Книга рассчитана на работников суда, прокуратуры, адвокатуры, мвд, кгб, преподавателей и студентов юридических учебных заведений

Вид материала

Книга

Содержание § 4. субъективная сторона заведомо ложного доноса и заведомо ложного показания § 5. квалифицированные виды заведомо ложного доноса и заведомо ложного показания

Подобный материал:

• Б. С. Волков Вмонографии раскрываются понятие и юридические приз, 4501.04kb.
• Учебное пособие для студентов высших учебных заведений Махачкала 2008, 6753.55kb.
• Ф. Р. Сундуров Рецензенты: заместитель председателя Верховного суда тасср, 2148.94kb.
• Учебное пособие Издание второе, переработанное и дополненное Минск Право и экономика, 1112.22kb.
• Монография подготовлена, 2369.9kb.
• Основы управления персоналом, 4996.78kb.
• Системантика, 2646.49kb.
• Ставрополь, 2226.38kb.
• Р. С. Белкин криминалистическая энциклопедия, 5026.16kb.
• Cols=2 gutter=27> С. И. Черепинский учебное кино: история становления, современное, 2532.72kb.

§ 4. СУБЪЕКТИВНАЯ СТОРОНА ЗАВЕДОМО ЛОЖНОГО ДОНОСА И ЗАВЕДОМО ЛОЖНОГО ПОКАЗАНИЯ

С субъективной стороны заведомо ложный донос может быть совершен только умышленно. Такой вывод непосредственно вытекает из формулировки, ст. 180 УК РСФСР, которая в качестве необходимого признака рассматриваемого состава указывает на заведомость ложности доноса.

Интеллектуальный момент умысла при заведомо ложном доносе характеризуется сознанием субъектом общественно опасного характера совершаемых действий, т. е. сознанием заведомой ложности сообщаемых сведе­ний о совершении преступления. Для правовой оценки заведомо ложного доноса не играет решающей роли отношение виновного к наступившим последствиям, так же как не имеет значения и самый факт наступления последних. Достаточно установить, что было совершено умышленное действие, направленное против интересов социалистического правосудия. Совершая заведомо лож­ный донос, лицо,, несомненно, сознает, что оно совершает действие, направленное против интересов социалистического правосудия. Знание о том, что действие направле­но против правосудия, означает в то же время и созна­ние общественной опасности содеянного.

Поскольку объективная сторона заведомо ложного доноса исчерпывается только действием, постольку волевой момент всегда связан с желанием его совершения. Действие человека всегда обусловлено желанием, если только оно не совершено под влиянием обстоятельств,


исключающих свободу воли, например, физического принуждения. «К своему действию,— пишет Б. С. Волков,— человек не может относиться безразлично и оценивать его по-разному. Действие всегда желанно, если только оно не совершено под влиянием непреодолимой силы или физического принуждения» ¹.

Если совершающий действие субъект сознает его общественно опасный характер, то он действует с прямым умыслом ².

Таким образом, заведомо ложный донос мыслим лишь как деяние, совершаемое с прямым умыслом.

Особое значение для состава рассматриваемого преступления имеет сознание заведомой ложности сообщае­мых судебно-следственным органам сведений.

Верховный Суд СССР неоднократно обращал внимание на то, что ложный донос карается в уголовном порядке только в том случае, если ложность сведений заведомо известна сообщившему их³. Во всех случаях доносчик должен быть уверен в том, что сообщаемые им сведения о совершении преступления являются лож­ными. Если лицо заявляет об имеющихся у него подо­зрениях, не будучи уверено в ложности сообщаемых све­дений, состава рассматриваемого преступления не будет. Так, отменяя приговор по делу Р., судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда СССР указала, что, хотя сам факт кражи имел место, однако Р. в заяв­лении, поданном в районное отделение милиции, не

¹ Б. С. Волков Мотив и квалификация преступления. Изд-во Казанского университета, 1968, стр. 51

² См. Ю. А. Демидов. Умысел и его виды по советскому уголовному праву. Автореф. канд. дис. М, 1964, стр. 9 Б. С. Никифоров правильно отмечает: «Если кто-либо совершает действие, сознавая его характер, это значит, что он желает совершить это действие. Если кто-либо не желает, чтобы его действие имело известный сознаваемый характер, он не совершает этого действия. Возможность совершения человеком действия, характер которого он сознает, но не «желает» (например, «сознательно допускает») исключается как по логике вещей, так и психологически» (Б. С. Никифоров. Субъективная сторона в «формальных» преступлени­ях.— «Советское государство и право», 1971, № 3, стр. 115).

³ См.: «Судебная практика», 1928, № 22, стр. 17; Сборник Постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР. М, Юриздат, 1940, стр. 119; «Судебная практика Верховно­го Суда СССР», 1949, № 2, стр. 38; «Судебная практика Верховно­го Суда СССР», 1951, № 4, стр. 17.


утверждал, а лишь высказывал предположение, что дубовые рейки могла похитить Ч. ввиду неприязненных с ним отношений. Судебная коллегия осуждение Р. при таких обстоятельствах признала необоснованным, так как ложность сообщаемых сведений не была известна самому доносителю ¹.

Заблуждение лица относительно истинности сообщаемых сведений должно разрешаться по правилам фактической ошибки.

Если лицо было уверено, что преступление, о кото­ром идет речь в сообщении, было на самом деле совер­шено, хотя в действительности его не было, то в этом случае состав заведомо ложного доноса отсутствует. Объективно такое сообщение о совершении преступле­ния является ложным. Однако для признания лица ви­новным в совершении заведомо ложного доноса недо­статочно установить объективную ложность сообщае­мых сведений о совершении преступления. Это привело бы к объективному вменению, что принципиально чуж­до советскому праву. Непременным условием уголовной ответственности за заведомо ложный донос является наличие преднамеренности в действиях лица, т. е. сознание того, что сообщаемые им сведения являются заведомо ложными. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда СССР по делу Н., осужденного за заведомо ложный донос, указала, что хотя Н. и сообщил орга­нам власти ложные сведения о хищении К. продуктов, од­нако действия Н., не являются уголовно наказуемыми, так как Н. не знал о ложности сообщаемых им сведений: он был введен в заблуждение гр-кой М., которая сообщила ему о хищении К. продуктов, и он ей поверил ². Конкрет­ное содержание субъективной стороны состава рассматриваемого, как впрочем и любого, преступления, опре­деляется теми объективными обстоятельствами, которые охватывались сознанием лица. Как правильно указы­вает Ш. С. Рашковская, «виновный несет уголовную от­ветственность в пределах своего умысла, т. е. его ответственность определяется пределами и предметом

¹ См. «Судебная практика Верховного Суда СССР», 1951, № 4, стр. 17.

² См. «Судебная практика Верховного Суда СССР», 1949, № 2, стр. 38.


.*

возведенного им заведомо ложного обвинения» ^]. К примеру, гр-н Н. сделал сообщение в соответствующие органы, в котором ложно обвинял гр-на С. в изнасиловании несо­вершеннолетней Б. В ходе расследования было установ­лено, что несовершеннолетняя Б. вообше не была изна­силована, но оказалось, что гр-н С. незаконно носил ог­нестрельное оружие — пистолет ТТ. Наличие состава другого преступления в действиях С., который был ого­ворен в заведомо ложном доносе, не может служить ос­нованием для освобождения Н. от уголовной ответствен­ности, так как это обстоятельство не исключает заведо­мой ложности сообщаемых им органам власти сведении о якобы имевшем место изнасиловании несовершенно­летней. То обстоятельство, что в ходе расследования было раскрыто другое преступление, не исключает ответ­ственности за заведомо ложный донос.

Немаловажное значение для характеристики субъективной стороны рассматриваемого преступления имеет точное установление мотива и цели заведомо ложного доноса.

Как известно, мотив и цель являются обязательными признаками каждого сознательного волевого действия. Поэтому закон требует установления мотива по каждому уголовному делу (п. 2 ст. 68 УПК РСФСР). Мотив преступления всегда должен быть указан в обвинительном заключении (ст. 205 УПК) и в приговоре (ст. 314 УПК).

