой задаче уделяется мало внимания, корни унижения и внутренних беспорядков, сопровождаемые зачастую интервенциями извне, останутся очень глубокими. Хотя у терроризма много других причин, прежде всего политических и религиозных, однако массовая нищета, без сомнения, способствует его росту. Столь же необходимы широкие усилия по созданию серьезных и справедливых государственных институтов в странах, находящихся в состоянии развала или упадка. Такого рода задачи, конечно, выходят за рамки возможностей отдельного государства, однако они требуют, среди прочего, мужественного и драматичного отказа от астрономических военных расходов, которые отвечают больше нуждам военной промышленности в ее напрасном поиске абсолютной безопасности и восхищения перед новым оружием, полезность которого сомнительна. Вместо этого они требуют заниматься той угрозой, с которой мы столкнемся в ближайшие годы.
Такого рода поворот не будет приветствоваться ни одним политиком в Соединенных Штатах, но настоящего ответа на вопрос, что вообще дает военный бюджет в 450 миллиардов долларов, так и не было получено. Если добавить к этому еще проблемы окружающей среды и необходимость принятия США на себя обязательств по более экономному потреблению нефти, то видно, что новая внешняя политика должна бы гораздо больше учитывать подобного рода требования.
Альтернатива этому - мир, состоящий из большого количества слабых или псевдогосударств (что является наиболее питательной почвой для терроризма), сети глобальных институтов, чье влияние и сфера действия ограничены, и высокомерной, но не справляющейся с вызовами супердержавой, чьи амбиции и ответственность выходят далеко за рамки ее способностей и чье представление о себе гораздо более лестное, чем ее образ за рубежом.
«Бушизм»
Существует еще третья проблема, которую нельзя осветить здесь в подобающем объеме: Соединенные Штаты от несовершенной либеральной демократии скатились к своего рода популистскому авторитарному господству. История Европы знает тому немало примеров: каждый из них имеет свои специфические черты, но все они появлялись в тот момент, когда господствовали страдания и смятение.
Сегодняшний вариант США можно объяснить как вид республиканства, являющегося не консервативным (среди самых красноречивых критиков «бушизма» много консерваторов), а радикальным, утопически-имперским в своем внешнем проявлении и реакционным и антилиберальным во внутренней политике: выборы 2000 года и последовавшая затем деморализация демократов в значительной степени несут за это ответственность.
Прежде всего Буш использовал трагедию 1 сентября, виртуозно сыграв на страхах общественности и одновременно нарисовав лестную картину Америки, которая занимает лидерские позиции и экспортирует универсальные и демократические ценности. Одновременно он использовал также старое латентное манихейство, согласно которому Соединенные Штаты, служа Добру, возглавляют борьбу против Зла.
Кроме того, следует учесть снижение уровня гражданского сознания: смесь из равнодушия к политике, из успеха кампаний против государственного порядка вообще, из изображения снижения налогов как священного права - все это привело к отчуждению молодых людей от государства, к ухудшению работы государственных органов, к всеобщему цинизму в отношении политической жизни и бизнеса, к тому факту, что многие граждане, как правило, самые бедные, не принимают участия в выборах и голосованиях, и наконец, к господству групп интересов в конгрессе, которые блокируют любую глубокую реформу системы финансирования выборов.
Мы становимся также свидетелями углубления пропасти между богатыми и бедными, хорошо образованными и едва умеющими читать, что парадоксальным образом приводит к пополнению армии, существующей на базе принципа волонтерства, большим количеством бедных и практически необразованных людей. Таким образом удается отвлечь их от искушений классовой борьбы или ведения этнических войн (поскольку многие из них негры или латиноамериканцы), но это часто приводит к абсолютно некритичному суперпатриотизму.
В таких условиях маленькая, оснащенная значительными финансовыми средствами группа неоконсерваторов, поддерживаемая самыми популярными СМИ, значительными силами занимающих крайне правые позиции христиан, которые защищают традиционные ценности, критикуют современные нравы и пламенно восторгаются правым крылом в Израиле, может приобрести диспропорционально большое значение, поскольку они как минимум предложат «видение проблем». Более того, налицо факт, имеющий исторические прецеденты (стоит вспомнить только маккартизм): страна, чья безопасность, предположительно, находится под угрозой, без особых размышлений может принять ограничение общественных свобод и индивидуальных прав, особенно, если конгресс не отстоял своих полномочий перед исполнительной властью. Кроме того, СМИ раздувают шовинизм, сеют недоверие по отношению к арабам и исламу, поддерживают презрительное отношение к мнениям, не совпадающим с точкой зрения большинства, тем самым исчезает граница между политикой и шоу-обществом (как это можно было наблюдать, например, в Калифорнии). Много ли американцев были возмущены судьбой пленных на острове Гуантанамо?
