Удк 82 ббк 84(2Рос) Р65 isbn 978-5-88697-204-7 © Рой С. Н., 2011 © ОАО «Рыбинский Дом песати», 2011
| Вид материала | Документы |
| Глава 18. Душевные беседы при звездах Les fleurs du mal |
- Сборник статей молодых ученых Таганрог, 2009 удк 316. 77: 001. 8 Ббк 74. 580., 4329.03kb.
- А. З. Долгинов; ред кол.: Б. М. Болотовский и др. М. Мцнмо, 2012[т е. 2011]. 160, 1251.65kb.
- Биобиблиографическое пособие Краснодар 2011 ббк 91. 9: 83 + 83. 3 (2Рос=Ады)(092)я1, 220.63kb.
- С. Р., 2011 isbn 978-617-00-0863-3, 4322.12kb.
- Состав комплекта «Здоровый образ жизни – 2011 г.», 85.67kb.
- естественные науки, 1003kb.
- Бюллетень новых поступлений за апрель 2011 год, 107.78kb.
- «Жемчужина Новгородского края», 308.75kb.
- Учебное пособие Павлодар удк 94(574+470. 4/. 5+571. 1)(075. 8) Ббк 63. 3(5Каз+2Рос)5я73, 3633.95kb.
- Туристическая компания, 207.67kb.
Педагогика педагогикой, но мне в тот момент важнее было сообразить, что у Луиса в его жирном лоснящемся котелке варится, какие звериные хитрости он замыслит, чтоб нас извести.
Впрочем, по зрелом размышлении становилось ясно – веер возможностей у него не так уж велик. Не искать нас он не может; значит, будет преследовать, пока не добьет. После первой погони по горячим следам, а больше наугад, он непременно организует методичное прочесывание джунглей, и тут у него все козыри. Построит свою команду цепью, имея слева неприступный Становой, а справа море – людишек у него хватит, а то и местных охотников еще кликнет – и будет гнать нас от увала к увалу, пока не придавит к южной оконечности островка, если раньше не изловит. А когда придавит, так нам проще будет самим в море кинуться, к акулам в пасть, чем сдаваться этому каннибалу. Ведь он что хошь с нами сделать может: в котле сварить, на кол посадить, заживо освежевать. Фантазии хватит. Интересно, у него настоящие каннибалы в бригаде есть? Вот те метисы-папуасы очень на то похожи… Да, забавные вопросы мне приходили в голову об то время.
Малявку мою могут и пощадить на некоторое время, но что будет значить эта пощада, лучше не думать. Успеть бы только сонную артерию ей перерезать. Смерть ей будет элементарно выгоднее…
Меж тем предмет моих забот и невеселых фантазий буквально наступал мне на пятки. Я остановился передохнуть и как можно ласковей принялся бормотать ей на ушко:
– Потихоньку крадись, малыш, не то ты мне все пятки отдавишь. Скрытность допрежь скорости. Поспешность нужна при ловле блох, это тебе любой песик скажет.
Не помню уж, что за чушь я еще молол. Не в смысле ж было дело, а в успокоительных интонациях. Хотя – кто бы меня самого успокоил. Я страх как боялся, что джунгли или преследователи поднесут нам еще какую-нибудь пилюлю, и тогда у малышки – нервный срыв, nervous breakdown. А это значит что? Это значит верная погибель.
Немного постояли в обнимку и снова двинули. То ли дурацкие мои речи подействовали, то ли она от меня как-то подзарядилась – у любовников при контакте тело к телу это случается – но Kitty шла теперь поспокойнее. Оглядываясь, я видел, что она вроде как бы мне подражает, моей манере вести себя в лесу, а манера моя известная, змеиная, а точнее крокодилья. В молодости мои коллеги по боксу так меня и прозвали – Нильский Крокодил, за свойство переходить от замедленного, вроде бы расслабленного движения к резкому, глазом неуловимому рывку. Я и на охоте обычно так себя вел, по-змеиному, через что иногда подходил, скажем, к зайцу на пару шагов, если он западал на лежку в кусте и мало что видел. Kitty усваивала эту манеру скорее всего подсознательно, от природной талантливости и детской склонности обезьянничать. Не передать, до чего она меня этим обрадовала. Все лишний шанс выжить.
Мы вскарабкались на следующий увал и теперь продирались прямо к Становому. Эх, перевалить бы через большой хребет, и мы враз оторвались бы от погони, растворились в пространстве по типу циркового фокуса. Только об этом не приходилось и мечтать. Хребет ощерился отвесными голыми стенками, большей частью градусов под девяносто или около того, и даже если найдется доступный маршрут, работы там на день, прикрытия никакого, из снаряжения топорик да веревка, а силенок оставалось, после всего напряга, на самом донышке. Немедленно нужен передых, нужно забиться в расселину, в трещину, в любую дыру в скалах, замереть, переждать, пока луисова орда пройдет частым гребнем по джунглям. А там видно будет.