Мотив в ряде составов преступлений выступает как обязательный элемент субъективной стороны (ст. ст. 102, 125, 138, 170, 175, 195 и др.). Многие составы описаны в законе таким образом, что мотив находится за преде­лами состава преступления. В некоторых составах законодатель, включая мотив в диспозицию закона, разгра­ничивает простое и квалифицированное преступление. Такое значение мотиву придается в составе заведомо ложного доноса. Так, совершение заведомо ложного до­носа по мотиву корысти превращает его в квалифициро­ванный вид преступления.

Заведомо ложный донос может быть совершен по самым различным мотивам: мести, зависти, стремления избежать личных неприятностей и т. д. Однако другие

¹Ш. С. Рашковская. Преступления против социалистического правосудия. Лекции для студентов ВЮЗИ. М., 1957, стр. 26.


мотивы, кроме .корысти, не влияют' на квалификацию рассматриваемого преступления.

Наибольшее практическое значение для оценки заведомо ложного доноса имеет цель совершения этого пре­ступления. В советской юридической литературе нет единого мнения о роли цели в составе заведомо ложного доноса.

Так, Б. С. Утевский писал, что при ложном доносе «в умысел должно входить не только сознание заведомой ложности сделанных сообщений, но и желание добиться осуждения или хотя бы привлечения к уголовной ответственности заведомо невиновного лица»'.

По мнению Ш. С. Рашковской, «ложный донос предполагает и конкретную цель действия — стремление привлечь к уголовной ответственности невиновное лицо. Эта цель всецело определяет характер и направленность умысла, указывает на большую степень общественной опасности преступника» ².

Точка зрения указанных авторов о специальной цели в составе заведомо ложного доноса, на наш взгляд, не вытекает из закона. По УК РСФСР и большинству уголовных кодексов других союзных республик наличие цели привлечения к уголовной ответственности заведомо невиновного лица и осуждения его или возбуждения уголовного дела не является необходимым признаком субъективной

¹ Советское уголовное право. Часть Особенная. М., 1951, стр. 378 (курсив наш.— М. X.).

² Ш. С. Рашковская. Преступления против социалисти­ческого правосудия. Лекции для студентов ВЮЗИ. М., 1957, стр. 26 (курсив наш.— М. X.). Аналогичной точки зрения придерживается Д. О. ХанМагомедов. Он считает, что «данное преступление со­вершается с целью возбуждения уголовного дела». (Д. О. Хан-Магомедов. Ответственность за заведомо ложный донос.— «.Советская юстиция», 1964, № 4, стр. 19). См. также: А. Кузне­цов. Ответственность за заведомо ложный донос.— «Советская юстиция», 1969, № 23, стр. 23. Следует заметить, что А. Кузнецов целью заведомо ложного доноса считает не только возбуждение уголовного дела, но и направление расследования возбужденного дела и рассмотрения его в суде по неправильному пути. С таким утверждением трудно согласиться, ибо, если лицо совершает дей­ствия с целью направления расследования уже возбужденного дела и рассмотрения его в суде по неправильному пути, вообще нельзя говорить о ложном доносе. Здесь правильнее будет считать, что такое лицо дает заведомо ложные показания по уже возбужденно­му по другому поводу делу.


«ктивной стороны рассматриваемого преступления. По законодательству указанных союзных республик состав заведомо ложного доноса имеется независимо от того, какую цель преследовал доноситель, совершая донос, ибо опасность его не уменьшается от характера той це­ли, которую преследовал виновный. Независимо от того, какую цель преследовал лжедоносчик, он посягает на правильную деятельность органов социалистического правосудия, нарушает эту деятельность.

Сидоров, работая на часовом заводе, изготовил однозарядный пистолет. По просьбе гр-ки Б. они поехали в лес, где стали тренироваться в стрельбе, однако по не­осторожности он прострелил себе палец правой руки. Боясь ответственности за изготовление и ношение огне­стрельного оружия и пытаясь как-то объяснить причину ранения, С. по договоренности с Б. сделал заведомо ложный донос в органы милиции о том, что на него на­пали четверо ребят и выстрелом из пистолета простре­лили ему палец ¹.

Другой пример. Гумеров, работая возчиком почты и будучи в нетрезвом состоянии, ехал с почтой на лоша­ди, в пути следования заснул, не погасив папиросу, отче­го загорелась солома в телеге и сгорела вся корреспонденция. Огнем была повреждена и часть телеги. Боясь ответственности за неосторожное уничтожение коррес­понденции, Г. сообщил в дежурную часть отдела вну­тренних дел, что на него напали в пути двое неизвестных лиц, требовали деньги и, получив отказ, подожгли меш­ки с корреспонденцией и скрылись ².

Из приведенных примеров видно, что в обоих случаях лица, сообщившие ложные сведения о совершении преступления, не стремились привлечь кого-либо к уголовной ответственности и не преследовали цели возбуждения уголовного дела. Последствия заведомо ложного доноса их совершенно не интересовали. Совершая лож­ный донос, они руководствовались стремлением избе­жать ответственности за свое неправильное поведение. Иначе говоря, в рассматриваемых случаях заведомо

¹ Архив Чистопольского городского народного суда ТАССР за 1968 г.

² Архив Чистопольского городского народного суда ТАССР за 1969 г.


ложный донос выступал как средство достижения другой цели — уклониться от ответственности за совершенные ими правонарушения '.

Вопрос о цели как признаке заведомо ложного доно­са иначе решается по законодательству других союзных республик.

В уголовных кодексах Молдавской (ст. 195) и Латвийской ССР (ст. 173) указывается на цель привлечения к уголовной ответственности конкретного лица как на необходимый признак субъективной стороны соста­ва заведомо ложного доноса.

Таким образом, по законодательству указанных союзных республик цель привлечения к уголовной ответственности конкретного лица является конструктивным элементом субъективной стороны состава заведомо лож­ного доноса. Отсюда следует, что, хотя статьи о ложном доносе в кодексах этих союзных республик помещены в главу о преступлениях против правосудия, для квалифи­кации деяния как заведомо ложного доноса недостаточно нарушения правильной деятельности органов социали­стического правосудия: требуется, чтобы наряду с этим донос посягал на права и интересы личности. Такое ре­шение этого вопроса представляется нам неудачным.

Во многих случаях, совершая заведомо ложный до­нос, виновные не указывают конкретное лицо. К общему числу осужденных за заведомо ложный донос таких лиц оказалось в Татарской АССР — 39,8%, Башкирской АССР — 22;2 %, Кабардино-Балкарской АССР — 25 %.

Иную позицию по рассматриваемому вопросу занимают уголовные кодексы Узбекской (ст. 166), Казахской (ст. 186), Литовской ( ст. 188) и Киргизской (ст. 187) союзных республик, в которых говорится лишь о цели возбуждения уголовного дела без указания конкретного лица. Таким образом, уголовное законодательство этих союзных республик считает возможным привлечение к

¹ И. С. Ной также считает, что «практически вполне возможно совершение ложного доноса и без желания возбудить уголовное преследование против жертвы такого доноса. Эго мыслимо в том случае, когда ложный донос подается под чьим-либо принуждением или при других аналогичных обстоятельствах, например, в целях перестраховки и т. д. (И. С. Ной Охрана чести и достоинства личности в советском уголовном праве Изд-во Саратовского юридического института, 1959, стр. 90).