Но и это не вечно, как показало недавнее решение Верховной Счетной палаты. Есть достаточное количество оппозиционеров и реалистически мыслящих людей, критикующих это чрезвычайно реакционное движение. Возникает вопрос, когда тенденция поменяет свой знак на противоположный. А между тем Америка, козырем которой всегда был приток молодых иностранцев в колледжи и университеты, все более усложняет их доступ к образованию. Кажется, смесь индивидуализма и конформизма, на которую указывал еще Алексис Токвиль, все еще имеет блестящие перспективы.
Но придет тот день, когда американцы поймут, что ценности, которыми они так гордятся, несовместимы с имперской практикой, выхолащивающей авторитет США за рубежом, а внутри страны подрывающей основы его институтов; что готовность прибегнуть к односторонности и превентивной войне может легко послужить примером для других стран (например, для России) и внести свой вклад в превращение Земного шара в джунгли. Для боязливого и уязвленного национализма имперский соблазн велик, но он не неизбежен и не бесповоротен.
Примечания
1 Ср.: Tzvetan Todorov, Die verhinderte Weltmacht. Reflexionen eines Europäers, München 2003 [Цветан Тодоров. Несостоявшаяся мировая держава. Рефлексия европейца. Мюнхен 2003].
Проф. Роберт Либер,
Джорджтаунский университет,
Вашингтон
Американская эра
«Большая стратегия» США после 11 сентября
Многие зарубежные наблюдатели, сосредотачиваясь на президенте Джордже Буше и высших представителях его республиканского правительства, склоняются к тому, чтобы персонифицировать внешнюю политику Соединенных Штатов. Делая это, они упускают из виду реалии ситуации, сложившейся после 11 сентября, которые оказывают существенное влияние на американскую политику. Вероятно, комментаторы будут продолжать в том же духе, вне зависимости от того, будет ли переизбран Буш или его сменит на президентском посту Джон Керри и демократы. Вне зависимости от того, что именно думать об Ираке, трансатлантических отношениях или роли ООН, понять американскую политику невозможно, не учитывая трех фундаментальных фактов.
Первый в их ряду - значение 11 сентября 2001 года. Теракт не только был беспримерен по своему масштабу и действию, но и поставил Америку - а как продолжение, и Европу - лицом к лицу с серьезной опасностью, которая пришла надолго. Самоубийства 19 угонщиков самолетов олицетворяют то, что называется «апокалиптическим нигилизмом» (1). Угроза - это не есть нечто, что можно просто убрать или по большей части обойти, если докопаться до ее причин. Комбинация воинствующего, агрессивного исламистского террора с оружием массового уничтожения представляет собой угрозу совершенно нового масштаба. К этому следует добавить, что при таком виде угрозы теряет свой смысл основная посылка стратегии устрашения, а именно: что противник действует рационально и хочет обеспечить свое собственное выживание.
Второе: сколь ни желай применения более эффективных механизмов «глобального правления» для решения общих проблем, ООН и другие международные институты в реальности часто оказываются недееспособными решить насущнейшие проблемы или не располагают адекватными для этого средствами. Структура принятия решений в ООН, состав Совета Безопасности, неудачи в Боснии (1991-1995) и Руанде (1994), коррупция при осуществлении программы в отношении Ирака «Нефть в обмен на продовольствие» и слабая реакция на этнические чистки, насилие и убийства в Судане показывают эту недостаточность. Даже Европейский Союз, не говоря уже о более слабых региональных организациях - таких как Лига арабских государств, Африканский союз или Организация американских государств, не обладают сколь-либо заметным потенциалом, чтобы справиться со смертельными опасностями. ООН должна действительно играть важную роль, не в последнюю очередь при распределении нагрузки и при придании легитимности коллективным акциям; тем не менее слабость этой международной организации остается ее фундаментальным ограничителем.
Поэтому не удивляет, что и Джон Керри, и Джордж Буш четко дали понять: в случае угрозы безопасности США они не будут ждать международного разрешения для своих действий. Керри заявил на съезде Демократической партии: «Я никогда не признаю за какой-либо другой нацией или организацией право вето на нашу национальную безопасность». Эта позиция противоречит тому, на чем упорно настаивают некоторые ведущие зарубежные политики, а именно: что применение силы никогда не является легитимным, за исключением того, которое санкционировано ООН. Тем самым имеется в виду Совет Безопасности ООН, члены которого (Франция, Россия, Китай или Великобритания) получили бы право наложить вето на действия американцев. Ирония состоит в том, что это требование полностью игнорирует статью 51 Устава ООН, которая однозначно разрешает индивидуальную или коллективную самооборону.
