5/2004 = Дорогие читатели!

Вид материала

Документы

Содержание Гегемония в опасности Иррациональные варвары Могут ли меньшинства решить судьбу выборов Основные ориентиры Политическое влияние Темы предвыборной борьбы Доминирование демократов

Подобный материал:

• 3/2004 = Дорогие читатели!, 2152.28kb.
• Сценарий праздника "Посвящение в читатели" (2-й класс), 46.76kb.
• 4/2004 = Дорогие читатели!, 2380.54kb.
• 6/2004 = Дорогие читатели!, 1264.03kb.
• 2/2004 = Дорогие читатели!, 3176.46kb.
• Дорогие читатели!, 1261.22kb.
• Дорогие читатели! Вы держите в руках праздничный номер литературно-художественного, 221.38kb.
• Содержание: Обзоры и рецензии стр. 3-12, 276.96kb.
• Дорогие читатели!, 1764.59kb.
• Самый первый литературный праздник «Прощание с Букварём» или «Посвящение в читатели», 95.4kb.

Дьявол находится справа

Америка - родина ревностной, получившей самое широкое распространение и консервативнейшей религиозности в западном мире. В религиозном отношении Соединенные Штаты - и это показал опрос, проведенный в 2002 году Pew Research Center, - находятся гораздо ближе к развивающимся странам, нежели к промышленно развитым государствам (хотя, конечно, большинство американских верующих относятся не к фундаменталистским протестантам, а к католикам и либеральным протестантам основного религиозного течения). 59% опрошенных американцев заявили, что религия играет важную роль в их жизни. Таким образом, Соединенные Штаты находятся по этому показателю между Мексикой (57%) и Турцией (65%) и очень далеко от Канады (30%), Италии (27%) или Японии (12%). Согласно этим данным, Америка ближе к Пакистану (91%), чем к Франции (12%). В 1990 году 69% американцев верили в существование дьявола, в то время как в Великобритании в этом были убеждены в два раза меньше людей (13).

Один американский сенатор якобы сказал о европейцах: «Какие общие ценности могут у нас быть? Они ведь даже в церковь не ходят». В этом высказывании выражена истина, которой придерживаются одновременно и политическая (однако не культурная и не экономическая) элита страны, и население в целом. В то же время в отношениях между современной американской массовой культурой и фундаменталистскими религиозными ценностями существует напряженность. Нередко это ведет к тому, что у американских правых проявляется та самая истерическая ментальность осажденной крепости, которая столь ужасает внешних наблюдателей (14).

Религиозным убеждениям широких слоев населения постоянно угрожает мирская культура, распространяемая повсеместно средствами массовой информации. В долгосрочной перспективе столь же большое политическое значение будет иметь, по-видимому, продолжающееся уже многие десятилетия снижение реальных доходов американского среднего класса. С этим связаны другие экономические изменения, начавшиеся после нефтяного кризиса 1973 года. Их побочным эффектом стали социальные перемены: все больше женщин в Америке работают, что в свою очередь подрывает традиционные семейные структуры, и это как раз у тех групп, которые больше всего за них держатся.

Все это позволяет нам вернуться к основному противоречию американской культуры. Речь идет не о противоположных силах, а о двух элементах, которые лишь совместно образуют американскую систему: капитализме и религиозности. Это странный парадокс: ничем не ограниченный капитализм, силы свободного рынка угрожают самому существованию старых, консервативных религиозных и культурных общин протестантской Америки. И все же самыми горячими приверженцами капитализма являются политические представители этих общин (15).

Так было не всегда. В 30-е годы религиозно настроенные люди голосовали за «Новый курс» Франклина Делано Рузвельта. Сегодня религиозные правые деятели неразрывно связаны с откровенно рыночной Республиканской партией, хотя именно силы ничем не сдерживаемого капитализма как раз и разрушают тот мир, который защищают религиозные консерваторы (16). Здесь сталкиваются культурные и социальные лояльности - старая дилемма, когда люди, стоящие на консервативных позициях в социальной и культурной сферах, хотят в то же время свободной рыночной экономики. Гарри Вилльс метко заметил по этому поводу: «Не существует ничего менее консервативного, чем капитализм, который маниакально стремится ко всему новому» (17). Уже Карл Маркс знал о том, что капитализм неизбежно потрясет до основания традиционные общества. Глобализация и те неудержимые перемены, которые она с собой несет, так же стары, как сам капитализм.

Жизненно важную функцию в политической культуре имеет миф. Он должен примирять подобные противоречия друг с другом или по меньшей мере порождать видимость примирения (18). В современной Америке эту задачу выполняют националистические мифы.

Американцы не привыкли рассматривать свой собственный национализм в более широком историческом контексте. Это связано с глубоко укоренившейся и отчасти оправданной верой в американскую исключительность и с утратой влияния исторических наук в академическом мире. При этом подобный сравнительный взгляд крайне необходим. Ни один разумный человек, который ознакомится с историей европейского национализма до 1945 года, не захочет, чтобы Соединенные Штаты вступили на этот путь. Американский национализм уже начинает создавать преграды на пути просвещенной версии американского империализма, то есть препятствует интересам США как мирового гегемона.


Гегемония в опасности

Национализм предлагает нам также важную указку на различия в стратегии и философии Билла Клинтона и Джорджа Буша. Первый прилагал усилия для легитимации американской гегемонии, второй возвышает до государственного культа беспардонное продавливание американской воли (19). Многие наблюдатели констатировали, что во внешней политике Клинтона и Буша нет решающих отличий. На левом фланге по-прежнему жалуются на мировое господство капитализма и доминирование США в капиталистической системе (20). Этот не столь уж и неверный анализ американских целей оставляет вне поля зрения другие важные факторы: средства, необходимые для достижения целей; различия между интеллигентными и глупыми средствами; степень влияния иррациональных моментов при выборе средств, которые не имеют важного значения для намеченных целей или даже противодействуют их достижению. Самым опасным из иррациональных факторов, обрекающим интеллигентные капиталистические стратегии на провал, является национализм.