уголовной ответственности за заведомо ложный донос в тех случаях, когда он содержит в себе сведения толь­ко о самом событии преступления, если виновный, со­общая ложные сведения о совершении преступления, действовал с целью возбуждения уголовного дела. Та­кое решение дает возможность судебно-следственным органам несколько шире осуществлять охрану интересов правосудия от ложных доносов. Однако включение признака цели возбуждения уголовного дела в определение ложного доноса тоже несколько сужает состав этого преступления. В этом отношении более предпочти­тельной является позиция уголовных кодексов тех союз­ных республик, в которых цель доноса не указывается в качестве обязательного признака состава рассматрива­емого преступления. Как отмечалось, общественная опасность этого деяния состоит главным образом в на­рушении правильной деятельности органов правосудия независимо от цели, которую преследовал виновный, сообщая в соответствующие органы заведомо ложные сведения о совершении преступления. Необходимость охраны интересов правосудия требует решительной борьбы со всякого рода заведомо ложными доносами, в чем бы они ни выражались и по каким мотивам или целям ни совершались.

Субъективная сторона заведомо ложного показания свидетеля или потерпевшего имеет большое сходство с субъективной стороной заведомо ложного до­носа. Как и в случае заведомо ложного доноса, заве­домо ложное показание свидетеля или потерпевшего предполагает только умышленную вину. Указание в ст. 181 УК РСФСР (и в соответствующих статьях уго­ловных кодексов других союзных республик) на заве­домую ложность показаний свидетельствует о том, что лжесвидетельство возможно только с прямым умыслом. В этом случае виновный сознает, что, давая ложные показания органам правосудия, он искажает действи­тельность или умалчивает о них, преследуя цель, про­тивную интересам правосудия. Дача свидетелем и потер­певшим показаний, хотя и не соответствующих дейст­вительности, но при отсутствии сознания их ложности, не образует состава рассматриваемого преступления. Для признания свидетеля или потерпевшего виновным в за­ведомо ложном показании недостаточно установить


объективную ложность показания. Не следует забывать, что искажение свидетелем или потерпевшим тех или иных данных может быть обусловлено причинами, не завися­щими от субъективных намерений лица. Судебно-следственная практика показывает, что иногда свидетели, искренне заинтересованные в даче правдивых показа­ний, несмотря на их добрую волю и желание помочь правосудию в установлении истины, заблуждаются. По­добное искажение может происходить у людей с совер­шенно нормальной психикой без какого-либо умысла и расчета. Поэтому в литературе и судебной практике оно образно называется добросовестным заблуждением. В повседневной жизни человек встречается с огромным количеством вещей и явлений. Из-за невозможности ох­ватить вниманием несчетное количество явлений человек подмечает характерное, необычное и, как правило, запо­минает те детали, которые особо заинтересовали его. На восприятие и запоминание определенных признаков влияют объективные (продолжительность восприятия какого-то факта, обстановка и условия, имевшиеся в этот момент, сопутствовавшие восприятию явления) и субъективные (состояние зрения и слуха, память, пси­хическое состояние в момент восприятия и т. п.) ус­ловия ¹.

В связи с исследованием вопроса о факторах, влияющих на достоверность свидетельских показаний, буржу­азные криминалисты и психологи впали в крайность и пришли к несостоятельному выводу вообще о ненадеж­ности свидетельских показаний ². Такой взгляд на

¹ Анализ психологии показаний свидетелей и потерпевших содержится в статье А. Ф. Кони «Обвиняемые и свидетели» (А. Ф. Кони. Избранные произведения. М., 1956, стр. 129—152);

Небезынтересным в этом отношении является высказывание писателя К. Паустовского в предисловии к роману «Дым Отечества». Он пишет, что рукопись романа была утеряна и найдена в архиве в 1962 г. «На рукописи я нашел,— пишет К. Паустовский,— точную дату. «Дым Отечества» был написан в 1944 году, тогда как я был в последнее время уверен, что он написан в 1951 году. Вот и верь свидетельским, в частности, авторским показаниям!» (Газета «Комсомольская правда» за 4 сентября 1963 г.).

² См.: В. Штерн. Психология человеческого показания.— «Вестник права», 1902, № 2; А. И. Е л и ст р а т о в и А. В. Завадский. К вопросу о достоверности свидетельских показаний. Казань, 1903; и х ж е. О влиянии вопросов без внушения на


свидетельские показания методологически неправилен и практически несостоятелен. Ошибочность такого вывода кроется в отрицании способности человеческого сознания объективно правильно отражать действительность, собы­тия и явления окружающего нас мира. Показаниям сви­детелей они противопоставляют «нелгущих» и «немых свидетелей». К тому же ошибки буржуазных криминальных психологов заключались в том, что эксперименты и условия, в которых они протекали, были далеки от специфики предварительного или судебного следствия.

Советская правовая наука и судебная практика, осуждая позицию огульного недоверия к свидетельским показаниям, в то же время стоят на позициях критического отношения к ним и оценки их по внутреннему убеждению, «основанному на всестороннем, полном и объективном рассмотрении всех обстоятельств дела в их совокупности» (ст. 71 УПК РСФСР). Каждое пока­зание свидетеля или потерпевшего должно быть прове­рено посредством других доказательств, сопоставлена со всей совокупностью данных дела. Некритическое от­ношение к показаниям свидетелей или потерпевших, обоснование обвинения на противоречивых, неясных и недостаточно проверенных показаниях, принятых на веру, в ряде случаев служили источником серьезных су­дебных ошибок ¹.

Для определения психического или физического

достоверность свидетельских показаний. Казань, 1905; Е. М. Кулишер. Психология свидетельских показаний и судебное следствие — «Вестник права», 1904, № 8 и № 9; «Проблемы психологии», вып I. «Ложь и свидетельские показания». Под редакцией О. Б. Гольдовского и др.

¹ На недопустимость некритического отношения к показаниям свидетелей или потерпевших неоднократно указывал Верховный Суд СССР (см.: «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР по вопросам уголовного процесса. 1946—1962 гг.» М., «Юридическая литература», 1964, стр. 82, 91; «Бюллетень Верховного Суда СССР», 1965, № 1, стр. 21 и др.). Под­робнее о психологии свидетельских показаний см.: А. Р. Р а т и н о в. Судебная психология для следователей. М., 1967; А. В. Дулов. Судебная психология. М., «Высшая школа», 1970; его же. Введение в судебную психологию. М., «Юридическая литература», 1970; А. М. Алексеев. Психологические особенности показаний оче­видцев. М., «Юридическая литература», 1972; В. И. Смыслов. Свидетель в советском уголовном процессе. М., «Высшая школа», 1973.

состояния свидетеля или потерпевшего в случаях, когда возникают сомнения в способности этих лиц правильно воспринимать имеющие значение для дела обстоятельства и давать о них правильные показания, обязатель­но проведение экспертизы (ст. 79 УГЩ РСФСР).

Таким образом, только в результате тщательной проверки и оценки доказательств можно прийти к выводу об истинности или ложности показаний свидетелей или потерпевших. Если свидетель или потерпевший дают объективно ложные показания в результате добросовест­ного заблуждения, они не подлежат уголовной ответ­ственности. В этих случаях несоответствие свидетель­ских показаний объективной действительности обуслов­лено дефектами памяти, плохим восприятием пли вос­произведением определенных событий, явлений и фактов, а нередко даже целой совокупностью факторов. Для уголовной ответственности по ст. 181 УК РСФСР необ­ходимо по каждому делу установить, что свидетель или потерпевший преднамеренно (заведомо) исказил данные, имеющие значение для правильного расследования или рассмотрения конкретного дела.

В формировании заведомо ложных показаний большое значение принадлежит волевым процессам. Именно от воли свидетеля или потерпевшего зависит решимость давать заведомо ложные показания вопреки требовани­ям общественного, морального, гражданского долга и несмотря на угрозу уголовной ответственности.

Дача свидетелем заведомо ложных показаний всегда вызывается определенными причинами, диктуется определенными мотивами и преследует определенные цели. Точное установление мотива, цели и других обстоятельств, толкнувших свидетеля или потерпевшего на заведомо ложное показание, дает возможность органам правосудия правильно квалифицировать содеянное, индивидуализировать наказание, выявить причины и условия, способствовавшие совершению этих преступлений, и принять меры к их устранению.