Третье: в международной системе, где нет настоящего центрального авторитета, где Соединенные Штаты являются доминирующей державой, остальные государства будут и впредь надеяться на руководство со стороны Вашингтона. Но если Америка не берет на себя руководство или, по меньшей мере, активно вмешивается в насущнейшие проблемы, представляющие опасность для жизни, то никто другой не обладает ни потенциалом, ни волей сделать это.
«Большая стратегия»
Понятие «Большая стратегия» применяется для описания того, как государство использует находящиеся в его распоряжении различные средства - военные, экономические, политические, технологические, идеологические и культурные - чтобы защитить свою безопасность, ценности и национальные интересы. Хотя традиционно эта тема была вотчиной академической науки и военных стратегов, но сначала в силу последствий 11 сентября, потом - после обнародования Стратегии национальной безопасности США (СНБ) (2) в сентябре 2002 года «Большая стратегия» привлекла к себе самое широкое внимание. Интерес снова и снова подогревался спорным применением силы в Ираке и его оккупацией.
В дебатах о стратегической доктрине большая часть критиков сосредотачивается на побочных темах или совсем теряет из виду смертельную угрозу, которой противостоят США. Еще часть дискуссии вращается вокруг превентивного применения силы. Превентивные удары, как утверждается, чреваты тем, что Соединенные Штаты рискуют оказаться втянутыми в бессмысленные войны, что им - в случае отсутствия согласия ООН - не хватает легитимности, что они воспринимаются другими государствами как угроза, поэтому следует отговорить от реализации концепции превентивных ударов, если она проводится без полной поддержки союзнических сил. Эта критика опирается преимущественно на представление о том, что превентивных ударов и односторонности в истории США еще никогда не было и что они показывают опасный пример для других государств.
Последнее подозрение по существу еще не проверено, и существуют причины сомневаться в том, что эти пункты «Большой стратегии» уникальны. Действительно, американский историк Джон Льюис Гаддес отвергает эту мысль об уникальности и приводит 11 сентября в качестве третьего события в американской истории, когда неожиданное нападение заставило ведущих американских политиков принять стратегию, включающую в себя превентивные удары наряду с сохранением главенствующего положения и готовностью действовать в одиночку. Два предыдущих события - 24 августа 1814 года, когда британцы заняли Вашингтон, и 7 декабря 1941 года, когда японцы совершили нападения на Перл-Харбор (3).
В недавнем прошлом, после окончания «холодной войны» и распада Советского Союза представители академической науки и политические эксперты разделяли господствующее убеждение: угрозы безопасности США более не существует. Однако события 11 сентября 2001 года драматическим образом развеяли эту самоуспокоенность. Вскоре после терактов 11 сентября президент Буш и его правительство четко заявили, что нельзя надеяться на скорую победу в войне против терроризма, а на одном из совместных заседаний конгресса в январе 2002 года президент обрисовал то, что вскоре стало известно как «доктрина Буша»: «Мы должны остановить террористов и режимы, стремящиеся к обладанию химическим, биологическим и ядерным оружием, прежде, чем они станут угрожать его использованием Соединенным Штатам и миру. Соединенные Штаты Америки не позволят опаснейшим режимам мира угрожать им самым разрушительным оружием в мире»(4).
Эта доктрина содержала два основных элемента. Первый - это срочность, выражающаяся в словах „время не на нашей стороне”. Второй - то, что уникальность угрозы, исходящей от ОМУ, требует, чтобы США были готовы действовать быстро, решительно, превентивно. Эти необходимости отражают следующую мысль: вне зависимости от того, сколь высоки риски действия, риски бездействия были бы, наверно, еще выше.
Эти моменты позволяли предположить, что разрабатывается новая большая стратегия. Опубликованная в сентябре 2002 года, Стратегия национальной безопасности США (5) тут же привлекла к себе большое внимание. Ее и хвалили за решительный и далеко идущий ответ на серьезную угрозу, которой в настоящее время противостоит Америка, и критиковали за радикальный и даже опасный отход от внешнеполитической традиции Америки. Документ стал честным и широким изложением национальных интересов. Во-первых, он призывал к превентивным военным ударам по враждебным государствам и террористическим группам, которые стремятся к обладанию ОМУ. Во-вторых, США провозгласили, что они не позволят какой-либо враждебной силе поставить под вопрос их глобальную военную мощь. В-третьих, была выражена заинтересованность в многостороннем международном сотрудничестве, но констатировалось, что США, «не колеблясь, будут действовать в одиночку, если это будет необходимо», чтобы защитить национальные интересы и свою безопасность. В-четвертых, провозглашалась цель распространения демократии и прав человека по всему Земному шару, в особенности в мусульманском мире.
