Geum.ru

Тема чтений

Вид материалаПрограмма

Содержание


Сапон. А.И. Герцен и М.А. Бакунин как теоретики либертарного социализма
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15

Корнилов. Спасибо, Петя. Господа, есть ли вопросы?


Суворов. Демин в своей новой книге приводит следующий факт. В 1869 году был спор о содержании одной прокламации, в которой речь шла о постановке революционного дела. Бакунин говорит, что разбойники - это главная революционная сила. После того, как Бакунин написал эту прокламацию, утверждает Демин, произошел полный и окончательный разрыв Бакунина и Герцена. Вы с этим согласны?


Рябов. Я помню 1870 год - “Письма к старому товарищу”. Там речь не идет о полном разрыве отношений. Там идет речь о споре между своими, о нюансах...


Суворов. В общем, эта формулировка у Демина не корректна.


Задорожнюк. Это дискуссия между олицетворениями идей. Они как-то личностно отчуждались, и выражали один одну идею, другой - другую. Но, как говорится, на уровне корней травы у них было гораздо больше понимания, чем это представляется поверхностному взгляду.


Вообще, эта полемика в чем-то ключевая для понимания многих вопросов, которые возникли у нас на конференции и завтра возникнут и далее. Герцен выдвигал альтернативу: или Китай - он называл Голландию лучшим Китаем Европы - или... революция, куда уж деваться. А в отношении книги “Государственность и анархия” - это не “Государственность и контранархия”, а... осциллограф так и прыгает - туда-сюда, туда-сюда... Полностью все-таки не отвергал Михаил Александрович каких-то начал самоорганизации. Вот моя позиция.


Корнилов. Господа, если нет вопросов к Петру Рябову, я позволю себе небольшую реплику. Завтра нам предстоит познакомиться с трилогией Стоппарда «Берег утопии» и в связи с этим я хотел бы, чтобы вы положили информацию данного доклада и, по-видимому, последующих - в свой багаж, и держали наготове – это все понадобится, чтобы понять суть трилогии. Там очень много персонажей и все они даны в течение весьма длительного отрезка времени. Итак, я предоставляю слово Владимиру Петровичу Сапону.


Сапон. А.И. Герцен и М.А. Бакунин как теоретики либертарного социализма


Для начала я хотел бы сделать терминологическое введение в тему.


В справочной литературе встречаются различные определения социально-политического и философского направления, идеалом которого выступает анархия. Кратко можно сформулировать следующие наиболее распространенные трактовки анархизма: 1) как течения, отрицающего всякую государственную власть и стремящегося к ее немедленному уничтожению (1); 2) как течения, стремящегося к освобождению личности от любой власти: государственной, политической, экономической, духовной. (2) Значительные разночтения наблюдается и в исследовательских подходах к указанному понятию. Например, современный российский историк В.В. Кривенький определяет анархистов как «сторонников общественно-политического течения, провозглашающего своей целью уничтожение государства, всякой политической власти, рассматриваемых исключительно как органы насилия». (3) В свою очередь, известный казахстанский обществовед С.Ф. Ударцев отмечает, что анархизм «нередко не совсем точно трактуется как учение об отрицании власти вообще, о безвластии (везде выделено нами. – В.С.)». (4)


Анарховеды для обозначения предмета своих исследований нередко используют и такое понятие как «либертарный социализм», при этом демонстрируя столь все тот же семантический плюрализм. Если в начале ХХ века видный анархо-теоретик А.А. Боровой «и с формальной стороны и со стороны внутреннего содержания» ставил знак равенства между (коммунистическим) анархизмом и либертарным социализмом (5), то в более поздние времена некоторые исследователи-анарховеды развели эти понятия. В частности, советский историк А.В. Чудинов полагал, что «если требование относительно быстрого установления безгосударственного общества – это анархизм, то требование безгосударственного общества плюс идея переходного периода – это уже нечто другое». Из последующих рассуждений автора становится ясно, что «нечто другое» – это «более широкое, чем “анархизм”, правда, менее разработанное понятие – безгосударственный (либертарный) социализм». (6) Известный американский историк Пол Аврич в начале своей статьи «Бакунин и Нечаев» также разделяет анархистов и либертарных социалистов, которых он называет около-анархистами, при этом к ряду либертарных социалистов причисляет Герцена, Лаврова и Бакунина. (7)


