Тема чтений
| Вид материала | Программа |
- Программа проведения торжественного закрытия IX московских областных Рождественских, 86.47kb.
- Информация о проведении заочного тура, 97.67kb.
- Программа чтений Открытие чтений. Оработе по духовно-нравственному воспитанию в школе., 10.89kb.
- Тема Чтений, 28.26kb.
- Тема чтений, 1741.53kb.
- Положение и условия проведения одиннадцатых городских этических чтений «Нравственность, 95.98kb.
- 2. Цели и задачи Кирилло-Мефодиевских чтений: выявление и поддержка интеллектуально, 65.21kb.
- Резолюция конференции «Агиология: проблемы и задачи» XVI международных Рождественских, 36.41kb.
- Программа семейных чтений Ступенька первая Для детей до 3 лет «Книжки, нотки и игрушки, 203.5kb.
- Малых Аввакумовских Чтений (г. Нарьян-Мар. 2004г.) Победитель VI и VII областных Иоанновских, 6.59kb.
Прямухинские чтения 2006
29-30 июля 2006 г.
село Прямухино
Тема чтений:
«Герцен, Бакунин, Тургенев в истории русской общественной мысли»
Программа чтений
29 июля
1. Сысоев В.И. (Тверь) Презентация книги В. Демина “Бакунин”.
2. Корнилов С.Г.(Москва) Презентация сборника “Прямухинские чтения 2005”
3. Рябов П.В. (Москва) “А. Герцен и М. Бакунин: друзья, единомышленники, оппоненты”
4. Сапон В.П. (Нижний Новгород) “М. Бакунин и А. Герцен как теоретики либертарного социализма”
5. Кулинич Л.В. (вед. филолог кафедры русского языка и общего языкознания Нижегородского ГУ) “Общественные идеалы И.С. Тургенева...”
6. Леонтьев Я.В. (Москва) “А.И. Герцен - первый “скиф” в русской литературе”
7. Суворов В.П. (Тверь) “Второе поколение Прямухинских женщин. В.Н. Николаевская”
8. Камински Антоний (Вроцлав, Польша) “М. Бакунин в литературном и художественном творчестве. Библиографическая рекогносцировка”.
30 июля
9. Нарская Е.Г. (Музей А.И. Герцена, Москва) “Портрет М. Бакунина работы неизвестного художника. Попытка атрибуции”.
10. Задорожнюк И.Е. (Москва) “М. Бакунин и А. Герцен в трудах Т. Масарика”
11. Цовма М.А. (Рим-Москва) “М. Бакунин и Ф. Достоевский”
12. Прусский Я.Л. (Музей-заповедник «Дмитровский кремль», Яхрома) “П. Кропоткин и И. Тургенев”
13. Рублев Д.И. (Москва) “Проблема “интеллигенция и революция” в творчестве А. Герцена и М. Бакунина”
14. Ященко В.Г. (Волгоград) “Хилиастическая напряженность работы М.А. Бакунина “Государственность и анархия”
15. Талеров П.И. (Санкт-Петербург) “И. Гроссман-Рощин о М. Бакунине”. Представление статьи М. Арефьева “М. Бакунин и А. Бергсон о философии жизни”.
16. Корнилов С.Г. (Москва) “М. Бакунин, А. Герцен и И. Тургенев в трилогии Тома Стоппарда “Берег утопии”.
29 июля
Корнилов. Господа, я рад приветствовать вас здесь, в Прямухине на шестых уже по счету Прямухинских чтениях. Уже, наверное, можно сказать, что наши чтения стали неотъемлемой частью культурной жизни как Прямухина, так и в целом большого круга заинтересованных людей. Я вижу, как люди готовятся к ним, как приходится ограничивать число участников из-за того, что вместимость автобуса ограничена. А ведь мы отказались в последнее время от оповещения о чтениях через Интернет, т.к. в этом случае остановить поток желающих невозможно и что тогда делать со всеми прибывающими в Прямухино своим ходом неизвестно.
Люди уже не сомневаются в том, что чтения состоятся, что вновь на них прозвучат интересные доклады, что вновь возникнут споры и живые обсуждения, что в ходе конференции можно будет вновь встретиться с друзьями старыми и новыми, что потом материалы конференции выйдут в свет в уже привычном формате, удивляясь каждый раз, что мы каким-то образом всегда успеваем издать их к новым чтениям.
Я рад тому, что у наших чтений есть свой имидж, и он вполне достоин того, чтобы о нем говорить с уважением. Я рад тому, что чтения стали традицией, и, таким образом, круг подлинных друзей Прямухина крепнет и ширится. Собственно это и есть цель наших чтений.
Тем не менее, должен признаться о некоторых организационных промашках, которые у нас происходят порой. В частности, они имели место на прошлых чтениях. Чтения в прошлом году были очень интересными, особенно напряженными и содержательными были дебаты по некоторым докладам. Но случилась беда: записывающая техника отказала. Мы были вынуждены опубликовать доклады без обсуждений, публикация которых стала для участников Прямухинских чтений тоже неотъемлемой частью. Конечно, никто не застрахован от сбоев техники, но я воспринял этот случай весьма драматично. Приношу всем участникам прошлогодних чтений свои извинения и сожаления. Надеюсь, что такое больше нас не постигнет.
Второе. За минувший год произошло печальное событие. Скончался наш друг, постоянный участник чтений, профессор, доктор философских наук и чудесный человек Михаил Александрович Абрамов. Прошу почтить его память минутой молчания.
Это был замечательный человек - мягкий, нешумный, глубокий, интеллигент в полном смысле слова. Его знания и интересы не ограничивались только сферой профессиональных знаний, он был большой знаток поэзии, искусства, музыки. Он был настоящим трудягой - может быть, это и подорвало его силы. Он стал прямухинцем - то есть не только участником конференций, но моим соседом, влюбленным в эти места, парк, усадьбу, в Осугу. У него здесь были друзья не только среди сельчан, но и среди деревьев... Мы скорбим об этой утрате.
Но жизнь идет дальше. Мы начинаем новую конференцию. В этом году ее генеральная тема сформулирована так: “А. Герцен, М. Бакунин и И. Тургенев в истории русской общественной мысли”. Здесь много наших старых друзей - многократно участвовавших в Прямухинских чтениях, есть новые лица, гости, и мы рады всем. Позвольте представить участников и гостей. Если кого-нибудь вдруг пропущу, прошу меня извинить заранее. Помогайте.
Петр Владимирович Рябов - постоянный и активнейший участник чтений. Дмитрий Рублей - тоже уже не первый раз на чтениях, аспирант истфака Московского университета гуманитарных наук, Ярослав Леонтьев - неоднократный участник чтений, кандидат исторических наук из МГУ, к тому же он активный член Совета “Мемориала”. Ему я, где есть такая возможность, всегда озвучиваю искреннюю благодарность за то, что вывел меня на Михаила Осоргина, на его книги. Кто Осоргина еще не знает - рекомендую и завидую: у вас все лучшее впереди. Иван Евдокимович Задорожнюк. Он у нас не первый раз в Прямухине, но выступит, полагаю, на этих чтения впервые. Кандидат философских наук и сотрудник Современной гуманитарной академии. Владимир Иванович Сысоев, член правления Бакунинского фонда и человек пишущий, много и плодотворно. Лариса Георгиевна Агамалян из Санкт Петербурга. Нынче она у нас гостья, а бывало, Лариса Георгиевна и выступала на наших чтениях. Я считаю, что за ней остается должок: как следует она об Александре Михайловиче Бакунине нам так и не рассказала.
