Удк 82 ббк 84(2Рос) Р65 isbn 978-5-88697-204-7 © Рой С. Н., 2011 © ОАО «Рыбинский Дом песати», 2011
| Вид материала | Документы |
| Глава 10. Первая ночь Глава 11. В гнезде Луиса |
- Сборник статей молодых ученых Таганрог, 2009 удк 316. 77: 001. 8 Ббк 74. 580., 4329.03kb.
- А. З. Долгинов; ред кол.: Б. М. Болотовский и др. М. Мцнмо, 2012[т е. 2011]. 160, 1251.65kb.
- Биобиблиографическое пособие Краснодар 2011 ббк 91. 9: 83 + 83. 3 (2Рос=Ады)(092)я1, 220.63kb.
- С. Р., 2011 isbn 978-617-00-0863-3, 4322.12kb.
- Состав комплекта «Здоровый образ жизни – 2011 г.», 85.67kb.
- естественные науки, 1003kb.
- Бюллетень новых поступлений за апрель 2011 год, 107.78kb.
- «Жемчужина Новгородского края», 308.75kb.
- Учебное пособие Павлодар удк 94(574+470. 4/. 5+571. 1)(075. 8) Ббк 63. 3(5Каз+2Рос)5я73, 3633.95kb.
- Туристическая компания, 207.67kb.
Глава 10. Первая ночь
Машина прокатила меж густой темной растительности по шелестящей песочком дорожке с сотню метров и остановилась перед хорошо освещенной двухэтажной виллой, на взгляд довольно обширной, с террасами и прочим. Пираты вылезли из автомобиля и повалили на свет, и тюк с несчастной малявкой потащили. Только нас двоих Луис отвел в сторонку, к небольшому бунгало типа гостевого домика, толкнул дверь и приказал:
-- Заходите, располагайтесь. Здесь все есть. До завтра. Спокойной ночи.
Вежливый чего-то стал, душегуб, сука. Зубы скалит. Не к добру это. А может, притомился злодействовать, на завтра силы бережет. Я поблагодарил ублюдка – а что было делать? Мог ведь и в яму кинуть, как кавказских пленников, или к собакам на цепь посадить. Хозяин положения, гад. Главное, не стал нас разлучать. Вот это самое-самое главное.
Мы вошли, я нашарил выключатель, щелкнул, прошел, осмотрелся. Там и вправду имелось все что надо – спаленка с большой кроватью, кухонька с газовым баллоном, душевая кабинка и прочее. Малышка оглядывалась безучастно и только льнула ко мне, а я ее придерживал рукой, не отпуская, потому как явно был единственной зацепкой в этом соскочившем с резьбы мире. Надо срочно переводить ситуацию в обыденную плоскость, иначе умишко ее мог элементарно не выдержать.
Я кинул рюкзачок в угол, усадил кроху в плетеное креслице, стал на колени и принялся расшнуровывать ее красивые кроссовки. Стащил. Потом снял и грязную, драную маечку. Как я и думал, под ней ничего не оказалось, обнажилась такая прелестная грудка, что не поцеловать ее было никак невозможно, и я приложился, очень тихонько. Kitty просто смотрела на меня. Как смотрела? А никак. Широко раскрытыми глазками, вот и все. Я снял с нее шортики и остальное, подтолкнул к душевой кабинке: «Купайся. Я поищу полотенце».
Полотенце нашлось в крохотном шкафу, там же сложены пестрые простыни и подушки. Я постелил все путем, сам разделся; немного еще пошарил по углам, но в домике было пустовато, только самое необходимое. Выглянул в окошко – тьма и сплошные заросли вплотную к стене. Постучал по стенке; судя по звуку, строеньице было в одну доску. Даже если нас запрут, выломать можно без труда, да и окна незарешеченные – только куда выберешься, в сад погулять? Похоже, все поместье обнесено такой же капитальной стеной, что и у ворот. Говорю ж вам – мышеловка. Крепость. Замок Иф с джунглями внутри и снаружи.