Мы будем исходить из того, что анархизм и либертаризм представляют собой хотя и родственные, но нетождественные идейные и социально-политические феномены. (8) «Анархизм» par excellence предполагает в качестве оптимальной модели человеческого общежития такое общество, в котором совершенно отсутствуют политическая иерархия и централизация, государственная организация и любая принудительная власть человека над человеком, при этом предусматриваются минимальные сроки перехода к безвластию. «Либертарный социализм», выступая против всеобъемлющей роли централизованно-бюрократического государства в общественных отношениях, вместе с тем не отказывается от вполне четкого политического и социально-экономического структурирования социального организма не только «по горизонтали», но и «по вертикали». В этом отношении либертарные социалисты не являются тотальными антигосударственниками, поскольку в хронологических рамках переходного периода на пути к «безвластию» они приемлют формы небуржуазного «минимального государства».

Исходя из этого, можно утверждать, что многие отечественные идеологи левого направления, не выступая против принципа власти и института государственности вообще, не являлись анархистами в буквальном смысле. Однако в их воззрениях отчетливо просматриваются социал-либертаристские мотивы, поскольку они критически относились к государственно-бюрократическим формам организации общества, ратуя за последовательное вытеснение их неформальным народным самоуправлением. В свою очередь, многие апологеты анархизма являлись таковыми фактически только в пределах чистой теории; когда же речь заходила о реальной политической практике, они проповедовали в категориях либертарного социализма.


Все это в полной мере относится и к теоретическому творчеству выдающихся русских мыслителей-народников – А.И. Герцена и М.А. Бакунина.


Общие принципы либертарно-социалистической концепции М.А. Бакунина сформулированы в его работе «Народное дело: Романов, Пугачев или Пестель» (1862 г.). Если отвлечься от внешнеполитических аспектов, основу бакунинского проекта составили: в экономической сфере – превращение земли в общенародную собственность, «так чтоб не было ни одного русского, который бы не имел части в русской земле»; в социально-политической сфере – введение самоуправления на всех уровнях общества, с царем или без царя, «но чтоб не было в России чиновничества и чтоб централизация бюрократическая заменилась вольною областною федерацией». Наиболее предпочтительный путь реализации этой программы для Бакунина – мирная «революция сверху», пусть даже под эгидой самодержавного монарха, однако если царская администрация откажется возглавить преобразование земли русской, то не только правомерной, но и жизненно необходимой станет народная революция, вдохновленная и организованная передовой интеллигенцией. (9) Таким образом, еще в начале 1860-х годов будущий «апостол безвластия» в принципе не был против даже монархической формы государственного устройства при условии ее последующего преобразования в народно-демократическую государственность. Причем конечным результатом такой трансформации он видел не западную модель ограниченной монархии, а нечто качественно новое. Мы верим, писал Бакунин, в будущность русского народа и надеемся, что «свободный от закоренелых и на Западе в закон обратившихся предрассудков религиозных, политических и социальных, он в историю внесет новые начала и создаст цивилизацию иную: и новую веру, и новое право, и новую жизнь». (10)


С середины 1860-х годов Бакунин выступает уже как идеолог революционного анархизма. Анализируя события новейшей истории, он обнаруживает тесную взаимосвязь между процессами централизации современных европейских государств и бурным развитием капитализма, поскольку только с помощью сильной государственной власти крупный капитал способен подчинить многомиллионные массы «чернорабочего люда» своей безжалостной эксплуатации. В объединении олигархического капитала и политической централизации русский анархо-теоретик увидел проявление новой опасной реакции. По его словам, «эта реакция ничто иное, как окончательное осуществление противународной идеи новейшего государства, имеющего единой целью устройство самой широкой эксплуатации народного труда в пользу капитала, сосредоточенного весьма в немногих руках: значит, торжество жидовского царства, банкократии, под могущественным покровительством фискально-бюрократической и полицейской власти, главным образом, опирающейся на военную силу, последовательно, по существу своему деспотической, но прикрывающейся вместе с тем парламентскою игрою мнимого конституционализма». (11)


