Тема чтений
| Вид материала | Программа |
- Программа проведения торжественного закрытия IX московских областных Рождественских, 86.47kb.
- Информация о проведении заочного тура, 97.67kb.
- Программа чтений Открытие чтений. Оработе по духовно-нравственному воспитанию в школе., 10.89kb.
- Тема Чтений, 28.26kb.
- Тема чтений, 1741.53kb.
- Положение и условия проведения одиннадцатых городских этических чтений «Нравственность, 95.98kb.
- 2. Цели и задачи Кирилло-Мефодиевских чтений: выявление и поддержка интеллектуально, 65.21kb.
- Резолюция конференции «Агиология: проблемы и задачи» XVI международных Рождественских, 36.41kb.
- Программа семейных чтений Ступенька первая Для детей до 3 лет «Книжки, нотки и игрушки, 203.5kb.
- Малых Аввакумовских Чтений (г. Нарьян-Мар. 2004г.) Победитель VI и VII областных Иоанновских, 6.59kb.
Примечания
1. См., напр.: БСЭ. – 2-е изд. – Т. 2. – М., 1950. – С. 356; Российский энциклопедический словарь. Кн. 1. А–Н. – М., 2000. – С. 59.
2. См., напр.: БСЭ. – 3-е изд. – Т. 1. – М., 1970. – С. 573; Философский энциклопедический словарь. – М., 1983. – С. 24.
3. Кривенький В.В. Анархисты // Политические партии России. Конец XIX – первая треть ХХ вв.: Энциклопедия. – М.,1996. – С. 32.
4. Ударцев С.Ф. Власть и государство в теории анархизма в России (XIX – начало ХХ вв.) // Анархия и власть: Сборник. – М., 1992. – С. 50.
5. См.: Боровой А. Общественные идеалы современного человечества. Либерализм. Социализм. Анархизм. – М., 1906. – С. 65.
6. См.: Чудинов А.В. Был ли Годвин «отцом анархизма»? // Анархия и власть: Сборник. – М., 1992. – С. 39, 40.
7. См.: Памяти М.А. Бакунина. – М.: Институт экономики РАН, 2000. – С. 83, 107.
8. Подробнее см.: Сапон В.П. Философия пробудившегося человека. Либертаризм в российской леворадикальной идеологии (1840-е–1917 гг.): Монография. – Н. Новгород, 2005. – С. 3–7.
9. Бакунин М.А. Народное дело: Романов, Пугачев или Пестель // Бакунин М.А. Полн. собр. соч. – В 2-х тт. – Т. 1. – СПб.: Изд-во И. Балашова, 1906. – С. 233.
10. Там же. – С. 225.
11. Бакунин М.А. Кнуто-германская империя и социальная революция.– М.: Изд-во «Fraternite», 1907. – С. 12–13.
12. Там же. – С. 23.
13. Бакунин пишет: «…мы объявляем себя врагами всякой правительственной, государственной власти, врагами государственного устройства вообще и думаем, что народ может быть только тогда счастлив, свободен, когда организуясь снизу вверх, путем самостоятельных и совершенно свободных соединений и помимо всякой официальной опеки, но не помимо различных и равно свободных влияний лиц и партий, он сам создаст свою жизнь» (Бакунин М.А. Полн. собр. соч. – Т. 2. – СПб.: Изд-во И. Балашова, 1906. – С. 166).
14. См.: Рудницкая Е.Л., Дьяков В.А. Рукопись М.А. Бакунина «Международное тайное общество освобождения человечества»(1864) // Революционная ситуация в России в 1859–1861 гг. – М., 1974. – С. 344–346.
15. См.: Карелин А.А. Жизнь и деятельность Михаила Бакунина. – М., 1919. – С. 33–34.
16. Отношение М.А. Бакунина к понятию «государство» тоже нельзя назвать однозначным. Например, в статье «Федерализм, социализм и антитеологизм» (1867 г.) идеолог анархизма признает историческую целесообразность некоторых типов государственности, но только таких, в которых бюрократическая централизация сведена до минимума и созданы благоприятные условия для реализации народной инициативы. По его мнению, позитивную роль государственные структуры могли бы сыграть при создании экономических предпосылок либертарного социализма (например, видоизменить наследственное право с целью его последующей ликвидации), однако в конечном итоге, по мысли Бакунина, «государство должно растопиться в общество, организованное на началах справедливости». Далее анархо-теоретик уточняет, что под «уничтожением Государств» он понимает «их полное и коренное переустройство, в том смысле, чтобы они перестали быть централизованными и организованными сверху вниз державами, основанными на насилии и авторитете какого-нибудь принципа, и напротив того реорганизовались бы снизу вверх … согласно действительным интересам и естественным стремлениям всех частей, через свободную федерацию индивидуумов и ассоциаций, коммун, областей, провинций и наций в единое человечество» (Бакунин М.А. Федерализм, социализм и антитеологизм // Бакунин М.А. Полн. собр. соч. – Т. 1. – СПб.: Изд-во И. Балашова, 1906. – С. 78, 143). Из этого можно сделать вывод, что «апостол безвластия» ратовал за ликвидацию сверхцентрализованных и бюрократизированных государственных структур, оторванных от реального влияния народных масс, однако взамен формализованной буржуазно-либеральной системы представительства он предлагает систему коллективистской демократии, которую можно вполне отождествить с институтами революционной государственности.
17. Бакунин М.А. Государственность и анархия // Бакунин М.А. Полн. собр. соч. – Т. 2. – СПб.: Изд-во И. Балашова, 1906. – С. 241–242.
