Тема чтений

Вид материала

Программа

Содержание Хилиастическая напряженность работы М.А. Бакунина “Государственность и анархия” Рублев. Спасибо. Тема моего доклада “Проблема “интеллигенция и революция” в творчестве А. Герцена и М. Бакунина” Порядок торжествует

Подобный материал:

• Программа проведения торжественного закрытия IX московских областных Рождественских, 86.47kb.
• Информация о проведении заочного тура, 97.67kb.
• Программа чтений Открытие чтений. Оработе по духовно-нравственному воспитанию в школе., 10.89kb.
• Тема Чтений, 28.26kb.
• Тема чтений, 1741.53kb.
• Положение и условия проведения одиннадцатых городских этических чтений «Нравственность, 95.98kb.
• 2. Цели и задачи Кирилло-Мефодиевских чтений: выявление и поддержка интеллектуально, 65.21kb.
• Резолюция конференции «Агиология: проблемы и задачи» XVI международных Рождественских, 36.41kb.
• Программа семейных чтений Ступенька первая Для детей до 3 лет «Книжки, нотки и игрушки, 203.5kb.
• Малых Аввакумовских Чтений (г. Нарьян-Мар. 2004г.) Победитель VI и VII областных Иоанновских, 6.59kb.

Рябов. Есть маленькая реплика. Может быть, самое лучшее, что я читал о русских нигилистах, это соответствующие главы Кропоткина из “Записок революционера”. Если сравнить это с Базаровым, то, мягко говоря, отличие очень большое. Сами нигилисты восприняли роман “Отцы и дети” - Писарев положительно, но большинство, как карикатуру. Особенно Антонович, и ведущие органы нигилистов отозвались о нем, как о злобном пасквиле. Если сравнить то, что пишет Петр Алексеевич, и то, что пишет Иван Сергеевич, то получится, как в известной рекламе, “почувствуйте разницу”... Интересно, есть ли у Кропоткина какая-то рефлексия по этому поводу, то есть к какой точке зрения он тяготеет? Для него образ нигилистов у Тургенева - это злобная карикатура или все-таки адекватная картинка?


Прусский. Кропоткин пишет в литературоведческой работе, о которой я упоминал, довольно подробно об “Отцах и детях”. И об образе Базарова в частности. Он отнесся к Базарову примерно так, как подавляющее большинство “детей”. Но поскольку “Записки революционера” написаны уже в зрелом возрасте - ему уже было 55 лет - он переосмыслил свое отношение и подошел к образу Базарова с высоты опыта и лет. Говоря, что Тургенев относился к Базарову, как к типу, который ему прямо противоположен (Тургенев - Гамлет, Базаров - Дон Кихот), Кропоткин все же говорит о том, что молодежь тогда не поняла трагичности Базарова, поскольку Базаров был поставлен в такие условия, что другим быть не мог. Что он сам это понял с годами.


С места. У меня вопрос больше про Тургенева, чем про Кропоткина.


Корнилов. Представьтесь, пожалуйста.


С места. Андрей - меня звать.


Корнилов. И все?


Андрей. Да. Известно ли что-нибудь о реакции Тургенева на убийство народовольцами царя 1 марта? Писал ли он что-нибудь по этому поводу, или высказывался о своем отношении к революционерам и к этому действию?


Прусский. Я не специалист по Тургеневу и ответить полно не могу на этот вопрос. Но могу сказать, что незадолго до смерти, когда Тургенев был тяжело болен раком и испытывал большие мучения, он собирался написать письмо новому императору Александру III, с тем чтобы высказать свое отношение к текущему политическому моменту и к тому, к а к он считает, Россия должна дальше развиваться. Тургенев этого письма так и не написал.


Корнилов. Спасибо, Ян. Если нет больше вопросов, я предоставляю слово Игорю Саввичу Сидорову, который зачитает доклад Славы Ященко или хотя бы то, что Игорь Саввич сочтет возможным зачитать из него. Слава очень просил прочитать его доклад на конференции, и мы это делаем. Пожалуйста, Игорь Саввич.


Сидоров. Вообще, докладом это можно назвать с оговорками. Это, скорее, статья с таблицами, графиками и пр. Устно его излагать тяжело. Это будет некий реферат. Предварю я его, в собственное оправдание, поскольку я сейчас выступаю в роли декламатора, предварю байкой, которую в свое время рассказывал Юрий Визбор: был диктор на радио с фамилией, точно не помню, вроде Роттенброт, который обладал великолепным голосом и дикцией, но все время допускал какие-нибудь “ляпы”. Его последовательно убрали сначала с первой программы, потом со второй и, в конце концов, он оказался в Сыктывкаре. И вот на следующий день у него пробное выступление, и он в гостинице всю ночь репетировал: “Внимание, говорит Сыктывкар. Сыктывкарское время двенадцать часов”. Наконец, он в студии, микрофон включен, и он говорит: “Внимание, говорит Роттенброт...” После этого он уже нигде не работал на радио. Я боюсь выступить в такой же роли, потому что здесь есть слово, которое я мучительно заучивал всю ночь...