СНБ высказывалась за превентивное применение военной силы против террористов и государств, содействующих террористическим группам или стремящихся к обладанию ОМУ. Это самые большие опасности, с которыми сталкивается Америка, и - как становится ясно из документа – «... Соединенные Штаты будут предпринимать меры против таких возникающих угроз [...], прежде чем они полностью сформируются». Упреждающее применение силы перед лицом непосредственной опасности стратегически целесообразно и поддерживается международным правом и традицией «справедливой войны». Однако этот принцип в высшей степени спорный, если он расширяет значение превентивных ударов и предполагает военные действия даже в том случае, «если существует неясность относительно времени и места нападения врага». Критики приводят аргумент, что эта попытка подвести превентивные военные удары под категорию упреждения не имеет легальной и практической основы, поэтому они видят в доктрине Буша опасный отход от традиции.
На практике США иногда уже балансировали на грани между превентивными ударами и предупреждением. Пассаж из СНО - «наша лучшая оборона - это хорошее наступление» - отражает старую готовность угрожать применением военных акций, даже если нет непосредственной угрозы нападения. Помимо целого ряда смен режимов, поддержанных США во времена «холодной войны», выдающимся примером этого является морская блокада Кубы в 1962 году при президенте Джоне Ф. Кеннеди. Еще один случай - операция США по выдворению Ирака из Кувейта в 1991 году, которая обосновывалась американскими политиками отчасти тем, что Ирак в будущем будет представлять собой угрозу в силу обладания ОМУ. Заключенное с Северной Кореей в 1994 году Рамочное соглашение о сворачивании ее ядерной программы было достигнуто в результате имплицитной угрозы американских военных действий.
Существуют причины для расплывчатости границы между превентивным военным ударом и упреждающими мерами. Атаки 11 сентября показывают, что такие террористические организации, как «Аль-Каида», представляют собой реальную угрозу для Соединенных Штатов, и их нельзя запугать угрозой американского возмездия. Способ и характер атак позволяют также предположить, что террористы с большой вероятностью воспользовались бы возможностью убить миллионы людей, если им удастся эффективно применить ОМУ на территории США. Поэтому проактивная кампания против террористов - это мудрое решение, и доктрина, которая привлекает к ответственности государства, поддерживающие терроризм, может отпугнуть эти государства от разработки ОМУ, предоставления убежища террористам или сотрудничества с ними.
Другие критики утверждают, что СНБ выходит далеко за рамки права на самооборону, которое следует из общего толкования статьи 51 Устава ООН. Тем самым СНБ подрывает международное право и подталкивает остальные государства к тому, чтобы использовать американскую политику в качестве повода для совершения нападений. Они утверждают, что слишком широкая интерпретация легитимных превентивных ударов может подвигнуть Китай на нападение на Тайвань, Индию или Пакистан. Однако эта логика неубедительна, поскольку нет достаточных причин полагать, что эти государства будут действовать подобным образом только потому, что США меняют свою политику на уровне риторики и доктрины. В действительности Ирак был единственным после 11 сентября случаем нанесения превентивного удара (хотя этот случай может быть описан и как превентивная война), а отрезвляющий опыт оккупации и восстания населения против коалиционных войск, по всей вероятности, заставит любое американское правительство в будущем не спешить с принятием решения о начале превентивной войны, если нет убедительных доказательств непосредственной угрозы нападения.
Военное превосходство
СНБ охарактеризовала властные позиции США в мире как не имеющие аналога и констатировала, что главной целью «Большой стратегии» должно стать сохранение этого преимущества путем воспрепятствования развитию конкурентов. Противники увидели в провозглашении этого тезиса весьма сомнительный шаг в направлении чрезмерной переоценки своих возможностей и имперского стремления объять необъятное. Во всяком случае, уже много десятилетий Америка нацелена на то, чтобы воспрепятствовать появлению сравнимых с ней по весу конкурентов. Эта фундаментальная стратегическая логика объясняет, почему Америка вмешалась в обе мировые войны и почему американские войска после первой мировой войны были выведены из Европы, а вскоре после окончания второй мировой снова размещены на европейской территории с целью ее защиты. Различие основывается на наличии в последнем случае серьезного соперника. Если бы вся территория, население и ресурсы Европы попали в подчинение одной-единственной, враждебно настроенной по отношению к США державы, то одна только эта концентрация богатства и мощи представляла бы собой угрозу для США.