18. Там же. – С. 38.
19. Герцен А.И. Собрание сочинений. – В 30-ти тт. Издание АН СССР. – М., 1954–1965. – Т. XXVII. – С. 142.
20. Там же. – Т. Х. – С. 54.
21. Там же. – Т.V. – С. 184.
22. Там же. – Т. Х. – С. 110, 68.
23. Там же. – С. 51, 137, 138.
24. Там же. – Т. V. – С. 178, 179.
25. Там же. – С. 363.
26. Там же. – Т. Х. – С. 47.
27. Там же. – Т. XIX. – C. 109.
28. Там же. – Т. XVI. – C. 11–12.
29. Там же. – Т. XV. – C. 147.
30. Там же. – Т. XIX. – C. 186, 190.
31. Там же. – Т. XIX. – C. 192–193.
32. См.: Антонов В.Ф. А.И. Герцен. Общественный идеал анархиста. – М., 2000. – С. 99–100.
33. Выражение В.Ф. Антонова. См.: Антонов В.Ф. Указ. соч. – С. 86.
34. См., напр: Рудницкая Е.Л. Русская революционная мысль. Демократическая печать. 1864–1873. – М., 1984. –– С. 213; Смирнова З.В. Социальная философия А.И. Герцена. – М., 1973. – С. 282; О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. – М., 1990. – С. 498; Герцен А.И. Собрание сочинений. – В 30-ти тт. – Т.VIII. – C. 640–641 и др.
35. Герцен А.И. Собрание сочинений. – В 30-ти тт. – Т. ХХ. – Кн. 2. – С. 577.
36. Там же.
37. Письма М.А. Бакунина к А.И. Герцену и Н.П. Огареву. – СПб., 1906. – С. 271–272.
38. Герцен А.И. Собрание сочинений. – В 30-ти тт. – Т. ХХ. – Кн. 2. – С. 581.
Корнилов. Спасибо, Владимир Петрович. Есть вопросы?
Суворов. Демин утверждает, что Бакунин дал согласие возглавить временное правительство Болоньи в августе 1874 года, если бы восстание удалось? Если это так, то это подтверждает вашу идею, что на практике Бакунин допускал необходимость временного переходного правительства и государства. Вы с этим согласны? Вы где-нибудь встречались в исторических материалах с таким решением Бакунина?
Сапон. В связи с Лионским восстанием было нечто подобное. Там в Лионе хотели образовать фактически некое революционное правительство.
Суворов. То есть ваш тезис, что на практике Бакунин допускал переходное правительство подтверждается.
Сапон. Это как раз говорит о том, что анархистом он не был, но был либертарным социалистом...
Суворов. А если посмотреть наших тверских анархистов, которые возглавляли уездные исполкомы, то они все говорили, что на период Гражданской войны необходимы и Советы, и Советская система, хотя они были больше сторонниками Кропоткина, чем Бакунина.
Рябов. У меня вопрос по методологии. Мы разделяем либертарный социализм и авторитарный или государственный. Из вашего выступления я понял, что для вас различие между ними в степени радикализма. Скажем, анархизм - это радикальный либертаризм, либертарный социализм - это умеренный, а государственный социализм - нет. Мне показалось странным, что вы вообще не упомянули такую принципиальную проблематику, как тему централизма, децентрализации и федерализма. Мне-то казалось, что разница между либертарным или анархическим социализмом и авторитарным упирается именно в это. Анархисты не отрицают организацию, но признают ее снизу вверх на федералистских принципах, авторитарии представляют ее себе централистским образом. Проясните шкалу координат. Вопрос идет о радикализме и оппортунизме или все-таки о централизации и федерализме?
Сапон. Я полагаю, что либертарный социализм и представляет из себя эволюцию от государства централизованного к анархии, к децентрализованному обществу - по мере того, как создаются материальные предпосылки. В индустриальном обществе, наверное, очень сложно без централизации развивать экономику и общество. Потому и победили большевики, что индустриальное общество требует централизации. По мере того, как возникает возможность децентрализовать экономику – компьютеризация и т.д. – тогда появляются предпосылки для либертарного социализма. Со временем, м.б., появятся предпосылки для анархии, которая представляет из себя сетевое общество.
Платоненко. Либертарный социализм - его конечной целью является анархия, но на переходный период необходима какая-то власть. Именно это говорили большевики. Можно ли, с вашей точки зрения, считать большевиков либертарными социалистами?
Сапон. Большевики отличаются от анархистов тем, что они предполагали, по крайней мере в дооктябрьский период, формирование общества не только снизу, но и сверху. Они массовый фактор использовали активно для того, чтобы разрушить монархические структуры. Сверху тоже - в отличие от анархистов, которые предпочитают только принцип низовой организации. В некотором отношении у них были элементы либертарных социалистов. До тех пор, пока им не пришлось возглавить единолично государство и двигать экономику по пути индустриализации. Вот тогда они стали навязывать обществу централизацию, и от либертарных элементов ничего не осталось.
Платоненко. Вы считаете, что большевиков по их теории можно считать либертарными социалистами?
Сапон. Да. В их теории и даже на практике до октября 1917 года.
Суворов. Я думаю, что эсеры с их моделью управленческого социализма и меньшевики с моделью муниципального гуманно-демократического социализма - они еще ближе подходили к системе либертарного социализма. Это к вопросу о формах социализма.