Заведомо ложное показание свидетеля или потерпевшею может быть совершено по самым различным моти­вам: солидарность, сочувствие, родство, страх, месть, корысть, нежелание быть свидетелем, сокрытие своего компрометирующего поведения и т. д.

Совершение заведомо ложного показания из корыстных

побуждений так же, как и при заведомо ложном доносе, превращает его в квалифицированный вид преступления. Другие мотивы не влияют на квалификацию рассматриваемого преступления.

Свидетели или потерпевшие, давая заведомо ложное показание, обычно преследуют цель оправдания или смягчения участи лица, привлеченного к уголовной ответственности, а в отдельных случаях, особенно потерпевшие, занимают обвинительную позицию¹. Цель сооб­щения заведомо ложного показания не влияет на ква­лификацию преступления, предусмотренного ст. 181 ук рсфср.

С субъективной стороны заведомо ложное заключение эксперта, а также заведомо неправильный перевод, сделанный переводчиком в суде либо при производстве предварительного следст­вия или дознания, могут быть совершены, так же как и заведомо ложное показание, только с прямым умыслом. И в этом случае требуется, чтобы эксперт или перевод­чик сознавали, что сообщаемые ими суду или следст­вию сведения являются заведомо ложными.

В отдельных случаях причиной ошибочных заключе­ний экспертов может служить неполнота или недоброкачественность материалов, бывших в распоряжении экс­пертов, отсутствие в заключении экспертов убедительных доводов, подтверждающих их вывод, недостаточный уро­вень развития данной отрасли научного знания, недоста­точная научная квалификация самих экспертов, произ­водство экспертизы с нарушением уголовно-процес-суальных норм и др. При таких обстоятельствах ответственность эксперта по ст. 181 УК РСФСР исклю­чается, ибо для ответственности по этой статье требуется, чтобы сведущее лицо сознавало заведомую ложность даваемого заключения. Добросовестное заблуждение от­носительно обстоятельств, имеющих значение для дела, либо представление спорных научных заключений не дает оснований для предъявления обвинения по ст. 181 УК РСФСР.

¹ Подробно о мотиве и цели преступлений см. в книге «Лич­ность преступника» (Изд-во К.ГУ, 1972, стр. 134—142).

§ 5. КВАЛИФИЦИРОВАННЫЕ ВИДЫ ЗАВЕДОМО ЛОЖНОГО ДОНОСА И ЗАВЕДОМО ЛОЖНОГО ПОКАЗАНИЯ

Наряду с простым видом заведомо ложного доноса и заведомо ложного показания, действующее уголовное законодательство (ч. II ст. 180 и ч. II ст. 181 УК РСФСР) предусматривает квалифицированные виды этих преступлений. К ним относятся:

а) заведомо ложные донос и показание, соединенные с обвинением в особо опасном государственном или ином тяжком преступлении;

б)заведомо ложные донос и показание, соединенные с искусственным созданием доказательств обвинения;

в) заведомо ложные донос и показание, совершенные с корыстной целью ¹.

Как показали наши исследования, соотношение простого и квалифицированного видов рассматриваемых преступлений неодинаково. Заведомо ложные показания свидетелей и потерпевших в большинстве своем совершаются без отягчающих обстоятельств. Так, из числа свидетелей, давших заведомо ложное показание, осуж­дены по ч. I ст. 181 УК РСФСР 95,2% и лишь 4,8% свидетелей признаны виновными в заведомо лож­ном показании, совершенном при отягчающих обстоя­тельствах. С учетом некоторых особенностей показаний потерпевщих соотношение простого и квалифицирован­ного видов заведомо ложных показаний несколько иное. Среди них осужденных по ч. II ст, 181 УК РСФСР ока­залось 28,8%. В то же время осужденные за заведомо ложный донос при отягчающих обстоятельствах состав­ляют 84,3%.

Как показывает практика, самым распространенным отягчающим обстоятельством заведомо ложного доноса и показания является соединение их с обвинением в тяжком преступлении. Так, по данным на­шего исследования, 94,4% лиц, признанных виновными в заведомо ложном доносе при отягчающих обстоятельствах, соединяли его с обвинением в тяжком преступлении.

¹ В УК союзных республик отсутствует единство в определении отягчающих обстоятельств рассматриваемых преступлений. Подроб­нее об этом см. ниже.


Из квалифицированных видов заведомо ложного показания на указанное отягчающее обстоятельство падает 71,4% заведомо ложных показаний свидетелей и 92,3% заведомо ложных показаний потерпевших. Более редко эти преступления совершаются с искусственным созданием доказательств обвинения, еще реже—с корыстной целью.

Закон не случайно ставит на первое место такое отягчающее обстоятельство заведомо ложного доноса или показания, как соединение их с обвинением в особо опасном государственном или ином тяжком преступле­нии. Заведомо ложные донос и показание, соединенные с обвинением в особо опасном государственном или ином тяжком преступлении, могут повлечь весьма серьезные последствия как для интересов социалистическою правосудия, так и для потерпевшего и близких ему лиц. Они были одним из излюбленных и опасных методов борьбы классовых врагов против Советской власти в первые годы социалистической революции.

К ложным доносам и показаниям, соединенным с обвинением в государственных преступлениях, нередко прибегали преступные элементы и в годы культа личности, когда в органах государственной безопасности орудовали Берия и его подручные. Жертвой заведомо необоснованных обвинений в государственных преступлениях оказались видные государственные, военные, об­щественные деятели и другие честные люди. Поэтому решительная борьба с заведомо ложными доносами и показаниями, особенно когда они соединены с обвине­нием в особо опасном государственном или ином тяжком преступлении, является одной из важных задач органов социалистического правосудия.

Определение особо опасных государственных преступлений и тяжких преступлений в настоящее время не вызывает каких-либо трудностей. Перечень этих преступлений установлен общесоюзными законами — Зако­ном «Об уголовной ответственности за государственные преступления», принятым Верховным Советом СССР 25 декабря 1958 г. и Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18 мая 1972 г. «О внесении дополнений и изменений в Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик», которые полностью


воспроизведены в уголовных кодексах всех союзных республик ¹.

Судебная практика при квалификации заведомо ложного доноса по рассматриваемому признаку особых за­труднений не испытывает.

Бугульминский городской народный суд ТАССР квалифицировал деяние Гавриловой по ч. II ст. 180 и ч. I ст. 144 УК РСФСР. Она была признана виновной в том, что из кармана Б. похитила 13 руб. и спрятала у себя. Обнаружив кражу, Б. задержал ее и отобрал свои день­ги. Боясь ответственности за совершенную кражу, Гаврилова ложно донесла в отдел милиции о том, что Б,, применив к ней физическое насилие, совершил ограбление, забрав у нее 23 руб- Поскольку она заведомо ложно обвинила Б. в грабеже (ч. II ст. 145 УК РСФСР), т. е. в совершении тяжкого преступления, народным судом ее деяние по ч. II ст. 180 УК РСФСР квалифицировано правильно².

Вместе с тем в судебной практике встречаются фак­ты, когда заведомо ложный донос, соединенный с обви­нением в тяжком преступлении, ошибочно квалифици­руется по ч. I ст. 180 УК РСФСР.

Так, признав, что Боброва сделала ложный донос, обвинив М. в изнасиловании, Алькеевский районный народный суд ТАССР содеянное переквалифицировал с ч. II ст. 180 на ч. I ст. 180 УК РСФСР, указав в при­говоре, что «она эти действия совершила, находясь в тя­желом моральном состоянии»³. Между тем, поскольку Боброва совершила заведомо ложный донос, соединенный с обвинением в тяжком преступлении (изнасиловании), ее деяние надлежало квалифицировать по ч. II ст. 180 УК РСФСР, а не по ч. I той же статьи, как это ошибочно

¹ Ч. II ст. 177 УК Украинской ССР предусматривает заведомо ложный донос, соединенный с обвинением в совершении особо опасного государственного преступления или такого иного тяжкого преступления, за которое по закону может быть назначено наказа­ние в виде лишения свободы на восемь лет и более или смертной казни, а ч. II ст. 196 УК Грузинской ССР — лишение свободы на срок свыше пяти лет.