Доклад носит интересное название, и вы сразу поймете, что я имею в виду:


Хилиастическая напряженность работы М.А. Бакунина “Государственность и анархия”


(Общий смех и гвалт).


Рябов. Сейчас я объясню. Хилиазм - это идея тысячелетнего царства. Это радикально-революционная интерпретация религии - в данном случае христианской традиции. Это мысль о том, что перед концом света наступит тысячелетнее царство Божие на земле. Многие еретические течения, начиная с первых веков христианства, и народные движения, включая тех же анабаптистов Реформации - можно много-много примеров приводить - поднимались на революцию под этой религиозной идеей: построение царства без господства, без собственности. Вот что такое хилиазм, если совсем на пальцах.


Сидоров. Итак. Некое резюме Славы Ященко:


Анархизм является секуляризированной разновидностью хилиастической мысли. Одним из выдающихся хилиастов XIX столетия был М.А. Бакунин. В своих работах он часто рисовал модели способов построения «царства Божьего на земле», поэтому хилиастическая напряженность бакунинских текстов была очень высока. «Выбросы хилиастической энергии» в текстах русского анархиста можно исследовать с помощью методов дискурсивного анализа. Возможности этих методов обширны, но почему-то редко применяемы в анализе творчества исторических личностей. Предлагаемая вашему вниманию работа является первым шагом в дискурсивном исследовании творчества М.А. Бакунина.


(идет чтение доклада «Хилиастическая напряженность работы М.А. Бакунина «Государственность и анархия»)


Корнилов. Спасибо, Игорь Савич. Господа…


Зимбовский. В результате этой работы было доказано, что Бакунин, во-первых, знал русский язык, во-вторых, умел читать и писать. Кроме этого, работа доказывает бессмысленность метода абстрактного познания, о чем говорил М. Бакунин.


Рябов. Мне кажется, верным замечание, что “Государственность и анархия” изначально писалась на французском языке... (Общий смех), что сразу делает методологию исследования несколько спорной. Когда я слушал этот доклад, возникли очень противоречивые и смутные чувства. Это своего рода бухгалтерия хилиазма. (Смех). Секундочку. Конечно, сама проблематика религиозного начала в Бакунине, хилиастического начала в анархизме - это в высшей степени важная тема и важная проблематика. Очень хорошо, что Слава Ященко обратился к этой теме. Но с другой стороны, фундаментальные исследования, сотни единиц и все такое и вывод, что Бакунин был анархистом! Сам Бакунин был бы напуган таким подходом со всеми его пассажами по поводу науки. Цитирую Блока, который любил Бакунина, по другому поводу: “...да только замучат несчастных, ни в чем не повинных ребят годами рожденья и смерти и ворохом скверных цитат...” и т.д. Сама проблематика очень важная, а подход - в каких-то случаях он работает: весь этот контент-анализ, исследование единиц и т.д., но в данном случае вызывает большие сомнения.


Федотова. Это яркий пример случая, когда мы получаем нечто конкретное в зависимости от того, ч т о мы считаем. Если бы мы считали, скажем, не повторяемость отдельных слов, а повторяемость каких-то словосочетаний, мы получили бы какой-то еще результат, какой-то совершенно другой график и т.д. Что мы закладываем в модель, то и получаем. Возникает вопрос о смысле этого действия. Тем более, что автор не говорит, а как-то иносказательно объясняет смысл своей деятельности. В чем он? У меня к вам вопрос (к Сидорову И.С.): вы можете сформулировать в чем смысл этого доклада?


Корнилов. Ира, это не корректный вопрос...


Сидоров. Нет, я могу сказать. Мне кажется, что применение контент-анализа возможно для выявления структуры, но автор не приводит, каким образом определяет, какая единица является хилиастической, а какая не является. Каждый будет определять эту напряженность по-своему. Во-вторых, почему-то одни хилиастические единицы - это корни, которые входят в десятки слов, а другие - это сочетание пяти-шести слов, которые, естественно, встречаются в тексте один раз. И поэтому, в зависимости от того, к а к определишь хилиастическую единицу, получишь каждый раз совершенно иной результат. Если допустить, что Бакунин бессознательно использовал золотое сечение, то получится, что он эту работу как бы не закончил.


Суворов. Она и не закончена!


Зимбовский. Из методологии этой работы ясно, что чтобы читать по-русски, нужен переводчик.


Корнилов. Господа, я думаю, что во многом наше обсуждение бессмысленно, потому что все, о чем мы спрашиваем, надо бы спросить у Славы Ященко. Я надеюсь, что мы его еще спросим. Теперь предоставляю слово Диме Рублеву. Пожалуйста.