Агамалян. Все уже написано.
Корнилов. Это мы знаем, читаем. Но на чтениях мы могли бы и вопросик задать и поспорить и т.д. Наши обсуждения, дебаты наши по выступлениям участников, собственно и отличают нас от других конференций и чтений. Лариса Георгиевна, мы не теряем надежды.
Миша Цовма. Михаил Александрович Цовма - старинный друг Прямухина, практически не пропустил ни одной конференции, один из активных участников Прямухинской вольной артели. Человек нам очень близкий. Елена Георгиевна Нарская - сотрудница Московского музея А.И. Герцена. Она у нас тоже не в первый раз. Ян Львович Прусский - сотрудник Музея-заповедника «Дмитровский кремль». Он фактически тоже стал постоянным участником чтений. Валерий Павлович Суворов - кандидат исторических наук из Тверского государственного университета. Если не ошибаюсь, не пропустил ни одной конференции. Так? На одной не был. Простим. Это пустяк. Владимир Петрович Сапон из Нижегородского университета, кандидат философских наук и тоже не первый раз на чтениях. Сегодня у нас присутствует впервые, по-видимому, коллега Володи Сапона - Лада Витальевна Кулинич. Она ведущий филолог кафедры русского языка и общего языкознания Нижегородского ГУ. Мы рады вас приветствовать на Прямухинских чтениях. Мы рады также приветствовать Антония Камински из г. Вроцлав Польская республика, которого мы заочно знаем давно, но теперь рады познакомиться лично. Как я догадываюсь по той книге о Михаиле Бакунине, которую он подарил и мне, и музею, и, наверное, еще кому-то из вас, и которая, по-видимому, является только началом целой серии книг о нем, мы имеем дело с одним из серьезных современных исследователей творчества Бакунина. Мы рады вас видеть в Прямухине, Антоний. По просьбе Антония мы отдали ему окончание сегодняшнего дня работы. По-видимому, нас ожидает какой-то сюрприз. Стихи, музыка...
Камински. Танцев не будет....
Корнилов. Чуть не вырвалось: «А жаль!» Теперь о Ященко. Вячеслав Григорьевич Ященко, кандидат филологических наук из Волгограда бывал на прошлых чтениях. Сегодня на чтениях его не будет. Но он прислал свой доклад и просил его зачитать. Если будет хоть малейшая возможность это сделать, мы с удовольствием сделаем. Пока еще трудно сказать, сколько, в конце концов, будет выступающих на чтениях. Слава, помимо участия в конференциях, много предпринимает усилий по изысканию финансовых источников для реставрации Бакуниской усадьбы. Меня вы знаете - Корнилов Сергей Гаврилович, я председатель правления Бакунинского фонда. Но сегодня мне предстоит очень ответственная миссия - я должен познакомить вас с трилогией Тома Стоппарада “Берег утопии”. Произведение громадное, познакомить с ним за полчаса трудно, но попытаюсь. В этой трилогии в числе действующих лиц такие исторические персонажи, как Герцен, Огарев, Бакунин, Тургенев, Белинский, Станкевич и множество других, включая Александра Михайловича Бакунина, всех сестер Михаила Бакунина и прочая. Я согласовал со Стоппардом чтение трилогии на нашей конференции, он сказал: “Почту за честь”. В настоящее время эта трилогия ставится в Российском академическом молодежном театре. И как Стоппарду, так и театру очень интересно мнение участников чтений о трилогии. С театром мы договорились, что в первую очередь я расшифрую ту часть конференции, которая связана с обсуждением “Берега утопии”.
Леонтьев. Может, надо было пригласить актеров театра на конференцию?
Корнилов. Мы хотели это сделать, планировали, что чтение пьес будет происходить с участием актеров, исполняющих главные роли, но так вышло, что театр ушел в отпуск, все разъехались и разыскать актеров оказалось слишком трудно.
Павел Иванович Талеров – тоже неоднократный участник наших конференций – кандидат исторических наук из Санкт-Петербургского государственного морского технического университета.
Я всех представил?
Сысоев. Нет, не всех. Здесь присутствуют потомки бакуниского рода. Олег Сергеевич Беляков с Татьяной Евгеньевной - супругой...
Корнилов. Очень приятно.
Сысоев. Александра Владимировна Жильцова и Игорь Саввич...
Сидоров. А я причем?!
Корнилов. Игорь Саввич, простите великодушно. Сидоров Игорь Саввич - член правления фонда и преданный друг Прямухина. Он неоднократно принимал участие в наших чтениях - и как выступающий, и как гость. Мы рады вас приветствовать. Кстати, Игорю Саввичу мы поручили познакомить вас с докладом Славы Ященко. Теперь, кажется, можно приступить непосредственно к конференции.
Я предоставляю слово Владимиру Ивановичу Сысоеву. Он представит новую книгу о Михаиле Бакунине в серии ЖЗЛ, написанную Валерием Деминым. Пожалуйста.
Сысоев. Год назад я привозил сюда доктора философских наук, кстати, друга покойного Михаила Александровича Абрамова, Валерия Никитича Демина. Это доктор философских наук, написавший ряд книг на различные темы. В серии ЖЗЛ у него книга “Циолковский”. И он рассказал тогда, что пишет книгу о Михаиле Бакунине и планирует в этом году издать ее. Он походил здесь, все посмотрел. Человек очень больной, ему за 70 лет, и, тем не менее, книгу эту он сделал, и в среду, буквально я вытащил его на “Волге”, приехали в издательство “Молодая гвардия”, взяли две пачки книжек - Петру Владимировичу Рябову сразу одну вручил и попросил сделать разбор. Демин попросил меня ее представить, извинился, что не сможет присутствовать на чтениях. Он буквально на таблетках - на нитроглицерине - и ноги у него не ходят... Я с радостью, говорит, приехал бы, но сейчас вдобавок и слышит плохо...
Тем не менее, книга появилась. Книга будет на многие годы определять видение жизни, позиции Михаила Бакунина. Я не специалист в этой области, поэтому попрошу Петра Владимировича продолжить дальше.
Рябов. Мне дали два дня назад эту книгу почитать. Я пробежал ее по диагонали, поэтому скажу очень коротко - первые впечатления. Естественно, что я не вчитывался, а смотрел достаточно бегло.
Надо сказать, что я, когда услышал, что выйдет эта книга, тем более в серии ЖЗЛ, а мы знаем, что в этой серии в 70-ом году вышла замечательная книжка Натальи Михайловны Пирумовой о Бакунине, я очень испугался. Я подумал, что трудно равняться с уровнем Пирумовой, да и сейчас такая конъюнктура - ругать Бакунина и т.д. Когда я прочитал эту книгу, я был приятно удивлен тому, что мои опасения не оправдались. В целом, скажу сразу, книга оставила очень неплохое впечатление.