² Архив Бугульминского городского народного суда Татарской АССР за 1966 г.

³ Архив Алькеевского районного народного суда ТАССР за 1968 г.


сделал народный суд. Тяжелое моральное состояние виновной, на которое ссылается народный суд в приговоре, могло быть принято во внимание при назначении наказания, а не при квалификации преступления.

В то же время в судебной практике допускаются ошибки противоположного характера. Порой заведомо ложный донос признается соединенным с обвинением в тяжком преступлении, тогда как в соответствии с действующим законодательством преступление, о совершении которого сообщил доносчик, не относится к чис­лу тяжких преступлений.

Так, Баев, ранее судимый за хищение общественного имущества к длительному сроку лишения свободы, в январе 1971 г. украдкой от жены продал телку. Когда жена обнаружила отсутствие в хозяйстве телки, Баев сделал заведомо ложный донос о том, что неизвестные преступники похитили телку. Альметьевский городской народный суд деяние его квалифицировал по ч. II ст. 180 УК РСФСР, указывая, что он сделал заведомо ложный донос органам следствия о совершении тяжкого преступления. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда Татарской АССР не согласилась с та­кой квалификацией и содеянное переквалифицировала на ч. I ст. 180 УК РСФСР. При этом судебная коллегия правильно указала, что в данном случае ложный донос о совершении преступления не был соединен с обвине­нием в тяжком преступлении, так как в соответствии с действующим законодательством кража личного имущества граждан (ч. I ст. 144 УК) не относится к тяж­ким преступлениям¹.

По уголовным кодексам РСФСР и большинства дру­гих союзных республик ложное показание свидетеля или потерпевшего считается квалифицированным тогда, ког­да оно соединено с обвинением в особо опасном государственном или ином тяжком преступлении². Из этого

¹ Архив Альметьевского городского народного суда Татарской АССР за 1971 г.

² Ч. II ст. 197 УК Грузинской ССР предусматривает заведомо ложное показание, соединенное с обвинением в особо опасном государственном или ином преступлении, за которое по закону мо­жет быть назначено лишение свободы на срок свыше пяти лет, а по ч. II ст. 178 Украинской ССР — лишение свободы на восемь лет л более или смертной казни.


положения закона прямо вытекает, что ложное показание, данное в пользу лица, обвиняемого в тяжком преступ­лении, не должно считаться совершенным при отягчаю­щих обстоятельствах ¹.

В этом отношении более предпочтительной является позиция уголовных кодексов Украинской (ч. II ст. 178), Азербайджанской (ч. II ст. 179), Латвийской (ч. II ст. 174) и Эстонской (ч. II ст. 175) союзных республик, согласно которой заведомо ложное показание считается совершенным при отягчающих обстоятельствах, когда оно дано при расследовании или судебном рассмотрении дела об особо опасном государственном преступлении или ином тяжком преступлении. Такое законодательное определение рассматриваемого отягчающего обстоятель­ства позволяет судебно-следственным органам этих со­юзных республик шире осуществлять защиту интересов социалистического правосудия от опасных на него посягательств. В самом деле, при расследовании или судеб­ном рассмотрении дела об особо опасном государствен­ном преступлении или ином тяжком преступлении заве­домо ложные показания не всегда являются обвинитель­ными. Судебная практика свидетельствует, что заведомо ложное показание чаще всего" связано не с обвинением такого-то лица, а с оправданием или умалением степе­ни его виновности. Наши исследования показали, что свидетель в очень редких случаях дает обвинительные показания. В большинстве своем заведомо ложные по­казания даются с целью оправдания виновного млн. смяг­чения его вины. Ложные показания свидетелями даны (в процентах):

с целью с целью с целью
оправда- смягчения обвине­
ния вины обви- ния
няемого

в Татарской АССР 50,6 49,4 —

в Башкирской АССР 37,5 50,0 12,5

в Куйбышевской области 36,6 53,4 10,0

в Кабардино-Балкарской АССР 70,0 30,0 —

¹ Такого же мнения придерживается В. Д. Меньшагин (Курс советского уголовного права. Часть Особенная, т. 2, М, Госюриздат, 1959. стр. 473), И. С. Власов и И. М. Тяжкова (Ответственность за преступления против правосудия. М., «Юридическая литература:», 1968, стр. 95) и др. В связи с этим нельзя согласиться с утвержде­нием Ш. С. Рашковской, полагавшей, что к квалифицированному

Анализ приведенных данных свидетельствует о том, что лжесвидетельство в основном совершается не с целью обвинения, а с целью оправдания или смягчения сте­пени вины обвиняемого ¹. В том или другом случае ущерб всегда наносится правильной деятельности судебно-следственных органов. Интересам правосудия одинаково на­носится ущерб независимо от того, даны ли оправдатель­ные или обвинительные показания при расследовании или судебном рассмотрении дела об особо опасном государст­венном преступлении или ином тяжком преступлении. Разве интересы социалистического правосудия меньше пострадают оттого, что в результате оправдательных заведомо ложных показаний окажется неосновательно оправданным изменник Родины, шпион, убийца или бандит? Полагаем, что нет. Поскольку заведомо ложные неоказа­ния, совершенные при расследовании или судебном рассмотрении дела об особо опасном государственном преступлении или ином тяжком преступлении, независимо от их цели (обвинительные, оправдательные или направленные на смягчение ответственности виновного) одинако­во нарушают деятельность органов социалистического правосудия, представляется целесообразным изменить диспозицию ч. II ст. 181 УК РСФСР и соответствующих статей УК других союзных республик. Можно пред­ложить следующую редакцию: «Те же действия, совер­шенные при производстве дознания или предваритель­ного следствия либо при судебном рассмотрении дела об особо опасном государственном или ином тяжком преступлении...» Принятие такой конструкции квалифи­цированного вида заведомо ложного показания позволи­ло бы более широко осуществлять защиту деятельности органов социалистического правосудия от опасных по­сягательств, устранило бы разнобой в судебной практике и положило бы конец спорам в нашей юридической литературе.

виду заведомо ложных показаний относится ложное показание, сделанное в пользу или в интересах лица, обвиняемого в тяжком пре­ступлении (Ш. С. Рашковская. Преступления против правосудия. Лекции для студентов ВЮЗИ. М, 1957, стр. 35).

¹ Такое же мнение высказано народным судьей Ленинского района народного суда г. Таганрога т. Манаевым (Ю. М а н а е в. Ответственность за лжесвидетельство — «Социалистическая законность», 1957, № 4, стр. 53).


Сказанное полностью относится не только к заве­домо ложным показаниям свидетелей или потерпевших, но и к заведомо ложному заключению эксперта, а также заведомо неправильному переводу, сделанному переводчиком в суде либо при производстве предварительного следствия или дознания.

Уголовные кодексы Узбекской (ч. II ст. 161), Казах­ской (ч. II ст. 187), Азербайджанской (ч. II ст. 190), Литовской (ч. II ст. 190) и Латвийской (ч. II ст. 174) союзных республик в качестве отягчающего обстоятель­ства заведомо ложного показания предусматривают наступление тяжких последствий. По уголовному кодек­су Литовской ССР (ч. II ст. 188) признается квалифици­рованным заведомо ложный донос, повлекший тяжкие последствия. Законодатель не определяет, какие по­следствия следует считать тяжкими. «Под наступлением тяжких последствий,— пишут И. С. Власов и И. М. Тяжкова,— следует понимать такое положение, когда ор­ганы правосудия, введенные в заблуждение либо лож­ными показаниями свидетеля, либо неправильным заключением эксперта, либо неправильным переводом, не только привлекают к ответственности невиновное лицо, но и осуждают его» ¹. С таким определением понятия наступления тяжких последствий трудно согласиться. Наступление тяжких последствий не во всех случаях может быть отождествлено с фактом вынесения обви­нительного приговора. К примеру, если по делу о мало­значительном преступлении или преступлении, не пред­ставляющем большой общественной опасности, был вы­несен обвинительный приговор и невиновное лицо ошибочно было осуждено к общественному порицанию или штрафу на небольшую сумму, по общему правилу, нельзя признать наличие тяжких последствий. Напро­тив, наступление тяжких последствий можно усмотреть в случае, когда судом был вынесен оправдательный при­говор, но невиновное лицо в результате заведомо лож­ного доноса или показания до суда продолжительное время содержалось под стражей.