Впереди уже случались просветы в зарослях, и я усиленно шарил глазами в поисках счастья. Мы добрались до форпостов Станового, карабкаться приходилось либо на четвереньках, либо хватаясь за ветки и лианы. Тут россыпью торчали валуны и порядочные скалы, видно, когда-то отвалившиеся от хребта, иногда размером с автобус и больше, местами голые, а местами поросшие кустарником.
Глаз мой сразу зацепился за одну такую скалу впритык к отвесной стене, поболе других; скорее то был выступ самой стены, с голыми боками и с приплюснутой платформой наверху. На этой площадке росли кусты и мелкие деревца, наверно в расселинах, и еще у северного ее края торчал забавный фигурный камень вроде гриба со сдвинутой набок ножкой и шляпкой, весьма приличных размеров. Под шляпкой, должно быть, и от дождя можно укрыться, и от вражьих глаз. Чудный такой грибочек-теремочек, кто-кто в теремочке живет… Да никто там не живет, а если живет, выгоним на хрен, чикаться не будем. Не такое наше положение, чтобы политесы разводить.
Задача номер раз – как туда взобраться. Я повернулся к Kitty.
-- Ну что, спортсменка-чемпионка, красавица-комсомолка, ты в горы лазила? Скалолазанием занималась?
Она отрицательно помотала головой, но потом добавила:
-- Только в детстве немного.
-- В детстве – это как? Два года тому назад? Или целых три? – Она ткнула меня кулачком в солнечное сплетение, но совсем нежно. – Ладно, прорвемся. По канату ты лазишь классно, это проверено. Кошачья твоя натура. А больше ничего и не нужно. Попробую влезть на этот пупырь. Зря я, что ли, в горах перильщиком ходил? Ты хоть знаешь, что такое перильщик? Не знаешь. Это мужичок, который лезет первым, с нижней страховкой, а иногда и без, если пижон отчаянный вроде нас с тобой. Лезет и навешивает перила. Ну, веревку наверху закрепляет, по которой остальная публика наверх прет. Вот так.
Язык молол всю эту дребедень исключительно от нервов. Хотелось самого себя подбодрить. Уж больно скалка была голая, будто лакированная, а кое-где и с отрицательным уклоном, особенно вверху. К тому же ночью прошел ливень, и теперь скользко все, словно маслом намазано. То есть на предмет сверзиться – ни малейших проблем, было бы желание. А потом считай переломы-вывихи.
Я обошел скалу, разглядывая ее так внимательно, точно от этого наша жизнь зависела; что, собственно, и было правдой истинной. Вроде нашел. Как раз с южной стороны скала моя драгоценная выступала углом, а ребро угла – все в зазубринах и чуть наклонено внутрь. Ни дать ни взять скалодром, на котором я в Домбае сто лет тому назад отрабатывал с друзьями технику скалолазания. Но какие тут могут быть воспоминания, когда от страха поджилки аритмично так подрагивают. Пока буду карабкаться, меня ж какая-нибудь сволочь и засечь может. Шут его знает, кто тут еще по джунглям шляется, кроме нас и свиней.
Kitty я, конечно, ничего этого не сказал, а сказал проще:
-- Ну, мелкий мой, я полез, а ты тут не скучай. Залезу – кину конец, а дальше все, как давеча: сначала рюкзак и сумку, потом сама. На всякий случай давай обвяжемся.
Я наспех показал ей, как делать грудную обвязку куском репшнура и как крепить веревку к узлу-«проводнику». При этом старался не глядеть на дрожащие губки и перепуганные глаза, но это плохо получалось. Один раз она уже оставалась сегодня одна, и что из этого вышло… Ко-ше-мар. Но делать-то нечего, и после дежурного поцелуйчика я кинулся на уступ, как на врага народа.
Ну, что сказать. Влез я на ту скалу, а что пара секунд была весьма кислых, так с кем не бывает. Рыхлый камушек вывернулся из-под руки, я слегка заскользил в обнимку со скалой, и удержался, наверно, фалангой одного пальца. В альпинизме сия процедура называется «играть на пианино» – когда пальцы шарят по поверхности скалы в поисках хоть самых крохотных зацепок. Kitty лезла ловчее, чем я ожидал, но где-то ближе к верху тоже скользнула и, видно, ударила коленку. Дальше я уже втащил ее без церемоний, как куль с бесценным грузом, и, не развязывая веревки, потянул от края через всю площадку под грибок.