Впрочем, все-таки скажу, что автор, в отличие от той же Натальи Михайловны Пирумовой или других фундаментальных исследователей жизни и творчества Михаила Бакунина, таких как Макс Неттлау, Юрий Стеклов и другие, он не посвятил много лет этой теме, доскональной работе в архивах, глубинному изучению. В ней нет каких-то выдающихся научных открытий. Эта книга не является фундаментальным вкладом в бакуниноведение. В то же время это первый труд за последние пятнадцать лет, достаточно развернутый, посвященный фигуре Михаила Александровича на русском языке.
Как книга в серии ЖЗЛ, то есть, прежде всего, некое популярное знакомство с Бакуниным для того, кто совсем ничего не знает о Михаиле Александровиче Бакунине, книга вполне достойная. Она написана со знанием дела - в общем.
Повторяю, нет открытий, каких-то новых источников, архивов, принципиально новых концепций. Но нет и штампов - ни старых, ни новых. Нет озлобленности, нет идеализации. Есть глубокое сочувствие, есть понимание масштабов личности Михаила Александровича Бакунина. Есть неплохое знание и понимание обстоятельств его жизни. Книга, прежде всего, популярная, и в качестве таковой она очень хороша.
Я не нашел в ней каких-то серьезных ляпов и ошибок. Конечно, с какими-то отдельными концепциями, мыслями, оценками можно поспорить. Это естественно. В общем, все вполне адекватно передано.
По сравнению с книгой Пирумовой эта книга имеет то преимущество, что вышла во времена отсутствия цензурных ограничений, когда можно многое сказать, что тогда сказать было нельзя. С другой стороны, она проигрывает некоторой фрагментарностью. Какие-то вещи - с моей точки зрения, очень важные - пропущены. Например, совершенно пропущена тема борьбы Бакунина с мадзинизмом в Италии. Или вообще не говорится о прибавлении “А” к “Государственности и анархии”, хотя это очень важный момент в отношениях с группой русских анархистов 60-70 годов в Швейцарии. То есть многие важные сюжеты отсутствуют, другие даны схематично. Книга перегружена цитатами, но, на мой взгляд, это и недостаток, и достоинство, потому что опять же для тех, кто ничего не знает, это как хрестоматия.
Много очень интересного. Мне понравился сюжет с Нечаевым, сюжет, связанный с борьбой с Марксом, какие-то психологические штрихи личной жизни Михаила Бакунина.
Ляпы есть, но они мелкие. Они говорят о том, что автор все-таки недостаточно находится в теме, чтобы все знать - все контексты, нюансы, тонкости. В качестве мелких ляпов можно привести такой: у автора сказано, что Ленин ездил на встречу с Кропоткиным... Все-таки Кропоткина возили к Ленину. Или говорится, что Бакунин - русский панславист... Это не очень удачное выражение. Миша Цовма несколько лет назад на чтениях делал доклад о “национализме” Бакунина и доказал, что это не так. Или говорится о какой-то решающей роли масонов в февральской русской революции. Это штампы, но, в общем, мелкие, и они не отменяют в целом положительного впечатления о книге.
Хорошо, что есть верное понимание масштаба личности Бакунина - что это фигура мирового масштаба и значения. Он дан в широком контексте рядом с тем же Герценом, Марксом.
Я не хочу слишком долго говорить, потому что за два дня невозможно все понять о книге. Но, в общем, я рекомендую ее и считаю, что для первого знакомства современного читателя с Михаилом Александровичем Бакуниным она полезна. Для тех, кто хорошо знает этот сюжет, она дополнит книгу Пирумовой, другие работы. Для тех, кто ничего не знает, она является хорошим введением в его жизнеописание. Вот, что я могу сказать.
Корнилов. Спасибо. Я перехожу ко второй презентации. Тоже кратко скажу о книге с материалами прошлогодней конференции. Она получилось довольно насыщенной в информационном отношении, даже несмотря на то, что дебаты по выступлениям опущены - как я говорил выше, они оказались не записанными. Особенно приходится сожалеть, что мы не смогли дать дебаты по выступлению Владимира Ивановича Крусса - профессора права из ТвГУ, выступавшего на тему о значении взглядов Михаила Бакунина и его брата Павла. Это был шквал, ураган... Были и другие интересные обсуждения. Но, что делать - теперь ничего уже не сделаешь... Есть, тем не менее, мнение, что без дебатов книга получилась даже более научная, чем наши прежние издания. Вошли все сноски и т.д. Так что, сколько людей - столько и мнений.
Леонтьев. Я попросил слово для того, чтобы импровизированным спичем напомнить не о прошлых чтениях, а о предпоследнем выпуске - “Прямухинские чтения 2004 года”. Книги живут собственной жизнью. Это тоже интересно. И нам не дано предугадать, как наше слово отзовется. Я хочу предложить две маленькие выдержки из писем, написанных из уфимской тюрьмы. Написаны они членом НБП, осужденным по делу о захвате кабинета Минздрава РФ - зурабовского кабинета - Максимом Громовым, получившим самый большой срок. Он пишет мне: “Прочитал почти полностью Прямухинские чтения 2004 года. В холодный пот бросает от собравшихся в Прямухине в мае 2004 года - сборище экстремистов каких-то! Это ж какие крамольные мысли-то высказываются там! Особенно восхитили Корнилов, Рябов и рассуждения об этичности М.Б. (Михаила Бакунина) Должикова. О Сапоне и Вашем выступлении молчу, разумеется, но не могу не упомянуть приведенный вами отрывок из письма Осоргина «о характеристике известных ему людей, сотканных из любви и нежности». Я этому, безусловно, не просто верю, для меня это большее. Всего Вам доброго”.
И второй маленький отрывок - это мне передали из письма к другому его корреспонденту.
Корнилов. Тоже Громов?
Леонтьев. Естественно. Он шесть лет имеет и будет еще долго париться...
Корнилов. А мы будем посылать в Уфу наши книжки!
(Смех).
Леонтьев. Ничего смешного, конечно, в этом нет, но тем не менее. «Андрей, человечище, здравствуй! Вчера вечером или сегодня утром (время здесь имеет несколько иной ритм и угол восприятия), я подумал, что от тебя должно быть уже письмо, что мол - пора. Подумал я в несколько ассоциативном ключе, т.к., читаю высланные Ярославом Леонтьевым «Прямухинские чтения», посвященные Бакунину, где есть, кстати, доклад Сапона Владимира (историк) «М. Бакунин и Эд. Лимонов о прошлом, настоящем и будущем России». Прочитав этот доклад, я отложил сборник на два месяца, т.к. очень много литературы пришло вместе с ним, которую я посчитал более важной для чтения. Добрался только сейчас. Читая доклад Ярослава Леонтьева, я был сейчас просто повергнут в некоторый шок. Он тут приводит выдержки из письма Осоргина, которое было написано в связи с трагедией анархистов Сакко и Ванцетти, приговоренных судом штата Массачусетс к смертной казни (погибли на электрическом стуле 23 августа 1927 года). Михаил Андреевич Осоргин пишет: “Протестовать против «казни невинных», употреблять это выражение, - значит, оправдывать суд...” Глубина смысла этих слов уходит далеко в прошлое и в бесконечное будущее. Я ощутил и осознал, что никогда не пытался увильнуть от наказаний. И ты, в общем, знаешь, как я себя вел и что говорил на суде. Моя цель была обличить государство, а не быть оправданным и оказаться на свободе...».
