Тема чтений
| Вид материала | Программа |
- Программа проведения торжественного закрытия IX московских областных Рождественских, 86.47kb.
- Информация о проведении заочного тура, 97.67kb.
- Программа чтений Открытие чтений. Оработе по духовно-нравственному воспитанию в школе., 10.89kb.
- Тема Чтений, 28.26kb.
- Тема чтений, 1741.53kb.
- Положение и условия проведения одиннадцатых городских этических чтений «Нравственность, 95.98kb.
- 2. Цели и задачи Кирилло-Мефодиевских чтений: выявление и поддержка интеллектуально, 65.21kb.
- Резолюция конференции «Агиология: проблемы и задачи» XVI международных Рождественских, 36.41kb.
- Программа семейных чтений Ступенька первая Для детей до 3 лет «Книжки, нотки и игрушки, 203.5kb.
- Малых Аввакумовских Чтений (г. Нарьян-Мар. 2004г.) Победитель VI и VII областных Иоанновских, 6.59kb.
Корнилов. Спасибо Михаил. Есть ли вопросы?
Рябов. У меня два вопроса и потом, если позволите, реплику. Первый: правильно ли я понял, что после 20-х годов к этой теме никто не обращался?
И второй сразу: ты придерживаешься радикальной позиции, то есть совершенно отрицаешь какое бы то ни было сходство Бакунина и Ставрогина или все-таки какое-то сходство допускаешь?
Цовма. К сожалению, не было достаточно времени, чтобы прояснить, были ли дискуссии после. Интересно, скажем, было бы посмотреть примечания Гроссмана к собранию сочинений Достоевского 50-х годов. Упоминается ли в них Бакунин в качестве возможного прототипа Ставрогина. Вот в этой антологии, изданной не так давно, при этом интересной тем, что в ней представлены разные точки зрения и, в частности, здесь присутствует теория Гроссмана, - в этой антологии в основном делается упор на статью Гроссмана “Спешнев и Ставрогин”. То есть все-таки как основную версию предлагается принимать Спешнева за прототип. Насколько я понимаю, сегодня в литературоведении эта версия является господствующей. Упоминаний Бакунина в этом качестве в новых изданиях я не встречал, если не считать заявления Подшивалова и Демина, которые ссылаются один в докладе, другой в книге на Гроссмана как автора этой идеи. Я считаю, что на той дискуссии Полонский разбил Гроссмана наголову, хотя Гроссман этого публично не признал.
По второму вопросу. Безусловно, надо признать, что некоторые бакунинские идеи присутствуют в романе. Но за счет чего? За счет того, что в лице Петра Верховенского мы имеем Нечаева, и в последнем, безусловно, присутствует бакунинское. В целом же, я согласен с теми, кто утверждает, что роман “Бесы” был написан без Бакунина, и если там что-то есть от Бакунина, то немного. И, по крайней мере, это не Ставрогин. Это мое достаточно жесткое мнение.
Мангазеев. Скажите, Гроссман хорошо знал историю первого брака Достоевского? Я имею в виду брак с Марией Исаевой. Историю венчания в Одигитриевской церкви в Кузнецке... Поясню, в связи с чем возник вопрос. В тверском краеведении есть такая личность Вячеслав Ефимович Шишков – известный писатель, автор «Угрюм-реки». Он написал когда-то повесть «Ватага». Григорий Рогов в ней изображен под именем Зыков. Григорий Рогов – это тот, кто сжег Одигитриевскую церковь. Возможно, это было известно Гроссману. Нет ли в «Бесах» параллели с роговским движением – самым массовым вооруженным анархическим движением в годы гражданской войны на территории России?
Цовма. Я не являюсь специалистом по Гроссману и по этому вопросу ничего не могу сказать.
Рябов. Я хотел бы немного поспорить с Мишей, хотя не исследовал этот вопрос, как ты. Но, мне кажется, что из твоего доклада, работ Полонского, которые ты изложил, вытекает только то, что Бакунин не прототип Ставрогина, хотя, по-моему, даже Гроссман этого не утверждал. Понятно, что роман “Бесы” - это художественное произведение - не документальное, так же, как “Рудин” Тургенева, о котором мы вчера говорили, - это не полный портрет или карикатура на Бакунина, но там есть его какие-то черты. Если мы обратимся к роману “Бесы”, посмотрим на героев, то Степан Верховенский - это не только Грановский, это и Печорин, например. Это русский либерал, вобравший в себя разные черты от разных персонажей. Кармазинов - это, конечно, не чистый Тургенев, хотя, прежде всего, это наезд на Ивана Сергеевича. Шатов - это, разумеется, не полная копия студента Иванова. Стихотворение “Светлая личность” - пародия на стихотворение [Огарева] “Студент”, но тоже талантливая пародия. Шигалев, которого ты не упомянул почему-то, как раз вобрал в большей степени черты Спешнева и довел их до абсурда. Это художественное творение, и говорить о прототипах нельзя совсем в лоб.
