Удк 82 ббк 84(2Рос) Р65 isbn 978-5-88697-204-7 © Рой С. Н., 2011 © ОАО «Рыбинский Дом песати», 2011
| Вид материала | Документы |
- Сборник статей молодых ученых Таганрог, 2009 удк 316. 77: 001. 8 Ббк 74. 580., 4329.03kb.
- А. З. Долгинов; ред кол.: Б. М. Болотовский и др. М. Мцнмо, 2012[т е. 2011]. 160, 1251.65kb.
- Биобиблиографическое пособие Краснодар 2011 ббк 91. 9: 83 + 83. 3 (2Рос=Ады)(092)я1, 220.63kb.
- С. Р., 2011 isbn 978-617-00-0863-3, 4322.12kb.
- Состав комплекта «Здоровый образ жизни – 2011 г.», 85.67kb.
- естественные науки, 1003kb.
- Бюллетень новых поступлений за апрель 2011 год, 107.78kb.
- «Жемчужина Новгородского края», 308.75kb.
- Учебное пособие Павлодар удк 94(574+470. 4/. 5+571. 1)(075. 8) Ббк 63. 3(5Каз+2Рос)5я73, 3633.95kb.
- Туристическая компания, 207.67kb.
УДК 82
ББК 84(2Рос)
Р65
ISBN 978-5-88697-204-7
© Рой С.Н., 2011
© ОАО «Рыбинский Дом песати», 2011
Сергей Рой
Дурной круиз, или Издевки Судьбы
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1. Луис не-Корвалан.
Море – театр с хорошей, немного затянутой пьесой, но вообще это дело вкуса. Мне, например, эта пьеса никогда не надоедает; наоборот, хочется, чтобы она все длилась и длилась, как тянет снова поставить «Лунную сонату», едва она кончится. А тут ничего и ставить не надо – вот тебе луна, вот лунная дорожка, и шагай по ней туда, где грустно от невозможности этого «туда» и еще грустнее от моего «здесь». Трансовое занятие.
Так оно все и колышется: над морем волн – море грусти, не очень пушкинской, скорее с каемкой злости. Какой нонче может быть Пушкин, когда абсурд тщеты и тотальной ненадежности давит гидравлическим прессом. Сегодня ты здесь, а завтра хрен его знает где и зачем, и только грубые русские присказки в рифму «где» лезут на ум… Но морю сердечное спасибо. Анестезирует.
Без этой тяги часами пялиться в туманну даль пришлось бы мне туго, потому как сидеть в каюте я никак не мог. Мой сокаютник, возможно, был внутри премилый Homo более или менее Sapiens (в милоте его я c самого начала сугубо сомневался – и ах как прав я оказался в тех сомнениях, как прав!), но жиру в нем колыхалась масса, в каюте жарко, кондиционер ни к черту, больше гудел, чем работал. И вот мой сосед потел и пах, потел и пах. Или пахнул. Вонял, в общем. А каютка-то маленькая, повернуться негде, и любым запахом наполняется в момент. Так что интенсивность его испарений и моих к нему чувств представить легче легкого.
Но Бог ты мой, если б он вонял себе молча в тряпочку, он был бы лучшим их всех возможных вонючих, жирных арапов. Так я его про себя прозвал почему-то – Арап, хотя представился он как м-р Луис, а я еще подумал: «Не Корвалан», и пропел про себя частушку про то, как Встали утром рано-рано, Нет Луиса Корвалана. Вот она, вота, Хунтина работа. Частушка явно не по делу, а молчаливых жирных арапов в жизни, наверно, не бывает. Чтоб жить, им надо молоть языком, так я себе это представлял тогда. Я и сейчас слышу его визгливо-торопливый голос, вякающий в какой-то несусветной тональности на рубленном в котлету английском все, что приходило в его жирную башку. Правда, все строго на одну тему: секс. Ну, еще цены на секс в разных борделях земного шара. Должно быть, сипел он что-то еще, но что – не вспомнить; мозг цепенеет. Помню только еще паузы со встроенным эффектом ожидания второго ботинка об стенку.