Очевидно спорным положением, под которое, однако, можно подвести хорошее обоснование, является обозначение преимущества США как полезного для мира и стабильности. Может быть, лучшим доказательством этого утверждения является тот факт, что в ряде стран к присутствию американских войск относятся терпимо или даже приветствуют его. Мотивация такого поведения разнообразна, от стремления воспользоваться американскими гарантиями безопасности до устрашающего или стабилизирующего воздействия размещения американского воинского контингента и до настоятельной потребности в гуманитарной интервенции. Несмотря на политическую напряженность при размещении войск США за рубежом, присутствие американских соединений действует как стабилизирующий фактор, в особенности в Юго-Восточной Европе, Восточной Азии и в Персидском заливе.
Многосторонность
В СНБ готовности к многосторонним действиям уделено минимальное внимание, хотя США клянутся: они руководствуются той точкой зрения, что «ни одна страна в одиночку не сможет построить безопасный и лучший мир. Союзы и многосторонние институты, с которыми Соединенные Штаты связаны долгосрочными обязательствами, могут во много раз увеличить силу свободолюбивых наций...». Далее в документе говорится, что «Соединенные Штаты будут неустанно стремиться получить поддержку международных организаций, но они также, не колеблясь, будут действовать, если это необходимо, и реализуют свое право на самооборону...»
Некоторые восприняли это как наглый унилатерализм или просто как риторическую «бархатную перчатку», скрывающую американский железный кулак. Но СНБ была однозначна, когда речь шла о преимуществах и необходимости кооперации, особенно с другими крупными державами, и демонстрировала такую политику, которая чаще была более многосторонней, чем практика правительства Буша. Например, заслуживают внимания слова: „Без постоянного сотрудничества со своими партнерами и друзьями в Канаде и Европе Соединенные Штаты не смогут достичь значительных целей в мировом масштабе”. И действительно, правительство Буша вместе с британским премьер-министром Тони Блэром потратило много времени и политического капитала, чтобы добиться принятия Советом Безопасности ООН резолюции № 1441(6). Следующие четыре месяца оно посвятило безуспешным попыткам добиться принятия еще одной резолюции, которая эксплицитно узаконила бы применение силы.
Во всяком случае, правительство Буша рассматривает многосторонность более не как чистую самоцель, нечто, без чего немыслимы международная легитимность или мораль. Однако уже правительство Клинтона зачастую подчиняло свои принципы многосторонности национальным интересам, когда они - принципы и интересы - вступали в противоречие друг с другом (7).
Распространение демократии
В СНБ речь идет не только о власти и безопасности. Она предписала Соединенным Штатам повсеместно содействовать распространению демократии и поддерживать развитие «свободных и открытых обществ на всех континентах». Для этой цели она потребовала проведения всеобъемлющей информационной кампании для общественности – «борьбы за идеи», - чтобы помочь иностранцам, прежде всего из мусульманского мира, получить знания о США и понять их основные идеи, в которых Америка убеждена и которые она отстаивает. Эти устремления олицетворяют глубоко укорененные темы американской истории и придают новое дыхание уже давно вынашиваемым представлениям о внешней политике. В политических заявлениях, начиная от Вудро Вильсона до Кеннеди, Рональда Рейгана и Билла Клинтона, можно найти, в частности, представление о том, что применение американцами силы идет рука об руку с поддержкой демократических принципов. Эта комбинация ценностей отражает как веру в универсальные идеалы, так и убеждение, что содействие этим принципам за рубежом помогает не только гражданам других стран, но также повышает безопасность Соединенных Штатов, уменьшая вероятность конфликтов за рубежом.
Обязательство быть активными и «донести надежды на демократию, экономическое развитие, свободный рынок и свободную торговлю до каждого уголка Земного шара» (8) было движимо убежденностью в том, что фундаментальная причина исламистского терроризма в арабских странах кроется скорее в отсутствии демократии, чрезмерном весе авторитаризма, дефиците свободы и возможностей для восходящей мобильности. Может быть, раньше от этой точки зрения отмахнулись бы как от политической риторики. Однако после 11 сентября даже ООН в своем Докладе о тенденциях развития в арабском мире за 2002 год определила проблему схожим образом и потребовала распространения представительских институтов и основных свобод человека на страны мусульманского Ближнего и Среднего Востока. Речь Буша перед National Endowment for Democracy в ноябре 2003 опять-таки представляла собой как моральное, так и стратегическое обязательство демократизации арабского мира и критиковала проводимую на протяжении более полувека политику, упустившую из виду эту цель и вообще не рассматривавшую ее как предпочтительную (9).