Немарксистские аналитики, такие как Вальтер Рассел Мид, Эндрю Бацевич и Чалмерс Джонсон, также говорят о преемственности внешней политики обеих правительств, которые укрепили могущество Америки (21). В принципе они воспринимают интервенцию Буша в Ираке как акции Клинтона в Косово и на Гаити, только масштаб тут побольше.

Это верно, что Клинтон был привержен американской гегемонии. Однако он не был шовинистом. Его видение глобального миропорядка предусматривало гегемониальное лидерство Америки, но она не должна была довлеть над всем остальным миром. Америке надлежало находиться в центре всех мировых структур, а не просто диктовать в любой ситуации свою волю другим странам. Силы, преобладающие в правительстве Буша, были в отличие от этого гораздо более открытыми империалистами, чем их предшественники(22). Хуже того: они смешали империализм с американским национализмом. И это была не просто поза или циничный трюк, чтобы манипулировать американским населением. Буш, все важнейшие члены его администрации и его интеллектуальные соратники в средствах массовой информации являются ярко выраженными националистами. Они презирают любой глобальный миропорядок, накладывающий хоть какие-то ограничения на поведение и интересы Америки.

Ярко выраженный националистический характер правительства Буша был заметен с самого начала. Многие его решения привели к отчуждению Соединенных Штатов от остального мира, вследствие чего возникла атмосфера вражды, которая впоследствии способствовала тому, что большинство европейских стран отвергли войну в Ираке (23). Выход из международных договоров о контроле над вооружениями диктовался слепой националистической жаждой абсолютной свободы рук для Америки, и это усилило опасность попадания оружия массового уничтожения в руки террористов. Джон Болтон - статс-секретарь госдепартамента, курирующий вопросы контроля над вооружениями и международной безопасности, - называет это «американизмом», но самое точное определение этому - национализм (24). Наибольший ущерб авторитету США в Европе нанес, однако, их беспардонный отказ присоединиться к Киотскому протоколу о сокращении эмиссии парниковых газов. Это было сделано в манере, продемонстрировавшей откровенное презрение к международному сообществу и американским союзникам в Европе, а также умеренным членам правительства Буша. Возможно, будущие поколения сфокусируют свою самую острую критику гегемонии США именно на этом пункте. Здесь гораздо явственнее, чем в других ситуациях, возникало впечатление, что США хотят осуществлять свою власть над планетой, руководствуясь исключительно собственными своекорыстными и недальновидными мотивами (25).

Видение, которое предлагает доктрина Буша в Стратегии национальной безопасности США от 2002 года, также предусматривает абсолютный, ничем не ограниченный суверенитет Америки, в то время как оценка суверенитета других стран отдается на откуп Соединенным Штатам (26). Это - попытка распространить на весь мир интервенционистскую версию доктрины Монро (27). Этот план в высшей степени безумен, полностью непрактичен (как показала оккупация Ирака) и абсолютно неприемлем для остального мира. Но большинство американцев сочли его полностью приемлемым, поскольку он сформулирован с использованием традиционных националистических понятий самообороны и несущего свободу мессианства США.

Поэтому главное обвинение правительству Буша сводится к тому, что оно подобно европейским элитам до 1914 года позволило своему национализму и безграничному тщеславию скомпрометировать идеи безопасности и стабильности мировой капиталистической системы, хранителем и самым большим «выгодоприобретателем» которой являются сами Соединенные Штаты. Говоря другими словами, оказалось, что правительство Буша является безответственным и опасным не только по марксистским, но и по его собственным критериям. Оно нарушило капиталистический мир.

Большинство людей в мире признали бы сравнительно благотворительную версию американской гегемонии, потому что зачастую они окружены соседями, которых боятся больше, чем американцев, и поскольку их элиты все больше интегрируются в глобальную капиталистическую элиту, ценности которой определяются в значительной мере Америкой. Однако если американская мощь ставится на службу одного лишь американского (или израильского) национализма, дело будет обстоять иначе.

Американский национализм не способствует стабилизации мира и американской гегемонии. Уже после коллапса коммунизма он воспрепятствовал США извлечь самую большую выгоду из этого уникального момента мировой истории. Вместо того, чтобы использовать динамику того момента для создания «концерта держав», который сделал бы мир стабильнее за счет экономического роста, борьбы с бедностью, болезнями и другими общественными напастями, национализм привел напрямик к поискам новых врагов.

Иррациональные варвары

Этому способствовали также некоторые либеральные интеллектуалы, заявившие, что ввиду чудовищной угрозы, исходящей от международного терроризма, американские интеллектуалы также вливаются в ряды патриотов и должны встать на защиту своей страны. Однако они закрыли глаза на самую большую опасность: национализм подрывает как раз те ценности, за которые Америка заслужила в мире самое большое восхищение, за защиту которых она сражается. Именно они являются теми прочными опорами, на которых основана американская власть над миром. Благодаря одним только этим ценностям люди и в будущие эпохи будут оглядываться на Америку как на доброжелательного и хорошего лидера человечества. В противоположность этому угрозы неосмысленного национализма уже доказаны.

В определенных секторах политической культуры Америки чувства демократической и религиозной избранности связаны друг с другом, и на это опирается националистический изоляционизм, который, в свою очередь, приводит к националистическим одиночным действиям во внешних отношениях. Но дискуссии о национализме нацелены на то, чтобы освободить государство - в данном случае Америку - от моральной ответственности за ее действия. Америка может теперь делать все, что ей заблагорассудится. С этой целью фальсифицируются и игнорируются факты или отменяются привычные критерии доказательств. Поскольку другие страны воспринимаются как иррациональные, неисправимые, варварские и антиамериканские, Америка настолько свободна, что может к собственной выгоде отдавать приказы другим странам или завоевывать их. Эту проблему еще больше усугубили поиски американскими националистами духовной близости с израильской дискуссией о национализме. Американских и израильских националистов объединяет то, что они считают врага универсальным. Националисты в других странах ограничивают свою вражду несколькими государствами. Лишь в Америке и Израиле комментаторы могут заявлять, что врагом является весь обезумевший мир (28).