Там и вправду нашлось расчудесное убежище. Имелось даже небольшое углубление в ножке гриба вроде мелкой пещерки – лучше не придумаешь. Слой почвы на площадке, видно, тонюсенький, потому травка низкая. Влага, видно, стекает в расселины, их коих торчат невысокие, мятые деревца и кусты. Тоже какое-никакое укрытие.
Пока в голове мелькали эти хозяйственные мысли, я изо всех сил прислушивался, но вроде ничего опасного не расслышал. Потом вспомнил, что глуховат я на левое ухо, на леднике когда-то сорвался в расселину и крепко приложился о стенку бедовой своей головой, чего-то там повредил. Нерв, что ли.
-- Ничего не слышишь? – спросил я малышку. Она забилась под скалу, свернулась калачиком и явно отходила от ужасов недавней жизни. Камень, он все ж дает ощущение безопасности; недаром говорят – как за каменной стеной. Тоже опасно: ненароком можно расслабиться.
Kitty встрепенулась, прислушалась.
-- Вроде нет…
-- Тогда будем устраиваться капитально.
Я любовно извлек из своего рюкзака-самобранца самую ценную нашу драгоценность – собственной конструкции палатку, а если точнее, комбинацию из надувного матраса и палатки с пологом, все из легчайшего дакрона на каркасе из надувных резиновых трубок. Вход или влаз у нее – не с торца, а сбоку: просто откидываешь наверх одно полотнище, залазишь внутрь, а потом застегиваешь на молниях. Под полотнищем, и только с одной стороны – антикомариный полог, мельчайшая такая сетка темного цвета. Когда жара, вроде как сейчас, полотнище отбрасывается через конек, лежишь, а тебя сквозь полог ветерком обдувает. Конечно, устройство крохотное, простору никакого, только одному человеку и угнездиться, в крайнем случае полтора человечка поместится, но нас ведь именно столько. Зато вес – кило двести на все про все. Плюс еще совсем невесомый, тонюсенький пуховый спальник: в пустыне, куда я, собственно, намылился, да вот ненароком заблукал, ночами ой как пробирает, до зубовного треска.
Kitty в палаточку сразу влюбилась и принялась наводить в ней уют, а я на минуту представил себе, что было бы, если б я изменил своей жлобской привычке цепляться за свое снаряжение до последнего. Хотя при чем тут жлобство, это ж годы скитаний меня обучили – до чего жизнь один на один с природой, с маленькой буквы «п», иногда от сущих мелочей вроде ножика или зажигалки зависит. Расстанься я со своим рюкзачком на «Медузе» или в последующих передрягах – и где бы мы сейчас были? Джунгли в смысле комарья похуже тайги. Там хоть малярийных нет, а здесь битком.
Фрагменты из этого внутреннего монолога я понемногу выдавал Kitty, хоть она и без того палаточке была безмерно рада и, копошась в ней, заметно повеселела. Девчонки, они и в Африке девчонки. И надо же такому приключиться – островок этот, Богом проклятый, как раз в этот момент подбросил очередное свинство. Морозное дыхание смерти – вот как я о том до сих пор думаю.
А дело было так. Kitty захотелось ненадолго отойти, и она пошла за ближайшие кустики – но почти сразу шарахнулась оттуда с истошным визгом и совершенно перекошенным лицом. Я схватил, что под руку попалось – попался топорик – кинулся за кусты и сам чуть не обмер. Там, рядом с довольно крупной расселиной, грелся какой-то гад невиданных размеров, свернувшись во множество колец. Только голова да шея, если это можно назвать шеей, торчали где-то на аршин в высоту над этой грудой омерзительных спиралей. Не знаю, может, эта сволочь ползучая намеревалась нас гипнотизировать или готовилась к броску, ничего не знаю и не помню, а только еще не видя этого чудища, я уже начал заносить правую руку и практически в то же мгновение, как его увидел, метнул топорик со всей дури в эту кучу жирных цветастых колец, метя поближе к голове.
Бог мой, вы б видели, какое цирковое представление эта скотина вслед за тем учинила. Казалось, там десяток питонов извиваются, хлещут во все стороны, подлетают чуть ли не на несколько метров в воздух и вообще безобразничают на все лады. Мое счастье, что топорик перерубил гадине спинной хребет, а не то б она показала мне кузькину мать-перемать. Деваться-то некуда, площадка невелика, да еще малыш за спиной верещит, словно обезумевши.
Короче, кинулся я назад к нашему лежбищу, схватил паранг, и он оказался много ловчее топорика. Несколько минут я приплясывал вокруг змеюки, но в конце концов порубал ее в лапшу, топорик свой спас, а дергающиеся куски затолкал в расселину.