Рублев. Спасибо. Тема моего доклада “Проблема “интеллигенция и революция” в творчестве А. Герцена и М. Бакунина”


Тема эта сегодня уже звучала в выступлении Ивана Евдокимовича немного и в предыдущем докладе. Скажем так, соединение Бакунина и Герцена не случайно. Уже с начала ХХ века существует традиция в историографии, которая относит Герцена к анархистам. Например, работа Василия Федоровича Антонова “Герцен - общественный идеал анархиста”. К числу других авторов, сближавших Герцена и анархистов, можно назвать Стеклова, известного историка-марксиста, писавшего неоднократно о Бакунине и о других представителях российской общественной мысли. Стеклов относил Герцена к синдикалистам. Считал его революционером синдикалистского течения. Это к слову.


Михаил Бакунин и Александр Герцен, несомненно, являются ключевыми фигурами для понимания многих проблем истории русского революционного движения. И это вполне объяснимо. Для нас они - выдающиеся революционеры не только российского, но и общеевропейского, и даже всемирного масштаба, основоположники народнического течения русской общественной мысли. Наконец – они очевидцы эпохи, оставившие нам колоссальное публицистическое наследие, связанное с осмыслением различных, порой, достаточно трагических моментов её истории, перспектив дальнейшего развития человечества. Одним из достаточно серьёзных, но малоисследованных направлений деятельности обоих мыслителей стала разработка проблемы роли интеллигенции в российских и западноевропейских революциях XIX в.


Проблема роли интеллигенции в истории России XIX – начала XX в. была одной из центральных для революционной публицистики. Значения этой темы вполне объяснимо - в ту эпоху интеллигенция в нашей стране выступала основным субъектом политической борьбы, составляла и главную социальную базу революционных организаций. Лишь с 1890-х гг. революционное движение в России постепенно расширяет свою социальную базу, распространяет своё влияние на широкие слои рабочего класса и крестьянства.


Бакунин и Герцен практически не употребляют в работах термин «интеллигенция». (175) Однако они часто обращались именно к той социальной группе, которую традиционно обозначают этим понятием. Здесь в их работах можно найти как точки соприкосновения, так и пункты противоречий.


Их отношение к социально-экономической природе интеллигенции было неоднозначным. Весьма подробно этот процесс получил рассмотрение в трудах Бакунина. Неравенство в образовании стало для него одним из критериев для деления им общества на «эксплуатируемое большинство» и «эксплуататорское меньшинство». Представление об интеллектуальном труде и образовании, как об одном из характерных признаков «привилегированности», выделяется при терминологической характеристике им последней группы: «привилегированные представители умственного труда», «образованное общество», «пресыщенный и образованный мир привилегированных классов», «буржуазно образованный мир», «интеллигенты и богачи», «просвещённые классы». Эти люди имеют «привилегии» не только «в отношении земли» и капитала, но «даже только буржуазного образования», которое они получают за счёт высокого уровня доходов и обладания досугом. Их труд – «почти исключительно умственный, то есть… работа воображения», «приложение к труду научных завоеваний, комбинирование и управление производительными силами». Представители же «большинства» (фабрично-заводские рабочие, ремесленники, крестьяне) – «лишённые всякого образования и воспитания», обречённые на «вынужденное наследственное невежество» и физический труд. (176)


Знания, квалификацию Бакунин приравнял к капиталу, который обеспечивает получившему его лицу дивиденды в форме высокой оплаты труда. Этот «капитал» интеллектуалы получают за счёт труда «рабочих классов», представители которых создают материальную основу для развития системы образования, достижений науки и культуры. При этом сами рабочие, крестьяне, ремесленники часто лишены возможности получить высшее образование и участвовать в интеллектуальном творчестве. Способом для передачи интеллектуального капитала (в форме средств на получение образования), по Бакунину, является институт наследства. (177)


Значение образования, как фактора воспроизводства социального неравенства, Бакунин переводит в сферу политической власти. Превосходство в образовании позволяет правящим элитам удерживать в своих руках власть. Поэтому всякое государство, даже демократическая республика, утверждал он, не что иное, как управление массами «посредством интеллигентного и по этому самому привилегированного меньшинства». (178)


Из таких построений следовали выводы о лицах интеллектуального труда, как части правящего класса. Интеллигенты, неизбежно станут основой нового правящего класса и в обществе «государственного социализма», созданного по рецептам Маркса и Лассаля. Это произойдёт после того, как рабочие под руководством революционеров-интеллигентов установят социалистический строй при сохранении этатистской формы управления и осуществят огосударствление экономики. Отсутствие у подавляющего большинства рабочих, крестьян и ремесленников знаний, необходимых для управления производством, неизбежно приведёт к переходу власти в руки «привилегированного науко-политического сословия» «государственных инженеров», управляющих централизованным сельскохозяйственным и промышленным производством, научными учреждениями, - прогнозировал Бакунин. Новая правящая элита, полагал он, образуется из интеллигенции (профессиональных революционеров и учёных), а также бывших рабочих, выбившихся в состав управленцев. (179)