Если эти представления, курсирующие в националистических кругах, получат дальнейшее распространение, они неизбежно нанесут ущерб как безопасности Америки, так и американскому духу. Патологический страх перед внешним миром передастся в перспективе и внутренней политике и разрушит моральное и культурное величие Америки.

Остается лишь уповать на то, что Америка примет во внимание некоторые уроки, извлеченные ею из войны во Вьетнаме. Тогда выводы сделали не только левые, но и реалистически мыслящие и глубоко консервативные мыслители, такие как Джордж Ф. Кеннан и сенатор Дж. Уильям Фулбрайт. Поэтому я заканчиваю статью призывом к американским интеллектуалам делать то, что ожидают от интеллектуалов в других странах: различать собственный национализм, анализировать и изживать его во имя более возвышенных универсальных ценностей. Это - призыв вернуться к более старым американским традициям реалистической дипломатии, к внешней политике, смягченной этикой и совестью.

В стилистике Фулбрайта этот призыв звучит так: «Лишь нация, находящаяся в мире с самой собой, сознающая как свои неблаговидные дела, так и достижения, способна благожелательно понимать других. [...] Если страна чрезвычайно могущественна, но ей недостает уверенности в себе, она склоняется к поведению, опасному для нее самой и для других. Она стремится каждому доказать очевидные вещи и начинает путать большую силу с абсолютной силой и большую ответственность с тотальной ответственностью. Она не способна признать ни одной ошибки, она должна одерживать верх в любом споре, каким бы ничтожным он ни был. [...] Америка постепенно, но все более явственно демонстрирует признаки этого высокомерия силы, которое в прошлом угнетала, ослабляла, а иногда даже и разрушала многие страны. Когда мы так действуем, мы не живем уже согласно нашим возможностям и нашему обещанию служить образцом цивилизованности для всего мира. Критерий, по которому оценивается наша несостоятельность, это тот же самый критерий, по которому патриот оценивает свой долг противоречить государству» (29).


Примечания

1 Ср.: G. John Ikenberry, America’s Imperial Ambition, in: Foreign Affairs, Sept./Oct. 2002, P. 44-60.

2 Ср.: Stephen Walt, Keeping the World Off Balance. Self Restraint and US Foreign Policy, John F. Kennedy School of Government, Harvard Research Working Papers Series, Okt.2000; Joshua Micah Marshall, Power Rangers. Did the Bush Administration Create a New American Empire – or Weaken the Old One?, in: New Yorker, 2.2.2004.

3 Don Siegel, The Shootist, 1976.

4 Цит. по: Robert Bellah, The Broken Covenant. American Civil Religion in a Time of Trial, New York 1975, P. 63.

5 Pew Research Center for the People and the Press, Evenly Divided and Increasingly Polarized. 2004 Political Landscape, Washington, 5.11.2003.

6 Walter Russel Mead, Special Providence. American Foreign Policy and How it Changed the World, New York 2002, P. 218-263; Michael Kazin, The Populist Persuasion. An American History, New York 1995, P. 21 f., 166; Samuel Morison/Henry Steele Comager/William Leuchtenburg, The Growth of the American Republic, New York 1969, P. 419-443; Robert Remini, The Life of Andrew Jackson, New York 2001.

7 Irving Kristol, Reflections of a Neo-Conservative, New York 1983, P. xiii; Irving Kristol, Neo-Conservatism. Autobiography of an Idea, New York 1994, P. 365; ср. также Sh. Drury, Leo Strauss and the American Right, New York 1997,

8 Kenneth Minogue, Nationalism, New York 1997.

9 Richard Hofstadter, The Age of Reform, New York 1955, P. 15.

10 Pew Research Center, Global Attitudes 2002: 44-Nation Major Survey, Washington, DC, 5.11. 2003.

11 Gunnar Myrdal, An American Dilemma. The Negro Problem and Modern Democracy, New York 1944, P. xviii.

12 Ср.: David Bennett, The Party of Fear. From Nativist Movement to the New Right in American History, New York 1988, P. 7 f.; как пример: Samuel Huntington, The Hispanic Challenge, in: Foreign Policy, March/April 2004, P. 30-45; David Bennett Dead Souls, The Denaturalization of the American Elite, in: National Interest, Nr. 75, Frьhjahr 2004, P. 5-19.

13 Pew Research Center, Among Wealthy Nations, the US Stands Alone in its Embrace of Religion. Global Attitudes Project Report, 19.12. 2003, Washington.

14 Ср.: Richard Hofstadter, The Paranoid Style in American Politics and Other Essays, 1952, новое изд. Cambridge, MA, 1996; D. G. Hart, Mainstream Protestantism, Conservative Religion and Civil Society, in: Hugh Heclo/Wilfred McClay (изд.), Religion Returns to the Public Sphere. Faith and Policy in America, Washington 2003, P. 197.

15 Clinton Rossiter, Conservatism in America, New York 1962, P. 206.

16 Sheldon Hackney, The Contradictory South, in: Southern Cultures, Winter 2001, P. 77; Jerome Himmelstein, The New Right, in: Robert Liebman/Robet Wuthnow (изд.), The New Christian Right. Mobilization and Legitimation, New York 1983, P. 21-24.