Сапон. А разве меньшевики – не социал-демократы? Разве в марксизме нет либертарного течения? Есть. Не только шла вражда между Марксом и Бакуниным, шло и взаимообогащение. Что-то воспринял Бакунин от Маркса, что-то все-таки Маркс воспринял у Бакунина. Меньшевики считали, что прежде, чем наступит светлая эра социализма, общество должно пережить капиталистический путь. Какой же это социализм? Это откат к либерализму.
Суворов. Я имею в виду конечную цель меньшевиков.
Рублев. С твоей точки зрения, есть ли принципиальная разница между проектом революционной организации, представленным Бакуниным в письме к Нечаеву, и проектом, представленным самим Нечаевым?
Сапон. Я думаю вся разница в том, что Нечаев авторитарный социалист, а Бакунин - либертарный. Вот и все.
Рублев. Тогда, если позволите, я внесу небольшую реплику. Дело в том, что если мы проанализируем проект революционной организации, представленный Бакуниным в письме к Нечаеву, то, на мой взгляд, эта организация достаточно авторитарная, в которой существует контроль над низами со стороны руководящих комитетов. Отличие скорее в этическом плане. В отношениях между членами организации. То есть отсутствие иезуитских, вероломных приемов и интриг.
Сапон. Я ведь говорю об организации общества. А вы говорите фактически об организации революционной партии. В условиях борьбы с авторитарным самодержавным режимом, какой может быть либертаризм внутри партии?
Рублев. В анархистской традиции начала ХХ века эти вещи все-таки увязывались. Если взять материалы анархистских организаций, материалы съездов, в частности, материалы Лондонского съезда анархо-коммунистов, доклад Марии Гольдсмит об организации, то там речь шла о том, что анархистская организация должна дублировать общество будущего. У Бакунина, по-твоему, этот элемент имеет место?
Сапон. У Бакунина даже речь идет о невидимой диктатуре революционеров – о диктатуре даже. Хотя и мне многие выражали претензии: как это можно Ткачева с Бакуниным ставить рядом? А у Ткачева слово диктатура тоже фигурирует. Только у Бакунина в более деликатной форме - он не мог в открытую об этом писать. Наверное, если захотеть, это можно объяснить. Враг был слишком силен, и победить его в открытую, либертарными методами не было возможности. В Западной Европе, наверное, было бы проще.
Рублев. Я всего лишь хотел поставить проблему: перехода Бакунина от авторитарных, полубланкистских установок к установкам анархистским антиавторитарным. Возможно, что до конца жизни Бакунина это переход так и не осуществился и некоторые элементы авторитаризма у него сохранялись.
Цовма. У меня реплика небольшая. В начале доклада прозвучали словесные определения анархизма, с которыми можно спорить, можно принять как более или менее рабочие, но, насколько я знаю, словарного определения либартарного социализма не существует.
С другой стороны, произошла подмена понятий. Либертарный социализм - это вольный социализм. Вольный - синоним анархического. Если кому-то не нравится слово анархический, то употребляется слово вольный или либертарный. Но это, в любом случае, социализм, основанный на федеративных началах, на децентрализации. Большинство людей, которые называют себя либертарными социалистами, если и говорят о необходимости какого-то переходного периода, то, по крайней мере, не о том, какой существовал у большевиков в виде диктатуры пролетариата. Нельзя говорить, что большевики были в теории или на практике либертарными социалистами. Они ими не были никогда. Их принципы построения организации, методы их деятельности и вся их философия противоречат безгосударственному идеалу. И говорить о том, что когда-то в будущем они пришли бы к торжеству анархии, к победе рабочего самоуправления - не приходится, хотя они и обещали...
Я призываю не использовать бессмысленно направо и налево слово либертарный. Оно красивое слово, но смысл его размытый и непонятный. Давайте использовать старые понятные термины: федеративный социализм, государственный социализм...
Попова. Анархо-социализм - это абсурд. Что это такое? Хватит нам анархо-коммунизма, не правда ли? Пусть автор этого термина пояснит, что это такое?
Сапон. Я хочу этот комплимент в кавычках обратно вернуть. Прежде чем говорить об анархии, надо дать понять, что такое анархизм. На самом деле нет определения анархии или анархизма. А мы говорим: анархия, анархический, как будто мы знаем, что это такое, мол, это само собой разумеется. Надо определиться. Это, во-первых. Во-вторых, по поводу большевиков. Я не фанатик большевизма, но есть принцип историзма. Мы с вами имеем печальный опыт ХХ века, опыт 70 лет советской власти. Умудренные этим опытом, мы говорим: большевики авторитаристы, негодяи и т.д. Но, извините, до 1917 года еще никто не мог сказать...
Попова. Большевики - это секта...
Сапон. А анархисты - это не секта? 20 человек - это не секта?
Кулинич. Секту определяет не количество.
Сапон. Я не говорю, что они либертаристы, я говорю, что у них были элементы либертарные... Если вы критикуете, то надо критиковать предметно: дать определения и т.д.
Рябов. У меня две очень коротких реплики. Во-первых, по поводу того, что никто не знал, что большевики до 1917 года были авторитарной организацией. Это была исключительно авторитарная партия. Ее называли орденом меченосцев еще задолго до 1917. Она создавалась как орудие захвата власти, жестко централизованная во главе с одним вождем, с абсолютной нетерпимостью к инакомыслию, превосходящей даже меньшевистскую фракцию. Так что с этим все было понятно.