После твоего доклада, после работ Полонского трудно говорить, что Ставрогин - это портрет Бакунина. Я не случайно спрашивал: можно ли говорить о каком-то влиянии, воздействии, перекличках... Этого я не услышал. Насчет встречи на конгрессе Лиги Мира и Свободы... Даже если лично они там не сталкивались, Бакунина было бы трудно не заметить. Так же как в целом его воздействие на русскую общественную мысль. Да, общие знакомые, общие пересечения...
Цовма. Но упомянуть-то об этом он мог...
Рябов. Сейчас, сейчас. Отношения Бакунина и Нечаева на отношения Верховенского и Ставрогина очень похожи. Тут и учительство одного по отношению к другому, и попытка манипуляции со стороны Петруши Верховенского по отношению к Ставрогину. Отношение Достоевского к Ставрогину не столь однозначное, одиозное, отвратительное, как по отношению к Верховенскому-Нечаеву. Достоевский показывает глубину личности Ставрогина, его демоничность, сложность. То есть явное негативное отношение, но при этом... трудно избежать каких-то бакунинских ассоциаций. Повторяю, мне кажется, что влияние все-таки какое-то было.
Другое дело… Ты упомянул ряд работ авторов, которые, не разбираясь в вопросе, просто говорят, что Ставрогин – это Бакунин. Я сам этим грешен и во многих своих работах это писал, не разбираясь глубоко. Но после твоего выступления я буду осторожнее в своих высказываниях не сей счет, хотя, мне кажется, ты не доказал, что никакого воздействия или влияния здесь нет.
Цовма. Позвольте контр-реплику и вопрос. Да, к сожалению, мой доклад был сумбурен. Я не изложил всего, что хотел изложить. Например, того, что написал Полонский или того, что написали анархисты в качестве ответа Гроссману. Ты говоришь, что Ставрогин - не портрет. Как и все герои Достоевского, он не может быть портретом одного человека. В ходе написания Достоевским всех его романов остальные герои изменялись в соответствии с обстоятельствами. Изменялись радикально обстоятельства, в которых они появляются и действуют в романе, изменялись радикально и герои. Но Ставрогин... Раскаялся ли в конце Ставрогин? Для Достоевского это был непростой вопрос. В первоначальных задумках романа он должен был идти к Тихону, раскаяться и, возможно, начать новую жизнь... Но, в конце концов, Достоевский показал Ставрогина нераскаявшимся атеистом, удавившимся в петле... Грешником, который не поднялся до осознания своей греховности и просветления в покаянии.
Конечно, это не портрет. Но, с другой стороны, если кто-то утверждает, что Бакунин послужил прототипом образа Ставрогина, то я спрашиваю: что есть бакунинского в Ставрогине? Что? (Пауза). Что?
Рябов. Личные черты...
Цовма. Какие личные черты? (Пауза)
Корнилов. Ну, ладно...
Цовма. Нет, нет, как раз этим грешит и Гроссман. Он выдумал эту теорию... Потом вынужден был отказаться от конкретных ее постулатов и перешел на другие позиции. При этом просто побоялся признать, что его теория была ошибочной, горячо доказывая уже, что Ставрогин это Спешнев...
Корнилов. Спасибо, Миша. Лада, пожалуйста.
Кулинич. Достоевский вообще не грешил тем, что у него были реальные прототипы. Это прием, разрушающий основной принцип типизации - диалектического метода создания художественного образа. У Достоевского настолько многособирательные образы, что, мне кажется, сама постановка вопроса таким образом не корректна, и потому версия Гроссмана рушится с самого начала.
Цовма. Я согласен, что она начала рушиться на первом же докладе Полонского, потому что Гроссман делал далеко идущие заявления, ничем их не подкрепляя. Творчество Достоевского было весьма сложным как процесс - постоянно все менялось, десятки раз он переделывал одно и то же, много раз переиначивал, переосмысливал своих героев. Однако существуют, к счастью, различные документы - черновики романа “Бесы”, письма писателя, записки и пр., которые позволяют судить, что было в замысле Достоевского - пусть не до конца. И по этим материалам нет оснований считать, что Михаил Бакунин мог в какой-то степени присутствовать в романе. Нигде он о нем не упоминает, хотя не было никаких служебных ограничений. Он мог в роли грешника Ставрогина изобразить Бакунина, и цензура это пропустила бы. Катков - издатель Достоевского, в журнале которого публиковались “Бесы”, писал о Бакунине все гадости, какие хотел, и никаких препон этому не было.