Шум льющейся воды прекратился. Из кабинки вышла малышка, чистенькая, мокренькая и все такая же потерянная. Я аккуратно ее промокнул, немного растер, взял на руки, отнес на кровать, уложил, прикрыл простынкой.
-- Я сейчас. Я быстро.
Хотелось поблаженствовать под душем, но я действительно вернулся очень быстро, потому как напряжение нарастало ежесекундно и непреодолимо, как перед извержением вулкана. Я-то знал, в чем дело. У меня такое пару раз уже приключалось в жизни, я даже писал где-то об этом. После смертельной, по-настоящему смертельной опасности мужское и женское естество кидает друг к другу с необоримой силой, помимо воли, условностей и прочего. Малышка вряд ли что-то такое знала, но с ней происходило то же самое. Она потянулась ко мне, и дальше все кончилось в минуту, взрывообразно, просто вулканически. Нас обоих пробило насквозь и, кажется, секунда в секунду. А дальше – только море нежности.
-- So… seltsam. Unheimlich. – «Как это… странно. Ужасно». Она явно подбирала слова и не находила. И глаза были ищущие.
-- Так бывает.
-- Как?
-- Ну.. когда смерть близко проходит. Мы тут почти ни при чем. Тут силы какие-то… космические, что ли. Я тоже слабо разбираюсь.
-- Но у вас так было?
-- У тебя.
-- Было?
-- Было, было. Но я и читал тоже. Точнее, не читал, мне одна дама рассказала. После… вот такого же. Кажется, у Белля или еще кого-то рассказ такой есть – как две пары выбираются из-под развалин после бомбежки, они там вроде и не знакомы друг с другом, а вот поди ж ты. Накатило – не удержать. Их бросает друг к другу прямо там же, среди дыма и развалин, а потом они расходятся по сторонам, будто так и надо. К обычной жизни это имеет мало отношения.
-- А у вас как было?
-- Потом расскажу. Ты сейчас поспи, маленький. Мне надо подумать. Мне надо много думать. Должен же быть какой-то выход… из-под этой бомбежки.
-- Да-да, ты подумай. Пожалуста… Herr Professor.
Она немного повозилась, умостила головку у меня на плече, потом еще поерзала, согнула ногу в колене, уложила на моем пузе и с тем затихла, а через несколько минут задышала ровно-ровно, только губами чуть пришлепывала. А я лежал на спине, стараясь не шевелить ни одним мускулом, слушал ночь и думал. Думы мои были невеселые и безысходные, и все об одном – как из этой западни вырваться, уползти, упорхнуть.
Мне казалось – перелети я через стену, и все остальное будет, что называется, делом техники, умения и сообразиловки. На воле можно попробовать сдаться властям, хотя этот вариант я отверг практически без раздумий, одномоментно. Не такой Некорвалан организатор, чтоб не купить на корню все местные власти. Он здесь наверняка не один десяток лет живет, а то и родился здесь, и всех в кулаке держит. Феодал. Нет, местные власти – верный путь к акулам в желудок. Упакуют в тюк, поедут на сампанах, на яхте или еще на чем кататься по этому милому морю при романтической луне, уронят тюк за борт, а остальное мы видели. Акулы не дадут и вглубь опуститься, в минуту взаглот порвут на крупные куски. А зрители будут довольно и весело ржать. Слышали мы этот детский смех на лужайке.
Другой вариант – положиться на свои навыки выживателя. Вокруг виллы вроде бы сплошные джунгли, авось какое-нибудь пропитание найдется, рюкзачок мой любезный со мной… Кстати, любопытно весьма, почему его у меня не реквизировали. А впрочем, тоже мне загадка. Бином Ньютона, блин. Уверен, Некорвалан давным-давно тщательнейшим образом его исследовал, пока я спортом и прочими глупостями занимался, и знал его содержимое не хуже меня. Оружия там не было, во всяком случае, настоящего, всамделишного. Так, детские игрушки, инструменты выживателя. Всякие девайсы, которые Луису ни к чему, а мне не дадут погибнуть от голода и холода; хотя какие тут холода. Тропики, язви их душу.