Вот такие строчки оттуда, где тоже читают “Прямухинские чтения”.
Корнилов. Спасибо, Ярослав. Это, я считаю, одно из замечательных подтверждений того, что мы здесь занимаемся не пустым делом. Кому-то это дает силы и помогает переносить тяготы срока. Это всем вам спасибо от него. Наверное, слава Богу, не мы одни, но мы в ряду тех, кто несет что-то нужное людям.
Итак, Петр Владимирович, вам слово. Уж теперь не подкачайте, от вас ждут там, в Уфе...
Рябов. Н-не знаю, как получится...
Корнилов. Если бы вы, господа, знали, как интересно с моего места смотреть на то, ч т о лежит на столе перед Петей. Доклад на манжетах! И так ведь каждый раз! По-другому не бывает...
Рябов. Прошу прощения. Как говорится, в актеров просьба не стрелять! Я хотел взяться за интересную, давно волновавшую меня тему, которую сформулировал так: М. А. Бакунин и А.И. Герцен: друзья, единомышленники, оппоненты.
Говоря о Михаиле Бакунине и Александре Герцене, мне кажется, интересно и важно было бы сравнить не только их идеи, но, прежде всего, их личности. Ибо это были люди яркие, а их идеи - порождены их личностями, а не наоборот, их личности интереснее и важнее их идей. Наконец, по общему убеждению романтиков, которое разделяли и мои герои, путь к универсальному лежит всегда только через индивидуальное, персональное. Экзистенциальные прозрения, их личный духовный опыт, запечатленный в “Былом и Думах” Герцена и в письмах Бакунина – богаче и ценнее даже их идейного, теоретического наследия.
Первоначально я намеревался основательно, фундаментально и подробно сравнить Бакунина и Герцена. Однако чем больше я об этом размышлял, тем больше осознавал, что для решения подобной задачи требуется не доклад, а книга, капитальная монография, не полчаса, отпущенные для выступления, - а многие месяцы и года. Поэтому жанр моего доклада - беглый набросок, штрихи к вопросу.
Доклад строится на сопоставлении и противопоставлении, на разрозненных отрывочных мыслях – без претензии на всеохватность и глобальные обобщения – просто некоторые соображения по поводу. Обращаю ваше внимание – доклад озаглавлен: “Михаил Бакунин и Александр Герцен: друзья, единомышленники, оппоненты”. Именно так: сперва друзья, единомышленники и только потом – оппоненты.
По своим целям, задачам жизненным, идеалам, врагам, мироощущению они – едины; по оттенкам мирочувствования, по темпераментам, характерам, тактикам - существенны различия между ними и тут-то возникают споры и разногласия.
Их споры плодотворны, поучительны и имеют не только исторический интерес: вопрос о соотношении внешней и внутренней свободы, о соотношении просвещения и бунта в революционной борьбе и другие – важны и сегодня. Сейчас модно и общепринято излишне разрывать, противопоставлять этих двух людей: будто бы “умеренного”, гуманного, “либерального” Герцена и – неистового “экстремиста” Бакунина (особенно развернуто это сделал итальянский историк-руссист Витторио Страда). Сами бы они, конечно, только посмеялись бы над таким противопоставлением. Современные анархисты не могут разрабатывать либертарную мысль, не опираясь на их наследие и не черпая вдохновение в идеях и личностях Бакунина и Герцена – так много у них значительного, вечного, пророческого, и замечательного, и восхищающего.
В своем докладе я иногда осмелюсь называть Бакунина “Мишелем” и Герцена “Искандером”. Простите мне эту фамильярность: во-первых, так их все называли при жизни, во-вторых, и для меня они – не чужие, не посторонние люди. Я люблю их, но не хочу идеализировать и обожествлять ни одного из них.
Михаил Александрович Бакунин и Александр Иванович Герцен, “Мишель” и “Искандер” - эти два имени стоят рядом и тесно переплетены как великие фигуры русской и мировой философии, культуры и освободительного движения. Оба - из “людей сороковых годов”, сформировались в николаевскую эпоху и активно действовали в эпоху “Великих реформ” Александра Второго. Оба – основатели народнического социализма в России и деятели мирового общественного движения и мировой культуры. Оба прошли через сильнейшее воздействие немецкой философии и французской социалистической мысли (Гегеля и Прудона). От Гегеля у Герцена и у Бакунина – диалектика и убежденность в осмысленности жизни и истории; от Прудона у обоих – ненависть к государственной централизации и интерес к социальным проблемам.
Оба они – люди одного поколения, одного круга, одних идей, “пившие” из одних идейных источников (романтики, Гете, Шиллер, Шеллинг, Гегель, Прудон) – но их пути развивались рядом, параллельно. И какие отличия – в характерах, темпераментах, оттенках и акцентах мысли.
Судьбы обоих сложились драматично и даже трагично: ссылки, преследования со стороны полиции, эмиграция, потеря близких… У Бакунина этот трагизм был усилен двумя смертными приговорами и восьмилетним сидением в саксонских, австрийских, русских крепостях, вечной нищетой и безденежьем, разрушенным здоровьем, а у Герцена – гибелью жены и сына… Оба в сороковые годы осознанно выбрали эмиграцию, как единственный путь к служению делу свободы. Для Мишеля она – возможность революционного действия, для Искандера – возможность свободного, неподцензурного русского слова.
Оба – русские люди, плоть от плоти России, и одновременно, космополиты, граждане, деятели мира. Оба – единые и разные, как слово и дело, как рефлексия и действие, как размышление и порыв. Два друга, вращающихся в московских салонах, потом – в парижских радикальных социалистических кругах 1847-1848 годов, совместно работающие в эмиграции в 1860-ые годы. Их дружба прервалась лишь со смертью Герцена в 1870 году.
Два либертарных социалиста, выступавших за революцию, освобождение народа, свержение самодержавия, включение русского освободительного движения в мировое. И – два вечных полюса, оппонента. Бакунин и Герцен (а потом Бакунин и Лавров) представляли собой два полюса русского революционного либертарного социализма, полемика между которыми (при отдельных крайностях) была весьма плодотворной и корректировала позиции оппонентов: энергия и пылкий революционный энтузиазм одного дополнялись рассудительностью, гуманизмом, персонализмом и реализмом другого. Они задали своими личностями границы либертарного революционного народничества в России, имеющего единую цель, но двуликого: в Бакунине персонифицировалось бескомпромиссное бунтарское начало, радикальный антиэтатизм, восприятие революции как цели и средства борьбы, в Герцене – просветительское начало, умеренный антиэтатизм, допускающий реформаторство и союзы с либералами. “Линия Бакунина” была продолжена Кропоткиным, “линия Герцена” - Лавровым и Михайловским.