Вполне очевидно, что вся острота бакунинской антиэтатистской критики была направлена против конкретного исторического феномена — нарождающегося империалистического государства со всеми присущими ему «особыми приметами»: сращиванием монополистического капитала и бюрократической власти, сверхцентрализацией структуры государственного управления, милитаризацией, усиленной эксплуатацией трудящихся, резкой поляризацией социальных сил, отчуждением широких общественных слоев от механизма принятия важнейших экономических и политических решений. Дальнейший бурный рост капитализма и укрепление империалистических государств в Европе, утверждал русский революционер, грозит трудовому народу муками двойного – экономического и политического – рабства, следовательно, избежать ужасной перспективы и добиться свободы можно лишь в результате уничтожения «в корне буржуазной эксплуатации и основанной на ней буржуазной цивилизации, – а это значит торжество социальной революции, сокрушение всего, что называется государством (выделено нами. – В.С.)». (12)


Тем не менее, бакунинский анархизм ни в теории, ни в попытках практического приложения далеко не всегда соответствовал тем общепринятым критериям, которые мы изложили в начале нашего доклада. Например, Бакунин в работе «Государственность и анархия» заявляет о своей враждебности по отношению к государственной власти, допуская определенные проявления власти политической (например, в виде партийных влияний) (13), и тут же высказывается против «всякой власти», поскольку она морально развращает и управляющих, и управляемых. Тем не менее, «анархистская» альтернатива, представленная в бакунинской рукописи «Международное тайное общество освобождения человечества» (1864 г.), включает в себя иерархию выборных органов законодательной, исполнительной и судебной власти, а также армию, сформированную на добровольных началах. (14) Свои теоретические выкладки анархо-теоретик подкреплял практикой. В частности, в сентябре 1870 г. Бакунина избрали в Центральный Комитет Спасения Франции, сформированный в Лионе. От имени нового органа революционной власти русский анархист написал прокламацию, в которой объявил «административную и правительственную машину ставшего бессильным государства» уничтоженной (15), а взамен предложил создать новые органы власти в лице выборных коммунальных Комитетов Спасения Франции в главных городах департаментов, составляющих, в свою очередь, революционный Конвент Франции в Лионе. (16)

Таким образом, Бакунин на практике, а часто также и в теории, выступал не столько как анархист, безусловно отрицающий любые формы власти (в первую очередь государственной), а именно как либертарный социалист, который предусматривает реконструкцию властных отношений в обществе на началах широкой народной демократии, «снизу вверх, не по приказаниям какого бы то ни было начальства, даже избранного, и не по указаниям какой-либо ученой теории, а вследствие совсем естественного развития всякого рода потребностей, проявляемых самою жизнью» (выделено нами. – В.С.). «Общечеловеческое братство, торжествующее на развалинах всех государств», представлялось апостолу анархии делом более отдаленного будущего, следующим этапом общественной эволюции.


По словам А.И. Герцена, с 13 до 38 лет он «служил одной идее, был под одним знаменем: война против всякой власти, против всякой неволи, во имя безусловной независимости лица» (выделено нами. – В.С.). (19) Таким образом, радикальный анархизм, по крайней мере на идеологическом уровне, был присущ Искандеру задолго до Бакунина, прославившегося в этом плане на рубеже 1860–1870-х годов. Рассмотрим еще ряд примеров «некоторой анархистской тенденции» (Н.М. Пирумова) в герценовских работах.