Тяжело дыша, я вернулся под грибок и прямо-таки рухнул на землю. Коленки совсем не держали, руки-ноги ходили ходуном, сердце выплясывало какую-то барыню с выходами, только все это пришлось отодвинуть в сторону. Kitty колотила истерика – мать всех истерик, и удивительно ли, после всех мук и ужасов? А тут еще змей пятиметровых распустили, в душу их индонезийскую мамашу…
Я прямо не знал, как подступиться к малышке; она забилась в палатку и там нелепо корчилась и рыдала в полный голос. Делать ничего такого здесь никак нельзя, кругом враги, но причем тут слова, она же их просто не услышит. Бить по щекам рука не поднимается, а надо…
Тут я вспомнил, что несколько дней тому назад выпросил у Луиса бутылку трофейного рома Bacardi – она этому правоверному наркашу ни к чему, а мне во как пригодится. Я пошарил в рюкзаке, вытащил плоскую бутыль, откупорил, зажал голову малышки в сгибе левого локтя, чтоб ненароком зубы не выбить, улучил момент, когда она раскрыла ротик пошире – она все хватала воздух, задыхалась, как оно и бывает в истерике – и ливанул в него порядочную порцию. Малявка захлебнулась, закашлялась, дыхание видно начисто перехватило, и я пошлепал ее по спинке, приговаривая:
-- Все-все, маленький мой, сейчас будет лучше, еще глоточек, и все пройдет, все войдет в норму, нельзя же себя так мучить, нам всем надо успокоиться… Ну, поплачем и успокоимся, ты же умненькая девочка, ты ж понимаешь, все исправится и забудется… Главное – мы живы, живы, живы, руки-ноги целы, головка цела, животик цел, носик цел, ротик очень даже цел, ну-ка еще глоточек… Oops! Вот так, вот так…
Вряд ли она воспринимала, что я там бормочу, и второй глоток я влил, можно сказать, грубой силой. А что делать, я вас спрашиваю? Что делать, если вопли раздаются fortissimo на весь вражеский лес?
То ли лошадиная доза рома подействовала, то ли силы ее оставили вконец, только Kitty сразу забылась. Ну, не знаю, может, в кратковременный обморок шлепнулась. Забылась, и все тут, а минут через пять-десять открыла мутные глазки и пробормотала открытым текстом: «Писать хочу». Я вытащил ее из палатки, отвел к расселине – не той, где змеиные ошметки, а к другой. Она немного пошатывалась, и ничего удивительного. Зашатаешься тут.
Когда вернулись к лежбищу, я стащил с нее дурацкий мусульманский ее наряд – к тому времени уже накатила настоящая, дневная жара – уложил голенькую к стенке, и она моментально отключилась, если вообще просыпалась. Я застегнул сетку, подавил комаров, что успели забраться в палатку, и умостился рядом со спящей, а паранг положил себе под руку – вдруг еще какая ползучая смерть пожалует.
В голове все мелькали и крутились сцены недавней баталии. Вот, чуть было не угодили мы в статистику. Я где-то читал или слышал, в Юго-восточной Азии каждый год двадцать тысяч гибнет от змеиных укусов. Впрочем, при чем тут статистика. Так и сгнили бы мы на этой плеши на радость пиратам, и вряд ли кто прослышал бы про нашу схватку с питоном. Хотя… полно врать-то. Если бы питон, я б его узнал, мы в каком-то зоопарке видели недавно, еще на экскурсии с «Медузы», благословенна будь ее память. И вообще питоны не кусаются, на людей не нападают. Впрочем, хрен его поймет. Может, это я знаю, что питон на людей не нападает, а он ничего такого не знает; плохо информирован. Нет, определенно то был не питон, а НПС. Неопознанная ползучая смерть.
Дальше пошли совсем уж хозяйственные мысли. Той змеюкой неделю можно было бы питаться. Пока не протухнет. Это если бы я был один… Я отхлебнул из бутылки, аккуратнее примостил голову на похудевший рюкзачок, ныне служивший подушкой, и задумался. А об чем, ежу понятно. Я б вообще робот был, а не человек, если бы меня такие мысли не посещали. Да… Вот если б Kitty не было, никого под моей защитой не было, я бы тут развернулся. Хрен бы меня кто в этих джунглях нашел. Да я бы в горы забился, куда этим бобикам местным ни в жисть не долезть. Я бы такую партизанскую войну раскочегарил, Луис крутым кипятком писал бы. Из засады кокнул бы кого из его банды, раздобыл приличное оружие, и тут Луису и пришел бы кровавый конец. Если бы не Kitty…
Слушай, орел домашний, если бы не Kitty, тебя бы давно акулы схрумкали. Луис тебя в живых оставил исключительно из-за того, что этот проект задумал – меня в банду, а Kitty как страховку. Учуял, гад, как я влип в смысле романтических чувств. Не будь этого – шлепнул бы он меня за милую душу там же, на «Медузе». Ведь я, пожалуй, один твердо знал и мог рассказать ответственным товарищам, кто это такой страшный пират под дурацкой маской, начальник над нашими жизнями. В живых меня оставлять никак нельзя было. Так что, голуба моя, захлопнись на эту тему, а Kitty тепло поблагодари за то, что она есть, и без нее нам никак и ни к чему.