Теперь, что касается соотношения понятий анархизм и либертарный социализм. Мне кажется, это два пересекающихся множества. Есть анархисты - не либертарные социалисты. Последние - это так называемые анархо-капиталисты, которые отрицают социализм. Это либерализм, доведенный до конца. Но далеко не все либертарные социалисты - анархисты. Есть мыслители, которых нельзя в полном смысле слова назвать анархистами. Все-таки я не согласен с докладчиком, что либертарный социализм всего лишь менее радикален, чем анархизм, и что водораздел между либертарным социализмом, анархизмом и государственным социализмом проходит по степени радикализма. Большевизм по-своему очень радикален... Вопрос состоит именно в отношении к некоторым базовым ценностям - принципам организации будущего общества: централизм - децентрализация, этатизм - антиэтатизм, терпимость к инакомыслию - нетерпимость. То есть к тем базовым ценностям, о которых я говорил в своем выступлении: свобода и личность.
Ядро в этом вопросе: отрицание в целом государства - более или менее радикальное. Децентрализация, антиэтатизм, федерализм, терпимость к инакомыслию - это либертарные ценности. Те, кто исповедует их в радикальном варианте, это действительно анархисты. Есть мыслители, которых трудно назвать стопроцентными анархистами - тот же Герцен, который был антиэтатистом, федералистом, но на уровне методов, тактики мог допустить государственнические идеи. Потом Лавров и Михайловский. Или Шарль Фурье, например! Он, несомненно, либертарный социалист.
Им противостоит государственный социализм, который исповедует противоположную систему ценностей. Ткачев, Нечаев, Ленин... с их идеей отрицания человеческой личности, подчинения человека государству, централизации и т.д. Мне кажется, что соотношение либертарного социализма и анархизма - это, как две пересекающиеся плоскости.
Леонтьев. В ходе этой дискуссии мы сами себя загоняем в прокрустово ложе узких теорий. Личность всегда многограннее. Как не вспомнить, Петя, твою же мысль о Герцене как о выразителе персонализма. Сколько мы знаем переходов, когда вначале люди были синдикалистами, потом, как Крыленко, становились большевиками... Или Пятаков, Федоров-Забрежнев, Шатов или Аршинов, которые, наоборот, начинали как марксисты, потом стали анархистами, а потом опять марксистами. И неужели они ничего не привносили с каждым своим переходом в теорию и практику своего дела?! Неслучайно ортодоксальные марксисты потом критиковали большевизм как раз за бакунинское начало. Как Блок говорил в споре с Луначарским, что в Ленине ему не нравится все, что у Ленина от Маркса, и нравится все, что от Бакунина. Действительно, иногда мы искусственно сами себя загоняем в прокрустово ложе, когда проводим жесткую демаркационную линию. На самом деле, все достаточно сложнее в жизни и в личностях тоже.
Зимбовский. Если перефразировать Ярика, можно сказать так: между нормальным человеком и шизофреником тоже нет четкой грани. Нормальные люди сходят с ума, шизофреники иногда выздоравливают, и не надо загонять в прокрустово ложе.
Сапон. Комментарий к предыдущему выступлению. Оно не опровергает...
Зимбовский. Оно не опровергает, но я бы предпочел провести жесткую линию.
Корнилов. Кажется, все. Господа, я предоставляю слово Ладе Витальевне Кулинич.
Кулинич. Сейчас мы о красивом поговорим, успокоимся немножко. Мой доклад звучит так: «Общественные идеалы И.С. Тургенева в контексте и интерпретации образа автора по литературному наследию».
XIX век в истории России стал одним из переломных в ее развитии. Разложение феодальных отношений и становление капиталистических отразилось в сознании русского общества во всех сферах ее жизни, соответственно и в культуре. Это закономерное явление обусловлено тем, что “культура, прежде всего, - понятие коллективное” (39) и “есть форма общения между людьми”. (40)
Существование современной русской культуры невозможно представить без той эпохи, когда в истории нашего государства происходили ошеломляющие изменения, в том числе и бурное развитие русской общественной мысли. В этом развитии огромную роль сыграла русская литература, т. к. она являлась “важнейшим средством общения людей между собой”. (41) Феномен литературы этой поры невозможно недооценить. Причины такого подъема русской литературы различны, это и обилие работающих бок о бок великих талантов, воспитанных на уже сложившихся традициях, активно развивающиеся в это время издательские группировки, преемственность поколений в цеху данного вида искусства, новаторские устремления писателей, поиски новых форм, демократизм литературы, которая была обращена не только к узкому кругу, а к широкой массе читателей и зрителей. Литература этой поры – “искусство глубоких, выстраданных идей” (42), направленных на постановку и решение невообразимого числа важнейших для данной эпохи проблем общественной и духовной жизни народа. Такая направленность русской литературы данной эпохи была задана В.Г. Белинским в его программе, выражающей революционно-демократическое понимание литературного процесса. В этой программе он определил приоритет реалистического метода в изображении действительности, принцип реализма и понятие народности.
Иван Сергеевич Тургенев испытал на себе влияние Белинского. Знакомство в конце 1842 года, их почти ежедневные встречи, философские беседы, разговоры и споры на литературные темы во многом способствовали формированию мировоззрения и эстетических представлений Тургенева. Это влияние было действенным и сказывалось на протяжении всего дальнейшего творчества писателя. Белинский был не только вдохновителем мировоззренческих приоритетов и революционно-демократического понимания действительности молодого писателя, но и первым дал высокую оценку его таланту (отзыв на поэму “Параша”). Зерно социальности литературы, зароненное Белинским в сознание Тургенева, прорастало на подготовленной почве. С ранних лет Тургенев наблюдал жизнь крепостного народа, отношение к нему власть предержащего класса. С молодости его волновали судьбы этих “мужиков”, он пытался разобраться в том, почему это происходит, и искренне ненавидел такое положение дел, которое приводило его в отчаяние. Уезжая из родительского дома, села Спасского-Лутовинова, Тургенев дал клятву бороться с этим злом и был до конца своих дней верен этой клятве.