Мы полагаем, что под понятие тяжких последствий,

¹ И. С. Власов, И. М. Т я ж к о в а. Ответственность за преступления против правосудия. М., «Юридическая литература», 1968, стр. 96.


о которых говорится в упомянутых кодексах, подойдут случаи, когда по заведомо ложному доносу или показанию невиновное лицо значительное время содержалось под стражей или по приговору отбывало лишение сво­боды, или невиновный осуждается за особо опасное государственное или иное тяжкое преступление, или когда в результате заведомо ложного доноса или пока­зания невиновный покончит жизнь самоубийством либо совершит покушение на него, или когда имеет место оправдание лица, виновного в совершении особо опасно­го государственного или иного тяжкого преступления. Опасность тяжких последствий заключается в том огромном моральном ущербе, который причиняется личности вследствие неосновательного содержания под стра­жей или осуждения к тяжким наказаниям, и в значи­тельном нарушении правильной деятельности органов правосудия, подрыве их авторитета в глазах трудящихся.

* * *

Уголовные кодексы всех союзных республик в качестве отягчающего обстоятельства заведомо ложного доноса называют такой признак как искусственное создание доказательств обвинения. Это же обстоятельство служит основанием для деления на виды заведомо ложного показания'.

Разумеется, каждый случай заведомо ложного доно­са, а иногда и заведомо ложного показания уже в какой-то мере содержит искусственное создание доказательств обвинения. Однако в ч. II ст. 180 и ч. II ст. 181 УК РСФСР имеются в виду такие случаи, когда помимо заведомо ложного доноса либо лжесвидетельства лицо совершает какие-то другие действия, чтобы придать правдоподобность сообщаемым сведениям.

Заведомо ложный донос и заведомо ложное показание, соединенные с искусственным созданием доказатель­ств обвинения, имеют место тогда, когда доносчик или

¹ Исключение составляют уголовные кодексы Украинской {ст. 178), Узбекской (ст. 178), Казахской (ст. 187) и Латвийской (ст. 174) союзных республик, которые не рассматривают искусствен­ное создание доказательств обвинения как отягчающее обстоятель­ство заведомо ложного показания.


лжесвидетель путем определенных действий создает ложные обстоятельства, подтверждающие сделанный им до­нос или показание. Искусственное создание доказательств обвинения при заведомо ложном доносе и показании свидетельствует о значительной общественной опасности самого преступного деяния и лица, совершившего это преступление. Заведомо ложный донос и заведомо лож­ное показание, соединенные с искусственным созданием доказательств обвинения, могут причинить серьезный вред правильной деятельности органов правосудия и ин­тересам личности. Искусственно «обставленное» создан­ными обстоятельствами обвинение, нераспознанное свое­временно, может направить следствие и судебное рас­смотрение дела по ошибочному пути, дискредитировать органы социалистического правосудия в глазах советских людей. В этом случае также значительно увеличиваются трудности защиты для потерпевшего.

Одним из распространенных видов искусственного создания доказательств обвинения является подготовка «подставных» свидетелей и «изготовление» веществен­ных и письменных доказательств.

Гр-ка Шамсиева обратилась в прокуратуру с заявлением, в котором просила привлечь к уголовной ответ­ственности сожителя А. за то, что он якобы изнасиловал ее 10-летнюю дочь В. Расследуя это дело, следователь установил, что А. полового акта с В. не совершал, а Шамсиева ложно на него написала заявление с целью лишить его свободы. Для осуществления своего преступ­ного замысла виновная создала искусственные доказа­тельства обвинения: уговорила дочь, чтобы она согла­силась обвинить отчима в изнасиловании; выпачкала ей трусы слизью (выделением овцы после окота), заставила дочь измазать трусы кровью зарезанного барана; в пути следования в больницу натерла пальцем половые органы девочки. Все эти действия были направлены на достиже­ние преступной цели: обвинить своего сожителя в тяж­ком преступлении и избавиться от него. Как видно, в действиях Шамсиевой имеется как подготовка подстав­ных свидетелей, так и изготовление вещественных дока­зательств обвинения. Представленные ею «доказатель­ства» на первый взгляд были настолько убедительны, что против А. было возбуждено уголовное дело, в связи с чем назначена судебно-медицинская экспертиза, которая

дала отрицательный ответ на вопрос о принадлеж­ности крови и спермы гр-ну А.¹

В судебной практике нет единообразия в понимании искусственного создания доказательств обвинения, особенно когда речь идет о «подставных» свидетелях. В большинстве случаев судебная практика (такое реше­ние нам представляется правильным) исходит из того, что подготовка «подставных» свидетелей является искусственным созданием доказательств обвинения. Однако встречаются случаи, когда подготовка «подставных» сви­детелей не рассматривается как обстоятельство, квали­фицирующее заведомо ложный донос. Милова была при­знана виновной в том, что она на почве мести сделала заведомо ложный донос на своего мужа М. в том, что он якобы развращает одиннадцатилетнюю дочь Э., на­учила девочку рассказать в прокуратуре о, способе поло­вого развращения, объяснила, как это делается. По просьбе матери девочка Э. дала заведомо ложные пока­зания против отца-Действия Миловой судом были рас­ценены как простой заведомо ложный донос и квали­фицированы по ч. I ст. 180 УК РСФСР. Ошибочность такой квалификации очевидна, ибо по делу бесспорно установлено, что виновная, подговорив дочь к даче заве­домо ложных показаний, тем самым создала искусствен­ное доказательство обвинения. Поэтому ее действия под­лежали квалификации по ч. II ст. 180 УК РСФСР как заведомо ложный донос, совершенный при отягчающих обстоятельствах².

¹ Архив Зилаирского районного народного суда Башкирской АССР за 1969 г. Следует заметить, что следствие и суд указали лишь один квалифицирующий признак — искусственное создание доказательств обвинения. Между тем, в действиях Шамсиевой име­ется и другое отягчающее обстоятельство — обвинение в совершении тяжкого преступления (ч. III ст. 117 УК РСФСР). Кроме того, она вовлекла несовершеннолетнюю дочь в преступную деятельность, т. е. совершила преступление, предусмотренное ст. 210 УК РСФСР. Однако обвинение по ст. 210 УК РСФСР предъявлено ей не было.

² Архив Бауманского районного народного суда г. Казани за 1969 г. Народный суд, признав, что Милова сделала заведомо ложный донос и на допросе в прокуратуре дала заведомо ложные показания против мужа, содеянное ею квалифицировал не только по ч. I ст. 180, но и по ч. I ст. 181 УК РСФСР, что не может быть признано правильным (об этом более подробно см. во второй главе


Определенный интерес представляет вопрос о том, можно ли рассматривать как создание искусственных доказательств обвинения, если лжедоносчик, обращаясь в соответствующие органы с сообщением заведомо лож­ных сведений о совершении преступления, ссылается при этом на такие «доказательства», которые объектив­но имели место в действительности и придавали опре­деленную правдивость сообщаемым фактам? Так, в при­веденном нами ранее примере обвиняемый Сидоров, по неосторожности простреливший себе палец сделанным им пистолетом, обратившись в милицию с заведомо лож­ным доносом о том, что на него напалм неизвестные и поранили палец, в подтверждение этой легенды должностным лицам милиции показал раненый палец ¹. По дру­гому делу обвиняемый Гумеров, по неосторожности которого сгорела корреспонденция, в своем заведомо лож­ном сообщении органам милиции указал, что на него напали двое, требовали деньги и, получив отказ, подожгли почту, в подтверждение чего показал поврежден­ную огнем телегу². Можно ли утверждать, что указан­ные лица совершили заведомо ложный донос, соединен­ный с искусственным созданием доказательств обвине­ния? Представляется, что для подобного утверждения нет оснований. Согласно закону для признания заведомо ложного доноса совершенным при отягчающих обстоя­тельствах по рассматриваемому признаку требуется не просто ссылка на какие-либо объективно существующие обстоятельства, а искусственное создание этих обстоя­тельств.