17 Garry Wills, Reagan’s America. Innocents at Home, New York 1987, P. 382.

18 Sacvan Berkovitch, The Puritan Origins of the American Self, New Haven 1975, P. 185.

19 Ср. John Ikenberry/Charles Kupchan, Socialization and Hegemonic Power, in: International Organization, J. 44, № 3, Sommer 1990, P. 285-315.

20 Ср. Perry Anderson, Force and Consent, in: New Left Reiew, Sept./Oct. 2002; о взглядах правительства Клинтона см. A.Smith, Confronting Backlash States, in: Foreign Affairs, March/April 1994; P. 20-33.

21 Ср. Andrew Bacevich, American Empire. The Realities and Consequences of US Diplomacy, Cambridge, MA 2002; Chalmers Johnson, The Sorrows of Empire. Militarism, Secrecy and the End of the Republic, New York 2004.

22 Ср.: Peter Gowan, US:UN, in: New Left Review, Nov./Dec. 2003.

23 Ср.: Melissa August u.a. Unilateralism is U.S., in: Time, 6.8.2001; Ivo Daalder/James Lindsay, America Unbound. The Bush Revolution in Foreign Policy, Washington 2003, P. 71-79, 189-193.

24 John Bolton, Should We Take Global Governance Seriously?, in: Chicago Journal of International Law, Jg. 1, № 2 (2000); John Ikenberry , The End of The Neoconservative Moment, in: Survival, Jg. 46, Nr. 1, Frьhjahr 2004; John Newhouse, Imperial America. The Bush Assault on the World Order, New York 2003, P. 5-34.

25 Ср.: Ron Suskind, The Price of Loyalty. George W. Bush, the White House, and the Education of Paul O’Neill, New York 2004, P. 99-106, 113 f., 120-128.

26 Ср.: Jack Snyder, Imperial Temptations, in: National Interest, Nr. 71, Frьhjahr 2003; в ней описан также портрет одного из участвующих в формулировании стратегии политиков, Philip Zelikow, The Transformation of National Security. Five Redefinitions.

27 Ср.: Walter Russel Mead, The US-EU Split, речь в Фонде „Новая Америка”, 13.2.2003 (New America Foundation Program Brief); а также Ivo Daalder/James Lindsay, America Unbound. The Bush Revolution in Foreign Policy, Washington, 2003, P. 6.

28 Ср.: Fouad Ajami, The Falseness of Anti-Americanism, in: Foreign Policy, Sept./Oct.2003, P. 52-61; Charles Krauthammer, To Hell With Sympathy, in: Time, 17.11.2003; Dinesh D’Souza, What’s So Great About America, New York 2002; Brian Klug, The Collective Jew. Israel and the New Antisemitism, in: Patterns of Prejudice, Jg. 37, Nr. 2 (2003), P. 117-138.

29 William Fulbright, The Arrogance of Power, New York 1966, P. 22.


Манфред Берг,

руководитель Центра по исследованию США,

Университет им. М.Лютера,

Галле-Виттенберг


Могут ли меньшинства решить судьбу выборов

Роль афро - и латиноамериканцев


Еще несколько десятилетий назад вопрос о роли небелых меньшинств в американской политике ставился почти исключительно по отношению к афроамериканцам. В 1960 году темнокожие граждане, составлявшие 10,5% населения, являлись самым многочисленным национальным меньшинством, противостоявшим белому большинству, доля которого составляла 88,8% от всего населения США. Испаноязычные выходцы, главным образом, из Латинской Америки и стран Карибского бассейна, - как их теперь называют, Hispanics (прим. пер.: по определению The American Heritage Dictionary, «среди терминов Latino, Chicano и Spanish American, термин Нispanic – наиболее общий, который охватывает всех испаноязычных граждан»), или латинос, - тогда даже не рассматривались в качестве самостоятельной подлежащей переписи категории.

Однако с либерализацией миграционного законодательства в 60-е годы эта картина начала в корне меняться. Уже в следующем десятилетии 44% всех мигрантов прибыло из Латинской Америки, а 35% - из Азии, и в 1980 году впервые в истории США большинство их жителей, рожденных за границей, были неевропейцами по происхождению. Последняя перепись 2000 года показала, что только 69% американского населения (т.е. 281,5 миллионов) относят себя к группе белых американцев с европейскими корнями (non-hispanic whites). Составив 12,6% от всего населения, латинос впервые превзошли афроамериканцев с их долей в 12,3% и стали самым многочисленным национальным меньшинством.

По некоторым прогнозам, уже начиная с середины XXI-го века американцы европейского происхождения окажутся в меньшинстве. В Калифорнии, одном из главных центров притяжения для легальных и нелегальных мигрантов из Мексики, этот сценарий уже стал реальностью. Лишь без малого половину всего населения штата составляют non hispanic whites, в то время как почти 50% всех новорожденных имеют матерей-латиноамериканок. С учетом показателя рождаемости 3,2 ребенка на одну взрослую женщину (в среднем по стране - 2,1, среди евроамериканок - 1,8), латиноамериканцы и в будущем останутся самой быстрорастущей группой населения, в то время как доля афроамериканцев остается относительно постоянной в пределах между 10% и 13% (1).

Неудивительно, что массовый приток испаноязычных мигрантов-латинос порождает культурные и политические предубеждения – ведь это исторически происходило практически с каждой группой переселенцев. Семюэль Хантингтон привлек недавно всеобщее внимание и спровоцировал бурные дискуссии своим тезисом о том, что латинос представляют собой явную угрозу идентичности английского протестантизма в США, поскольку они противятся культурной и языковой ассимиляции(2). Критики не только оспаривают эмпирические заключения Хантингтона и нормативную обязательность англо-протестантской культуры, но и акцентируют значение иммиграции и этнического разнообразия как источника экономической мощи и культурной привлекательности. Действительно, все переселенцы до сих пор в долгосрочной перспективе успешно интегрировались в политическую систему. И все же дебаты об эмиграции, равно как и вопросы этнической принадлежности, неизменно играют важную роль в американской политике.