В своих статьях, написанных по горячим следам революции 1848 г. в Европе, Искандер подвергает безжалостной критике современное ему состояние суда и церкви, семьи и нравственности, но с особой страстью он обрушивается на институт государственности. «Государственные формы Франциии других европейских держав, – пишет русский мыслитель, – не совместны по внутреннему своему понятию ни со свободой, ни с равенством, ни с братством». (20) (Главный изъян новорожденной французской республики Герцен увидел в том, что «она освободила государство от орлеанской династии, но не освободила лицо от го­сударства». (21)) Даже страны с наиболее развитой для своего времени демократией не заслуживают у Искандера ничего, кроме желчных эпитетов: Англия – это «европейский Китай», Швейцария – «последнее, опрятное издание того же феодально-христианского текста да еще в грубом английском переводе». (22) В общем, нынешний мир, жертвующий тысячи человеческих жизней «молоху государственного устройства», пережил все разумные пре­делы и полным ходом идет к саморазрушению. (23) Утверждая снова и снова, что «революционная идея нашего времени несо­вместна с европейским государственным устройством», русский эмигрант возвещает близость коренного переворота, суть которого заключается в замене политической («переходной, представительной, монархической») республики республикой «истинной, действительной, социальной» (24), которая «ведет к атеизму и анархии. (25) Одну из статей «послегрозового» цикла публицист завершает грозными лозунгами в стиле более позднего бакунинского «аморфизма»:

«... да здравствует хаос и разрушение!

Vive la Mort!

И да водружится будущее!» (26)


На рубеже 1850–1860-х годов и до конца жизни Герцен уделяет все больше внимания российской политической практике, которая ознаменовалась «перестройкой», инициированной Александром II. В своих актуальных публицистических работах мыслитель от­казывается от крайностей декларативного радикализма и пытается рационально оценить перспективы разрешения «социального вопроса» на Западе и в преображающейся России.


По наблюдению Герцена, в западном мире уже вполне созрели социалистические идеалы, но их разде­ляет пока лишь меньшинство «забежавших вперед». Для основной массы буржуазный образ жизни – предел желаний, «единственная цель стремле­ний, их хватит на десять перемен». (27) Слишком долгой и тяжелой была борь­ба за элементарные права, чтобы реальным удобством современного быта, в котором «бездна изящного и хорошего», предпочесть светлую, но эфе­мерную мечту. На этом пороге Европа и запнулась, вроде бы сознавая «нелепость государственной, юридической и экономической жизни, от­ставшей веками от общественной и научной», но не находя в себе воли и сил не только совершить социальный переворот, но даже четко наметить его ориентиры. (28) По убеждению Герцена, консерватизм европейского уклада связан с тем, что Старый Свет слишком долго жил государственной жизнью, здесь традиция доминирует над идеалом.


Совсем иное соотношение движущих начал в «пасынках западной цивилиза­ции», одним из которых является Россия. Западноевропейские формы чужды русскому народу, поэтому он всегда жил «в каком-то чужестранном государственном неустройстве, которое ничему не удовлетворяет», даже защите границ. За государственным фасадом, позаимствованным у Запада, наше крестьянство продолжало жить по стародавним традициям и исповедовало самобытные взгляды на человеческие взаимоотношения и владение землей. Именно сохранность ис­конных народных начал в России и питало герценовскую веру в то, что русские «ближе к осуществлению экономического, т.е. социального пере­ворота, чем римско-феодальная, мещански-индустриальная Европа». (29)


Русский путь к социализму, согласно Герцену, облегчается следующими обстоятельствами. Важнейшая экономическая предпосылка нового строя – уже существующее общинное землевладение, при кото­ром «всякий работающий на этой земле имеет на нее право, как на орудие работы». По мысли Искандера, такая постановка земельного вопроса сразу ставит Россию на социальную почву, так как крестьяне, полу­чив в личное распоряжение трудовые наделы, сумеют устоять перед «напором западного изуверства собственности», несущего обнищание и пролетаризацию широких масс. (30) Городским аналогом сель­ской общины станет рабочая ассоциация, устроенная на социалистических принципах.


Прообраз политической организации социалистического общества также уже существует в современной России в виде автономных сельских общин, которые объединяются в волости, «управляющиеся сами собой». Со временем, выражает надежду Герцен, начала выборного самоуправления будут распространены на округа, области и увенчаны «собором, выбранным вольным союзничеством областей для обсуждения земского дела». (31) Такова, согласно воззрениям теоретика-социалиста, элементарная социальная формула «нашего будущего свободно-общин­ного быта», – формула, не только осуществимая, но уже в какой-то мере осуществленная.