В ныне действующем УК РСФСР (ч. II ст. 181), так же как и в УК РСФСР 1926 г. (ч. II ст. 95), при характеристике рассматриваемого вида лжесвидетельства го­ворится о заведомо ложном показании, соединенном с искусственным созданием доказательств обвинения. Несмотря на то, что в законе речь идет об искусственном создании доказательств обвинения, в юридической литературе

настоящей работы). Кроме того, суд не обсудил вопрос о привле­чении М. к ответственности по ст. 210 УК РСФСР за вовлечение несовершеннолетней Э. в преступную деятельность.

¹ Архив Чистопольского городского народного суда Татарской АССР за 1968 г.

² Архив Чистопольского городского народного суда Татарской АССР за 1969 г.


было высказано мнение о том, что искусственное создание доказательств оправдания также следует считать квалифицирующим обстоятельством заведомо лож­ного показания. Так, А. Гужин пишет, что «п. «в» ст. 95 УК РСФСР (1926 г. — М. X.) и соответствующие статьи уголовных кодексов других союзных республик в отношении ложного показания надо понимать более широко и считать, что ложное показание будет квалифицированным не только тогда, когда оно соединено с искусствен­ным созданием доказательств обвинения, но и тогда, когда оно сопровождается искусственными доказатель­ствами оправдания» ¹. Свою позицию А. Гужин аргумен­тирует тем, что «если свидетели, эксперты и переводчики будут свои ложные, хотя бы и оправдательные показа­ния соединять с другими, искусственно и, может быть, искусно созданными», то во многом «возрастают трудно­сти для судебно-следственных органов правильно разре­шить дело» ².

Конечно, А. Гужин прав, когда он особую опасность лжесвидетельства видит «не в том, что оно сопровожда­ется обвиняющими или оправдывающими искусственны­ми доказательствами, а в том, что ложное показание подкреплено искусственными доказательствами, во мно­го раз осложняющими работу органов социалистическо­го правосудия в нашей стране» ³. Однако нетрудно заме­тить, что в этом случае законность подменяется целесообразностью, диктуемой интересами охраны деятельно­сти органов социалистического правосудия. Не является убедительной ссылка автора и на судебную практику Верховного Суда СССР по делу Карловой Л., действия которой были квалифицированы по ст. 17 и ч. II ст. 95 УК РСФСР 1926 г. Она была признана виновной в том, что при расследовании и судебном разбирательстве дела ее брата Карлова Е., обвиняемого в бандитизме, дала заведомо ложные показания в той части, что брат ее в ночь на 6 ноября 1947 г. находился дома, в то время как это обстоятельство опровергнуто материалами дела.

¹ А. Гужин. Некоторые вопросы борьбы с лжесвидетельством в советском уголовном праве.— «Ученые записки Ростовского университета:», вып. 4, ч. 1, 1957, стр. 93 (курсив наш.— М. X.).

¹ Там же.

⁸ Там же, стр. 94—95,


Кроме того, по этому же делу она уговорила свидетелей, изобличивших ее брата в совершении преступления, отказаться от своих показаний ¹.

Нам представляется, что действия Карловой Л. Верховным Судом СССР по ст. 17 и ч. II ст. 95 УК РСФСР 1926 г. квалифицированы неправильно. Как видно из текста определения судебной коллегии по уголовным де­лам Верховного Суда СССР от 4 октября 1950 г., Кар­лова Л. не только подстрекала свидетелей к даче заве­домо ложных показаний, но и сама давала такие заве­домо ложные показания. Следовательно, она является не только соучастником, но и исполнителем преступле­ния. Поэтому ее действия, как исполнителя преступле­ния, подлежали квалификации по ст. 95 УК РСФСР 1926 г. без ссылки на ст. 17 УК РСФСР. Но не это глав­ное. Главное в том, что она подстрекала свидетелей к даче заведомо ложных показаний, направленных на оправдание Карлова Е., обвиняемого в бандитизме, т. е. в совершении тяжкого преступления. Своими действиями она искусственно создавала доказательства оправдания. Если так, то судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда СССР, по нашему мнению, действия Карловой Л. неправильно квалифицировала по ст. 17 и ч. II ст. 95 УК РСФСР 1926 г. Причем судебная колле­гия ничем не обосновала свои выводы о необходимости квалификации деяния Карловой по ст. 17 и ч. II ст. 95 УК РСФСР.

Какой вывод можно сделать из этого? Очевидно, что существенный вред интересам социалистического правосудия причиняется при искусственном создании свидете­лями, потерпевшими, экспертами и переводчиками как обвинительных, так и оправдательных доказательств. По­этому было бы целесообразным изменить диспозицию ч. II ст. 181 УК РСФСР и соответствующие статей уго­ловных кодексов других союзных республик, изложив ее примерно так: «Те же действия (т. е. заведомо ложное показание свидетеля или потерпевшего или заведомо ложное заключение эксперта, а также заведомо непра­вильный перевод, сделанный переводчиком), связанные с искусственным созданием доказательств по делу..»

¹ См. «Судебная практика Верховного Суда СССР», 1951, № 2, стр. 20—22.


При этом следует иметь в виду, что при действующей редакции ч. II ст. 181 УК РСФСР искусственное созда­ние лжесвидетелями доказательств по гражданскому де­лу не считается квалифицированным видом лжесвиде­тельства. Хотя очевидно, что в отличие от простого лжесвидетельства искусственное создание доказательства по гражданскому делу намного осложняет правильное рассмотрение и разрешение гражданских дел, серьезно мешает установлению истины. Поэтому принятие такой нормы способствовало бы стабилизации судебной практики и воспитывало бы уважительное отношение к за­кону.

* * *

Третьим признаком, отягчающим ответственность за заведомо ложные донос и показание, по уголовным кодексам большинства союзных республик является совершение их по мотивам корысти.

По советскому уголовному законодательству ко­рысть относится к наиболее типичным случаям низ­менных побуждений и, как правило, рассматривается как серьезное отягчающее обстоятельство совершенно­го деяния, отрицательно характеризующее личность субъекта преступления. В соответствии с п. 3 ст. 39 УК РСФСР совершение любого преступления из ко­рыстных побуждений признается обстоятельством, отяг­чающим ответственность виновного. Кроме того, ряд статей Особенной части Уголовного кодекса включает корыстный мотив в качестве квалифицирующего признака, рассматривая состав более тяжким¹. К такого рода нормам относятся ч. II ст. 180 и ч. II ст. 181 УК РСФСР.

«Корыстолюбие, как и любой мотив преступления,— пишет Б. С. Волков,— есть особая форма проявления эгоизма и поэтому выступает как мотив низменный,

¹ Следует согласиться с И. Г. Филановским, который считает, что «появление в сознании некоторых лиц корыстного мотива убий­ства свидетельствует о беспредельно низком моральном уровне этого человека и крайней социальной опасности» (И. Г. Филановс к и й. Социально-психологическое отношение субъекта к преступ­лению. Изд-во Ленинградского университета, 1970, стр. 65).

антисоциальный. В нем всегда на первый план выступает сугубо личный момент, который и придает выра­женным в нем намерениям эгоистический характер. О корысти может идти речь тогда, когда определяющим в поведении является стремление удовлетворить лич­ный интерес, получить личную имущественную выгоду, материальную пользу»¹.

Лицо, совершая заведомо ложный донос или показание по корыстным побуждениям, обычно стремится отдать предпочтение своему личному материальному интересу, получить какую-то материальную, имущественную выгоду, пользу для удовлетворения этого интереса. Такой материальной, имущественной выго­дой может быть заведомо ложный донос или показа­ние за определенное вознаграждение, с целью занять должность осужденного с более высокой заработной платой и т. п.