Эта цель по своему масштабу и амбициозности сравнима с задачей, которую ставил президент Вильсон, но препятствия и препоны на этом пути столь существенны, что они могут лишить ее сторонников мужества. Сложности восстановления и политической стабилизации в Афганистане и Ираке подействовали отрезвляюще, а американская поддержка демократизации в этих регионах и на Среднем Востоке вызвала массированную критику как изнутри американского общества, так и со стороны европейских злопыхателей, которые считали, что усилия были слишком амбициозными и потенциально дестабилизирующими. Арабские авторитарные правительства также не скупились на критику и преподносили стратегию как имперское навязывание американских и западных ценностей. Критика в СМИ арабского мира звучала часто схожим образом, однако небольшая часть арабских писателей и политиков в подняли голос (зачастую лично подвергаясь серьезной опасности) в защиту этой инициативы как средства, при помощи которого должна быть сломлена жесткая хватка авторитаризма во всем регионе.
Кроме того, возникли также концептуальные и практические проблемы. Одна из них относится к различению демократии, понимаемой, с одной стороны, только как выборы, с другой - как более широкое и глубокое утверждение либеральной демократии со всеми ее сущностными признаками - правовым государством, свободой прессы и слова, свободой политической оппозиции, правами меньшинств, независимым правосудием, ответственностью избранных и назначенных должностных лиц и т.д. Существует в высшей степени реальная опасность, что в странах с очень скудными элементами гражданского общества и многолетней практикой мощных репрессий со стороны правительств посредством внушающих страх секретных служб типа «мухабарата» на смену авторитарным режимам могут прийти исламистские движения, исповедующие насилие и заговорщицкую тактику и уже привыкшие действовать скрытно. В действительности режимы (например, президент Египта Хосни Мубарак) используют эту опасность как средство для оправдания собственного господства. Во всяком случае, способность США влиять на драматические политические изменения в других странах остается весьма ограниченной.
Стратегическая дилемма
США располагают военными и экономическими средствами для активного проведения своей воли на глобальном уровне, но должны ли они себя так вести, и если да, то как именно? Короче говоря, если США поведут себя так, будет ли мир тогда безопаснее и стабильнее, и соответствует ли эта роль национальному интересу Америки? При ответе на этот вопрос необходимо учесть ограниченность потенциала ООН при решении насущнейших проблем. И действительно, с момента начала работы этой организации в 1945 году имели место только два случая (Корея в 1950 г. и Кувейт в 1991 г.), когда Совет Безопасности ООН одобрил применение силы, и в обоих случаях США предоставили в распоряжение ООН большую часть военных средств.
Как установил Михаэль Вальцер, международное сообщество функционирует по законам, даже близко не похожим на внутригосударственные ни в том, что касается применения силы и правовой государственности, ни в том, что касается эффективности совместных институтов (10). Типичные примеры: на нарушение Договора о нераспространении ядерного оружия Северной Кореей и Ираком, финансирование партизанской армии в Сьерра-Леоне и Береге Слоновой Кости бывшим либерийским президентом Чарльзом Тейлором, нарушение Саддамом Хусейном режима ООН по контролю над оружием не был дан адекватный ответ на основе эффективной реализации норм, принятых мировым сообществом.
Однако в вопросе об интервенции - необходима она или нет - ситуация для Соединенных Штатов складывается критически. С одной стороны, интервенции часто вызывают осуждение, причем не только со стороны тех, кто испытал мощь американской машины на собственной шкуре, но также со стороны критиков внутри страны и за ее пределами. И тогда на передний план выходит вопрос о человеческой и материальной цене, а также о политических рисках, с которыми сталкивается любое правительство, посылающее свои войска за рубеж и тем самым берущее на себя риск возможных потерь. С другой стороны, бездействие также порождает критику. США часто упрекают в том, что во время геноцида в Руанде в 1994 году они не ввели туда свои войска, а вместе с другими Постоянными членами Совета Безопасности ООН высказались против вмешательства этой международной организации. Американская пассивность во время войны в Боснии-Герцеговине до середины 90-х годов также стала объектом жесткой критики (11).