В 40-е годы в Москве, в Петербурге часто собираются Герцен, Огарев, Грановский, Белинский, Некрасов, Анненков и многие еще, в том числе и Тургенев – и начинают неистовые споры о самых глубоких проблемах своего времени. В те поры в Тургеневе совершалась невидимая серьезная внутренняя работа. В этих беседах формировались жизненные установки молодого писателя.
Первое произведение, которое заставило заговорить о Тургеневе как о талантливом писателе, имеющем свой стиль, самостоятельное мироощущение и задачи литератора-общественника, был сборник рассказов “Записки охотника”. Все началось с коротенького рассказа “Хорь и Калиныч”, который был напечатан в “Современнике” как будто из-за нехватки серьезного материала. Известное впоследствии название цикла рассказов было придумано И.И. Панаевым “с целью расположить читателя к снисхождению”. С 1847 по 1852 год сложился весь цикл “Записок”, по выходе которого в свет был уволен от должности цензора В.В. Львов, ответственный за то, что “Записки” были изданы. Ценность “Записок” заключалась не только в прекрасном художественном слове, но и в том, что Тургенев впервые смог увидеть в простом народе высокие душевные порывы, его способность самостоятельно мыслить, а также подвел общественность к возможности преодоления “сословных предрассудков и кастовых различий”. (43) Литературная общественность с восторгом приняла этот сборник. Сквозная идея всего цикла соответствовала одной из генеральных задач, поставленных перед русской литературой: “раскрыть и показать богатство души и возвышенное благородство простого русского народа, помочь полюбить этот народ”. (44) Причем автор сборника пытался уже решить еще одну важную задачу: показать несостоятельность крепостного права с нравственной точки зрения.
Тургенев ни в коем случае не идеализирует мужика, изображая его со многими недостатками, но пафос его цикла в том, что жизнь держится именно на мужике, а не на барине. По жанру рассказы из “Записок охотника” близки к “физиологическому очерку”, что было обусловлено приоритетами “натуральной школы” Белинского, они показывали реальную жизнь и были похожи на зарисовки с натуры. Все, что описывал Тургенев, происходило в действительности. “Современники, например, могли разговаривать с самим Хорем, живым, не выдуманным, деревня Хоревка существует и по сей день” (45), но это не было фотографией действительности. Сам процесс творчества предполагает изобразить действительность, трансформируя ее в воображении так, чтобы она имела действенное впечатление на воспринимающего это творение искусства. Новой была не сама действительность, а точка зрения на эту действительность. М.М. Дунаев очень точно обозначил эту разницу, обосновывая талант Тургенева как писателя-реалиста. “Реальная история немого дворника Андрея, описанная позднее в рассказе “Муму”, как мы помним, не произвела особого впечатления на домочадцев Варвары Петровны Тургеневой. Люди смотрели и не видели. Перед ними, в сущности, было нечто даже более достоверное, чем фотография, - сама жизнь. Но они ничего не поняли в ней. Стоило же появиться рассказу – и слепые прозрели! А ведь Тургенев ничего нового не рассказал. Точно так же было и с “Записками охотника”. То, что описал Тургенев, не было чем-то совершенно новым и неведомым для читателей: не за тридевять же земель жили все эти мужики, а рядом, перед глазами”. (46) Это мы о таланте нашего писателя, о том, что заставило литературную и мыслящую общественность признать его дарование, его умение проникнуть в глубины человеческого сознания и заставить общество задуматься о потенциях русского общества в целом.
Таким образом, И.С.Тургенев зарекомендовал себя как умелый реалист в литературных кругах того времени, которые были по преимуществу ориентированны на гражданственность литературы, на ее общественное значение и дидактические способности для всего общества, включая и интеллигенцию.
Что же касается общественных идеалов Тургенева, то о них многие брались судить: современное литературоведение располагает обширным материалом, направленным на изучение творчества И.С.Тургенева, его жизни, биографии и творческих изысканий. Талант такого человека, как Тургенев не оставлял равнодушными многих исследователей русской словесности, исследователей ее истории, исследователей литературных течений и их развития в истории, ее связи с историей государства. Не зря же литературный процесс называется историческим. Но объективный мир, который не претендует на полифонию измышлений, позволяет нам устраниться от категорических заявлений по поводу того или иного деятеля, повлиявшего на какие-либо вехи в истории человечества. Мы можем только обозначать тенденции, делать предположения и констатировать факты, изложенные самим деятелем.