В поисках способов ликвидации неравенства в образовании, Бакунин в своих работах представил концепцию «всестороннего» («интегрального») образования. В безгосударственном социалистическом обществе предполагалось ввести обязательное «всестороннее образование», совмещавшее научное и профессиональное ремесленное обучение: «воспитание и образование, равное для всех – от низшей ступени до специального высшего научного развития, - в одно и то же время и индустриальное и умственное, соединяющее в себе подготовление человека к мускульному и нервному труду». (180) В её основу легла концепция П.-Ж. Прудона об интеграции в социалистическом обществе всех слоёв населения в единый класс интеллигентных рабочих через введение общеобязательного и равного для всех «интегрального образования». (181) По Бакунину и Прудону, материальная база, обеспечивающая всем членам общества необходимые для образования достаток и досуг, должна была формироваться через экспроприацию у капиталистов и крупных землевладельцев средств производства, и последующую передачу их в общественную собственность при управлении рабочих коллективов. (182) Через упразднение права наследования Бакунин предполагал решить задачу обеспечения равенства возможностей для каждого человека в начале жизненного пути. Обеспечить всем несовершеннолетним равные средства на воспитание должен был подконтрольный органам народного самоуправления «общественный фонд воспитания и образования». (183)


Стремясь предотвратить монополизацию сферы «интеллектуального» труда частью населения, Бакунин предлагал ввести общеобязательный для всех членов общества физический труд, что способствовало бы справедливому перераспределению между различными группами населения рабочего времени, затрачиваемого на интеллектуальный и ремесленный труд. Обязательное для всех высшее образование, доступный всем досуг, должны были обеспечить всем трудящимся доступность интеллектуального труда и всех видов научного и художественного творчества. (184)


Революционные интеллигенты, для Бакунина и Герцена – это также выходцы из правящих классов и сословий. Это характерно как для российской «передовой молодёжи» (185), так и для западноевропейских революционеров. (186) И Бакунин и Герцен указывали, что первые русские революционеры, декабристы, а затем и петрашевцы, - происходили, в основном, из дворянства, поскольку именно это сословие в России было единственным, причастным к европейской культуре и европейскому образованию. (187) Предпосылки, необходимые для формирования этого слоя, по мнению Герцена, были заложены ещё реформами Петра I, в результате которых произошло выделение из общества дворянства, как слоя, воспринявшего европейскую культуру. (188) Декабристы – родоначальники традиции революционной интеллигенции в России. (189) Само формирование этого слоя, как и революционной интеллигенции, Герцен относит к 1830-м гг., ко времени после подавления восстания декабристов. В это время проявляется массовое стремление дворянской и разночинной молодёжи к образованию: «жажда образования овладевает всем новым поколением». (190) В это время среди дворянства появляется «прослойка независимых людей», отказавшихся от государственной службы и предпочитающих заниматься наукой и литературой, интеллектуальной творческой деятельностью независимо от властей и государства. (191)


В работах Бакунина и Герцена немало места уделено проблеме «власти учёных», стремления к власти представителей интеллигенции. (192) И здесь в их работах можно обнаружить как определённые точки совпадения. Оба мыслителя, в данном случае, исходили из идеи доминирования жизни над мыслью (193), заявляли, что «жизнь естественная и общественная» предшествует «мысли», «которая есть лишь одна из функций её». (194) Наука, по мнению Бакунина и Герцена, оперирует не самой действительностью, а лишь представлениями о ней, имеет дело с представлениями о жизни, а не с самой жизнью.


Отсюда – обвинения учёных Бакуниным и Герценым в догматизме, в стремлении сводить разнообразие жизни к абстракции, игнорировать иррациональное, нелогичное, индивидуальное в личности (195), высказывания о науке, как аморальной, бесчеловечной в отношении живых людей, которых она рассматривает «самое большее как материал для интеллектуального и социального развития». (196) Логическим выводом из таких теоретических построений стало отрицание Бакуниным и Герценом тезиса о том, что «научное» образование, знание законов существования и развития общества и природы, даёт право на управление «невежественными» массами и способно обеспечить им благоденствие. Бакунин опасался, что в случае прихода к власти связанной с наукой части интеллигенции (а именно такую правящую элиту и хотели видеть у власти марксисты, считавшие свою идеологию «научной»), она распоряжалась бы подвластными себе людьми, как объектами для социальных экспериментов, целью которых является подтверждение научных концепций. (197)

Бакунин и Герцен подозревали учёных в стремлении установить свою власть над человечеством посредством утверждения за собой монополии на объяснение законов развития и функционирования природы и общества, на научные исследования, сделав их достоянием «учёных по званию, по диплому». (198) Подобные тенденции они усматривали как в языковой ориентации научных трудов на людей «своего» круга, в стремлении окружить науку «лесом схоластики, варварской терминологией, тяжёлым, отталкивающим языком» (199), так и в стремлении обезопасить монополию своей касты на знания и защитить её от конкуренции извне через официальное признанную государством систему дипломов, дающих право заниматься научной, преподавательской и т.п. интеллектуальной деятельностью. (200) Подчёркивая «официальный», «патентованный» характер науки, он приближал учёных, по их положению, к сословию. (201)