Кулинич. Творческий метод Достоевского не связан с конкретными персонами...
Рябов. А Верховенский-Нечаев: он прямо пишет в своих дневниках о том, что это Нечаев... Так же как Кармазинов - это Тургенев
Кулинич. Да, но Достоевский все время идет от образа, от мысли... Он сначала все осмысливает, в противоположность Тургеневу, который делает слепок с реальности. Образы Достоевского гораздо шире, нежели реализм Тургенева. Поэтому, мне кажется, метод Гроссмана уязвим со всех сторон.
Цовма. С одной стороны, я с вами согласен. Но, тем не менее, мы отчетливо видим, что некоторых героев он создает карикатурно...
Кулинич. Безусловно.
Цовма. ... Он был человек злой и саркастический. Он берет конкретного живого человека и дает на него карикатуру...
Рябов. Как Лебезятников-Чернышевский.
Цовма. Он создает карикатуру. Конечно, это переработанная карикатура, он добавляет к ней какие-то дополнительные черты - от иных личностей...
Кулинич. Карикатура - она всегда личностна. Мы все-таки говорим не о карикатурных героях.
Цовма. Сложно сказать, что Ставрогин - это карикатура, но черты карикатурности и у него, безусловно, есть.
Кулинич. Ну, есть некоторые, да. Спасибо.
Корнилов. Спасибо. Есть ли еще вопросы?
Зимбовский. Если обратиться к Достоевскому. Кто такой Достоевский? Это человек, который участвовал в революции, попал потом на каторгу, это человек, который от революции потом отошел...
Рублев. А в какой революции он участвовал, не подскажешь?
Зимбовский. Ну, не в революции - в революционном движении. Дальше. Дворянин ХIХ века не мог себе сказать: “Я не буду участвовать в революции, потому что не хочу снова на каторгу, где мне очень не понравилось и т.д.” Такое сказать для него - это полное моральное самоуничтожение. Достоевский всю жизнь себе доказывал, что не участвовал в революции, что все революционеры - бесы. Это рождало очень плоские и идиотские карикатуры. Даже Нечаев, которого трудно испортить, Достоевским в “Бесах” испорчен до неузнаваемости. Если исторически Нечаев - это революционер, который оказался неразборчивым в средствах, что аннулировало его усилия, то Верховенский - это деятель, который вообще не понятно, чем занимается и почему. Если в него, конечно, не вселился бес. Очень похоже, что Ставрогин - это Бакунин. Если тот кружок - это карикатура на нечаевцев (Достоевский сам об этом пишет) и, учитывая то, что Бакунин - аристократ, тусующийся с Нечаевым, логично, что этот аристократ и есть Бакунин. Но и этот образ искажен до неузнаваемости. Так что претензии все к Достоевскому. У него все искажено до неузнаваемости.
Корнилов. Это реплика, как я понимаю - не вопрос.
Рублев. У меня реплика на одно замечание Саши. Я бы не стал идеализировать дворян XIХ века как неких титанов мысли и действия, несгибаемых и т.д.. Если посмотреть на историю декабристов, революционеров шестидесятников, нечаевского кружка, - масса людей, выходцев из дворянского сословия, становились и провокаторами, и агентами полиции, ломались на каторге, сходили с ума и что только с ними не происходило. Человек - всегда человек со своей психологией. Не надо их идеализировать.
Зимбовский. Я не говорю, что они не ломались. Я говорю, что, сломавшись, человек стремится найти себе моральное оправдание. Декабристы потом утверждали, что они не сломались, а стеснялись на следствии говорить неправду...
Платоненко. Саша хочет сказать, что они не были титанами, но они вели себя, как титаны...
Зимбовский. Да не титаны - это придумано в оправдание...
Платоненко. Они старались казаться титанами. Поэтому признать свою слабость не могли.
Рублев. В жизни гораздо больше разнообразия характеров, чем представление обо всех как о титанах...