Как птичка или обезьянка в брачную пору, он голосом создавал вокруг себя некое жизненное пространство или биополе, помечал территорию, доводил тему до конца и без щелчка начинал сначала, иногда слово в слово. Такая манера рассчитана на пенье оперным дуэтом, когда никто никого не слушает, а лишь старается переорать коллегу на потеху галерке. Но я только молчал либо мычал, дуэта не получалось, и он заливался соло и non-stop.
Арии его были непостижимо рвотного свойства. Он меня просто плющил своим энциклопедическим размахом. Скажем, тема: преимущества натуралок перед трансвеститами. Тут такие глубины открывались – век бы их не знать. Трансвеститы более sexy, но не к месту агрессивные, а м-р Луис, видно, сам был агрессор еще тот, с уклоном в ориентальный садизм. Ему подавай податливых и пугливых, и тут он развернется во всю ширь. Наверно, поэтому больше всего pleasure ему доставляли девчушки одиннадцати-тринадцати лет, в основном, я так понял, тайские, но вообще-то он не прочь был охватить весь мир. Прирожденный интернационалист. Более опытные куски мясца, лет пятнадцати-шестнадцати, тоже имели свои достоинства. Тут глазки коллеги решительно замасливались, и потел он особенно интенсивно. Про эротический массаж он мог трындеть часами, что и делал, слюнявя свою богатую коллекцию журнальчиков, где ничего нельзя было разобрать из-за сплошных титек и попок.
Короче, придуривался сеньор Луис артистически, и не такому олуху, как я, мог бы мозги запудрить. Из-за поднимаемой им секс-волны различить, чем он был на самом деле, вряд ли удалось бы и смышленому парнишке, подготовленному опытными мастерами из Высшей школы КГБ. У интеллигентного юноши сорока с большим гаком лет, каким я пред ним предстал, вся эта вонючая слизь вызывала лишь тошноту и желание улизнуть. Докапываться до подноготной полового маньяка? Увольте.
Вот пример, куда уж нагляднее. Если б не Луис, я бы никогда не узнал, что звуки, производимые половыми органами обрезанных мусульман и иудеев и необрезанных христиан – и, наверно, вольтерьянцев вроде меня – весьма разнятся друг от друга. В процессе, так сказать. Эти звуки он иллюстрировал смачным чмоканьем, фырканьем и иными трудно описуемыми артикуляциями. Не имея соответствующего опыта, не могу сказать, насколько его наблюдения жизненны. Только позвольте спросить, на кой хрен мне это нужно.
Нет, я люблю это дело, можно даже сказать обожаю, но выносить эти нюансы на публичное обсуждение – тут не грех и зубы пересчитать, желательно ногами. И вообще начинали мелькать видения всякого членовредительства, вроде потных яичек, разбитых всмятку теми же ногами. Это меня немало огорчало. Ведь хотелось чего-то большого и светлого, под стать океану – а Бог посылает в соседи вонючего мономана. Как будто их дома мало.
Возьмите и то в рассуждение: столько лет я был, что называется, невыездной, закупорен за Железным Занавесом, жить оставалось с гулькин член, и вот я в кои-то веки выбрался в большой и красивый мир – и на тебе, хоть пой тут хором umarmt euch, Millionen.1 Таких артистов сколь душе угодно и на родимой родине, в любом вагоне что дальнего, что ближнего следования; всех не перевешаешь. От них надо либо уходить, либо молча страдать, помыкивая нечленораздельное.
Мне бы, дураку, прикинуться серее тундры по части английского, но нет, воспитание не позволило, и поначалу я с ним обменивался какими-то вежливостями, а потом куда уж деваться. Только выметайся вон из каюты да на палубу, но ведь и спать когда-то где-то нужно, не будешь же на палубе ночевать. Ветрено бывает, опять же дождичок иногда капает. Когда избавиться от Некорвалана оказывалось невозможным, я на его тирады только щерился и временами что-то буркал.