Революция, по Бакунину и Герцену, должна быть направлена на ниспровержение авторитета учёных и установленных ими научных социологических законов волевым действием личностей и масс. Их действия в процессе революции оба мыслителя сравнивали с творчеством художников, скульпторов и писателей, стремящихся к преображению человеческого духа, создающих по своей воле свой мир, собственные ценности. Учёных же, в отличие от них, Герцен и Бакунин не считали творческим элементом истории: «массы действуют, проливают кровь и пот – а учёные являются после рассуждать о происшествии. Поэты, художники творят, массы восхищаются их творчеством – учёные пишут комментарии, грамматические и всякие разборы». (202)


Однако, в отличие от Бакунина, в 1860 – 70-е гг. связавшего «преобладание науки над жизнью» с «преобладанием учёной интеллигенции над обществом» (203) с идеей о новом эксплуататорском классе, у Герцена критика науки не получила такого развития. В одной из своих последних работ, «Старому товарищу», он отверг идею Бакунина о научном образовании, как одном из признаков принадлежности к эксплуататорским классам. Идеи «об объявлении науки аристократией» были охарактеризованы им как «нелепость». (204)


Традиции романтической критики рационализма и науки достаточно прочно укоренились в сознании представителей анархистского крыла российской интеллигенции. Идеи продолжателей критики мышления учёных, якобы построенного на абстракции и неспособного постичь своими научными методами постижимую лишь интуитивно жизнь (Ф. Ницше, неокантианцев, Э. Маха, Р. Авенариуса, а особенно А. Бергсона и Ж. Сореля), в начале XX в. получили распространение среди российских анархистов-интеллигентов, став одним из наиболее важных источников формирования антиинтеллигентских настроений. К восприятию подобных идей анархисты уже были подготовлены трудами Бакунина и Герцена. Наличие в их идеях мощного пласта иррационалистических, интуитивистских настроений и мыслей, близких бергсонианству, отмечали как анархисты, следовавшие этой традиции (А.А. Боровой и И.С. Гроссман), так и исследователи российской общественной мысли. (205)


Впрочем, для работ Герцена периода 1860-х гг. характерно иное отношение к науке. Она уже - не инструмент управления миром, власти, а лишь инструмент познания, исследования. Она - менее всего способна вызвать у человека, связанного с ней элитаристские устремления: «Наука учит нас больше, чем евангелие, смирению. Она не может ни на что глядеть свысока, она не знает, что такое свысока, она ничего не презирает, никогда не лжёт для роли и ничего не скрывает из кокетства. Она останавливается перед фактами, как исследователь, иногда как врач, никогда как палач, ещё меньше с враждебностью и иронией». (206) В этой же работе он отмечал, что в николаевской России наука играла роль инструмента развития оппозиционных взглядов среди интеллигенции, очищения «мысли от всего традиционного хлама». (207) В работе «К старому товарищу» Герцен решительно отверг идею Бакунина об образовании, как одном из признаков принадлежности к эксплуатирующем большинству. Идею «об объявлении науки аристократией» Герцен назвал «нелепостью». Отсюда – обвинения им Бакунина в стремлении организовать гонения на науку. (208) По его мнению, антиинтеллигентская пропаганда не вызовет понимания в народе, поскольку сами пропагандисты – из интеллигентской среды: «Для нас существует один голос и одна власть – власть разума и понимания. Отвергая их, мы становимся расстригами науки и ренегатами цивилизации. Самые массы, на которых лежит вся тяжесть быта, с своей македонской фалангой работников, ищут слова и понимания – и с недоверием смотрят на людей, проповедующих аристократию науки и призывающих к оружию». (209)


Несмотря на критическое отношение к интеллигенции и революционерам-интеллигентам, Бакунин и Герцен указывали в своих работах на идеалистический, в своей основе, характер выбора этими людьми своего жизненного пути. Так, в «Прибавлении А» к «Государственности и анархии», Бакунин выделяет из среды интеллигенции «умственный пролетариат». Он не даёт чёткого определения этому термину и из контекста, в котором он его употребляет, видно, что «умственный пролетариат», - это, скорее, этическая, а не социально-экономическая дефиниция: «Наш умственный пролетариат, русская, честная, искренняя, до конца преданная социально-революционная молодёжь». (210) Из контекста, в котором этот термин употребляется в «Прибавлении А» и других работ видно, что Бакунин здесь имеет в виду ту часть интеллигенции, которая связала свою жизнь, свою судьбу с классовыми интересами «эксплуатируемого большинства» и революционной борьбой за его освобождение. (211)