Цовма. Можно я сделаю реплику двумя цитатами из Достоевского в связи с Нечаевым. Я не согласен с Сашей, что роман “Бесы” - это карикатура на революционное движение, с помощью которой Достоевский пытался себя как-то оправдать. Нельзя сказать, что, раз разочаровавшись в революции, Достоевский потом себя убеждал, что он не негодяй... Были дворяне, друзья Достоевского, которые были консерваторами и ничего постыдного для себя в этом не находили. Трагедия Достоевского заключается в том, что, будучи идеологически очень консервативным человеком, как художник он говорил гораздо больше. Он выплескивал на страницы своих романов чудовищные, мучительные противоречия, которые в нем были. Все его атеисты, которые борются с существованием бытия Божия, это отчасти сам Достоевский, потому что он сам для себя до конца этот вопрос так и не разрешил. Есть Бог или нет, верит он в Бога или не верит - эта проблема постоянно стояла перед ним.
Что касается Нечаева и Петра Верховенского, то здесь тоже все непросто. В разрешении его Достоевский не столь уж однозначен. Посылая царю Александру III только что изданный роман “Бесы”, он пишет: “Я хотел поставить вопрос и сколько возможно в форме романа дать ответ: каким образом в нашем переходном и удивительном современном обществе возможны не Нечаев, а Нечаевы? И каким образом может случиться, что эти Нечаевы подбирают под конец себе нечаевцев?” Но для Достоевского эта проблема была гораздо глубже. Он не просто пытался осудить Нечаева. В другом месте он пишет: “Да неужели вы вправду думаете, что прозелиты, которых мог бы набрать у нас какой-нибудь Нечаев, должны быть непременно лишь одни шалопаи! Позвольте мне про себя одного сказать: Нечаевым я, вероятно, не мог бы сделаться никогда, но нечаевцем - не ручаюсь, может быть, и мог бы в дни моей юности”.
Анализируя свой опыт участия в революционной организации, общение с петрашевцами, те идеи и переживания, которые он тогда испытывал, Достоевский и в себе находит Нечаева. Говорить, что Верховенский - только жалкая злобная карикатура, нельзя. Думаю, что для Достоевского, коль скоро он переносит его и на себя, образ Верховенского был достаточно неоднозначным.
Сидоров. У меня, может быть, тоже реплика - по поводу не Бакунина, как прототипа Ставрогина, а по поводу Спешнева. Честно говоря, мне это очень сомнительно. Кроме того, что Достоевский был с ним знаком по кружку Петрашевского и того, что Спешнев действительно был блестящим молодым человеком, потом... Потом-то у Спешнева ничего уже не было после каторги - какого-либо участия в революционном движении. Хоть какие-то связи, хоть как-то напоминающие связь с Нечаевым... После каторги у него в жизни не было ничего общественного, насколько я знаю. Я, может быть, не очень хорошо знаю. Его юность может соответствовать и только.
Цовма. Но при этом сам Достоевский признает, что Спешнев был его Мефистофелем, дьяволом-искусителем...
Сидоров. В юности - да.
Цовма.... под влиянием которого он находился. И позднее он пишет, что образ, который в итоге стал Ставрогиным, он вынашивал давно.
Сидоров. Конечно, Спешнев периода участия в кружке петрашевцев - это могло отразиться , но в целом прототипом он точно не мог быть.
Рябов. Скорее, Шигалева. Некоторые идеи Шигалева - явно спешневские.
Цовма. Здесь важнее, может быть, не сами идеи, а психологический тип. Те напряженные человеческие отношения, которые есть между героями романа, и которые, возможно, существовали между Достоевским и Спешневым.
Зимбовский. Да, дворяне, которые были реакционерами с самого начала, не видели нечего в этом постыдного. Но Достоевский с самого начала не был реакционером. Так что смена убеждений была. И насколько насильственная - тоже непонятно.
Цовма. Это интересная тема. И, тем не менее, в духовных исканиях Достоевского, которые, с одной стороны, были прикрыты какими-то конкретными его идеологическими взглядами, можно много найти интересного, в том числе и для анархистов...
Зимбовский. Естественно.
Рябов. Я бы хотел завершить дискуссию в духе Ходжи Насреддина: ты прав, и ты прав, и ты прав... С одной стороны, правы те, кто говорят, что трудно у Достоевского находить прямые копии с жизни, с другой стороны, - впитывание жизни и создание более или менее похожих образов. И тут мы выходим на еще одну интересную тему, которую вчера затрагивали в связи с Тургеневым: идеологические взгляды человека и его писательский дар. Тургенев: с одной стороны, он - западник, с другой - великий писатель. То же и Достоевский. Интересно, что в его творчестве нелюбимые им в идейном плане персонажи часто выходят симпатичнее, глубже и интереснее, чем любимые. Сонечка Мармеладова или старец Зосима получаются сусальными и поверхностными, а нелюбимые им Раскольников или Иван Карамазов, который впитывает много черт Белинского, получились намного глубже и интереснее.