Водитель мотоцикла Никулин, будучи в нетрезвом состоянии, грубо нарушив правила движения, с проез­жей части улицы заехал на тротуар, сбил возвращаю­щегося с работы С., причинив ему телесные поврежде­ния. Перед самым судебным заседанием обвиняемый Никулин явился к С. домой, отрекомендовался лицом, близко знакомым с председателем исполкома, и, обещав вне всякой очереди выхлопотать ему квартиру, угово­рил дать суду заведомо ложные показания. В судебном заседании в надежде получить обещанную квартиру потерпевший С. заведомо ложно стал утверждать, что водитель мотоцикла был трезв, правила движения не

¹ Б. С. Волков. Мотив и квалификация преступлений. Изд-во Казанского университета, 1968, стр. 55. По этому вопросу более подробно см.: Б. С. Никифоров, Борьба с мошеннически­ми посягательствами на социалистическую и личную собственность. М., 1952, стр. 81; А. Б. Сахаров, Ответственность за должност­ные злоупотребления по советскому уголовному праву. М., 1956, стр. 134; Н. И. Загородников. Преступления против жизни. М., 1961, стр. 123; М. Д. Лысо в. Мотив как конструктивный признак должностных злоупотреблений.— «Советская юстиция», 1971, № 5, стр. 21; И. Г. Филановский. Социально-психоло­гическое отношение субъекта к преступлению. Изд-во Ленинград­ского университета, 1970, стр. 63—72. По толковому словарю, ко­рысть означает «страсть к приобретению, к наживе» (В. Дал ь. Толковый словарь живого великорусского языка, т. II. М., 1955, стр. 171).

нарушал, на тротуар не заезжал, а, наоборот, он сам, потерпевший, был пьян и стоял на проезжей части дороги¹. Заведомо ложное показание С. было обусловлено корыстным мотивом.

Следует отметить, что в судебно-следственной прак­тике в понятие корыстного мотива порой вкладывают очень широкое содержание. Иногда к корыстному мо­тиву относят всякий личный интерес, независимо от способа и средств, к которым прибегает лицо для его осуществления. Гр-ка Губанова сделала сообщение о том, что ее изнасиловал С., и в подтверждение своего заявления представила рейтузы с порванной резинкой, требуя привлечения С. к строгой уголовной ответственности. В процессе проверки материалов выяснилось, что С. длительное время сожительствовал с Губановой. Когда С. отказался жениться на ней, она на почве мести сделала заведомо ложный донос, обвиняя С. в совершении тяжкого преступления. В постановлении следователя о возбуждении уголовного дела по ч. II ст. 180 УК РСФСР указано, что Губанова ложный донос сделала из корыстных побуждений². В данном случае, мотив мести неправильно расценен как корыст­ный мотив. Как известно, мотив мести выражает стремление получить «удовлетворение» за причинен­ную в прошлом неприятность. «В основе мести,— пишет Б. С. Волков,— всегда лежит обида, содержание которой связано с какими-либо определенными, чаще всего несправедливыми поступками потерпевшего, со­вершенными им по отношению к виновному лицу или его близким ³. Корысть же означает стремление полу­чить какую-либо материальную выгоду, пользу.

Ранее уже было сказано, что заведомо ложный донос или показание могут быть совершены не по од­ному «автономному» мотиву, а нередко основной мо­тив, толкнувший лицо на совершение преступления против нормальной деятельности органов социалисти­ческого правосудия, может дополняться и осложняться

¹ «Комсомольская правда» за 17 июня 1971 г.

² Архив Балтачевского районного народного суда Башкирской АССР за 1967 г. Следует заметить, что, несмотря на очевидность искусственного создания доказательств обвинения, это не было уч­тено при квалификации содеянного.

⁸ Б. С. Волков. Указ, работа, стр. 90.

иными побуждениями. Так, мотив мести при соверше­нии заведомо ложного доноса или показания может дополняться иными побуждениями, например, коры­стью. Нередко смешанные мотивы затрудняют возмож­ность правильно судить о направленности общественно опасных действий, характере совершенного деяния и квалификации преступления. Так, Прокофьева в те­чение двух месяцев сожительствовала с квартирантом Р., израсходовав на его содержание около 300 руб. Когда Р. втайне от сожительницы уехал в другой го­род, она сделала заведомо ложный донос, обвинив Р. в краже 300 руб. и джемпера. В результате заведомо ложного доноса Р. был объявлен в розыске, задержан на ст. Шакша Башкирской АССР, этапирован в г. Аль­метьевск и водворен в КПЗ. В судебном заседании Прокофьева пояснила: «Желая получить свои деньги, израсходованные на Р., я заявила в милицию о том, что Р. совершил кражу- 300 руб. и джемпера. Мне было обидно то, что я на содержание Р. израсходовала свои деньги в сумме 300 руб., а он обманул меня» ¹.

Как видно из приведенного примера, Прокофьева руководствовалась местью. Ее подгоняла обида на Р., обманувшего ее. К этому мотиву примешивались и корыстные побуждения — желание вернуть 300 руб., израсходованные па содержание Р.

Альметьевский городской народный суд деяние Прокофьевой расценил как простой заведомо ложный донос, совершенный из мести, и содеянное квалифицировал по ч. I ст. 180 УК РСФСР. Мы считаем такую квалификацию правильной. Доминирующим в выборе ее поведения была месть, желание причинить Р. зло за обман. Хотя этот основной мотив, толкнувший ее на совершение преступления, и дополнялся корыстным побуждением, деяние ее надлежит квалифицировать как простой заведомо ложный донос, совершенный из мести.

Получение определенного вознаграждения за дачу заведомо ложного заключения экспертом — должност­ным лицом образует совокупность преступлений: получение взятки (ч. II ст. 173 УК РСФСР) и заведомо ложное заключение (ч. II ст. 181 УК РСФСР).

¹ Архив Альметьевского городского народного суда за 1966 г. 84

Постановления уголовных кодексов союзных рес­публик о мотивах заведомо ложного доноса и заведомо ложного показания не являются одинаковыми. Уголов­ные кодексы некоторых союзных республик (УССР, Эстонской ССР) вообще не выделяют корыстный мотив заведомо ложного доноса и заведомо ложного показа­ния. Уголовный кодекс Казахской ССР рассматривает корысть как отягчающее обстоятельство только при определении ответственности за заведомо ложный донос.

Уголовные кодексы некоторых союзных республик в качестве отягчающего обстоятельства указывают не только корысть, но и другие личные побуждения (ч. II ст. 178 и ч. II ст. 179 УК Азербайджанской ССР) или иные низменные побуждения (ч. II ст. 195 и ч. II ст. 196 УК Армянской ССР). Законодатель не указывает, какие низменные или личные побуждения делают квалифицированными заведомо ложный донос или показание. Данные формулировки закона могут быть наполнены реальным содержанием на основе научного толкования и судебной практики. К личным побуждениям, делающим рассматриваемые преступления ква­лифицированными, следует отнести, например, месть, ревность, зависть, карьеризм, тщеславие, стремление скрыть свою бездеятельность или избежать ответственности за какую-либо провинность и т. д. Личные по­буждения, в какой бы форме они не проявились, всегда обусловлены узко личными целями, которые противо­поставляются интересам общества.

К иным низменным побуждениям, отягчающим заведомо ложный донос или показание, могут быть отнесены, кроме мести, ревности, зависти, карьеризма и т. д., также хулиганские побуждения совершения этих преступлений и др.

Однако, нам представляется, что позиция УК РСФСР и УК большинства других союзных республик является более удачной. Указание в законе на иные личные побуждения по существу стирает всякую грань между простым и квалифицированным видами рас­сматриваемых преступлений, ибо побудительной причи­ной совершения этих преступлений всегда выступают какие-то личные побуждения.