Каковы же, по Бакунину и Герцену, причины участия интеллигентов в борьбе за интересы «эксплуатируемого большинства»? С одной стороны, Бакунин в своих работах противопоставляет революционеров-интеллигентов (выходцев из привилегированных слоёв общества) так называемым «инстинктивным социалистам» - народным бунтарям. В отличие от «социалистов по инстинкту» - чернорабочих и крестьян, чья ненависть к существующему строю вытекает из самих условий их жизни, революционные убеждения социалистов-интеллигентов не вытекают из их материального положения. Их убеждения, это, в основном, результат изучения литературы и последующих размышлений. Но при этом, показывая, что не экономические причины толкают интеллигентных революционеров на путь борьбы, он подчёркивает первостепенную значимость этических мотивов в выборе, сделанном русскими и западноевропейскими революционерами-интеллигентами, проникнутых ненавистью «ко лжи, лицемерию, к несправедливости и к подлости буржуазии», дворянства, бюрократии, к социальной несправедливости и угнетению человека человеком. (212)


Другие причины эволюции интеллигентных выходцев из привилегированных слоёв к революционным убеждениям, Бакунин видит в социально-экономической и политической реальности царской России, ставившей в трудные условия всех, кто занимается деятельностью в сфере литературы, науки, искусства. (213) Немаловажным фактором радикализации революционной интеллигенции, по Бакунину, является и малая востребованность интеллектуального труда в России, делающая невозможной для большинства интеллигентов интеграцию в существующую социально-экономическую систему, в правящие круги страны, создание условия для обеспеченного существования. Всё это, полагал Бакунин, для представителей «образованной молодёжи» весьма сложно и потому, что неизбежно связано с отказом от своих убеждений. (214)


Герцен в своих работах также подчёркивает, что именно этический стимул, заключающийся в «предпочтении правды своим собственным интересам», был главным в действиях представителей революционной интеллигенции в России. Так, в дискуссионной статье «И снова Базаров», направленной против писаревской трактовки романа Тургенева «Отцы и дети», Герцен показывает этический характер выбора декабристов: «Счастье, что рядом с людьми, которых барские затеи состояли в псарне и дворне, в насиловании и сечении дома, в раболепстве в Петербурге, нашлись такие, которых “затеи” состояли в том, чтоб вырвать из их рук розгу и добиться простора – не ухарству на отъезжем поле, а простора уму и человеческой жизни. Была ли эта затея их серьёзным делом, их страстью – они это доказали на виселице, на каторге… они это доказали, возвратившись через тридцать лет из Сибири». (215) И далее: «Если б эти “князья, бояре, воеводы”, эти статс-секретари и полковники не проснулись первые от нравственного голода и ждали, чтоб их разбудил голод физический, то не было бы не только ноющих и беспокойных Рудиных, но и почивших в своём “единстве воли и знания” Базаровых». (216) Таково же было и мнение Бакунина, который полагал, что декабристы – «люди, искренне преданные делу народного просвещения и освобождения»: «В этот период падения сословий выделяется из него меньшинство людей неиспорченных или менее испорченных – людей живых, умных и великодушных, предпочитающих правду своим собственным интересам и додумавшихся до права народного, попранного сословными привилегиями. Они обыкновенно начинают с того, что пытаются тщетно пробудить совесть в сословии, к которому принадлежат по рождению; потом, убедившись в тщетности своих усилий, поворачиваются к нему спиной, отвертаются от него и становятся апостолами народного освобождения и народного бунта. Таковы были декабристы». (217) Петрашевцы, нигилисты, русские революционеры 1860-х и 70-х гг. для Бакунина и Герцена – наследники декабристов в своих этических убеждениях. (218)


Как же представляли себе Бакунин и Герцен роль революционной («передовой молодёжи») в революции? Бакунин в своих работах звал революционных интеллигентов на «подвиг сближения и примирения с народом», к «слиянию с народом». (219) Миссия как русских, так и западноевропейских революционеров-интеллигентов, по Бакунину, также заключается в просвещении «эксплуатируемого большинства», его так называемом «очеловечивании» через образование: «эта молодёжь будет… братским руководителем народа: неся народу знания, она которых ему ещё недостаёт, она сделает совершенно бесполезным правительство учёных». (220)


Бакунин и Герцен в своих работах указывают на недостаток связи с народом и незнание его, как основную причину поражений и слабости революционной интеллигенции как в России, так и в Западной Европе. (221) За незнание народа, беспочвенный идеализм, доктринёрство Герцен критиковал французских революционных интеллектуалов в книге 1840-х гг. «С того берега». (222) Впоследствии он не раз в своих работах возвращался к этой проблеме. В статье «Мясо революции», он обвиняет французских социалистов-утопистов, «книжников революции», в том, что они «учили прежде, чем знали, устраивали фаланстеры, не отыскав нигде такой породы людей, которая хотела бы жить в рабочих домах». (223) Нежелание искать корни будущего общества в учреждениях, выработанных самим народом – вот одна из причин поражения социалистов, их утопических проектов. В письмах «К старому товарищу» Герцен указывает, что самый сильный враг революционеров – в признании самим народом существующего социально-экономического и политического строя, как естественного и справедливого. (224) Герцен ставит здесь проблему интеллектуальной и идейной неразвитости и консерватизма народа, что затрудняет пропаганду новых воззрений. (225)