И напоследок, к вопросу о революционности Достоевского, его исканиях, всех этих коллизиях между ним как писателем и им как теоретиком почвенничества, консерватизма и в каком-то смысле национализма. Это - знаменитая легенда о том, что он хотел закончить “Братьев Карамазовых”, послав своего любимого Алешу в революционеры. Все помнят, что Достоевский сказал, что он ненавидит революционеров и что он против терроризма, но что, если он будет знать, что революционеры хотят взорвать царя или Зимний дворец, он все равно не пойдет доносить, потому что что-то есть в нем такое, что не позволяет быть доносчиком даже в этой ситуации.
Ему, я бы сказал, в этом отношении повезло, хотя, может быть, цинично так говорить, что он умер в феврале 1881 года за месяц до 1 марта. Потому что ему пришлось бы встать перед сложной дилеммой. И, возможно, образ великого русского гуманиста был бы омрачен образом человека, требующего казни “первомартовцев”. В нем все эти начала боролись до конца: порядочность, художественный дар, дар памфлетиста, идеологические взгляды. Федор Михайлович - это бездна, очень интересная и неоднозначная. И то, что он своего любимого Алешу Карамазова, своего alter ego, хотел сделать революционером, это очень показательно.
Цовма. Петя, я бы все-таки не назвал его гуманистом. Я бы скорее назвал его писателем, ставящим гуманистические проблемы.
Талеров. Напомню высказывание Чернышевского о Рудине и его прототипе. И о точке зрения самого Тургенева. Он его несколько раз переписывал не из-за того, что критика выступала против, а из-за того, что нужно было подогнать образ, создать квалифицированный образ человека с точки зрения писателя. Он считал, что если персонаж очень похож на своего прототипа, то возникает вопрос: есть ли у писателя художественное мастерство? Реальный образ и художественный образ могут отличаться диаметрально зачастую. Это надо иметь в виду и говоря о Достоевском. Художественный образ - это нечто собирательное.
Корнилов. Если позволите, у меня тоже есть реплика. Мы живем в XXI веке, и нас отделяет от описываемых событий - от дискуссии, от событий романа “Бесы”, все большая и большая дистанция. И в этой связи напомню мысль, ставшую уже давно расхожей - о ней еще, наверное, придется вспомнить сегодня, когда я буду говорить о трилогии Тома Стоппарда “Берег утопии”: культура нашего народа сегодня удручаюше низкая - это, к сожалению, непреложный факт. Люди практически не читают, не знают истории, литературы... (Кстати, боюсь, что положение в России нынешней мало чем отличается по существу от положения в СССР 20-х годов или еще раньше). Современный малокультурный потребитель, сталкиваясь с якобы новой идеей - в чем-то эффектной, красивой, броской, но по существу не имеющий или почти не имеющей под собой фактических оснований - сей потребитель воспринимает ее как достоверную информацию, как первоисточник.
Я очень благодарен Мише за то, что он поднял проблему, касающуюся именно оснований в вопросе соотношения художественного образа Ставрогина и его прототипа. Он всем напомнил о том, как ответственны должны быть исследователи, артисты, ученые, режиссеры, писатели за свои версии, свои прочтения.
Идея Гроссмана была и эффектна, и красива. И она приклеилась к нашему сознанию, заняла свое место в истории, в литературоведении и т.д. И что весьма знаменательно, это произошло, несмотря на то, что версия Гроссмана с самого начала получила адекватную критику. Как утверждает Миша, она была “разбита” доводами Полонского и анархистов Борового и Отверженного. Более того, он сам вскоре отказался от нее! И все-таки она жива сегодня. Сегодня, чтобы убедить нас в том, что Бакунин не имеет отношения к образу Ставрогина, нужно не просто быть убедительным - нужно нас переубеждать. А это намного труднее. Мы еще будем сопротивляться этому сами - такова психология людская. Хорошо, Петя сказал: “Буду теперь осторожнее”. Я всех призываю быть осторожнее. И быть ответственными. Спасибо, Миша.
Предоставляю слово Яну Львовичу Прусскому. Пожалуйста.
Прусский. Тема моего доклада “Петр Алексеевич Кропоткин и Иван Сергеевич Тургенев”.
Приведу одну строку в качестве эпиграфа из письма Кропоткина к Вере Фигнер из Дмитрова 17 декабря 1920-го года: “Я люблю Тургенева”. (Пауза)
Корнилов. Круто!