В более детальных планах административных и социально-экономических преобразований Герцен и его соратник Огарев предусматривали, с одной стороны, «общинное и общественное самоуправление», «совершенное упразднение чиновничества, назначаемого правительством», введение свободы слова, вероисповедания и совести, преобразование системы рекрутского набора и т.п., а с другой стороны – сохранение «войска» на началах всеобщей воинской повинности, создание выборных областных дум, а также областных казначейств и банков; формирование из представителей областей аналогичных союзных органов – государственной думы, банка, а также правительства, которое «ни в коем случае не нарушает областных прав и законодательств». (32) Как видим, «архитектор-анархист» (33) Герцен в начале 1860-х годов приходит к обоснованию политической модели либертарного социализма, в которой сохраняются институты власти, в том числе и государственной, при том принципиально важном условии, что властные полномочия формируются и контролируются снизу вверх. В это же время, как указывалось выше, начинается бурная политическая эволюция Бакунина в ином направлении – к тотальному отрицанию (особенно ярко выраженному в агитационных сочинениях) власти и государства, т.е. к анархизму. Последующие трения между двумя выдающимися русскими мыслителями-либертаристами, по нашему мнению, как раз и объясняются асинхронностью их духовно-эволюционных циклов, а вовсе не принципиальными расхождениями.


Принято считать, что Герцен в полной мере оформил свой идейный разрыв с анархистом Бакуниным и анархизмом как идеологией в итоговой работе «К старому товарищу», законченной им незадолго до смерти. (34) Между тем, такое мнение опровергается материалами этой статьи, оформленной в виде серии писем. Из мира нравственной неволи и подавторитетности, пишет Искандер, мы стремим­ся выйти «в мир понимания, в мир свободы в разуме». На этом пути неминуемо наступит «конец исключительному царству капитала и безусловному праву собственности». (35) Не имеют исторических перспектив и государственные институты, поскольку «государство, цер­ковь, войско отрицаются точно так же логически, как богословие, метафи­зика и проч.». (36) Таково «конечное разрешение», и в этой идео­логической первооснове Герцен солидарен с Бакуниным. Следовательно, говоря герценовскими словами, дело «вовсе не в разных началах и теориях». (В таких же примерно выражениях формулирует свое отношение к «любезным друзьям» Герцену и Огареву Бакунин. «Расходясь с вами, кажется, во многом, – пишет он им из Неаполя 23 марта 1866 г., – разумеется, только в путях, а не целях, – я так высоко ценю сознательную глубину ваших убеждений, что не могу и не хочу выступать наружу со своими, не попытавшись еще раз проверить их вашей мыслью» (выделено нами. – В.С.). (37))


Разница начинается в методологии и тактике, в оценке политической зрелости общества и его го­товности к гармоничным формам общежития. По убеждению Герцена, «новый водворяющийся порядок должен являться не только мечом рубящим, но и силой хранительной»; «нанося удар старому миру, он не только должен спасти всё, что в нем достойно спасения, но оставить на свою судьбу все не мешающее, разнообразное, своеобычное». В противном случае получится «бедный духом и тощий художественным смыслом переворот», который не пойдет дальше обеспечения физиологического благополучия людей. (38) Подводя жизненные итоги, Герцен вовсе не отказы­вается от веры в конечное осуществление идеалов либертарного социализ­ма, он выступает лишь против исторического анархистского максимализма своего друга, против «свирепых» бакунинских методов подготовки и проведения социального переворота.


Таким образом, А.И. Герцен и М.А. Бакунин, признавая анархию в качестве идеала общественных отношений, в своих проектах актуальных политических преобразований выступали как идеологи либертарного социализма, сущностными признаками которого они считали общественную (но не государственную) собственность на основные средства производства и земское (в широком смысле) самоуправление, не исключающее оперативного использования государственнического политического инструментария. При этом лавры основателя «русского либертарного социализма» по праву должны быть возложены на А.И. Герцена: фундамент нового идеологического здания был заложен им еще на рубеже 1840–1850-х годов, а М.А. Бакунин несколько позднее, взяв на вооружение более радикальные методы, энергично продолжил «строительные» работы.