Исходя из этого, Герцен считал главной задачей революционной интеллигенции просветительскую работу среди народа. Образование и идейное развитие народа, с его точки зрения должно предшествовать революции. По мнению Герцена, процесс революционного освобождения народа не может опережать процесс его интеллектуального и морального развития (226): «Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри». (227) Таким образом, в отличие от Бакунина, предлагавшего прийти к «человечности» через распространение образования, после социальной революции, Герцен, наоборот, говорит о приходе к революции, к новому социальному строю, через образование, просвещение народа.


Для ряда же работ Бакунина характерно отрицательное отношение к научным занятиям и к интеллектуальному творчеству в ситуации, когда подобная работа обеспечивается эксплуатацией лиц «рабочих классов», а миссией интеллигенции является отказ от интеллектуальной деятельности с последующим переходом к борьбе за интересы народа. Например, в «Тайном уставе для Alliance de la Democratie socialiste» он писал: «Молодые друзья, бросайте скорее этот мир, обречённый на гибель, эти университеты, академии и школы <…> Ступайте в народ! <…> Не хлопочите о науке, во имя которой хотели бы вас связать и обессилить». (228) Для Герцена же именно научная и культуртрегерская деятельность в настоящем, проповедь идей является наиболее важной в настоящее время: «Дикие призывы к тому, чтобы закрыть книгу, оставить науку и идти на какой-то бессмысленный бой разрушения, принадлежит к самой неистовой демагогии и самой вредной… Проповедь нужна людям, - проповедь неустанная, ежеминутная, - проповедь, равно обращённая к работнику и к хозяину, к земледельцу и мещанину. Апостолы нам нужны прежде авангардных офицеров, прежде сапёров разрушения, - апостолы, проповедующие не только своим, но и противникам». (229) Подобное отношение можно проследить и в более ранних работах Герцена, например, в статье 1862 г. (май 1862 г.) «Мясо освобождения». (230)


В своих работах Герцен далеко не всегда связывал роль интеллигента-социалиста с насильственным переворотом. Так, в одной из первых своих программных статей «Революция в России», Герцен говорит, что революция и переворот вовсе не означают для него неизбежность восстания, насилия. (231) Путь избежать этого – «перемены сверху», союз монарха-реформатора и революционных интеллигентов («мыслящих людей в России, людей прогресса и науки, людей практических и живших с народом»). Задача революционной интеллигенции, в данном случае, заключается в том, чтобы «соединить собой правительство и народ». (232) Подобную же идею, о консолидации правительственных и интеллигентских возможностей для общественных реформ в России, Герцен развивает и в «Письме к императору Александру II. (По поводу книги барона Корфа)». (233)


К этой позиции он обращается и в статье « Порядок торжествует» (дек. 1866 – февр. 1867 гг.), в которой призывает решать социальный вопрос в Европе в плане социальной защиты бедных и неимущих, борьбы государства с бедностью и невежеством. (234)


В 1860-е гг. Герцен пришёл к выводу, что интеллигент не имеет морального права не только быть вождём восставшего народа, но и даже призывать его к восстанию: «Честно мы не можем взять на себя ни роль Аттилы, ни даже роль Антона Петрова. Принимая их, мы должны будем обманывать других или самих себя». (235) Роль интеллигента – роль просветителя, пропагандиста, распространителя знаний и идей, призывы к революции со стороны интеллигента, являющегося часть правящих классов, не будут приняты народом. Подобные призывы для него равносильны манипуляции: «И заметьте, проповедники не из народа, а из школы, из книги, из литературы. Старые студенты, жившие в отвлечениях, они ушли от народа дальше, чем его заклятые враги. Поп и аристократ, полицейский и купец, хозяин и солдат имеют больше прямых связей с массами, чем они». (236)


Бакунин, напротив, предполагал интеллигенции роль катализатора народной революции. Её задача – не руководить народом, а «встретиться в бунте» с ним, стать «деятельной и передовой соучастницей» народных волнений, добиться, чтобы народ признал её «своей молодёжью». Задача революционных интеллигентов – поднимать эксплуатируемых на восстание, вести пропаганду в их среде. Вести просветительскую работу с «передовыми людьми из крестьянства», «наиболее энергичной частью народа». (237)