При анализе современной политической роли этнических меньшинств напрашивается сравнение афроамериканцев и латинос. Обе группы примерно равновелики и с точки зрения статистики замыкают шкалу благосостояния американского общества. Показатель уровня бедности у латиноамериканцев находится в районе 21,8%, у афроамериканцев - 24,1%, а в среднем по стране он составляет 12,1%. К тому же латинос и темнокожие являются наиболее урбанизированными группами населения в США (3).

И все же существуют значительные различия в истории, самосознании и позиции обоих этносов в политическом процессе. Конфликтный потенциал между обеими группами накапливается не в последнюю очередь по причине конкуренции за рабочие места в низкооплачиваемом трудовом секторе. Среди афроамериканцев традиционно популярно требование ограничить приток мигрантов, тогда как абсолютное большинство латинос одобряет легализацию незаконных переселенцев.


Основные ориентиры

Ни одному другому этническому меньшинству не пришлось столь ожесточенно бороться за свои политические права, как афроамериканцам, которые во многих южных штатах были выключены из политического процесса вплоть до 1960-х годов посредством дискриминационных законов о выборах и запугивания(4). И хотя около 35 миллионов темнокожих американцев уже образовали дифференцированную по социальному признаку группу населения, осознание общей истории угнетения еще живо и с момента отмены рабства способствовало формированию беспрецедентного по единообразию типа электорального поведения. Вплоть до 1930-х годов американские негры, имевшие право голоса, оставались верны республиканцам как «партии Линкольна».

С 1936 года прошел драматичный процесс переориентации в пользу демократов «нового курса» президента Рузвельта, которые наступательно боролись за голоса избирателей с темным цветом кожи в крупных городах, обещали им защиту гражданских прав и лучшее представительство их экономических интересов. Приток миллионов темнокожих граждан с Юга в индустриальные метрополии Севера постоянно усиливал роль приверженцев «нового курса» внутри демократической выборной коалиции. И Гарри Трумэн, и Джон Ф. Кеннеди обязаны своим избранием не в последнюю очередь также и голосам темнокожих избирателей из крупных городов.

После того как защита избирательных прав афроамериканцев была наконец гарантирована по всей стране принятием законов о гражданских правах 1964-65 годов, для темнокожего меньшинства начался долгий путь по инстанциям. В 1970 году общее число афроамериканцев на выборных должностях составляло лишь 1500 человек, десятью годами позже - уже почти 5000, а в 2001 году - более 9000 человек. До середины 90-х годов число темнокожих конгрессменов выросло примерно до сорока и до сих пор неизменно держится на этом уровне, что лишь немного уступает доле афроамериканцев от общего населения страны. Почти 50 городов США с более чем 50-тысячным населением имеют мэров с темным цветом кожи (5). Впрочем, всегда имели место и до сих пор ведутся бурные дебаты о том, можно ли называть политическое представительство афроамериканцев справедливым и допустимо ли целенаправленно создавать избирательные округа в районах с большинством темнокожего населения для того, чтобы повысить шансы афроамериканских кандидатов.

Согласно опросам, из чуть более 24 миллионов темнокожих граждан США избирательного возраста почти 65% зарегистрированы в качестве избирателей, и 55% из них проголосовало на президентских выборах 2000 года - это почти на 6% меньше, чем соответствующий показатель белого населения. Однако фактический процент участия в выборах на самом деле наверняка ниже. По некоторым оценкам, в выборах 2000 года приняли участие 10,5 миллионов темнокожих избирателей, что в сумме составило примерно 10% всех отданных голосов (6). Наиболее примечательная черта афроамериканских избирателей состоит в том, что никакая другая этническая или социальная группа в США не демонстрирует столь высокой степени партийной приверженности. С 1964 года все кандидаты в президенты от демократов получали от 82% (Клинтон, 1992) до 94% (Джонсон, 1964) голосов темнокожих избирателей. На последних выборах Ал Гор достиг показателя в 90%, а у афроамериканок даже 94%. Почти каждый пятый голос за Гора (18,9%) был отдан афроамериканцами, хотя только каждый десятый избиратель был темнокожим. На выборах в Конгресс 90% афроамериканцев также проголосовали за кандидатов от демократов. Соответственно, почти все афроамериканцы на выборных должностях - демократы.

В глазах подавляющего большинства темнокожих американцев (либеральные) демократы на протяжении десятилетий выступают за права меньшинств и стоят на защите социального государства. В противоположность этому, отношение к республиканцам, которые с 70-х годов целеустремленно преподносили себя как партия консервативного белого Юга, характеризуется крайним недоверием. Упрек Джона Керри, брошенный недавно в адрес Буша, что тот якобы ведет Америку назад, в век социально и расово расколотого общества – «separate and unequal» – находит понимание у темнокожей публики. В действительности Буш целиком и полностью отдает себе отчет в этом недоверии. Когда в минувшем июле он добивался поддержки Национальной Лиги Городов (National Urban League) - афроамериканской организации гражданских прав и интересов, то признался с обезоруживающей прямотой: «I know, I know, I know. The Republican Party has got a lot of work to do. I understand that» («Я знаю, знаю, знаю. У Республиканской партии еще много работы. Я понимаю это») (7). С назначением Колина Пауэлла на пост министра иностранных дел и Кондолизы Райс советником по национальной безопасности, а также и двух других членов кабинета - афроамериканцев, Буш продемонстрировал, что лично он готов к такой открытости.