Герцен – осторожный, сомневающийся, скептичный, утонченный, склонный к рефлексии, со своим знаменитым девизом: “и свободное слово есть дело”, с акцентом на просвещение и союзы со всеми противниками деспотизма (вплоть до либералов). Бакунин – пылкий, горячий, увлекающийся, кидающийся в бой, часто ошибающийся, ведущий за собой людей в самое пекло, завораживающий и пленяющий своей несравненной энергией, бьющей через край.
Оба – мыслители, философы, писатели, издатели. Но – “барин” по житейским привычкам, англоман Герцен - богач, стратег, мечтающий о семье не всегда удачный семьянин; и – вечно нищий бродяга, бездомный мечтатель, франкофил Бакунин с его устремлениями то на баррикады Дрездена и Праги, то в самый омут польского восстания, то в восставший Лион или Болонью – всегда без крыши над головой, без семьи (даже когда семья вроде бы наличествует). Их союз и их сотрудничество, их взаимное дополнение и их взаимная полемика формирует и обогащает палитру мирового (и российского) либертарно-социалистического движения. Без энергии Бакунина и без глубокого сомнения Герцена, без самоотверженности Бакунина и без “спонсорства” Герцена, без бунтарства Бакунина и без просветительства Герцена это движение было бы птицей с одним крылом. Потому так хочется вновь и вновь любоваться ими, сравнивать их друг с другом.
Бакунин мало пишет о себе, он так и не оставил мемуаров (хотя начинал), он весь – в своей борьбе, в своей социальной проповеди, в своих конспирациях и приверженцах. Он весь в своих письмах - всегда написанных по конкретным поводам конкретным лицам, полных страсти, агитаторства, пророчеств, проклятий, призывов, анализов, философских отступлений. Главный литературный труд Герцена – его мемуары «Былое и думы», где личное осмыслено как общественно значимое, а общественное – как часть личной судьбы, все происходящее дано через призму личности.
Полемика же между ними, прежде всего, прослеживается в письмах Бакунина к Герцену и Огареву (изданных Драгомановым в начале ХХ века) и в “Письмах к старому товарищу” - предсмертной, незавершенной работе Герцена.
Напомню краткую хронику взаимоотношений “Искандера” и “Мишеля”, затем сравню истоки (личные, идейные, религиозные) этих людей, затем сопоставлю их личности и их теоретические размышления.
В 1839 году Герцен и Бакунин познакомились в Москве. К тому времени Александр Иванович был уже известным политическим и социальным мыслителем, имеющим за плечами ссылку, а Михаил Александрович был отставным офицером, философом из кружка Станкевича, другом Белинского, крупнейшим гегельянцем России. Бакунин стремился увлечь Герцена философией Гегеля, Герцен желал увлечь Бакунина революционными, социалистическими идеями. Обоим удалось достичь своих целей: Герцен увлекся Гегелем, Бакунин ушел в социальную революцию.
В 1840 году Герцен, ссудив Мишеля деньгами на поездку в Германию, провожает друга на пароход и прощается с ним на пристани Кронштадта. В 1842 году Герцен в России с восторгом читает в немецком журнале Руге революционную статью некоего Жюля Элизара “Реакция в Германии”, не догадываясь, что за этим французским псевдонимом скрывается его Мишель. В 1847-1848 годах в Париже они вместе вращаются в радикальных кругах революционеров, тесно дружат и сотрудничают с Прудоном. Оба приняли решение отказаться от возвращения в Россию, продолжив свою борьбу в Европе. Оба тесно связаны с польской эмиграцией, связывая с ней дело русского освобождения.
Революция 1848-1849 годов в корне изменила жизнь обоих: Мишель с головой кинулся в ее водоворот, воплощая в жизнь свои убеждения, пока этот водоворот не забросил его в крепости на цепь; Искандер в ходе революции, за которой он с волнением наблюдал, существенно переосмысливает свои взгляды на Европу и на Россию, разочаровывается в Западе и ищет спасения в русском народническом социализме. Если Герцен раньше Бакунина пришел к критике философии Гегеля и к социалистическим идеалам, то Бакунин раньше Герцена разочаровался в “мещанской” западной цивилизации.
В конце 1850-ых-начале 1860-ых годов Бакунин из Сибири пишет Искандеру в Лондон, приветствуя его “Колокол” и подчеркивая, что сохранил свои прежние убеждения и жаждет борьбы. При этом он воспевает и защищает губернатора Восточной Сибири Муравьева-Амурского (видя в нем надежду русской революции), против самодурства которого Герцен выступал в “Колоколе”. Оба друга отдали в ту пору дань иллюзиям и надеждам в отношении перспектив реформ сверху: Бакунин в своей работе “Народное дело: Романов, Пугачев или Пестель?”, Герцен – в своем печально известном восторженном письме Александру Второму: “Ты победил, Галилеянин!” (именно он первым назвал его “царем-освободителем”). И обоих ждало горькое разочарование.
Вырвавшись из сибирской ссылки, Бакунин через Америку стремится в Лондон, к Герцену, к “Колоколу” - здесь он видит надежду на продолжение борьбы, осознавая идейную и моральную силу и значимость своего друга и его начинания. И Искандер, в свой черед, преклоняется перед Мишелем, посвящает ему свою обширную книгу “Развитие революционных идей в России”, защищает его имя от марксистской клеветы, говорит, что “истина мне дорога, но и Бакунин мне Бакунин” (это по поводу спора вокруг Муравьева-Амурского).
С 1862 года начинается тесное сотрудничество Бакунина с “Колоколом”, с восставшими героическими поляками. В национальном вопросе и Мишель, и Искандер во многом сходны: оба – деятели мирового, не знающего границ освободительного движения, космополиты, но оба не лишены русофильства, полонофильства, франкофильства и германофобии (у Бакунина на это накладываются еще и некоторые прискорбные антисемитские предрассудки).
Тесное сотрудничество Герцена и Бакунина оказалось недолгим по ряду причин. Прежде всего, взгляды Бакунина были радикальнее, чем у Герцена, акцент на разрушение и бунт сильнее. Насмешливый и осторожный Герцен призывал к накоплению сил, к выжиданию, разведке и пропаганде, к созданию нового, а пылкий и неуемный Бакунин – к немедленному разрушению старого, к революции и бескомпромиссной борьбе. Это отразилось на многих конкретных вопросах: в разном отношении к роковому выстрелу Каракозова в царя (который Герцен резко осудил, а Бакунин поддержал, хотя и считал политически ошибочным и вредным); к первой “Земле и Воле” (Герцен считал эту организацию полуфиктивной и незначительной, Бакунин же поверил в ее мощь и будущность и вступил в нее, активно пропагандируя ее цели в Европе); к польскому восстанию 1863-1864 годов и к нечаевскому делу.