Славный такой малышок. Видал, как скромненько себе лежит, прикрывшись ручкой. Джорджоне, кажется. Точно, он. А может, Беллини. Да у них у всех что-то есть похожее, а у нас вот в самой натуральной натуре…
Потихоньку я тоже задремал, но в той заячьей, таежной манере, о которой, кажись, уже упоминал. Вроде и спишь, но обстановку вокруг очень даже сечешь, прямо через веки, и через каждые минут двадцать-тридцать распахиваешь глаза – как бы чего не приключилось. Однако вокруг вроде бы царили мир и спокойствие, только неведомые птицы орали, щебетали и распевали, но это в порядке вещей, такой у них modus vivendi…
Одна хорошая вещь в тот страшненький день все же приключилась: налетел штормик и хлынул ливень не хуже ночного. Разве не чудо. Во-первых, следы наши смоет; теперь хоть всех собак острова собери, фиг они чего унюхают. Если где отпечатки на влажной почве остались, и те потоками размоет. Лишь бы новых следов не наделать. Второе: можно немного водички набрать, а то в этой бешеной гонке с утра не какавши ни о чем таком и подумать некогда было, не то что останавливаться и наполнять где-то фляжку.
Вместо фляжки я таскал с собой в походы емкость на два литра из-под красного вина. Сделана вроде из фольги, только фольга эта крепкая, не порвешь, а в свернутом виде и не весит ничего, и места никакого не занимает. Я открутил крышку, понюхал – вином все еще попахивает, и это приятно. С «грибка» в одном месте вода стекала прямо-таки ручьем, и моя псевдофляжка быстро наполнилась не так чтобы кристально чистой, но вполне съедобной водой.
Гром грохотал неистово, дождь шумел, как паровоз, и Kitty, конечно, проснулась. Проснулась и в обычной своей манере потянула ручки ко мне.
-- Какой мне кошмар приснился…
-- Бывает. – Даст Господь Бог, она примет и ту встречу с тварью ползучей за кошмар. К тому ж рому я влил в нее порядком, а она, может, крепкий алкоголь вообще никогда не пробовала и сейчас еще смутно различает, где действительность, а где грезы и кошмары.
Я не дал ей много раздумывать на эти темы, а потащил под ливень, пока он не проскочил. Мы все же порядком перепачкались и припотели в утренних гонках и всяческих переживаниях, а теперь как следует освежились. Тамошние ливни похлеще душа Шарко будут. Kitty даже немного повизжала от этих ощущений, но под сурдинку, как оно и положено в нашей ситуации.
Потом мы наскоро растерлись многоцелевой тряпкой, что я непременно таскаю в рюкзаке. Такая тряпка может быть скатертью-самобранкой, или полотенцем, как сейчас, или носовым платком, да мало ли. Скупую мужскую слезу утереть, например; тоже сгодится.
После душа, освеженные, немного пожевали снеди из киттиной сумки – шоколадку, лепешку, немного изюма. По-хорошему надо бы рису отварить, толком пообедать, но с этим придется погодить. Все палочки мокрые, дыму не избежать. Как бы чего не вышло.
После ужина мы снова устроились отдыхать, а что там дальше происходило за пологом-занавесочкой, это никого не касается. Наше личное дело. Мне главное – чтоб малышка меньше думала про наше осадное и даже пиковое положение, а больше сосредоточивалась на маленьких радостях бытия. Пусть этот мир за тоненьким пологом палатки провалится к чертям, у нас тут своя вселенная. Маленькая, зато своя в доску.
Глава 18. Душевные беседы при звездах
Нечувствительно мы оба заснули и проспали каменным сном до вечера. От такой потери бдительности я немного расстроился, но тут как раз ночь пала, словно бальзам на душу. В первый раз с тех пор, как нас грубо выковыряли из нормальной жизни, отпустил ежеминутный страх, то подспудно сосущий, то наваливающийся всем своим потным вонючим брюхом, аж не вздохнуть. Ночь – это как отпуск или каникулы, никакой злодей к нам не подкрадется сквозь тьму и чащобу. Знаем, сами этого испробовали полной мерой; до сих пор царапины саднят и москитные укусы жгут.