Следуя большинству опросов и комментариев, все-таки нельзя рассчитывать на то, что на предстоящих выборах Буш получит большую поддержку у темнокожих избирателей, чем четыре года назад, когда он должен был довольствоваться скромными 8%. Если в начале лета 2004 года только 16% афроамериканцев выразили удовлетворение тем, как президент исполняет свои служебные обязанности, то Керри в ходе демократической предвыборной кампании был у темнокожих демократов однозначным фаворитом (8). Все указывает на то, что в ноябре он сможет рассчитывать на столь же широкую поддержку афроамериканских избирателей, как и Гор четыре года назад. При определенных обстоятельствах это могло бы даже решить судьбу выборов, ибо то, сможет ли Керри получить большинство в таких «подвешенных» штатах (Swing States), как Флорида и Огайо, не в последнюю очередь могло бы зависеть от того, удастся ли заполучить к урнам больше темнокожих избирателей, чем в 2000 году.

Всю важность этого осознают также и афроамериканские организации по соблюдению гражданских прав и интересов, которые опасаются, что снова могут иметь место попытки вычеркнуть из избирательных списков как можно больше темнокожих избирателей - из-за мнимых или действительно имевших место правонарушений, как это уже было четыре года назад во Флориде. Правозащитники потребовали от федерального министерства юстиции принять меры против манипуляций и подлога на выборах, и образовали Коалицию по защите избирателей, наблюдатели от которой должны будут особенно внимательно отслеживать ход голосования, прежде всего, во Флориде. Кроме того, такие организации, как Национальная Ассоциация содействия цветным гражданам (National Association for the Advancement of Colored People - NAACP), традиционно проводят регистрационные и мобилизационные кампании, выгоду из которых de facto извлекают кандидаты от демократов. В этом году будет также проводиться обучение избирателей обращению с новыми компьютерами для голосования (9).


Политическое влияние

Как и афроамериканцы, латинос также либеральны в своих политических предпочтениях, если речь идет о сильной позиции федерального правительства в деле защиты меньшинств и в социальной политике, но более консервативны, чем среднестатистический американец, в вопросах морали и культуры – таких, как отношение к абортам и однополые отношения. У них в фаворе преимущественно также демократы, классическая партия эмигрантов, однако они не столь сильно привержены партии, нежели чернокожие. По сравнению с афроамериканцами они представляют собой гораздо более разнородную в политическом, социальном, этническом и культурном отношениях группу. Само обозначение «Hispanic» - точно так же, как и понятие «Asian Americans» («американцы из Азии») - является категорией, введенной в обиход ведомством по переписи населения. Большинство людей, принадлежащих к этой группе населения, определяют свою этническую принадлежность, в первую очередь, по стране своего рождения или стране происхождения их родителей, дедушек и бабушек, например, мексиканский американец (Mexican American). На вопрос о том, существуют ли вообще единые политические интересы для всех латиноамериканцев, утвердительно отвечает лишь около половины из них (10).

Хотя на аннексированном в 1848 году у Мексики Юго-Западе всегда существовало издавна осевшее здесь испано-язычное население с американским гражданством, подавляющее большинство латинос состоит из рожденных за границей иммигрантов и представителей первой волны переселенцев. Среди регионов происхождения доминирует Мексика (64%), за ней следует Пуэрто-Рико (9%) - территория США, жители которой имеют права гражданства, Центральная Америка (7%), а также Куба, Доминиканская республика и Южная Америка (по 5%). Отдельные группы в большой степени концентрируются по регионам, как, например, мексиканские иммигранты – на Западе и Юго-Западе, а кубинцы - во Флориде.

В смысле их политического влияния важнейшее значение приобретает то обстоятельство, что лишь около 58% из всех 35,5 миллионов латинос имеют американское гражданство и право голоса на выборах. По их собственным данным, 14% всех имеющих право голоса испаноязычных граждан США не зарегистрированы, однако на самом деле их число, очевидно, намного больше; вероятно, в целом зарегистрировались менее половины (45%) всех взрослых испаноязычных граждан США. Впрочем, начиная с 70-х годов, число зарегистрированных избирателей, так же как и число реально отданных голосов испаноязычных граждан США, постоянно растет. В выборах 2000 года приняло участие примерно 5,7 миллионов Hispanics, т.е. около 7% всех отданных голосов, на 2004 год испаноязычные организации планируют восемь миллионов избирателей (11). Ввиду того, что приток иммигрантов не сокращается, а доля натурализованного испаноязычного населения растет, возникает перспектива роста политического влияния, с которой партии считаются уже давно.

Правда, представители латиноамериканского меньшинства настаивают на том, что произнесенного по-испански приветствия и публичного потребления маисовых тортилья более недостаточно, чтобы завоевать поддержку испаноязычных избирателей, и требуют от обеих партий конкуренции за эту поддержку. В шкале политических приоритетов испаноязычных избирателей (и это типично для иммигрантов в целом) на самом верху находится доступ к образованию, далее следуют создание рабочих мест и здравоохранение. За либеральное решение вопроса о том, следует делать с нелегальными переселенцами, также выступает подавляющее большинство латинос, которое поддерживает предложение Керри - дать большей части нелегалов вид на жительство и открыть перед ними перспективы получения гражданства, в то время как предложение Буша - просто-напросто терпеть их как временных гастарбайтеров - находит гораздо меньшее понимание. Впрочем, для испаноязычных избирателей иммиграционная политика - это, скорее, проблема второстепенной важности.

В политической системе ценностей отчетливо прослеживается типичный для истории американской иммиграции процесс культурной ассимиляции к системе ценностей и представлений большинства общества. Рожденные в США латинос и те иммигранты, которые уже давно проживают в стране, демонстрируют растущее доверие к правительству и ñ меньшей готовностью приемлют государственное социальное обеспечение, субъективно ощущая себя в меньшей степени затронутыми дискриминацией. Готовность приспосабливаться к большинству и изучать английский язык выражена намного сильнее, чем это часто утверждается; впрочем, желание сохранять собственную культуру и язык выражено столь же сильно. Если 83% латинос характеризуют США как мультикультурное общество, то этим они лишь выражают господствующее мнение, так как в соответствии со средним общенациональным показателем такой позиции придерживается даже 92% населения, в то время как на приоритете англо-протестантской культуры настаивают всего-навсего 5%. Совершенно в духе американского гражданского вероисповедания 79% латиноамериканцев признают ценности американской Конституции в качестве важнейшей предпосылки интеграции иммигрантов в общество.