Из этих наших квазибесед запомнилась только одна, и только потому, что часто я ее потом вспоминал, покусывая локти – и кой хер дернул меня тогда пошутить…
Не помню уж, в какой связи я промычал:
— I’m a Russian. – Наверно, он спрашивал, уж не британец ли я, со своим Public School прононсом.
— Russian Mafia? – совершенно неожиданно вопросил м-р Луис. Похоже, в то время Russian ассоциировалось исключительно с Mafia. В глубине его
змеиных глазок плеснулось нечто осмысленное и малознакомое, и вечный позор моей интуиции, что я этого не уловил и не оценил тогда. Что ж, позже я сполна заплатил за свою придурковатую шутку. Теперь сиди и этим утешайся, раз больше нечем.
— Sure, -- без запинки ответил я и хитро эдак подмигнул левым глазом. Шутник, однако. Кукрыникса недоделанная. Мало того, я еще выхватил из заднего кармана джинсов свой нож-выкидуху, купленный еще в Гамбурге – Boeker, прекрасная золингеновская сталь, я с ним не расставался и все точил до бритвенной остроты – и проделал фокус, выученный когда-то от скуки в казарме и на политзанятиях в веселые мои годы в ВДВ: много раз перевел из прямого хвата в обратный и назад неуловимым глазу движением. Тут тонкая работа пальчиками требуется, но если проделать без запинки, мельтешение стали впечатляет. Пожонглировав, я для верности приложил еще палец к губам и провел обратной стороной лезвия по горлу. Молчи, мол, не то сам знаешь, что будет. Море крови. М-р Луис только радостно ощерился.
Не знаю, с чего это меня повело. Может, с тоски-скуки, а может, рассчитывал, что он меня хоть побаиваться будет и станет меньше докучать своей похабелью. Как же, испугался он. Щас. Видно, в этот самый момент он и подхватил меня на свой мысленный крючок. Мафиозо, он, мол, и в Яванском море будет мафиозо, или как они в том море называются.
В общем, сдурил я капитально. С другой стороны, не объяснять же этому придурку, что в России даже после победы капитализма в одной отдельно взятой стране еще осталась публика, не охваченная криминалом. Что бы там ни показывали всему свету по ТВ и его собственное знакомство с нашим ворьем, вырвавшимся на оперативный простор.
На том тема заглохла и не возобновлялась, но этого оказалось достаточно, чтобы впоследствии искорежить мою жизнь вдребезги – а может быть, чтобы придать ей единственно достойный смысл, черт тут чего разберет. Все так мутно, все так перепутано, и чего теперь шарить в сослагательном наклонении. Это сейчас я могу сидеть с умной рожей и тюкать дрожащими старческими пальчиками по клавишам, прикидывая, что и как оно было и какие из этого следствия для моей бессмертной души. А тогда я просто плюнул в колодец своего будущего, не чуя, какое теплое дерьмо мне из него придется вскорости хлебать.
Короче, я сделал ручкой и покинул м-ра Луиса потеть дальше и сладко вспоминать, как девки в Таиланде курят сигареты влагалищем, или нечто подобное. Наверняка дрянь какую-нибудь перебирает мысленными своими щупальцами, думал я себе, и плевать я хотел, что у него там под черепушкой.
А надо бы, ой как надо бы поинтересоваться. И не вякать, чего не след, не махать перышком, словно я ух какой страшный урка, а не тихий доцент-расстрига. В абсурдном мире жить – совсем необязательно абсурдно выть. Можно и помолчать себе в тряпочку. Целее будешь. Хотя и тут уверенности никакой; чему быть, того хрен минуешь. Судьба вообще имеет паскудную манеру бить по мозжечку как раз в тот момент, когда перестаешь в нее верить или пробуешь ее обдурить. Но – je fais de la philosophie2, а это вряд ли кому так уж интересно.