К этому следует добавить, помимо идейных разногласий и личных различий, еще ряд “острых углов”, осложнивших взаимоотношения Бакунина и Герцена. Здесь следует упомянуть дружбу (в 1843 году) Бакунина с Гервегом – смертельным врагом Герцена, возлюбленным его жены Натальи; затем ревность Герцена к Огареву, своему ближайшему другу и сподвижнику, имевшему тенденцию постепенно попадать под влияние Бакунина; ревность Герцена к Бакунину по поводу “Колокола”, своего любимого детища; конфликт Мишеля с Александром – сыном Герцена - в Швеции во время польского восстания и, наконец, упомянутые уже конфликтные истории по поводу Муравьева-Амурского, Каракозова, Нечаева, “Земли и Воли”.
В то же время Искандера и Мишеля сближала совместная глубокая неприязнь к Марксу и “марксидам” (выражение Герцена): оба они пострадали от козней и интриг Маркса, оба в свое время обвинялись основателем “научного социализма” в том, что они – шпионы русского царя.
Итак, после гибели польского восстания Бакунин и Герцен действуют порознь, но рядом и в одном направлении, помогая друг другу, время от времени то соединяя усилия, то обмениваясь упреками. Мишель вступает в первую “Землю и Волю”, выступает против сотрудничества с либералами, пытается принять личное непосредственное участие в польском восстании, занимает у Герцена деньги на свои предприятия. Искандер, “отлучив” Мишеля от «Колокола», оказывает полякам моральную и пропагандистскую поддержку, в то же время критикуя их национализм и шляхетство, выступает за умеренность, осторожность, осуждает безрассудство Каракозова, пытается перетянуть либералов в общий лагерь оппозиции.
Два друга ведут спор о “нигилистах” шестидесятниках: Мишель примыкает к ним, Искандер – журит и дистанцируется. Бакунин в восторге от “юного друга Нечаева”, Герцен – презрительно не доверяет ему. Оба пишут друг к другу критические письма. Герценовские “Письма к старому товарищу”, последний раунд полемики, остались незавершенными из-за его смерти в 1870 году.
Бакунин был на полтора года моложе Герцена и на шесть лет пережил его. Герцен не дожил ни до франко-прусской войны, ни до Парижской Коммуны, ни до крушения Первого Интернационала, ни до “хождения в народ” - в отличие от Бакунина. Такова краткая канва их взаимоотношений.
Переходя к рассмотрению истоков личностей и взглядов Герцена и Бакунина, замечу, что оба они – не академические философы-систематики, а, скорее, публицисты, социальные критики, экзистенциально ориентированные мыслители, разбрасывающие мысли в речах, письмах, статьях.
Оба в юности прошли через пылкое, искреннее христианство, интенсивные религиозные искания. У Герцена они сменились скептицизмом и натурализмом, у Бакунина – богоборчеством и желанием создать новую религию – религию Человека.
И Мишеля и Искандера равно, хотя по-разному, затронула проблема “отцов и детей”. Герцен – незаконнорожденный сын богатого аристократа - был материально хорошо обеспечен, но всегда болезненно переживал свою незаконнорожденность и вынес из этого переживания стихийную ненависть к аристократии. Мишель состоял в сложных, часто конфликтных отношениях со своим отцом – всю жизнь он прожил в бедности и вынес из этой ситуации глубокую ненависть к роскоши и богатству. Бакунин – дворянин, но небогатый, Герцен – богатый, но незаконнорожденный.
Оба – и Искандер, и Мишель - доминировали в своем окружении: Герцен в своем кружке, Бакунин – среди своих сестер и братьев, в кружке Станкевича. Круг их общения был достаточно схож: в России - Чаадаев, Станкевич, Грановский, Белинский, Тургенев; за границей - Прудон, Гервег, Жорж Санд, Гарибальди, и всегда – Огарев.
Романтизм они впитали всем существом – вместе с поэзией Шиллера и Гете, с философией Шеллинга. Можно в широком духовном смысле сказать не только о влиянии на Герцена и Бакунина идей Гегеля, Фейербаха, Прудона, позитивизма, но и о том, что они оба – часть движения, идущего через весь ХIХ век: от Гете и романтиков – к “философии жизни” и к экзистенциализму: с критикой сциентизма, ощущением иррационально-волевого и эстетического начала в мире, чувством вселенского катастрофизма, острым недовольством буржуазно-индустриальной цивилизацией, сомнением в прогрессе, обостренным чувством личности.
Духовный климат романтизма сформировал и Бакунина, и Герцена, внушив им веру в природу и народ, возвышенные чувства, жажду подвига и тоску по бесконечности, по-гетевски доверчивое отношение к пантеистически одухотворенной Природе… (“Перед вечностью все ничтожно”, - мог бы воскликнуть Герцен и воскликнул Бакунин). Романтическое «чувство Жизни», в котором сходятся воедино дух и материя, человек и природа в мировосприятии обоих сыграло определяющую роль.
На социальные взгляды Герцена сильнее всего повлияли Сен-Симон и Прудон, на Бакунина – Вейтлинг, Конт, Прудон и, отчасти, Маркс. Оба искали натуралистического обоснования своих идей, для обоих Жизнь и Природа – ключевые мировоззренческие понятия. Но у Бакунина заметнее влияние Гегеля (человечность – отрицание животности), а у Герцена – сильнее влияние натурализма (он естественник по образованию и мироощущению и, скорее, подчеркивает включенность человека в природу, чем его выпадение из нее).
Бунт бывших гегельянцев и западников Бакунина и Герцена против Гегеля означал одновременно и бунт против Запада и против николаевской России. И одновременно – рождение русского народнического социализма, выступившего в защиту личности; социализма, подчеркнуто этического и персоналистического. Бакунин взбунтовался против консервативной трактовки философии Гегеля (он прошел путь от: “Все действительное разумно” до “Дух разрушающий есть дух созидающий”), а Герцен взбунтовался против собственных былых иллюзий о западной цивилизации как оплоте свободы и гуманности. Их совместные бунты органично дополнили друг друга.
Оба стремились защитить человеческую личность от анонимной обезличенности, защитить должное перед лицом гнусного существующего, защитить живое дело от гнета абстрактной мысли. Это стремление привело обоих к социальным проблемам, к социалистической мысли, к Прудону, к критике России и Запада (Бакунин порвал со своей былой апологией николаевской России, Герцен – со своим западничеством). Защита личности, справедливости, смысла, красоты как начал жизни, ненависть к многоликой пошлости, деспотизму, мещанству придали их социализму персоналистический и этический пафос, сделали его не просто социологической “конструкцией”, но прекрасной мечтой, высокой утопией.
Оба – и Герцен, и Бакунин - рвались в 1840 году в Европу: Герцен – за Свободой, Бакунин – за Истинной Философией. Оба они, вырвавшись в Европу, дорвавшись до Европы, разочаровались: Герцен – в западной цивилизации (очень болезненно, резко и позже своего друга – в кровавом июне 1848 года, увидев расстрел парижскими буржуа восставших рабочих); Бакунин – в гегелевской философии (постепенно и раньше – переключившись в 1842-1843 годах на проблемы социально-революционной борьбы).