В филологических науках существует специальный подход к изучению подобных явлений, которые связаны с воздействием на культуру общественными проявлениями или сами являются фактами культуры, это интерпретационный подход. Коротко его можно охарактеризовать так: в человеческой цивилизации существует “негенетический” опыт, который определяется понятием “Культура”. Любое человеческое общество (социум), развиваясь достаточно самостоятельно, имеет свои особенности, накапливает свои ценности, которые заключены в памяти этого общества и существую как ценности культурного наследия данного общества. Такие опорные точки культурного наследия существуют в символах, так как “…культура есть нечто общее для какого-либо коллектива <…> живущих одновременно и связанных определенной социальной организацией <…>. Итак, область культуры – всегда область символизма”. (47) Значит, каждое общество имеет свои ценности, отраженные в символах и мышление данного общества всегда предполагает приоритет данных ценностей. Весь накопленный опыт общества зафиксирован в текстах, т.к. язык так же, как и культура является социальным явлением, и мыслит человечество с помощью языка. Поэтому тексты, в том числе и литературные, тем более, если они имеют социальную направленность, будут всегда значимы для усвоения культурных ценностей данного социума. Авторы таких текстов интерпретируют свои мысли, ощущения действительности, проявляя тем самым свои приоритеты и ценностные установки как в области языка, так и в области общественных отношений, идеалов. Поэтому в каждом из этих текстов ощутимо присутствие автора, т.е. его образа, который во многом совпадает с самим автором.
И.С. Тургенев был литератором и одновременно выдающимся общественным деятелем. Об этом свидетельствует его литературное наследие, которое включает в себя не только произведения художественной литературы, но и документы эпистолярного жанра, которые сохранились в больших количествах после его смерти.
В тематике нашего доклада заявлено литературное наследие автора. Возможна оговорка, которая простит нам некоторое обращение к письмам Тургенева, т.к. выдающийся писатель во всех сферах своей жизни проявлял себя как литератор, и поэтому его письма, кроме отражения его жизни и выражения его предпочтений в ее устройстве, имеют еще и художественную значимость. В связи с этим, эти произведения эпистолярного жанра можно отнести к литературному наследию И.С.Тургенева, тем более что большая их часть является свидетельством его общественной и творческой деятельности, которая происходила в кругах литературных, а круг респондентов имеет огромное значение в становлении культуры, в нашем случае русской, в частности, общественной мысли, современной ему эпохе. Но наше внимание особо будут занимать те шесть романов, которые были написаны И.С.Тургеневым в бытность его уже признанным талантливым литератором и деятельным общественником, ибо “Вся моя биография (а значит и понимание жизненных устремлений – Л.К.) заключена в моих книгах”, - признался однажды Тургенев.
Шесть романов Тургенева нельзя назвать циклом, у них нет общего сюжета, сквозных героев, но читатель узнает и понимает Россию в разные “эпохи”, на протяжении нескольких десятилетий. Тургенев здесь выступает выдающимся мастером отражения действительности, выразителем мыслей и чаяний общества по отношению к быстро меняющимся общественным явлениям. Он пытается осознать и определить все тонкости быстротечного процесса изменения действительности. Все его романы воплощены в художественном пространстве, изображающем Россию XIX века, его герои это его современники, и, как правило, главные герои, составляют касту передового класса, интеллигенцию того времени: дворяне, революционеры-разночинцы, демократы, материалисты и просто образованные люди-патриоты. “Но во всех сменах “эпох”, героев, ситуаций есть в романах Тургенева сфера, к которой неизменно приковано внимание автора. Читатель ощущает некий постоянный угол зрения, единство авторского подхода к жизни”. (48) Тургенев сам пишет про этот угол зрения в предисловии к романам: “Автор “Рудина”, написанного в 1855-м году, и автор “Нови”, написанной в 1876-м, является одним и тем же человеком. В течение всего этого времени я стремился, насколько хватило сил и умения, добросовестно и беспристрастно воплотить в надлежащие типы и то, что Шекспир называет “самый образ и давление времени”, и ту быстро изменившуюся физиономию русских людей культурного слоя, который преимущественно служил предметом моих наблюдений”. (49)
Мы не будем напрягать публику изысканиями художника, а определим особенности его метода в рамках сложившегося тогда в теории (хотя он был одним из первых практиков) метода критического реализма.
Свою художественную задачу, по всей видимости, о чем нам свидетельствует наследие писателя, Тургенев видел в изображении жизненных типов русской интеллигенции, которая, по его мнению, должна быть опорной силой в изменении общества. Здесь не возможно обойтись без комментариев его предпочтений в давнем противостоянии того времени двух лагерей: западников и славянофилов. Тургенев позиционировал себя “коренным и неисправимым западникам”, в том смысле, что он полагал принадлежность России к Европе и понимал развитие собственной страны в рамках прогрессивного для того времени развития европейской цивилизации. (Что включает для нас понятие европейского развития, вопрос сложный – либо это буржуазный путь развития, ориентированный на дальнейшее углубление капитала в структурах общества, сопряженный с вынужденными реформациями, либо это реакционное прогрессивное течение угнетенного класса той же Европы, которое к тому времени уже имело место сначала в о Франции, а затем и во всей Европе в 1848 году).
Итак, западник-Тургенев пишет несколько романов, направленных на осознание общественных процессов в русском обществе, где изменение общества он видит в исключительной пропаганде образования и насаждения просвещения общественной элитой – дворянами и содействие ими же реформам в установленной государственности. Его западничество: просвещение и реформация – приобщение к европейской культуре, преемственность ее опыта и ориентация на восприимчивость и духовную потребность народа. Таковы были его убеждения, по его словам.
Итак, он ищет то дворянство, которое способно своими усилиями нести просвещение в народ.