Вообще-то я кое-что о нем попытался выведать, разгадать, так сказать, загадку этого любвеобильного сфинкса. Но тут оказалось, что с м-ра Луиса в этом смысле слезешь ровно там, где влез. Глухо. На наводящие вопросы он только ручкой махал – мол, ничего интересного – да глазки растопыривал и уходил в свою излюбленную тематику. В списке пассажиров он числился костариканцем, но то был, как говорится, явный туфтомицин. Его испанский был никак не лучше его же английского или полудюжины других языков, на которых он так лихо при необходимости изъяснялся. Чего там гадать: раз паспорт костариканский, значит, фальшивый либо честно купленный. Массы аферистов задешево покупают себе паспорта именно в этой развеселой республике. По слухам, тысячи четыре долларов на бочку – и ты костариканец в третьем поколении, с изумительной красоты печатями. Я и сам бы не прочь таким обзавестись, по-крестьянски рассуждая: шоб було. Сгодится в хозяйстве, в наше непростое время.
С наружностью его было того хуже. При моем малом закордонном опыте он мог сказаться левантийцем, истинным латиноамериканцем, каким-нибудь метисом-полуарабом из Египта или откуда угодно, и я бы всему поверил. Нечто ниже среднего роста, плотное, жирное, усатое, плешивое, глаза черные навыкате, рожа то ли загорелая, то ли с рождения смуглее смуглого – на югах таких типов, словно икры. Я их, как китайцев, или китайцы европейцев, не различаю, ей-богу. Разве что по одежде. Да и что бы это мне дало, если б я знал, что он, скажем, помесь малайца с арабом, с папуасской примесью? Ровным счетом ничего.
Ладно, чего уж теперь. Ловко наведенное, незамутненное отвращение к этому субъекту пересиливало какой бы то ни было интерес к нему, и короткий эпизод с размахиванием золингеном моментально вылетел у меня из головы. Я совершенно не обратил внимания на то, что после seňor Luiz как-то подозрительно часто стал попадаться мне на глаза. Мелькать тут и сям. Более сообразительный мужичок мог бы на моем месте заподозрить, что меня как-то... ну, отслеживают, что ли. Пасут, проще говоря.
Тут дело такое. По причинам, о коих позже, мне предстояло за время плавания набрать и поддерживать отменную физическую форму, и я изматывал себя трижды в день: утром трусил рысцой по палубам минут сорок с последующей жесткой разминкой на силу, выносливость и гибкость; перед lunch’ем буровил воду в бассейне до посинения; и уж до полного измота выкладывался в спортзале или как там его, фитнес-центре, что ли, в общем, в gym’е – перед вечером, иногда допоздна. Тут я пыхтел с железяками и лупил грушу руками и ногами с превеликим остервенением, словно у меня на носу бой на звание чемпиона мира по К-1 или еще какому-нибудь столь же изящному виду спорта.
И вот что я заметил: после того нашего разговорца г-н Луис стал регулярно появляться во всех таких местах, особенно в gym’e, хотя раньше этого за ним не водилось. Заметил, но не придал никакого значения, а может, по дури своей самодовольно подумал даже: вот, мол, моя чудная физическая форма при моем же продвинутом возрасте производит впечатление даже на такое мурло, и вот оно на меня и пялится так внимательно, вроде бы завидует. Один раз этот тип до того обнаглел, что полез щупать мой бицепс, только я его хлопнул по solar plexus, типа в шутку, и он отвалил с преувеличенным испугом. Мельком я отметил про себя, что под солидным слоем жира у моего соседа вполне себе железный брюшной пресс, но и это впечатление растаяло практически мгновенно. Как струйка дыма. Хороший оперативник на моем месте тут же сообразил бы, что мой Арап не совсем то, за что он себя выдает. Только вот я, наверно, не так был воспитан, чтобы дешифровать на досуге каких-то там жирных секс-маньяков. Не патер Браун.
А главное, конечно, в ином: головка моя была в то время занята совсем-совсем другим. Не до секс-маньяков мне было. Я уж и сам таковым потихоньку становился, хотя и в совершенно безобидной форме. В форме платонической влюбленности, если угодно знать.
Но об этом тоже потом, потом. Сейчас немного о себе, и как я там, на лайнере “Медуза”, оказался, ну и прочая такая автобиография. А то все какая-то шарада получается, будто вся моя поэма про какого-то занюханного левантийца, арапа или как там его папы душу.