Прямо в тему я поведал Kitty про то, как Фолкнер про москитов целый роман написал, так и называется, Mosquitoes. Там одна парочка ужасно от москитов перестрадала. Они тоже откуда-то и от чего-то сбежали, но москиты в камышах довели их до слез, и пришлось вернуться, расчесываясь в кровь и грызясь меж собой, как собаки. Ну, мы тоже почешемся, не без этого, но насчет вернуться – шалишь. И на тему грызни никаких признаков, с этим все ладненько. Пока, во всяком случае. Но это я из единого суеверия добавляю. Какой же я моряк без суеверий. Не говоря про альпинизм.
И вообще правильно малыш сделал, что Фолкнера не читал. В жизни все проще, если головку подключить, а не одни страсти-мордасти лелеять. Вот мы все израненные, мы ветераны, мучат нас раны – значит, что? Значит, надо первым делом раны за-ли-зать. В целительную силу слюны я верю свято, и потому облизал Kitty практически c ног до головы, приговаривая:
-- Ой девушка, какая вы солененькая на вкус, но это ничего, главное – здоровье. В джунглях нельзя ничему давать загноиться, гниение смерти подобно. Сразу гангрена, заражение крови, то да се. Верно говорю. Это я знаю еще по своим шатаниям в пустынях Средней Азии. Там в низовьях Аму-Дарьи такие джунгли были, что даже тигры когда-то водились, только теперь ни тигров, ни джунглей, наверно, а сплошная зона экологического бедствия, не слыхали?
-- Не-е…
-- Ну и не надо. Нам своих бедствий – за глаза…
Я прижег укусы, ранки и царапинки кое-где йодом, кое-где вьетнамским бальзамом «звездочка», а потом залепил все пластырем band-aid. Антисептическая вещь; пожалуй, самое-самое необходимое в походе. Иногда ведь весь в заплатах к концу щеголяешь, особенно руки-ноги.
Пока я так работал, я все это проборматывал, с подробностями и с перерывами на лизание, по большей части обоюдное. Kitty внимательно слушала, и мне ужасно нравилось, как она слушает. Точно можно быть уверену, что она мои речи впитывает, а не пропускает мимо ушей, как оно водится среди особ ее пола и возраста. В нашем положении это критически важно. Я и на эту тему поговорил, пока ковырялся в своей худосочной аптечке. Нашел антабрин, средство от малярии – не дай и не приведи еще эта гадость навалится – и скормил малышу. А насчет болячек повторил чью-то остроту:
-- Вообще-то все болезни от головы. Кроме беременности.
Kitty захихикала, а потом посерьезнела, и мы с ней обсудили кое-какие детали, но это к делу не относится. По этому поводу малышка вспомнила, что через пару недель ей стукнет семнадцать, и совсем погрустнела. Погрустнеешь, блин – встречать свои семнадцать лет, бегая по кустам от каннибалов, и доживешь ли до нужной даты – тоже вопрос. Но разве о таком можно говорить. Тут юмор нужен, без него никак. Так я ей и сказал:
-- О, совсем старенькая будешь. Знаешь, Набоков так про вас и писал: «старенькие, семнадцатилетние...»
-- Nabukov?
-- Ну, который «Лолиту» написал. Кино видела?
-- Видела. У нас на видике есть. Про педофила.
-- Ну да, так все думают. Только это немного про другое. Про это тоже, но больше про другое.
-- Про какое?
-- Про неконтакт.
-- Как?
-- Это мое словечко такое. Неконтакт. Minuskontakt. Трагедия человечества. Так ему и надо, кстати. Грубо говоря, люди не могут влезть друг другу в душу, а как было бы хорошо. А что мы имеем... Ваня любит Машу, Маша симпатизирует Саше, или Паше, или обоим, или вообще никому, только себе. И так они и крутятся, в отдельных черных ящиках. Хотя физически могут общаться, сношаться, драться, развлекаться, что угодно. А чтобы влезть друг другу под кожу, такого нет.
-- А мы?
-- А мы, кисанька, влезли. Еще как влезли. Но мы особый случай. Редкий. Хотя в литературе описанный. Star-crossed lovers, вроде Ромео-Джульетты, слыхала? У которых звездные пути взяли и пересеклись.
--Только они умерли…
-- Соплячье, чего с них взять. Опять же пятистопным ямбом изъяснялись. Нам это ни к чему. У нас и без ямба контакт. А в «Лолите» просто жуткий неконтакт.