Отход от обязательств по отношению к проблемам других государств мог бы показаться средством для устранения враждебности по отношению к США, однако последствия, вероятно, нанесли бы вред как региональной стабильности, так и национальным интересам Соединенных Штатов. Даже если практически не подлежит сомнению, что в Европе не будет больше возврата к конкурирующему балансу сил регионов (например, конкуренция и даже военное противостояние Франции и Германии), как предсказывали некоторые сторонники реалистической школы в науке (12), то опасности возрастут где-нибудь в другом месте. На азиатском континенте Япония, обе Кореи и Тайвань могут иметь весьма весомые причины стремиться к обладанию ядерным оружием, причем они располагают технологическим потенциалом, позволяющим в очень сжатые сроки достичь этой цели. Может также произойти эскалация нестабильности и региональной конкуренции не только между Индией и Пакистаном, но и в Южной Азии, включая Вьетнам, Таиланд, Индонезию и, возможно, Филиппины. Вероятно, риски будут возрастать и на Ближнем Востоке - при региональной конкуренции между крупнейшими странами Персидского залива (Иран, Саудовская Аравия и Ирак), а также между Египтом, Сирией и Израилем. Более крупные региональные войны, следствиями которых станут возможное применение ОМУ, человеческие страдания невероятного масштаба, потоки беженцев, экономические сбои и риски нарушения нефтеснабжения - все это легко себе представить.
Опыт прошлого показывает, что Соединенные Штаты вновь будут втянуты в эти проблемы либо для того, чтобы защитить дружественные государства, преодолеть гуманитарную катастрофу, либо чтобы предотвратить возможность доминирования враждебной им силы во всем регионе. Стивен Питер Розен в своих наблюдениях отмечал: «Если логика американской империи кажется несимпатичной, то никоим разом нельзя быть уверенным в том, что альтернативы окажутся много притягательнее» (13). Аналогичным образом Найл Фергюсон: те, кто не приемлет американскую гегемонию, должны учесть, что альтернативой ей станет, вероятно, не мир конкурирующих великих держав, а мир, где вообще нет гегемона. Предупреждение Фергюсона указывает на опасность того, что отсутствие доминирующей силы («аполярность») может привести к мрачной анархии (14).
Лидерство Америки очевидно, если измерять его критериями, которые обычно применяются для измерения мощи государства. Но может быть, это быстропроходящее состояние?
Военные опасности
Военная мощь Америки на несколько порядков выше всех остальных государств, она обладает огромным заделом в области прогрессивных военных технологий, и ее относительное преимущество по сравнению с другими игроками на самом деле только увеличилось, как было продемонстрировано в Кувейте, Боснии-Герцеговине, Афганистане и Ираке. Расходы США на оборону составляют примерно половину совокупных военных расходов всего остального мира, но нагрузка на бюджет - 4% - остается вполне приемлемой. С другой стороны, обязательства за рубежом стали серьезным грузом для потенциала американских вооруженных сил. Даже если большая их часть размещена в Ираке, менее значительные в количественном отношении контингенты - в Германии, Корее, Японии и Афганистане, но американские вооруженные силы присутствуют еще в 120 странах мира! В целом за пределами Америки размещены три четверти активного состава американских войск (370000 из 491000 человек) (15).
Этот уровень активности в силу необходимости соответствующего обучения, экипировки и восстановления войсковых частей отягощает потенциал вооруженных сил США. Еще один серьезный кризис или даже еще одна война стали бы большой проблемой, если численность вооруженных сил не будет увеличена, что, однако, является процессом долгим и дорогостоящим.
Может ли Америка оказаться вовлеченной в новый Вьетнам, в кровавую патовую ситуацию, в которой она не может ни выиграть, ни отступить? Противники применения силы в Ираке твердили, как заклинание: такая опасность существует. В предыдущих случаях (Балканы, Кувейт) эта озабоченность оказывалась необоснованной, однако конфликты в Ираке и Афганистане до сих пор не решены, и этот опыт тормозит принятие дополнительных военных обязательств. Еще одна неопределенная и сложная проблема связана с трудностями создания национальной государственности. Хотя США при проведении военных вторжений показали свою чрезвычайную успешность, но потенциал содействия созданию стабильных институтов в потерпевших крах или несостоявшихся государствах требует большого количества времени, и кроме того, к осуществлению этой задачи мощь и знания США, пожалуй, не так хорошо приспособлены. Хотя такие усилия жизненно необходимы, и распавшиеся государства действительно представляют собой опасность в плане терроризма и ОМУ, однако американские вооруженные силы очень редко обладают достаточной подготовкой, не говоря уже об их достаточном количественном присутствии, чтобы надолго взять на себя выполнение этой задачи.