Дальше мысль двигалась так: увести темной ночью, еще лучше в шторм, какое-нибудь плавсредство, уйти подальше в открытое море и ждать, пока нас подберет проходящее судно под приличным, не местным флагом. Только все это предстояло продумать в мельчайших деталях, чтоб без осечки, ибо осечка есть смерть. Догонят – и смерть. Да тут все смерть, за каждым углом, под каждым кустом и даже листом.
Вопрос: как вырваться за ворота. Часового при воротах убрать – не Бог весть какая задача. Среди прочего в рюкзачке у меня таится многажды испытанная праща, замаскированная под какую-то завязку. Подходящий камень в саду найдется, и шагов с двадцати я легко смог бы размозжить часовому башку. Зря, что ли, я лет пять – университетский курс – потратил, чтоб овладеть многотрудным искусством работы с пращой, под руководством одного мастера этого дела с Чукотки. Уберу часового – и в руках у меня будет оружие, автомат скорее всего. Хуже придется, если их при воротах двое, но что-то можно придумать. Есть ведь еще малый нож-выкидуха, можно метнуть сразу вслед за броском пращой, в падении. Все это я представил себе очень живо и в деталях. За стенками бунгало порыкивали собаки; наверно, ночной патруль эти владенья дозором обходит, так что риск есть. Большой риск. Однако имея автомат или даже два, рискнуть можно. Полоснуть очередью по фонарям, а в темноте шансы более или менее уравниваются...
Надо думать, я бы и рискнул – будь я один. Но я не был один, и все эти мечты пришлось задвинуть подальше. Не мог я ввязываться в перестрелку, имея за спиной Kitty. Кокнут меня, и что с ней будет? Да и ее ведь может зацепить. Нет, я не казак Григорий Мелехов, Kitty не Аксинья Быстрицкая, и отставить эту муру типа психической атаки. Будем думать дальше. Хотя – как Шерлок Холмс говорил? Думать, не имея достаточно фактов, это все равно, что подкидывать уголь в топку, когда в котле уж один перегретый пар. Рвануть может.
Так что я поправил головку Kitty у себя на плече, чмокнул лобик и прибегнул к одному трюку, выработанному в таежных скитаниях – мгновенно отключился, но спал по-заячьи, готовый в любую секунду проснуться и действовать. Хотя – как действовать, и что с этих действий толку… Тяжко было на душе, ужас как муторно.
Перед рассветом проснулся окончательно, знал – больше не усну. Не та ситуация. Снова послушал ночь. Вроде тихо, бриз наилегчайший, кусты еле шелестят, а больше никаких звуков. Море, похоже, далековато, или там тоже штиль, прибоя не слышно. Темно. Луна, если она и была, слиняла, но вот была ли она раньше, я не помнил, а это нехорошо. Это глупо. Такие вещи надо знать твердо, наизусть.
Решил прощупать обстановку. Тихо-тихо освободил затекшую руку, на которой Kitty примостила головку, неслышно поднялся, оделся. Без звука открыл дверь, огляделся, сделал два-три шага. И очень хорошо, что не больше: из темноты ко мне метнулись две здоровенные собачьи тени. Меня спасло то, что одна из них перед броском взрыкнула, и я шарахнулся назад, наверно, раньше, чем их увидел. Я захлопнул дверь за миг до того, как в меня могли вонзиться кинжальные клыки передового. Пасть, как у аллигатора.
Сердце колотилось по-бешеному, псы рычали и царапались в дверь, потом снаружи раздался гортанный окрик, еще, но мне было ни до чего. Kitty проснулась, жалобно вскрикнула, приподнялась, и я метнулся к ней. Ее всю колотило. Я забормотал что-то успокоительное, притиснул к себе, потом быстренько разделся, всем телом прикрыл ее от ужасов этого мерзкого мира… Кажется, я ее всю обслюнявил, прежде чем дрожь и всхлипы прекратились. Ну, а когда человека слюнявишь, известно, чем это дело кончается. Странно все это было до изумления, Безносая над нами косой машет, а нас друг к другу так швыряет – только алмазные искорки по сторонам отлетают. Впрочем, ситуация вся как есть до того невероятная, невозможная даже, что и изумляться притомишься. Потом она снова задремала, все так же крепко в меня вцепившись. Бедная, бедненькая моя малышатина…
А я тоже, хорош гусь. Мог бы догадаться, что здесь не болонок по ночам выгуливают. Еще бы мгновение какое-то, и лишился бы я пол-ягодицы – в наилучшем случае. Такой зверина мог и глотку перехватить. В одно касание. Сколько раз мне батя мой вдалбливал: не зная броду, не суйся в воду.