-- Какой ты умный. Настоящй Herr Professor. А я смотрела и ничего такого не думала. Кино как кино. Противно только немного, потому что...
-- Почему?
-- Нипочему. Потом расскажу.
-- А я знаю.
-- А вот и не знаешь!
-- А вот и знаю!
-- И ничего ты не знаешь!
-- Ну и хорошо, не знаю, и не надо. Нам и так славно, правда? Как у летчиков. «Контакт!» «Есть контакт!»
-- Это ты хорошее слово придумал.
-- Слово хорошо, а контакт лучше. Сколько бы нам ни было. Семнадцать, или больше, или меньше.
Kitty хихикнула.
-- Очень меньше не надо. А то будешь, как Набоков.
-- Не Набоков, а Humbert. Впрочем, черт его знает. Я в его биографию не особо вникал. По-моему, он эту «Лолиту» больше от отвращения написал. К Америке.
-- Лолита – это Америка?
-- Вроде того. А вообще это такой писательский закидон – возиться с крайними случаями. Это ж надо удумать – контакт с американской teen-ager. Ха-ха-ха. Гы-гы-гы. Почему тогда не с шимпанзе. А Шарль Бодлер вообще среди парижских проституток шарил, все контакт искал.
-- Нашел?
-- Не-а. Зато Les fleurs du mal написал. Тоже недурственно.
Тут я спохватился. Бодлер, Les fleurs du mal, это ж все для нее – пустой звук. Я замурлыкал песенку из моего чуть ли не детства, пошлую песенку одной татарки про то как она росла и процветала До семнадцати годов, А с семнадцати годов Кружит девушку любовь… Потом перевел, и мы немного потрепались про то, что, как и у кого бывает до, а у кого после, но в подробности не вдавались. Нам и без слов было тепло.
Все это время я, конечно, непрерывно мониторил обстановку, но никаких ужасов ночь вроде не таила, только птицы временами как-то загробно вскрикивали. Может, их змеюки средь ветвей ловили и заглатывали? С этих джунглей станется. Подумалось еще – а вдруг приползет к нам коллега той жирной разноцветной пожарной кишки? В Средней Азии любят сказки рассказывать – мол, если убить гюрзу или там полоза, то жена или муж убиенной животины обязательно ночью приползет отомстить. Не верил я в эту дребедень ни грамма, а вот поди ж, мысль не оставляла. Подкорка, зараза, работала. Рассердился я на себя и решил: приползет – встретим достойно. Вот только паранг подточим.
Мы с малышкой немного помолчали, разглядывая звездное небо с их хваленым Южным Крестом, но мы на него еще на «Медузе» насмотрелись. Вспомнили этот славный кораблик, повздыхали, а потом я абстрактненько так полюбопытствовал:
-- Малыш, а вот интересно, ты там, на «Медузе», когда-нибудь думала, что у нас… ну, так вот получится? Даже без этих пиратских страстей?
И кроха ответила сразу, словно не раз сама про себя все это продумывала:
-- Очень даже думала. Нет, не думала, а так… представляла. Вот, думаю, губы – а хорошо будет, если они меня поцелуют?
-- Ну и как?
-- Что?
-- Хорошо?
Kitty вместо ответа куснула меня за плечо, и мы немного подурачились, но потом она все ж сказала серьезно и даже торжественно:
-- Очень хорошо. Я даже не знала, что так хорошо бывает. – Ну да, разумеется, в ее возрасте пора уже абсолютно все знать и изведать. – А вам?
-- Ну, уж нам-то… Ведь я в тебя втрескался с маковкой, с первого взгляда, наверно. Максимум со второго. Как дикий бык, у которого гон…
-- А что такое гон?
-- А вот это, gnädige Fräulein, вам еще рано знать. Подрастете – узнаете. Или в словаре посмотрите. А вот признайся, ты про это догадывалась? Про мои страсти?
Вместо ответа она снова полезла кусаться, и пришлось ее слегка притиснуть. Мы немного полежали, притихнув и явно думая одно и то же. Потом Kitty выдохнула протяжно:
-- Хорошо-о-о как. Только…
Вот именно… «только». От этого «только» никуда не деться. Вот мы спрятались под скалу, а оно никуда не испарилось, и Kitty оно мучит неотступно. Как бы мы ни балдели друг от друга, эта сволочь «только» все выглядывает из подвала, змеиная его голова.
Kitty помолчала, видно, собираясь с духом, потом:
-- Herr Kommodore..
-- Хочешь, зови меня Командорчик. Так не очень официально. Даже ласково вроде. Меня так звали… некоторые.