В 1960-е годы по образцу афроамериканского правозащитного движения сформировалось движение протеста, участники которого сами себя характеризуют как движение американцев мексиканского происхождения (Chicano), которое особенно активно занималось защитой политических и социальных прав сельскохозяйственных рабочих на Западе и Юго-Западе США. По мере дальнейшего развития этого процесса все большее количество испаноязычных американцев интегрировались в политическую систему и занимали выборные должности и командные посты в структурах власти. Уже в 60-е годы в Конгрессе было 4 испаноязычных члена, и среди них - даже американский сенатор от штата Нью-Мексико. Их число непрерывно росло и достигло своей высшей на сегодняшний день точки - 25 сенаторов на выборах в Конгресс. Крупные города, такие как Денвер, Cан-Антонио и Майами, избрали испаноязычных мэров, штаты Флорида (1986) и Нью-Мексико (2002) - испаноязычных губернаторов. Со времен администрации Рейгана минимум один представитель латиноамериканского меньшинства входит в состав правительственного кабинета. В целом, выборные должности занимают около пяти тысяч латинос на местном, федеральном уровнях и в отдельных штатах, однако с 2% от всех выборных постов по отношению к составляемой ими доле населения (12,6%) и доле в американском электорате (7%), они все еще представлены явно недостаточно (12).

Согласно оценкам, примерно 90% всех испаноязычных американцев, занимающих выборные должности, принадлежат к Демократической партии. Однако испаноязычные избиратели в значительно меньшей степени отождествляют себя с демократами. В ходе опросов в 2004 году 45% респондентов назвали себя демократами, 20% - республиканцами и 21% - независимыми. В то, что демократы представляют, скорее, интересы латиноамериканцев, верят 43%, и только 11% говорят то же о республиканцах. Исключение, впрочем, составляют кубинцы, которые в большинстве своем тяготеют к республиканцам (52%). Хотя кубинцы и составляют только 6% испаноязычных избирателей, но тем не менее, благодаря своей региональной концентрации во Флориде, они представляют собой для Республиканской партии весьма важную базу в борьбе за президентский пост. Бескомпромиссный подход правительства Буша к Кубе Фиделя Кастро следует во многом относить на счет этой стратегической позиции кубинских избирателей.


Темы предвыборной борьбы

Во всех испаноязычных группах избирателей поддержка республиканцев возрастает по мере роста доходов. Таким образом, партийная идентификация латинос весьма существенно зависит от их социального и экономического положения; а так как подавляющее большинство следует причислить к социальным слоям с низким уровнем дохода, демократы как будто имеют естественное преимущество. Однако эта зависимость отнюдь не является столь же строгой, как у афроамериканцев. Именно те испаноязычные иммигранты, которые еще не стали гражданами США, видят себя скорее политически независимыми. Для демократов чрезвычайно важно по возможности наиболее полно реализовать свой избирательный потенциал среди избирателей-латиноамериканцев. В 1996 году Клинтон получил 72% всех испаноязычных голосов, доля Гора упала четырьмя годами позже до 67%, которые, тем не менее, составляли 9,6% всех поданных за Гора голосов. Наряду с «черными» голосами, более массовое участие в выборах латинос также может принести решающие проценты Керри - в случае, если исход выборов окажется столь же неопределенным, как это было в 2000 году.

Едва ли можно предугадать, будет ли участие испаноязычных избирателей в выборах этого года более активным. Примерно три четверти из них признают, что серьезно или лишь до некоторой степени интересуются предвыборной борьбой – что соответствует среднему показателю по стране. Что касается центральной темы предвыборной борьбы - войны в Ираке, - то их позиция стала по меньшей мере явно более скептической. К началу войны весной 2003 года политику президента в отношении Ирака поддерживало, подобно всему американскому населению, до трех четвертей испаноязычных граждан, причем правильной войну считали, в первую очередь, уроженцы США, тогда как иммигранты были настроены более скептически, опасаясь, прежде всего, ее экономических последствий, а также обострения дискриминации иммигрантов. Между тем, и среди латинос поддержка войны и вера в Джорджа Буша значительно ослабли. Теперь 54% зарегистрированных избирателей чувствуют себя сознательно введенными Бушем в заблуждение и не одобряют его иракскую политику, 62% полагают, что у него нет плана успешного мирного урегулирования в Ираке. Впрочем, борьба против терроризма и война в Ираке стоят лишь на четвертом или пятом местах в списке тех приоритетов, которые испаноязычные избиратели указывают в качестве решающих для их голосования в ноябре, и в отношении половины можно представить себе, что они проголосуют за кандидата, который в иракском вопросе придерживается иной точки зрения, нежели они сами (13).

Впрочем, едва ли можно рассчитывать на то, что многие испаноязычные или афроамериканские избиратели из соображений патриотической лояльности могли бы быть склонны к поддержке Джорджа Буша, чью партию они по преимуществу не рассматривают как защитницу их экономических и социальных интересов. Предположительно, афроамериканцы и латинос в первую очередь будут ориентироваться именно на эти интересы, что могло бы, скорее, укрепить их традиционную связь с демократами. Однако на выборах их голоса окажутся решающими только в том случае, если будет иметь место такая же борьба «ноздря в ноздрю», какая имела место в 2000 году, и одинаково высокая доля участия в выборах обеих групп позволит Керри выиграть в решающих исход гонки «подвешенных» штатах – в противном же случае слабый резонанс именно этому и воспрепятствует.