Прусский. Можно ли точно сказать, когда Кропоткин познакомился с произведениями Тургенева, какими именно и где это произошло? В седьмой главе первой части “Записок революционера”, Кропоткин пишет: “Нам, детям, больше всего нравилась семья небогатой помещицы Сорокиной”. Это соседи по имению Никольскоое в Калужской губернии, где Кропоткины жили летом. И далее: «Это было одно из тех семейств, которые Тургенев описывал в своих произведениях. Тургенев был любимым писателем в этой семье. Как часто мы, сидя за круглым столом, читали повести Тургенева... Из таких-то семей вышли потом молодые интеллигентные силы, когда наступила пора действовать”.
В этих читках Петя Кропоткин участвовал уже лет в десять. Впечатления от “Записок охотника” - именно с ними первыми, скорее всего, он и познакомился - подкрепленные его детскими впечатлениями, картинами жизни отца, мачехи, окрестных помещиков и их крепостных - «... Помещики вели сытую и привольную жизнь... на долю крестьян... выпадали тяжелые обязанности три дня в неделю отдавать работе на помещика», - эти впечатления и были незабываемыми моментами детства, которые во многом и послужили основой для формирования личности Кропоткина, в том числе отчасти и взглядов Кропоткина-анархиста.
Убеждения в том, что одни люди не имеют права властвовать над другими, родились, по моему мнению, именно в эти детские годы в душе Кропоткина-ребенка. Не случайно так ярко помнились 55-летнему Петру Алексеевичу, писавшему в “Записках революционера” об издевательствах над крепостными в Никольском: над ключницей Ульяной, кучером, поддворецким Макаром, портным Андреем, доктором Сашей, Герасимом Кругловым, горничной Полей... Прошло много лет с его детства.
Кстати, случайно ли оказалось, что слово “записки” в названии его автобиографии перекликаются с названием Тургеневских “Записок охотника”. На подсознательном уровне иной раз выплывает нечто, что трудно объяснимо, но тем не менее имеет место.
Вот кок закончил рассказ о несчастной судьбе Поли, «более похожей на барышню, чем на горничную» Кропоткин: «Когда Тургенев написал “Муму”... для многих читателей то было настоящим откровением: “Возможно ли это? Неужели крепостные любят, совсем как мы?!” Для многих, но не для юного Пети Кропоткина. Сам Петя убеждался в этом не раз, в том числе и по отношению к самому себе со стороны крепостных его отца.
Созвучие его душевных порывов идеям и мыслям Ивана Сергеевича проявлялось многократно. «Дом, в котором умер Гоголь, - вспоминал Кропоткин там же, - являлся... предметом особого обожания... Я хорошо помню, как опечалила Москву эта (то есть Гоголя) смерть. Тургенев хорошо выразил это общее горе в заметке, за которую Николай посадил его под арест, а потом сослал в деревню. А ведь эти воспоминания о сочувствии Кропоткина к памяти Гоголя относятся к 1852 году, когда Петру Кропоткину было 10 лет.
Можно с большой долей уверенности предположить влияние книг Тургенева на формирование мировоззрения юноши Петра Кропоткина, воспитанника пажеского корпуса. “В эту пору еще одна повесть Тургенева глубоко запала мне в душу и на всю жизнь наложила свой отпечаток. Это было “Накануне”. (“Рудин” раннее тоже - прим. автора). “Я читал “Накануне” всю ночь не отрываясь. Инсаров, болгарский патриот, поглощенный одной идеей - мыслью об освобождении своей родной страны, произвел на меня сильное впечатление. Эта же повесть определила с ранних лет и мое отношение к женщине... Если мне выпало редкое счастье найти жену по сердцу и прожить вместе с ней счастливо больше двадцати лет, этим я обязан Тургеневу”.
Кроме того, обсуждение произведений русских писателей было одним из важных элементов общения воспитанника пажеского корпуса Кропоткина с его любимым старшим братом Александром. «Ему больше всего и больше всех», по словам Петра Алексеевича, он был обязан своим развитием. Подтверждением того, что книги Тургенева обсуждались братьями Кропоткиными, служат строки из письма Петра к Александру из Петербурга от 18 февраля 1862 года. “Кстати, ты упоминал про Рудина. В новом издании Тургенев прибавил к Рудину несколько строк. Он идет в 48-ом году на баррикады, помахивая сабелькой, и его подстрелил венсенский стрелок.
Я жду с нетерпением нового романа Тургенева “Отцы и дети”. Ведь Рудин, Лаврецкий, эти типы Тургенева уже отживают свой век, их оттеснило новое поколение. Каким-то он его представит?”.
Одним из представителей этого нового поколения был сам Петр Кропоткин.