Вот юмор будет, если нас сюда специально привезли, чтоб собаками травить, как по зверю лаек притравливают. Или, скажем, у них развлечение такое. На манер Древнего Рима. А разговоры про «бизнес» -- это так, для прикрытия, чтоб не очень дергался, не ломал кайф до времени.
Да нет, вроде непохоже. Не стоит так себя пугать. Рабов, предназначенных на заклание, в гостевой домик не селят. Чушь это. Главное – не изводить себя до времени воображаемыми ужасами, запасаться выдержкой и терпением, собирать информацию и думать, соображать, шурупить…
Глава 11. В гнезде Луиса
Так вот и началось наше пребывание на луисовой вилле-крепости, битком набитой всякой тропической зеленью на участке примерно с пару га, как потом выяснилось. Поместье кругом обнесено упомянутой уже страшноватой стеной, так что ни войти, ни выйти, кроме как через единственные ворота, денно и нощно охраняемые одним-двумя страхолюдными головорезами, никак нельзя. А чтоб ворота эти прошибить, пожалуй, средний танк нужен.
Кое-что из этого я рассмотрел уже ранним утром, когда клыкастых слюнявых церберов наконец убрали куда-то. А пару часов спустя постучал автоматчик, отконвоировал меня к Луису, и тот разъяснил мне все, что счел нужным, про наше житье и перспективы. Принимал он меня на веранде, развалившись на подушках, беседуя с кем-то по спутниковому телефону и посасывая сигарету, отдающую какой-то медицинскую вонью. Рядом маячили двое мордоворотов. Я так и не научился различать их ряшки, не знаю, то ли это были вчерашние, то ли местные уроды. Да и какая мне разница – автоматы у всех одинаковые.
Луис немного заставил меня ждать, не знаю, для пущей важности или ему действительно нужно было закончить разговор. Это был какой-то новый Луис, уже третий или четвертый по счету. Не сексуально озабоченный придурок, не главарь пиратской банды, облегчающий карманы пассажиров лайнера de luxe, не хитрожопый вербовщик-шантажист. Луис, беседовавший у меня на глазах по спутниковому телефону, скорее всего был ближе всего к собственной сути – хладнокровный, мгновенно соображающий делец, выговаривающий себе какие-то особо благоприятные условия сделки. Впрочем, это впечатление вполне могло быть моим домыслом – языка-то я не знал и ориентировался, как Шура Балаганов, в основном на интонацию.
Когда разговор был окончен, по жесту хозяина я тоже опустился на ковер. Мерзко ухмыляясь, он вежливо поинтересовался, как мы провели ночь на новом месте. Я ровным голосом ответствовал – великолепно, мол, провели ночь, спасибо за заботу, век тебе, падаль жирная, не забуду. Не такими словами, конечно. Внутри же весь затосковал: сквозь картонные стенки гостевого домика каждый шорох ясно слышен, и служки уж все ему доложили в деталях. Да этот маньяк не постесняется и камеры там установить. То-то ему изящное зрелище на излюбленную тему. Этим утонченным спектаклем и гостей угостить можно. Надо будет домик обшмонать со всем тщанием и вообще соблюдать осторожность. Хорошо хоть ночи темные, и свет я погасил, чтоб снаружи никто не подглядывал…
Пока струились эти тоскливые мысли, Луис коротенько нарисовал картинку нашего будущего быта. Жить нам все в том же гостевом домике, он нам выделит служанку, а нет, так пусть Kitty сама готовит, убирать же будет все равно служанка. Понятное дело – шпион-надсмотрщик непременно нужен, как без этого. Однако и на том спасибо; мог ведь в камеру запереть и выдавать жратву в окошко, да еще и раскидать нас по разным узилищам. Или на цепь посадить, какие проблемы. Сущий благодетель, этот Луис. Чем расплачиваться придется, вот вопрос...