Конечно, доминирующая роль на выборах принадлежит внешней политике и экономике, но это обстоятельство не должно скрывать того, что американская партийная система неизменно обнаруживает примечательную и, возможно даже, все усиливающуюся тенденцию поляризации между белыми избирателями и небелыми меньшинствами. В течение трех прошедших десятилетий республиканская партия успешно проявляла себя как партия белых консерваторов и теперь не предпринимает больших усилий по привлечению на свою сторону этнических меньшинств. Это относится, прежде всего, к афроамериканцам, от которых – несмотря на Колина Пауэлла и Кондолизу Райс – полностью отстранились и в которых на самом деле также не нуждаются и при создании собственной избирательной коалиции. «Партия Линкольна» однозначно делает ставку на белых избирателей пригородов, которые желают отделения центров города от черных гетто и испанских барриос. Также и в некоторых отдаленных регионах Юга республиканцы уже настолько доминируют среди белых избирателей, что демократический электорат здесь более чем на 50% состоит из темнокожих.

Доминирование демократов

И наоборот, имеется гораздо больше поводов заботиться об испаноязычных избирателях, число которых в будущем возрастет: они в меньшей степени партийно зависимы, а их нравственно-культурный консерватизм, безусловно, обнаруживает близость к идеологическим позициям республиканцев. В действительности как раз Джордж Буш, все-таки сносно говорящий по-испански, беспокоится об испаноязычных избирателях, у которых он также гораздо более популярен, нежели его партия. К тому же, Буш ревностно оберегает свои отношения с президентом Мексики Винсенте Фоксом, которые, однако, снова и снова омрачаются конфликтами на почве дискриминации мексиканских иммигрантов, а также вынесением и приведением в исполнение смертной казни в отношении мексиканских граждан. Наряду с ограничительной позицией в вопросах миграционной политики, тесная связь республиканцев с религиозными правами протестантизма является препятствием для их сближения с массой испаноязычных избирателей, которые, будучи на 70% католиками, в подавляющем большинстве одобряют четкое разделение религии и политики.

Доминирование демократов среди афроамериканских и испаноязычных избирателей на данный момент очевидно и в обозримом будущем будет сохраняться, но оно обнаруживает, скорее, слабость, чем силу. В 60-е годы, когда демократы проводили в жизнь либеральные гражданско-правовые и миграционные законы, начался процесс отхода от их избирательной платформы белых рабочих и низших слоев среднего класса, которые в расовой интеграции и продвижении меньшинств усматривали угрозу своему социальному статусу и целостности своей культурной среды. Следствием было то, что демократы, по мере того как они все больше воспринимались в качестве представителей интересов этнических меньшинств, теряли преимущество избирательного большинства, которым обладали белые американцы.

О том, насколько активно прогрессирует эта тенденция, свидетельствуют выборы двух последних президентов. В 1996 году уже каждый четвертый голос, отданный за Клинтона, принадлежал либо афроамериканцам, либо латинос. Четырьмя годами позже их доля среди проголосовавших за Гора возросла до 28,5%. В то время как Гор смог получить поддержку 90% темнокожих и 67% испаноязычных избирателей, его избрали лишь 42% белых, 54% которых поддержали Джорджа В. Буша. Основная проблема демократов - создание избирательной коалиции, основанной на общности социальных и экономических интересов, и по возможности, устранение этнических и расовых противоречий. Эту цель в предвыборной борьбе с почти классической ясностью сформулировал Керри, когда он говорил о «воюющих семьях в Аппалачах, или в публичных заведениях Детройта, или в испаноязычных гетто на востоке Лос-Анджелеса» («struggling families in Appalachia, or in public housing in Детройте, or in the barrios of East L.A.»), которые в Америке Джорджа Буша якобы были «забытыми американцами» (14).

Начинающие афроамериканские и испаноязычные политики также должны придавать все большее значение тому, чтобы расширять избирательную базу путем выхода за пределы своей этнической группы и беспокоиться о белых избирателях. Принятая в 90-е годы стратегия - создание возможно большего количества избирательных округов с черным или испаноязычным большинством - сегодня расценивается также и ведущими темнокожими политиками как тупиковая, поскольку она помогла закрепить республиканское преобладание на Юге. Кандидаты от обоих меньшинств осознают, что более не могут допустить, чтобы их воспринимали исключительно как поборников особых этнических интересов - как это было, например, с Джесси Л. Джексоном-старшим – и это несмотря на его попытки создать объединяющую расы «Коалицию Радуги». Новый тип выступающего за интеграцию темнокожего политика в предвыборной борьбе 2004 воплощает Барак Обама, который в качестве демократа претендует на пост сенатора Иллинойса и имеет прекрасные шансы выиграть выборы. Обама, сын африканца из Кении и белой американки из Канзаса, на предварительных этапах одержал победу не только в черных кварталах Чикаго, но также в состоятельных пригородах и среди белых представителей широких слоев среднего класса. То, что именно сын африканского иммигранта, представитель тех, кого потомки черных рабов часто считают аутсайдерами, успешно ломает расовые ограничения и классовые барьеры американской политики во все более сложном мультиэтническом обществе, может рассматриваться как знак, внушающий оптимизм (15).


Примечания

1 См.: Г. С. Клейн. Популярная история Соединенных Штатов. Кембридж, Великобритания и Нью-Йорк, 2004. Так как в переписи 2000 года сначала допускались многократные повторения вопроса о расовой принадлежности, то цифры слегка искажены. Американцы из Азии (Asian Americans - 3,6% населения) здесь не учитываются. Их доля населения в будущем также может повыситься.

2 С. Хантингтон. Кто мы? Нью-Йорк, 2004.

3 Отчет Комиссии США по переписи населения „Бедность в Соединенных Штатах 2002”. Пресс-бюллетень от 2.10.2003.