Внутренняя поддержка
Политический и институциональный потенциал Вашингтона не является неограниченным, чтобы выполнять большое количество внешних обязательств. Острые кризисы, такие как вокруг Ирака, Афганистана или Северной Кореи, требуют внимания со стороны президента, его советников, важнейших министров, однако способность умело обращаться одновременно со многими кризисными точками за рубежом ложится на США тяжким бременем. Широко распространенное недовольство стоимостью содержания воинского контингента за рубежом или потерями может свести на нет готовность и способность любого правительства применять силу за рубежом. Несмотря на это дифференцированный анализ общественного мнения показал, что американцы готовы смириться с потерями, если они полагают, что эти потери связаны с сопротивлением агрессии и защитой жизненно важных национальных интересов, но их готовность к жертвам заметно падает, если речь идет об издержках, вызванных строительством национальной государственности. Исследования общественной реакции на военные интервенции показали, что внутренняя поддержка была выше тогда, когда речь шла об обуздании государства-агрессора, когда была ясная военная стратегия и когда президент и конгресс отдавали предпочтение этой политической линии (16). Тот факт, что армия является волонтерской, создает определенную защиту от «вьетнамского синдрома». Однако, как показали негативные реакции на обстрел Black-Hawk вертолета в сентябре 1993 года в Сомали, а также на недавние восстания и потери в Ираке, для сохранения доверия внутри страны существенное значение имеют ясное осознание цели и виды на конечную победу.
Однако важную роль играет не только поддержка общественности, но и более широкий феномен социальной сплоченности. Значение этого фактора для сохранения роли великой державы за рубежом и действенности ее вооруженных сил можно проследить на примерах, уходящих вглубь веков вплоть до эпохи Древнего Рима (17). Кроме того, отсутствие одобрительной поддержки за рубежом, особенно со стороны союзников - даже если она сама по себе не является необходимой и решающей - в конце концов, может выхолостить также широкое одобрение внутри самих Соединенных Штатов.
Становящееся все более тяжелым военное бремя может нанести вред американской экономике. Сами по себе военные расходы вряд ли станут причиной экономического спада, но изменение демографической структуры, особенно за счет старения поколения, названного поколением «бэби-бума», может в целом стать тяжким грузом для экономики. И что еще важнее - рост дефицита бюджета и платежного баланса достигает ок. 5% ВВП, что обуславливает финансовую уязвимость. Важно также отметить: в 5-летний срок после введения евро в 1999 году 41% мировых сбережений были сделаны в этой валюте, а в долларах - для сравнения - 44% (18). Если это перемещение центра тяжести валютных операций ускорится и в конце концов приведет к бегству из долларовой зоны, то это может привести к внезапному повышению процентных ставок или даже рецессии и существенному росту безработицы. Эти факторы будут усиливать экономическое и политическое давление в направлении сокращения военных расходов и сворачивания обязательств за рубежом.
То, насколько всеобъемлющей является действительно реализуемая стратегия, может быть, столь же важно, как и сущность этой стратегии. Здесь решающее значение имеет взаимодействие силы и дипломатии. Как подметил Стэнли Хоффманн, дипломатия без силы ни на что не способна, однако сила без дипломатии слепа. Эта мудрое замечание о соотношении приоритетов также имеет существенное значение, так как разброс возможных обязательств за рубежом огромен.
Атаки 11 сентября вместе с беспрецедентной угрозой сочетания терроризма с ОМУ привели к фундаментальной переориентации американской стратегии. Чтобы ответить на эту угрозу, США обладают сегодня уникальной мощью и международной ответственностью, однако способность достигать желаемых результатов не является безграничной. Применение силы, включая политические обязательства и военное нападение, должно быть сконцентрировано на тех случаях, когда существует совершенно очевидная угроза национальным интересам и региональной безопасности (19).
По обе стороны Атлантики существует много противоречий по поводу целесообразности специфических политических решений и обязательств, но после 11 сентября ни одна страна в мире не может избежать опасности, которая стоит перед всеми нами. Необходимо перед лицом общих угроз сохранить и улучшить сотрудничество. Точки зрения на фундаментальные проблемы совпадают, и это важно для понимания логики «Большой стратегии» историческими союзниками США и для того, чтобы диалог о внешней политике поднялся бы над узкими интересами сторон и горькими, вводящими в заблуждение аргументами.
Примечания
1 Термин Михаила Игнатьева, ср.: The Guardian, London, 1.10.2001.
2 Ср.: Стратегия национальной безопасности США, 20.9.2002,