Хозяин все продолжал чирикать. Kitty может делать заказы все той же служанке; ей все доставят, что скажет. Только, когда будет выходить из бунгало, придется ей вырядиться в мусульманскую робу, с хиджабом и всеми делами. У Луиса много сыновей, и нельзя их искушать. Я вспомнил тяжелые взгляды, которыми провожали Kitty луисовы автоматчики, и мысленно сердечно согласился: Да, искушать никак не надо. Не то мне придется воткнуть ножик в печень кому-то из этих не в меру горячих сыновей, и какой это будет бесславный конец для всех заинтересованных лиц…
Дальше. Гулять по саду можно сколько угодно, но только днем. Ночью охрана может нас неправильно понять, и исход будет опять-таки весьма печальным, если судить по выражению луисовой резиновой физиономии. Ночью нужно спать и вообще наслаждаться. Тут он совершенно замаслился мордой – видно, вспомнил свежую насельницу своего гарема. Бедная кроха. Этот ублюдок мог ведь ее и до смерти уработать. С голодухи скорей всего накинулся уже, изломал, истерзал до крови, садист вонючий. А то и на сладкое держит, откармливает.
Однако думать такие мысли не следовало. Что-то могло отразиться на физиономии, в выражении глаз, а животные вроде Луиса по-животному же секут все такое подспудное. Подальше, подальше от этих тем. И, вперясь в его гляделки, я начал разговор на самую животрепещущую тему.
-- Sr. Luiz, все это ясно и даже очень мило, а где неясно, так постепенно утрясется. Меня больше интересует наш бизнес, как вы изволили выразиться. Позвольте напрямую: когда и что я буду должен делать?
-- Похвально, просто замечательно, -- расплылся этот гад. – Дело прежде всего. Но вы не беспокойтесь, живите, наслаждайтесь, а придет время, я вам все подробно объясню, и я уверен, просто убежден, вы блестяще справитесь, просто блестяще. А пока, после недавних событий, надо немного переждать, отдохнуть, собраться с силами… -- Язык у него работал, как заведенный, от его трескотни у меня уже начала знакомо побаливать голова; однако между другим-прочим он и дело говорил: -- Вам ведь нужно выправить паспорт, я сегодня же этим займусь, или лучше завтра, да, завтра. Надо связаться с некоторыми сферами… Вам нравится костариканский паспорт? Как у меня?
-- Разумеется… если паспорт настоящий. Я давно о таком мечтал.
-- Абсолютно настоящий, абсолютно. Надежность прежде всего. Никаких фальшивых документов, это исключено. Факсом отошлем куда нужно ваше фото, все данные, все будет оплачено, а через несколько дней DHL доставит ваш законный паспорт, и вы – законный гражданин этой прекрасной страны, жаль, я там никогда не был, хи-хи-хи…
-- Паспорт, это славно, that’s very nice. А потом?
-- А потом – может быть через месяц, а может и через два или три – у нас будет командировка (он так и сказал: business trip), но я вам в свое время все-все объясню. А главное – мы же будем вместе работать, в одной команде, так сказать. Team work – это очень важно, и вы всегда сможете на меня положиться. Luiz вас никогда не подведет, хи-хи…
Действительно, какая нужда меня подводить, когда можно просто скормить акулам. Тут я напомнил себе, что ирония в моем положении может дорого обойтись, даже мысли такие нельзя себе позволять. Эта жирная скотина прямо в подкорку лезет своими паучьими лапами. Отставить юмор. Мое дело – проявлять умеренный шкурный интерес и гнуть свою линию.
-- ОК, с этим ясно. Теперь такой вопрос: вот мы отправляемся в эту, как вы изволили выразиться, командировку. А что будет с Kitty? Вы человек проницательный и наверняка знаете, какие у нас отношения. Мне бы не хотелось с ней расставаться, очень не хотелось бы.