Помимо «умственного пролетариата», своей жизнью и борьбой связанного с интересами эксплуатируемых, Бакунин в Примечаниях к «Кнуто-германской империи и социальной революции», отчасти включённых издателями в работу «Бог и государство», говорит о «новой интеллигенции», формирующейся в Западной Европе из представителей рабочих. На эту группу интеллектуалов Бакунин возлагает надежды, как на субъект перестройки культуры и науки в социальной революции: «На смену этой разлагающейся и умирающей интеллигенции пробуждается и образуется в народных массах новая интеллигенция, молодая, сильная, полная будущности и жизни, ещё, конечно, не развитая научно, но жаждущая новой науки, освобождённой от всяких глупостей метафизики и теологии. У этой новой интеллигенции не будет ни дипломированных профессоров, ни пророков, ни священников, но, черпая свою силу в каждом и во всех, она не образует ни новой Церкви, ни нового Государства. Она разрушит всякие следы рокового и проклятого принципа власти, как человеческой, так и божественной, и, возвращая каждому его полную свободу, она осуществит равенство, солидарность и братство человеческого рода». (238)


Идеи Герцена и Бакунина о роли интеллигенции в революционном переустройстве общества получили дальнейшее распространение в работах представителей различных направлений общественной мысли России конца XIX - начала XX вв. Влияние идей М.А. Бакунина о «новом классе» государственно-социалистического общества сказалось в разработках таких теоретиков российского анархизма, как Я.-В. Махайский, Е.И. Лозинский, Я.И. Новомирский. Эти публицисты рассматривали интеллигенцию, как новый господствующий класс, стремящийся к установлению своего господства над рабочим классом. С этой целью интеллигенция стремится через созданные и возглавляемые её представителями партии установить контроль над рабочим движением и использовать его с целью борьбы за захват власти. (239)


Вместе с тем, определённый вклад в формирование представлений российских анархистов о роли интеллигенции в революционных процессах принадлежит и А.И. Герцену. Как один из влиятельных теоретиков российского революционного движения, он способствовал формированию тех элементов мировоззрения российской революционной интеллигенции, из которых впоследствии выросли представления российской интеллигенции об анархистах. Мы уже упоминали о близости взглядам таких теоретиков российского анархизма начала XX в., как Боровой и Гроссман-Рощин герценовской критики претензий науки и учёных на всестороннее объяснение действительности. Поистине «герценовским» пафосом неприятия «цивилизации меньшинства» наполнены обвинения, брошенные Я.-В. Махайским в памфлете «Умственный рабочий» в адрес «образованного общества», либеральной и социалистической интеллигенции, ответственной кровавое подавление восстания парижских рабочих в июне 1848 г. И наконец, сомнения Герцена в праве интеллигенции руководить рабочими и крестьянами, указывать им путь к революции, также связаны с критикой в адрес направляющих революционное движение интеллигентов, прозвучавшей в трудах российских анархистов.


В заключение хотелось бы отметить актуальность для нашего времени некоторых идей Герцена и Бакунина, касающихся осмысления ими роли интеллигенции в жизни общества. Мыслители подчёркивали идеалистический характер выбора многих революционеров-интеллигентов, имевших возможность использовать свои знания для обогащения, карьеры, однако избравших опасный для жизни и не сулящий больших выгод путь. Интеллигент для Бакунина, Герцена, других выдающихся левых русских мыслителей XIX – XX вв., несомненно, воспринимался не только, как человек с высшим образованием, занятый интеллектуальным трудом. Для Герцена, Бакунина, Михайловского, Кропоткина, интеллигент - это выразитель совести общества, носитель ценностей, призывающий людей не предпочитать личное благо общему. И главное – это человек, понимающий, что в стране, где народ ограблен правящей элитой, сама возможность получать удовольствие от интеллектуального творчества и всякого рода умственной гастрономии – результат не только его личных усилий, но труда и жертв многих миллионов людей, зачастую лишённых всего этого. Думается, что подобные представления об интеллигенции остаются актуальными и в наши дни. И здесь, мне кажется, вполне уместным привести слова известного итальянского журналиста и левого политика, Джульетто Кьезы: «Когда я езжу по стране с конференциями, я говорю собравшимся, открывая свою речь: все вы интеллектуалы. Не важно, каким ремеслом вы в жизни занимаетесь. Вы интеллектуалы, потому что вы здесь, в этом зале, потому что вы сами пришли сюда, чтобы выслушать речь, которая вас интересует, но которая миллионам, находящимся вне этого зала, показалась бы совершенно непонятной, а главное, невыносимо скучной. …Вы интеллектуалы уже потому, что пришли сюда, чтобы заниматься общими делами, касающимися всех, всего общества, общего блага, хотя могли бы сидеть дома и заниматься своими собственными делами». (240) Кьеза 14 лет прожил в России и посвятил нашей стране немало честных и справедливых книг, статей, журналистских расследований. Это человек, изучавший русскую культуру и социальную мысль. Несомненно, его идеал интеллигента близок пониманию русских мыслителей социалистов. Хочется надеяться, что хоть часть современных российских интеллектуалов не будет далека от духа «интеллектуала с совестью», который, выражаясь словами классика латиноамериканской литературы, великого знатока и критика мира интеллектуалов XX в. Хулио Кортасара,


… всегда готов подставить плечо,

читая наизусть строфу из Рубена Дарио

или насвистывая блюз Биг Билла Брунзи. (241)