-- Kommodor-TSCHICK! – Она попробовала слово на язык и даже пискнула от удовольствия. Но потом снова начала о серьезном. – Kommodor-tschick, а что мы будем делать?
-- Спать скоро будем.
-- Я серьезно.
-- Выживать будем, малыш, honey. Будем survive.
-- А как?
-- Как сумеем. Я ж специалист по выживанию, разве я не хвастался?
-- Нет, но я слышала. Это как Робинзон, да?
-- Ну что ты, много интереснее. У этого Крузо-Карузо целый корабль был всякого барахла, а я привык с нуля. Хотя сейчас грех жаловаться, спецрюкзачок с нами. И домик есть, и мухи не кусают…
-- Но за нами ж еще эти гонятся…
-- Малышок, запомни первое правило выживателя: выживание начинается с головы. Гнать надо из головы всякие страхи. Поганой метлой. Унылый дух сушит кость. В экстремальных условиях человек гибнет чаще всего от страха. Для смерти ничего, кроме страха, собственно, и не требуется. Ты Алена Бомбара читала?
-- Нет. Я мало читала.
-- Ach du lieber Gott, ну что за молодежь пошла. Ты буквы хоть знаешь? – Мы немного повозились, а потом я продолжил. – Ален Бомбар, он еще в пятидесятые годы – в доисторические времена, если по-вашему – пересек Атлантику на резиновой лодочке, «Еретик» называлась. Кажется, метров пять длиной, а может, шесть. Всю еду и питье добывал из океана, вообще из природы. Пил дождевую воду, когда был дождь, ел летучих рыб, если в лодку шлепались, ну и так далее.
-- Сырых рыб ел?
-- Именно сырых. – Ее передернуло, но я гнул свое: -- А знаешь, что его потянуло на этот подвиг? Он был портовой врач и насмотрелся на всякие кораблекрушения. У людей после крушения иногда оставалось вдоволь еды и питья, но когда он со спасателями добирался до корабля, там чаще всего вповалку лежали трупы. Люди просто опускают крылышки и мрут от страха. Тебе приходилось сливать матчи?
-- Почти никогда. Но я знаю, так бывает…
-- Во-во. А тут люди сдают не матч, а жизнь. Соплей у них не хватает драться.
-- У меня хватает…
-- Я знаю, ты у меня храбрый Bursch, храбрее не бывает. Так вот, Бомбар поплыл и всем доказал – не стоит умирать от страха. Умирать от страха просто глупо и неприлично. Ему поверили, и он стал получать письма мешками – десятки тысяч спаслись одной верой. Сам он, правда, потом сильно болел, животом маялся, печень, почки, то да се… Но он был живой, а не мертвый. Это очень большая разница.
-- И мы тоже поплывем?
-- По обстановке. Все по обстановке. Нам главное – не делать больших глупостей. Не совать голову туда, где задница не пролезет.
-- Comment? – У нее иногда проскакивали мамины словечки и интонации.
-- Ну, поговорка такая есть в России. Народная мудрость. Фольклор.
-- А-а…
-- Вот смотри, последние сутки были не самые веселые в нашей жизни, но это глядя как посмотреть. От верной гибели ушли, выжили и, значит, выиграли. Так и дальше – играем только на выигрыш, чего бы то ни стоило.
-- А как играть?
-- Играть буду я, а ты будешь помаленьку учиться, OK? – Она энергично кивнула, мне подвернулся лобик, и я к нему приложился одобрительно. – Умничка. Пока мой план на матч – играть вторым номером. Как тогда с Кеном, помнишь? -- Она фыркнула. Видно, очень даже помнила. – Вот так и будем. Они что-то делают, мы отвечаем, но по-умному. Они ничего не делают, и мы ничего. Несколько дней мы тут продержимся. -- Я суеверно поправился, на флотский манер: -- Должны продержаться. Сегодня продержались, а завтра как Бог даст. Я ж говорю – по обстановке.
Конкретики в моем трепе, конечно, было маловато, но мне главное в тот момент – духоподъемный аспект. Чтоб закрепить эффект, я стал рассказывать ей историю, приключившуюся со мной в забайкальской тайге, когда мне было примерно столько же лет, сколько ей, или чуть больше. История страшненькая15, и слушала она, раскрыв ротик и затаив дыхание, как в пионерлагере малолетки слушают истории-пужалки на ночь, ну точь-в-точь. В особо кошмарных местах она подрагивала и крепче прижималась к моему боку. Когда в конце концов герой вышел победителем из той жуткой передряги, она аж ножками сучила от радости, а потом заснула, как младенец.
А я еще долго пялился на их дурацкий Южный Крест, обсасывал разные сценарии, но все они сводились к одному: смотря как фишка ляжет да как инстинкт подскажет.