-- А Kitty будет вас ждать, прямо здесь и будет ждать вашего возвращения! – как-то даже радостно завопил Арап.
И тут до меня дошло. Как до жирафа.
Собственно, надо быть именно вот таким не жирафом даже, а бараном-интеллигентом, чтоб не раскусить уловку этого хитрожопого змея с самого начала. Kitty – это ж второй крючок, на который он меня подцепил. Страховка, по его собственной терминологии. Причем страховка гораздо более мощная, чем давешнее кино с добиванием раненого.
Я, наверно, с лица сбледнул или посерел, когда допер, на какой крюк за ребро меня подвесили. На ту видеосъемку я ведь мог и наплевать и при удачном случае сорваться, слинять, а там пускай меня ловят, пусть кому надо доказывает, что на видео не кто-нибудь, а именно я, и что убиенный мною именно гражданин такой-то вот страны, при таких-то обстоятельствах. Легенду надо ж придумать, а для экстрадиции доказывать документально, со свидетелями, а значит – бюрократия, проволочки, юриспруденция, никто лишней головной боли не хочет, особенно в этих развеселых жарких краях. Да и луисовым боссам – не самый же он крутой, должна быть и над ним иерархия – лишний шум не нужен. Их дело тихое, ночное, теневое, публичности не выносящее, и ни до какого суда или иного разбирательства я бы не дожил, это надо принять как такой же факт, что земля практически круглая. Так что видеосъемка – это больше психологические игры, фантазии художника своего дела, полоскание мозгов. А финт с Kitty – верняк. Знает змей подколодный, чует своим змеиным нутром, что режь меня на куски, тащи меня сквозь кровь по горло, безопасностью Kitty я рисковать не буду и никуда из его лап не денусь, пока в этих лапах моя кроха, моя душенька...
Я чуть не стонал, возвращаясь с той беседы в домик. Ну гад, ну арапская образина, распороть бы жирное твое пузо от лобка до глотки, кишки б твои растянуть по саду, на араукарии развесить… Но – не моги и думать о таком. От фрустрации кондратий мог хватить. Я постоял под каким-то колючим деревом, прежде чем войти в хижину. Надо было хоть минимально взять себя в руки. Не знаю, насколько мне это удалось – малышка ведь мне в любом виде рада без памяти. Такое наше положение.
Ну, а уж я-то как ей рад… Тут надо вообще обходиться намеками, иначе порнография какая-то получится, а я этого не люблю. Ни к чему интимные вещи по странице размазывать, взрослые ведь люди, можно обойтись и без описаний. И без них все понятно, хотя с другой стороны вместить разумом именно этот коктейль событий трудновато. Какие бы любезности Луис ни молол и какие бы планы он ни излагал, жизни наши все равно неизменно висели на волоске. Позарится он либо кто из его сыновей или гостей на Kitty – и концы нам. Без вариантов. Или я мог каким-то неведомым мне жестом, или словом, или еще чем дать Луису повод усомниться в надежности его схемы – концовка все та же, к вящему удовольствию местных гурманов-акул. Ситуация, блин. Сиди да гадай: убьют – не убьют, сейчас убьют или чуть позже, обоих сразу или по одному, помучают люто или враз кончат.
Такой вот имел место фон. А на этом фоне разразился самый настоящий, и весьма бурный, медовый месяц, клянусь мамой. Что магнетизм меж нами и до того искрил, я о том достаточно уж намекал, а тут нас обоих понесло вразнос, что называется, на разрыв аорты. Здесь разное сошлось, и все к одному – и медный отлив ее волос, ее же юный азарт к этим делам, и моя тяжелая поздняя дурь, и даже местный жаркий-прежаркий климат, а больше всего, наверно, вот это ощущение – сегодня мы живы, а завтра как Бог или Луис даст. Отсюда и немереный адреналин в крови. Даже вечное подозрение, что нас ежеминутно подслушивают, если не подсматривают, жалило прямо в нервы. Мы обрели привычку двигаться томно, медленно, неслышно, как лемуры, но и не двигаться просто не было мочи. Тянуло друг к другу совершенно невыносимо.