Судить о месте, которое занимал Тургенев среди русских «писателей» в восприятии Кропоткина, можно по тому, что, говоря об эпохе «умственного пробуждения России», Петр Алексеевич поставил Ивана Сергеевича первым в списке - перед Герценом, Бакуниным, Огаревым, Толстым, Достоевским и другими.
Тургенев был для Кропоткина прежде всего учителем жизни, тонким знатоком как ее нравственной, так и общественной стороны, а затем уже художником. Не случайно в приведенном списке Тургенев стоит рядом с Герценом. «Десятки записок с проектами освобождения крестьян посылались царю, ходили в рукописи или же печатались в Лондоне. Герцен при содействии Тургенева, уведомлявшего его о положении дел, обсуждал подробности каждого проекта в “Колоколе” и “Полярной Звезде”.
Романы и повести Тургенева были для Кропоткина, особенно в детские и юношеские годы, учебником, по которому он сверял точность своего восприятия российской жизни. Перед крестьянской реформой 1861-го года - это “Записки охотника”, “Рудин”, затем “Накануне”, в пореформенной России - это “Отцы и дети”, “Дым”, где Тургенев вывел некоторых реформаторов высшего круга, и картина вышла довольно унылая».
Один показательный пример. Кропоткин писал: “Различные писатели пробовали объяснить движение в народ из вне. Влияние эмигрантов - любимое объяснение всех полиций всего мира... Но причины движения в народ лежали гораздо глубже... Его видел еще раньше Тургенев - в 1859 году и отметил в общих чертах. В кружке “чайковцев” я всеми силами содействовал этого, уже наметившегося движения».
Для Кропоткина герои Тургенева не только литературные образы, но и живые, интересные, часто близкие люди, с которыми Петр Алексеевич общался в разные периоды своей жизни. «В ряде его романов - “Рудин”, “Дворянское гнездо”, “Накануне”, “Отцы и дети”, “Дым” и “Новь”, - писал Кропоткин, - мы имеем быстро развивающуюся картину «делавших историю» представителей образованного класса, начиная с 1848 года».
Показательны совпадения биографий Тургенева и Кропоткина. Оба из знатных дворянских родов, получили блестящее образование, могли сделать карьеру. Оба от нее отказались во имя своих взглядов. Провели большую часть жизни за границей, слыли “гражданами мира”, но любили Россию и не мыслили себя без нее.
Кропоткин принадлежал к тому типу ученых-энциклопедистов, представители которого крайне редко встречаются в наше время узкой специализации. Им написана первая литературоведческая работа, рассчитанная на иностранного читателя “Идеалы и действительность в русской литературе”, которая состояла из лекций, прочитанных во время второго путешествия по Америке в 1901 году в институте Лоуэлла в Бостоне. Работа эта, напечатанная в том же году на английском языке, впервые познакомила иностранную публику с лучшими произведениями русской литературы ХIХ века.
Мы не ставим здесь задачу литературоведческого анализа данной книги Кропоткина, она написана с позиций революционно-демократической критики. Значительная ее часть посвящена творчеству Тургенева, в том числе не только его идейных, но и художественных особенностей. В книге дан анализ “Записок охотника”, “Рудина”, “Накануне”, “Отцов и детей”.
В связи с той дискуссией и многократными упоминаниями о гамлетианстве и донкихотстве, которые прозвучали вчера и сегодня в выступлениях Петра Рябова, Лады Кулинич и Михаила Цовмы, можно сказать, что именно Кропоткин подошел к осмыслению творчества Тургенева, и в частности романа “Отцы и дети”, через его лекцию о Гамлете и Дон Кихоте, написанную в 1860 году. Кропоткин пытался понять образ Базарова, вызвавшего резкое неприятие как в лагере “отцов”, так и “детей”, через отношение к нему Тургенева. По мнению Кропоткина, «В нем самом (то есть в Тургеневе) в значительной степени преобладали черты гамлетовского типа... Он любил Гамлета и в то же время восхищался Дон Кихотом - человеком действия. Он чувствовал его превосходство, но, описывая людей этого типа, он никогда не мог окружить их той поэтической нежностью, той любовью к больному другу, которая является той неотразимо привлекательной чертой всех его повестей, изображающих ту или иную разновидность гамлетовского типа». В терминах современной психологии мы можем говорить об интровертах Гамлете, Тургеневе и Герцене и об экстравертах Дон Кихоте, Базарове и Бакунине.
Особая значимость Тургенева для Кропоткина обнаруживается и при количественном упоминании имени Тургенева в его работах. Например, по числу упоминаний в “Записках революционера” Тургенев стоит на третьем месте. После императора Александра II и любимого брата Александра, впереди жены, близкого друга Элизе Реклю, Бакунина и Герцена.