Герцен раньше занялся социальными вопросами, раньше стал отчаянным политическим радикалом и врагом самодержавия (свою “аннибалову клятву” он дал в пятнадцать лет), и раньше разочаровался в Гегеле (меньше, впрочем, и очаровавшись им). Он раньше открыл для себя и глубже, тоньше прочувствовал кошмар буржуазного “мещанства”, как духовной и социальной гангрены (в 1848 году). Бакунин раньше и спокойнее разочаровался в Западе и лишь в конце жизни – в 1870-ых годах в полной мере оценил эту “буржуазную гангрену цивилизационных стремлений” как главную угрозу человечеству.
Попробую несколькими штрихами сравнить личности Мишеля и Искандера и попытаться уяснить – как они относились друг к другу? Помните песню Окуджавы “Молитва Франсуа Вийона”? “Господи, дай же Ты каждому, чего у него нет…” Можно сказать, что Провидение дало Герцена Бакунину, а Бакунина – Герцену. Бакунин зажигал Герцена, вдохновлял его, Герцен – критиковал и сдерживал Бакунина, восхищался им, иронизировал над ним и… спонсировал его. Союз Бакунина и Герцена – союз Дон Кихота Революции и Гамлета Революции. Первый кидается с копьем на ветряные мельницы, второй – указывает, что это опасно и преждевременно, надо все подготовить, учесть и рассчитать.
Вот сцена. Приезжает в Лондон к Герцену и Бакунину эмиссар первой “Земли и Воли”, уверяет их в том, что в России огромная организация революционеров и предлагает им быть заграничными представителями этой организации. Реакция Герцена: недоверие (трезвое) и итог – отказ. Реакция Бакунина: восторг, надо ввязаться в намечающееся дело, вступить в организацию и итог – согласие. Вот они выходят из комнаты. Герцен (настороженно): “Ты веришь, что их действительно тысячи человек?” Бакунин (беззаботно): “Если их сейчас нет, так будут!”
Герцен – более индивидуалистичен, пессимистичен и созерцателен. Даже работая в общественном движении, он – сам по себе, он всегда рефлексирует. Бакунин – больше коллективист, вечный создатель и участник организаций и заговоров, боец и деятель, вечно жертвующий своим “я”, гордостью, амбициями ради общего дела. Герцен – тоньше, глубже, Бакунин – сильнее, радикальнее.
Их жизни – опыт нескончаемых разочарований и утрат. Бакунин – человек более восторженный, очаровывающийся и разочаровывающийся чаще, но легче, для Герцена же разочарование – это катастрофа. (Впрочем, и для Бакунина в конце жизни разочарование в главном символе веры, в “революционном инстинкте масс”, оказалось катастрофой). У Герцена действие – продолжение его созерцания, размышления; у Бакунина созерцание и размышление – помощники, подспорье в действии. Герцен – всегда зритель, порой становящийся и деятелем; Бакунин - никогда не зритель, позиция стороннего зрителя для него невыносима и мучительна.
Герцен страдал душевно от предчувствий, от болезненно развитой рефлексии; Бакунин действовал и страдал физически (сидя на цепи, теряя зубы в тюрьмах и крепостях). Герцен – натура созерцательная и страдательная; Бакунин – действенная и бойцовская.
У обоих – могучие интеллекты, пылкая фантазия, сильное воображение. При этом Герцен глубже видел трагизм истории – он скептически относился к “фетишам” Прогресса, Науки, Человечества. Бакунин же порой творил новые религии на смену старым.
Герцен, подобно Бакунину, хотел заменить утерянную веру в Запад верой в общинную Россию, но не всегда мог; Бакунин же верил в пролетариат – и тоже в конце жизни был разочарован в нем. Герцен восклицал, что в Европе нет юности и юношей, но в нем самом было нечто от старческой грусти; в Бакунине же всегда было нечто очаровательно-детское.
Бакунин – шире душевно, Герцен – шире идейно. Его духовными наследниками потом стали и социалисты-революционеры, и конституционные демократы, и анархисты, и большевики; и либералы, и революционеры претендовали на то, чтобы быть его преемниками. Бакунин идейно уже, он – анархист.
Главная тема Герцена-мыслителя – личность, главный враг – мещанство, стихия – созерцание и понимание, орудие – слово. Главная тема Бакунина-мыслителя – свобода, главный враг – государство, стихия – революция и бунт, орудия – заговор, трибуна и баррикада.
Герцен лучше разбирался в людях, поскольку лучше видел в них дурное, сегодняшнее. Но именно поэтому он не владел умением увлечь их за собой на бой – он плохо видел в них возможное, будущее, волшебное. Он сразу увидел, что такое Нечаев. Бакунин хуже разбирался в людях, но он умел открыть в них самое прекрасное. Он вдохновлялся сам и вдохновлял их, воодушевлял их своим доверием, своей верой и энтузиазмом, часто попадая впросак – как с Нечаевым или с Муравьевым-Амурским. Бакунин пытался (и нередко ему это удавалось) творить историю, изменять ее; Герцен же стремился постичь ее. Герцен вызывал у людей уважение; Бакунин – восторг и изумление.
Трагичность жизни и судьбы обоих обусловлена трагизмом их мироощущения. У Герцена это – тревога за судьбу человеческой культуры, личности, разочарование в Европе, ощущение полной негарантированности смысла в истории… Это усугублялось тем, что Герцена не признавали как своего новые революционеры - “Базаровы”; они относились к нему, как к “отсталому барину”. У Бакунина – это предчувствие трагедии государственного социализма и разочарование, вызванное упадком революционного инстинкта масс. Бакунин пытался найти себя в молодом поколении русских революционеров 1860-1870-ых годов, его влияние на семидесятников было определяющим (хотя и не все было гладко – как с Нечаевым, или с кружком Ралли, Сажина и Эльсница). Герцен косо смотрел на эту молодежь, и она отвечала ему высокомерием и пренебрежением.
Бакунин – всегда на людях и с людьми (оттого так тяжело ему далась “одиночка” в крепости), Герцен – всегда одинок, даже на людях, в компании. Герцен более рефлексировал вопросы этики и эстетики, Бакунин – обдумывал вопросы социального устройства и теорию революции. Для Герцена Запад неприемлем, прежде всего, как общество торжествующего “мещанства”, для Бакунина – как капиталистическое общество несправедливости.
Герцен действовал словом, мыслью: его звездный час пробил в эпоху реакции Николая I, когда “и свободное слово также стало делом”, когда Бакунин сидел в крепости, а герценовская “страдательная” добродетель оказалась востребованной. Бакунин действовал личным примером - как организатор, полководец, оратор (хотя и философ!) – и в эпохи революционных бурь (1848-1849, 1863-1874 годы), когда понадобилась его добродетель “деятеля”. Между этими эпохами он был “изъят из обращения”, словно рыба на суше. Он всей душой ощущал энергию народных приливов и отливов, и когда революционная страсть в народе иссякала, он впадал в уныние. Новый упадок общественного движения в 1872-1874 годах вызвал и его упадок.