Если бы я любил красивые словеса, я бы сказал – страсть в тени смерти. Да так оно и было. Хотя все сие, конечно, вздор, а просто расцвело это редкое таинство: она для меня – единственная и неповторимая, и никого больше на понюх не нужно, и я ради нее кишки на стол выложу. Да и у нее что-то похожее, и чем дальше, тем сильнее. О другом человеке вообще-то говорить трудно, на то и пословица соответствующая есть, но малышка ведь вся на ладони именно потому, что малышка. А главное – обстоятельства и внутренний жар ощутимо, напрочно сплавляли нас в одно.
И оттого, что все сложилось именно так, меня редко отпускало ощущение, будто происходящее с нами – сон или дурное кино, забубенный артхаус какой-то, и я не я, а только сам себе мерещусь в каком-то жарком трехмерном представлении. Короче, я несколько обалделый и жил, и наблюдал себя и нас со стороны, и только сильнее цеплялся за Kitty, а она за меня. Вне нашего мирка реальность слабо просматривалась. Вокруг роились страхи один страшнее другого, какие-то экзотические, хичкоковские уроды проходили то по одному, то толпами, неведомые, марсианские растения тянули к нам свои лапы, а на все это рушились тропические ливни с канонадным громом и блеском либо одуряющая жара на расплав телес.
Между тем дни и ночи так и мелькали. Рутина быстро установилась. Мы старались быть тише воды, ниже травы, а Луис – я буду величать его именно так, по-старому, хотя в действительности его, разумеется, звали иначе, а я уж понемногу начал разбираться в их диалекте и выхватывать отдельные повторяющиеся слова – Луис, похоже, отдыхал на всю катушку, жил полной, шикарной жизнью так, как он ее понимал. В ней главной усладой, помимо иховой роскошной жратвы и наркотического курева, служила, должно быть, та одиннадцатилетняя малявка, если она еще не окочурилась от этих страстей. Мы ее не видели и не слышали, а спрашивать – себе дороже. Впрочем, по косвенным признакам – голосам и обилию ребятишек – можно было определить, что гарем у хозяина и без этого пополнения немалый, так что иногда он выглядел вроде бы устало, хотя из-за жира разве различишь.
Меня он приглашал к себе нередко, наверняка чтобы держать руку на пульсе, прощупать, чем я дышу и что там у меня под черепушкой варится. Предлогом служили шахматы, и тут он без видимого труда плющил меня в лепешку вместе с моим первым разрядом. По части комбинаторики мне было до него примерно как до луны. Это ж особый дар, вроде ясновидения, и он либо есть, либо его нету. Вроде как у меня в боксе. Но не вызывать же его на почестный бой, как Кена. Он мог выставить против меня одного из своих амбалов, а тот махнет кулачком – и нету Роя. В их способностях я имел случай убедиться, но о том позже.
Меня уже допускали не только на веранду, но и в обширный внутренний покой типа гостиной, увешанный по стенам коллекцией холодного оружия, что тебе Оружейная палата. У меня при виде этого богатства наверняка непритворно заблестели глаза и задрожали ручки, потому как оружие – страсть моя, скорей всего генетически заложенная кавказскими предками. А здесь висели не просто клинки, а коллекционные экземпляры, по большей части усыпанные драгоценными камнями и общей ценой не в один миллион, надо полагать.
Луис сразу учуял дикую зависть ценителя и мог часами хвастаться, распинаться про свойства, физические и мистические, этих парангов, крисов, голоков, кукри и еще сотни названий – там ведь в каждой местности свои школы, мастера, а у них свои секреты дизайна и выделки клинков. Наглядно показывал между прочим и то, как в тех местах крисом когда-то приводили в исполнение смертный приговор: приговоренного ставили на колени, под лопаткой накладывалась тряпица, палач сзади ширял клинком сквозь тряпицу в сердце, вытаскивал – а крис чист! Высокое искусство. Живодер этот аж зарделся от эстетического наслаждения, рассказывая. Да и расписывал он этот процесс, я уверен, не без умысла, хотя я больше склонялся к мысли, что моя участь иная – все те же акулы. Впрочем, кто тут чего подскажет; вдруг душа этого людоеда жаждет разнообразия. Мог ведь и череп мне спилить и мозги ложкой вкушать. С него станется.