Его роман “Рудин”. Рудин производит с первого взгляда впечатление “человека замечательного”, необыкновенного. Просвещение, наука, философия, смысл жизни – вот о чем говорит Рудин так увлеченно, вдохновенно и поэтично. Но на протяжении романа становится понятным, что Рудин – человек несостоятельный. Привычное для тургеневского творчества испытание любовью (ибо любовь – есть высшая мера самостоятельности человека в эстетике Тургенева) Рудин не проходит, он сдается. Сказываются слабость характера и рефлективность духа. Но это первый опыт ощущения человека высшего общества. Свежа еще в памяти общества и, видимо еще существует на тот период, еще реакционный, трактовка “лишнего человека”, заданная писателями-предшественниками. Рудин, тем не менее, обладает положительными качествами: он деятель, Дон-Кихот, он стремится что-то делать на благо народа, но у него ничего не получается. Об этом мы узнаем от его антагониста в этом романе – Лежнева. Лежнев так же воспитан идеями Гегеля, так же образован, но он лишен творческого начала в душе, он чистый деятель, причем лишенный общественного сознания. Сначала он очень осторожно комментирует личность Рудина, выказывая свое неодобрение деятельностью и несимпатию к личности героя, а затем становится оправдателем его жизненных поступков, разворачивая перед нами всю предысторию формирования существования такой личности. Рудин становится в глазах читателя страдальцем, жертвой обстоятельств, т.к. он пытался трудиться для народа, но он не был близок с ним, не понимал его. По подсказке друзей-критиков Тургенев пишет трагическое окончание этого романа - Рудин погибает с флагом в руках на французских баррикадах. Вот результат исканий творческих и общественных начал в дворянстве как классе, претендующем, по мнению Тургенева, осчастливить народ просвещением и образованием. Но это его опыты, его наблюдения…. Рудин не готов просвещать народ, таков приговор Тургенева, кто же готов?
Тургенев в поиске героя…
Следующим романом стал роман “Дворянское гнездо”, который принес Тургеневу небывалый успех. ““Дворянское гнездо” имело самый большой успех, который когда-либо выпал мне на долю”, признавал и сам Тургенев. И критики-литераторы и простые читатели приняли роман на ура.
Смерть Николая I и поражение в Крымской войне, а главное, подъем крестьянского освободительного движения встряхнули Россию. Все поняли, что так жить дальше нельзя, и новое время наступило везде. Роман “Дворянское гнездо” раскрывает опять же несостоятельность дворянского рода в деятельности на благо отечества. Лаврецкий в споре с Паншиным собирается “землю пахать, и как можно лучше ее пахать”, но выполнять свой долг перед обществом как просветитель он не хочет и не может. Но автор делает своего героя тихим помещиком, который трудится и занимается своим имением. “Лаврецкий имел право быть довольным: он сделался действительно хорошим хозяином, действительно выучился пахать землю и трудился не для одного себя; он, насколько мог, обеспечил и упрочил быт своих крестьян”. (50) Что имел в виду Тургенев, вырисовывая такой образ потомственного дворянина? “Образ пахаря, пахоты не раз возникает в романе как символ труда – извечного, насущного необходимого, исконно русского. Скорее здесь Тургеневу важна была мысль о необходимости изучения, понимания России. Лаврецкий – славянофил, он разбивает на всех ходах при споре западника Паншина. Почему? Таким ли уж западником был Тургенев? По всей видимости он видел недостатки европейской цивилизации, ее меркантилизм, бездуховность, мещанство, и поэтому позволил себе высказать в этом романе отношение к некоторым тенденциям западничества, которые представляли себе западную альтернативу развития России абстрактно. Кому, как не ему видеть и знать все эти недостатки в самом приближении! Итак, Лаврецкий не деятелен, Паншин деятелен, но идеологически слаб.
Тургенев в следующем своем романе обращается к образу патриота. “В основание моей повести положена мысль о необходимости сознательно-героических натур – для того, чтобы дело продвинулось вперед”, - пишет Тургенев И.С.Аксакову. Роман “Накануне” пишется для художественного осмысления деятельного человека, которого так ищет автор. Инсаров получается у Тургенева идеалом самоотречения. Его в высшей степени характеризует самоограничение, наложение на себя “железных цепей долга”. “Инсаров возвышается над всеми действующими лицами романа (исключая Елену). (Образ Елены Калитиной как бы дополняет идеальную картину самоотречения и самопожертвования – Л.К.). Инсаров возвышается именно как герой, вся его жизнь освещается мыслью о подвиге.
Самой привлекательной особенностью натуры Инсарова для Тургенева является любовь к родине. … Душа его полна одним чувством: состраданием родному народу”. (51) Вот что важно для Тургенева в Инсарове. После этого романа Тургенев покинул “Современник”, т.к. ему очень не понравилась критическая статья по поводу его романа “Накануне” “Когда же придет настоящий день?”. В этой статье Добролюбов дал оценку творчеству Тургенева “Г.Тургенев по справедливости можно назвать живописателем и певцом той морали и философии, которая господствовала в нашем обществе в последнее двадцатилетие. Он быстро угадывал новые потребности, новые идеи, вносимые в общественное сознание, и в своих произведениях обыкновенно обращал (сколько позволяли обстоятельства) внимание на вопрос, стоявший на очереди и уже смутно начинавший волновать общество”. (52) Тургенев не мог простить Добролюбову, что тот усмотрел в его романе призыв к революции, к чему Тургенев совсем не хотел призывать. Таким образом, с революционными демократами Тургенев не сошелся, он не был сторонником революции в своих теоретических выкладках по поводу будущего России. Революционные же демократы требовали от писателя горячего участия в революционной борьбе и защиты интересов угнетенного народа. Здесь они не совпадали.