Описывая взгляды и творчество других писателей - Толстого, Достоевского, Некрасова, Островского, Григоровича, Добролюбова, Писарева, - в книге “Идеалы и действительность в русской литературе”, Петр Алексеевич постоянно ссылался на авторитет Тургенева. Иногда Кропоткин бывал даже слишком категоричен в своей любви к Тургеневу. “...Художественные качества его произведений (пишет Кропоткин о Достоевском), стоят неизмеримо ниже по сравнению с произведениями других великих русских художников - Толстого, Тургенева или Гончарова”.
Не случайно и то, что Тургенев - единственный писатель, которому в мемуарах Кропоткина “Записки революционера” посвящена целая глава. Конечно, имело значение здесь и личное знакомство Кропоткина с Тургеневым, начавшееся в апреле 1878 года в Париже по инициативе писателя. Несомненно, что Тургенев испытывал к Кропоткину симпатию. “Он выразил желание нашему общему приятелю П.Л. Лаврову повидаться со мной и, как настоящий русский, захотел отпраздновать мой побег небольшим дружеским обедом”. Затем Тургенев и Кропоткин неоднократно встречались. Последний раз незадолго до смерти писателя в 1881 году. Кстати, Тургенев, как и Толстой, видел у Кропоткина писательский талант.
На склоне жизни в Дмитрове у Петра Алексеевича был повод еще раз вспомнить о Тургеневе. К нему обратился профессор Саратовского института народного образования Н.К. Пиксанов с просьбой написать воспоминания о Тургеневе. Но, видимо, из-за быстро прогрессировавшей болезни, Петр Алексеевич сделать этого уже не смог.
В архиве нашего Музея-заповедника «Дмитровский кремль” хранятся два неопубликованных отрывка из воспоминаний Кропоткина о Тургеневе. Первый из них входит в текст, озаглавленный “Мемуары Кропоткина. Поездка за границу”, и представляет собой вариант для “Записок революционера”. Вот он: “Правду писал Тургенев, что «отцы» в его романе - «это мы», то есть люди 60-х годов.
В одной только среде связь между людьми этого поколения и молодежью не порывалась: в среде, где шла борьба за право женщины на высшее образование”. Текст этот близок по содержанию главе VI части I “Записок революционера”. Она озаглавлена “Высшее женское образование. Стремление женской молодежи к науке. Причины успеха”. Для сравнения приведу отрывок из другого, хорошо известного текста: “Другой характерной чертой женского движения было то, что в нем не образовалось упомянутой выше пропасти между двумя поколениями - старших и младших сестер”.
Второй отрывок озаглавлен “Фрагмент воспоминаний о Тургеневе”. Он датирован 30 декабря 1920-го года, написан в Дмитрове. Часть его вошла в издания “Записок революционера” 1966-го и 1988-го годов, в главу VI части II, посвященную Тургеневу. Для понимания всего текста напомню известную его часть - “Еще одно воспоминание. Тургенев как-то заговорил со мной о тех книжках, которые издавал для народа наш кружок. “Да... но это все не то, что нужно”, - заметил он, задумавшись о чем-то, и к моему удивлению, тут же упомянул, как наш народ расправляется с конокрадами... Точных его слов не могу припомнить, но смысл его замечания врезался мне в память. К сожалению, кто-то вошедший в кабинет прервал наш разговор, и, впоследствии, я не раз спрашивал себя: «Что же такое он хотел сказать?» И вот через несколько времени после его смерти появился его рассказ, продиктованный им перед смертью госпоже Виардо по-французски и переведенный на русский язык Григоровичем, где рассказано, как крестьяне расправились с одним помещиком-конокрадом...” В издании 1988-го года дано примечание к этому рассказу Тургенева “Конец”. Герой рассказа - помещик, тиранящий округу. Он не конокрад, продавая мужику лошадь, он обманывает его. Но расправа над ним уподобляется самосуду над конокрадами».
И вот еще неизданный текст Кропоткина. “Крестьянский террор и Тургенев не укладываются в уме. Но в своей жизни Тургенев видел столько безобразий со стороны помещиков, и его сердце столько переболело при этом - достаточно вспомнить хотя бы «Муму, а в позднейшее время он так болезненно переживал террор Третьего отделения, что, возможно, у него пробивались такие мысли».
Спасибо за внимание. Наш ведущий отошел и поэтому я позволю себе задать вам вопрос, нет ли у вас вопросов ко мне?