Слишком социальным и революционным был социалист и революционер Бакунин – вне революции, вне социального подъема он чах. Сила же индивидуалиста Герцена проявлялась не в революционные периоды (в 1848-ом и в 1860-ых он лишь наблюдал, поддерживал, осмысливал, предостерегал), а в периоды безвременья, когда и один был в поле воин, когда важно было не сдаться, подытожить случившееся, поддержать нить вольного слова, сберечь искорки тухнущего огня.
Мишель в своей жизни развивался в одну сторону – все больше радикализируясь: от абстрактного и консервативного философа-гегельянца – к революционеру-демократу 1840-ых годов и – вплоть до анархиста 1860-1870-ых. Герцен же неторопливо шел в противоположную сторону: в юности пылкий революционер и социалист, он с годами становился умереннее, двигаясь от революционности к реформизму.
Душевные страдания Герцена чаще носили утонченно-нравственный, эстетически-идеальный характер (разочарование в Европе, крушение французской революции, история с женой и Гервегом, чувство мещанского удушья), тогда как муки Бакунина были более “земными” и “физическими”: вопиющая нищета, интриги марксистов, клевета, тюрьмы, крепости, ссылки.
Герцен обосновывал право женщин на свободную любовь, горячо и искренне возмущался прудоновским патриархализмом, но не всегда мог сладить с собой, с собственной ревностью (как показала его ненависть к Гервегу). Бакунин же легко и органично относился к женщинам, более либертарно, чем Искандер (может, оттого, что в его жизни они меньше значили?), спокойно воспринимая ситуацию, при которой “его” Антося имела возлюбленного и детей от него. Наделенный большей привязанностью к женщинам, Искандер был наделен и большей ревностью.
В Бакунина при общении все влюблялись, все им очаровывались, он был душой компаний. Однако готовый отдавать себя и жертвовать собой, занимать деньги, не отдавая, и раздавать, не требуя назад, он нередко бестактно вмешивался в чужую жизнь, не признавая ни своей, ни чужой автономии. Герцен же – при всей его очевидной яркости, самобытности и оригинальности, оставался замкнутым, меланхоличным, сдержанным, он не был лидером, не лез в чужую душу и не допускал других до своей души.
Герцен был остроумным собеседником, проницательным и глубоким человеком, мастером афоризмов и каламбуров, Бакунин же – собеседником милым, вдохновенным, искренним и задушевным. Герцен имел близких друзей, вызывал уважение, но не вступал в партии и не создавал своих, не был окружен толпой приверженцев и почитателей – в отличие от Бакунина. У Мишеля был дар и темперамент пророка и проповедника, он был душой кружка Станкевича и всю жизнь непременно кого-то чему-то “учил”. У Искандера также была тенденция к интеллектуальной проповеди – вокруг него в Московском университете сложился свой кружок, в Лондоне его Вольную типографию всегда окружали соратники.
Бакунин легко увлекался какой-нибудь идеей и увлекал ею собеседника. Герцен был более сдержан, более сложен, скептичен, не творил кумиров из идей, не обольщался людьми. В общественном движении у Мишеля был ореол мученика, героя-революционера, у Искандера – нравственная сила Вольной Типографии, известность и авторитет создателя вольного русского слова и принципиального критика самодержавия.
Религиозность Герцена – этическая, персоналистическая. Религиозность Бакунина – революционная, люциферианская. Бакунин – натура более страстная, религиозная (и потому более богоборческая: ему мало потерять, ему надо уничтожить, ниспровергнуть Бога!); Герцен – спокойнее относился к религии, менее страстно, более насмешливо. В Герцене сильнее начало Просвещения, разума (впрочем, разума, усомнившегося в своем всемогуществе); в Бакунине – сильнее интуиция, инстинкт, иррационально-волевое начало, а значит, и религиозное переживание мира.
Бакунин – прежде всего, социальный мыслитель и революционер. (Вероятно, революционер номер один в истории человечества). Герцен - прежде всего, созерцатель, персоналистический мыслитель, а уже потом – общественный деятель и публицист. Один сосредоточен на социальной критике и революционной практике, другой – на духовных процессах и на судьбе личности, вымирающей в бездушном мире, как динозавр.
Оба они, несомненно, деятели мирового масштаба, размаха, значения. И все же, находясь среди фигур мирового освободительного движения (Гарибальди, Маркс, Оуэн, Прудон…), бывший “западник” Герцен, прежде всего, устремлен к России: создал Вольную Русскую Типографию, издавал газеты, сборники, альманахи (“Полярную звезду”, “Колокол”, “Голоса из России”). А Бакунин, сказавший: “Мое отечество – Социальная Революция”, не выделял как-то особо Россию – для него и Италия, и Швейцария, и Франция не менее важны в его деятельности.
Герцен – “западник”, разочаровавшийся в Западе, просветитель, переживший в самом себе кризис просветительства. Бакунин – революционер, в конце жизни разочаровавшийся в революционном инстинкте народа.
У Герцена есть элементы духовного аристократизма (для него в жизни очень важна высота), он очень страдает от духовной деградации Запада. Он не коллективист по натуре, обособлен от людей. Бакунин – стихийный, прирожденный коллективист, бытовой демократ, всюду свой, не выносящий церемоний, ненавидящий педантство и дистанцию, простой, задушевный. Но у него был свой “аристократизм” - чувство чести, не раз заставлявшее его примыкать к безнадежному и чужому делу (как в 1849 году в Дрездене и в 1874 году в Болонье). В нем не было чванства, но была рыцарственность.
В полемике Герцен – высмеивает, Бакунин – сокрушает; Герцен вооружен скальпелем критики, Бакунин – топором. Герцен – человек сомнения (Гамлет), Бакунин – человек веры и борьбы (Дон Кихот). Герцен учит свободно мыслить, говорить, чувствовать, он чуток ко всякой самобытности; Бакунин учит - как биться за свободу. Герцен – психолог, физиономист, философ, художник, его дело – понимание происходящего; Бакунин – борец, социальный мыслитель и философ, его дело – социально-революционная практика и социально-революционная теория. Сила Герцена – в понимании (которое то и дело обессиливает и обескураживает), сила Бакунина – в вере (которая то и дело обманывает и оказывается “ахиллесовой пятой” этого богатыря).
Герцен – слишком скептик для того, чтобы кидаться в крайности и рисковать. Подобно Гамлету, он слишком уж многое понимает об этом мире и о людях, чтобы биться всерьез. Если он дерется, то с досады, отчаяния, безвыходности. Бакунин – человек крайностей, максималист, боец и пророк. Его вера придает ему сверхчеловеческую зрячесть, и ослепляет его. Герцен меньше увлекается и меньше отрицает и увлекает, он критичен по отношению ко всему – даже к своим собственным идеалам, он остроумен и скептичен. Бакунин – увлекается всей душой и всей душой разочаровывается, до основания крушит и сносит старых кумиров и воздвигает новых на их месте, его вера безгранична, наивна, а его критика сокрушительна.
У Герцена было более утонченное, чем у Бакунина, чувство человеческой личности. У Бакунина - безудержная, рвущаяся наружу стихия воли.