Следующим романом был “Отцы и дети”. В литературоведении стало уже общим местом, что Тургенев, либеральный демократ, изобразил в этом романе революционера. Базаров действительно несет на себе образ революционера. Но такое было время, и Тургенев, с его удивительной способностью чувствовать любые изменения в обществе в самом начале этих явлений, не мог пройти мимо зарождающегося типа разночинца-революционера. Писарев сразу увидит всю жизненную правду, описанную в романе. Но Тургенев, несомненно, критикует тот материализм, духом которого пронизано сознание его героя. Отрицание культурных ценностей, красоты, эстетики неприемлемо для Тургенева. В его жизни эти вещи являются средством существования и понимания действительности. Поэтому он обрекает Базарова на одиночество, а затем и смерть. “Трагизм Базарова в его одиночестве. Писарев и здесь доказал свою проницательность: “Трагизм базаровского положения заключается в его полном уединении от всех живых людей, которые его окружают””. (53) Так пишет М.М.Дунаев.
После “Отцов и детей” в творчестве Тургенева наступает кризис, он долго ничего не пишет, и в очередной раз пытается оставить литературу, но проходит время и свет знакомится с новым романом “Дым”.
Этот кризис связан с событиями после отмены крепостного права. Тургенев видит, что реформа не оправдала тех надежд, которые на нее возлагали общественники. Во время этого кризиса Тургенев знакомится с серией писем-статей Герцена “Концы и начала”. Он понимает, на кого направлены выпады автора: на него, Тургенева-западника. Тургенев ответил Герцену в переписке. “Народ, перед которым вы преклоняетесь, консерватор par excellence (по преимуществу – Л.К.) – и даже носит в себе зародыш такой буржуазии в дубленом тулупе, теплой и грязной избе, с вечно набитым до изжоги брюхом и отвращением ко всякой гражданской ответственности и самодеятельности – что далеко оставит за собою все метко верные черты, которыми ты изобразил западную буржуазию в своих письмах”. (54) “Шопенгауэра, брат, надо читать поприлежнее, Шопенгауэра”, - советует он Герцену в разгар полемики с ним. Шопенгауэр, с его пессимизмом и отрицанием исторического развития, становится в начале 60-х годов одним из любимых мыслителей Тургенева”.(55) Таким образом, в этот период жизни Тургенев чувствует разочарование во всем, включая общественную деятельность.
Роман “Дым” стал памфлетом и на государственных генералов, а также на высшее общество и псевдореволюционеров. Это был пореформенный период, когда общество не могло отделаться от мысли, что его обманули. “Имея особое чутье ко всем переменам в общественной жизни, Тургенев не мог не ощутить ее ослабления во второй половине 60-х годов. В тот момент Базаровы, по мысли Тургенева, никак не заявляли о себе, и, верный жизненной правде, писатель отказался от изображения нового русского Инсарова.” (56) Критики того времени почти все были недовольны автором. Но Тургенев легко переживал эту неудачу. Он писал Анненкову: “Судя по всем отзывам и письмам, меня пробирают за “Дым” не на живот, а на смерть во всех концах нашего пространного отечества. “Я оскорбил народное чувство – я лжец, клеветник – да я же не знаю вовсе России… А мне все это – как с гуся вода”. (57) Он уже не верил в реформы, в перемены. Революцию он не принимал, так как был свидетелем таких проявлений в Европе. Он, вообще говоря, был гуманист. Поэтому он не мог ничего рассказать миру с точки зрения позитивиста, он мог быть только сатириком и памфлетистом.
Следующий и последний его роман “Новь”. Он рассказывает о событиях в конце 60-х, однако отражены в нем события более поздние, а именно “хождение в народ”. Как всегда в романах Тургенева верхи представлены в неприглядном виде, но не они были центром внимания автора. “Народники” - главные герои романа “Новь”. И Тургенев критикует их со всей силой критического реализма и разбивает на всех пунктах. Маркелов, при попытке поднять мужиков на бунт, терпит крах, кроме того, сами мужики сдают его властям. Это происходит, опять же, из-за того, что “народники” не знают народ.
“Тургенев хотел подчеркнуть и “некоторую умственную узость” этих людей: “ … люди до того уходят в борьбу, в технику разных своих предприятий, - говорил он, - что совершенно утрачивают широту кругозора, бросают даже читать, заниматься, умственные интересы отходят постепенно на задний план; и получается в конце концов нечто такое, что лишено духовной стороны и переходит в службу, в механизм, во что хотите, только не в живое дело. Нет “Живого дела” - вот приговор автора героям “Нови”…”. (58)
Таким образом, некоторый обзор под определенным углом зрения можно подытожить следующим образом.
Иван Сергеевич Тургенев имел отчетливые общественные идеалы, которые были связаны, прежде всего, с активной позицией прогрессивных слоев общества, т.е. с интеллигенцией всяких направлений. Передовой класс России должен был взять на себя обязанность понять народ, приблизиться к нему и стать его просветителем. Пропагандировать просвещение как достижение цивилизации, а цивилизация - это, прежде всего, связь с человечеством и синхронное существование с этим человечеством. Со стороны государства должны были проводиться реформы общества, которые бы облегчали жизнь народа. Это чисто либеральный дворянский подход. Но И.С.Тургенев и сам был дворянином и был в этом последователен. Однако его великой заслугой перед русским обществом, вкладом в национальную культуру является его творчество и деятельность человека-общественника, который всю жизнь занимался пропагандой русской литературы, а значит и пропагандой русской общественной мысли на Западе. И благодаря ему, несомненно, наша классическая литература была переведена на многие языки, и мир восхищенно удивился.