Видя, как у меня слюни текут водопадом, Луис совсем раздобрился и позволил мне брать клинки в руки, щупать, взвешивать на руке, проверять баланс, ногтем пробовать качество и способ заточки, ну и прочее, что в таких случаях делается. При этом я очень старался не думать даже, как хорошо бы воткнуть вот этот крис хозяину в глотку или в печень либо полоснуть парангом по горлу. Я кишками чуял, как напрягались в эти минуты неизменно присутствующие гориллы. Наверняка даже я со своей хваленой реакцией не успел бы ничего никому воткнуть, а воткнули бы мне самому либо элементарно прошили автоматной очередью. Да и сам г-н Луис еще тот боец, иначе как бы он прожил такую длинную, такую насыщенную жизнь…
После шахмат полагались кофеек, фрукты, сласти и умные разговоры, иногда в присутствии луисовых сыновей и прочих родственников. К иным трапезам меня не допускали, у настоящих мусульман это не принято. У них ведь что вводить пищу в организм, что выводить ее – процессы примерно одинаково интимные, а уж пир вместе с женщинами – вообще неслыханная варварская оргия. Видно, тут держались консервативных приличий, так что посиделки случались чисто мужские. Те разговоры, в которых я хоть как-то участвовал, велись на строго нейтральные темы – разбор шахматных партий, опять же оружие, погода, сад, иногда политические новости из телевизора, но тут они сразу переходили на свой тарабарский язык. Политикой они, видимо, интересовались живо, но наверняка под своим специфическим углом зрения – кому и сколько придется отстегивать. Впрочем, я могу ошибаться и преувеличивать свои познания в Bahasa Indonesia, тем более что они сдабривали разговоры местным диалектом либо вовсе переходили на него, и тогда их беседа превращалась для меня в невнятный гомон.
Я тогда сидел с равнодушной физиономией, посасывал кофе либо вертел в руках какой-нибудь клинок, благо мне это никогда не надоедало. Вообще в эти посещения я проходил жесткую школу лицемерия и даже лицедейства, боясь выдать дрожанием ресниц, выражением носа или еще каким-то неведомым образом настоящие свои думы и настроения. Тут пригодились мои прошлые упражнения в медитации, в освобождении головы от всяких мыслей, достижение полной пустоты в башке – хотя и эти потуги могли показаться подозрительными. Они и пустоту могли своими экстрасенсорными щупальцами учуять. Но вроде православный Бог не выдал, мусульманские свиньи не съели.
Понемногу я начал разбираться – кто есть кто в обширном луисовом окружении, человек на тридцать минимум, да и то я наверняка не всех видел. Бабы его вообще на глаза не показывались. С их половины неслись детский писк, счастливый смех или сварливая перебранка, хотя насчет последнего я мог домыслить и ошибиться, интонации-то экзотические. Мелкоты шныряло немереное количество, с няньками и без, но имелось и с полдюжины вполне взрослых, заматеревших сыновей – более моложавых копий Луиса. Эти были приходящие, у них свои дома, гаремы, слуги, вся честь по комедии. Кроме сыновей, бывали и иные родственники, но их я видел только мельком, из окошка, а те, которых приходилось видеть в «гостиной», памяти по себе не оставили.
Потом – охрана, уроды того же типа, что и в абордажной команде, скорее всего из папуасской части Индонезии. Но были среди них и моро -- как я потом узнал, есть такое племя на Филиппинах, известное тем, что сражается в состоянии умопомешательства, не обращая внимания на раны и вообще ни на что, кроме дикой жажды убийства.
На самой низкой ступени – слуги обоего пола, повара, садовники-филиппинцы, служанки типа горничных и прочие. Этих и сосчитать трудно, да я и не старался – другим голова была занята.