Федерации не только закрепила федеративный характер государства, но и определила конституционно-правовую природу участников Федерации как равноправных субъектов
| Вид материала | Документы |
- С. А. Осипян д ю. н., профессор мап(И) Конституционно-правовые проблемы Российской, 451.8kb.
- Субъекты рф, их конституционно-правовой статус. Порядок изменения статуса субъектов, 220.7kb.
- Конституционно-правовое регулирование согласительных процедур разрешения споров о компетенции, 291.77kb.
- Знание Конституции Российской Федерации, 218.05kb.
- Территориальная организация хозяйства, 21.72kb.
- Преступления в сфере финансов (лекция), 276.11kb.
- Го права и национальным законодательством Российской Федерации, должны не только провозглашаться,, 113.33kb.
- Сущность Российской Федерации как социального государства: конституционно-правовой, 317.11kb.
- Курултай Республики Башкортостан доклад, 2289.61kb.
- Конституционно-правовая характеристика республики мордовия как субъекта российской, 307.44kb.
А. А. Плющ
КОНСТИТУЦИОННЫЕ ОГРАНИЧЕНИЯ СТАТУСА СУБЪЕКТОВ
РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Конституция Российской Федерации не только закрепила федеративный характер государства, но и определила конституционно-правовую природу участников Федерации как равноправных субъектов. На общих принципах федеративного устройства основывается конституционно-правовой статус субъектов Российской Федерации. Конституцией Российской Федерации установлены целый ряд основополагающих принципов, которые предопределяют конституционно-правовой статус субъектов РФ. К ним прежде всего относятся: равноправие субъектов Российской Федерации; государственная целостность; единство системы государственной власти; разграничение предметов ведения Российской Федерации и субъектов федерации (ст. 5).
Эти конституционные принципы являются не только ориентиром, руководящими указаниями для построения и реализации конституционно-правового статуса самими субъектами федерации, но и одновременно выступают теми пределами, которые не могут быть преодолены, изменены как субъектами РФ, так и Федерацией.
Особое значение имеет принцип равноправия субъектов РФ. Он указывает на неправомерность какого-либо субъекта РФ или группы субъектов федерации нормативно закреплять или добиваться от федеральной власти преимуществ, льгот по отношению к другим субъектам РФ. Как верно отмечает И. А. Умнова, суть новой конституционной формулы федеративного устройства выразилась в попытке минимизации различий в статусе субъектов федерации, исходя из общего принципа равноправия1. Равный статус означает обладание субъектами федерации одинаковым объемом прав и обязанностей. Конституционное равноправие субъектов федерации означает равную их способность обладать правами и нести обязанности, а также равную способность в реализации прав и исполнении обязанностей.
Равноправие предполагает конституционно гарантированный минимум равных прав и обязанностей субъектов РФ и возможность приобретать и осуществлять одни и те же права и обязанности. Таким образом, равноправие субъектов федерации есть создание их равных правовых возможностей.
Поэтому федеральные законы, регулирующие общие вопросы статуса субъектов РФ или отдельных элементов статуса, не должны создавать преимущества одних субъектов РФ перед другими. Как подчеркнул Конституционный Суд РФ, конституционное положение о равноправии субъектов РФ выражается, в частности, в единообразии конституционного подхода к распределению предметов ведения и полномочий между Российской Федерацией и ее субъектами и диктует установление федеральным законодателем единых правил взаимоотношений федеральных органов государственной власти со всеми субъектами федерации.
В то же время субъекты Российской Федерации различны по фактическим составляющим - территории, экономическому и социальному развитию, географическим и иным особенностям. Поэтому Конституционный Суд РФ обратил внимание на то, что правовое равенство субъектов РФ не означает равенства их потенциалов и уровня развития. Следовательно, учет региональных особенностей является необходимым условием соблюдения баланса интересов и внедрения общегосударственных стандартов во всех сферах жизнедеятельности субъектов Российской Федерации2.
На практике в регулировании федеративных отношений наряду с федеральными законами активно применялись договоры и соглашения между федеральными органами государственной власти и органами государственной власти субъектов РФ. Как уже отмечалось ранее, развитие договорной практики между Российской Федерацией и ее субъектами приводило к созданию преимуществ одних субъектов перед другими. Однако полагаю, что не следует отказываться от такой правовой формы для разграничения полномочий органов власти. Ее следует использовать в тех случаях, когда проблему правового регулирования невозможно или проблемно решить с помощью федерального закона. Например, при чрезвычайных обстоятельствах (стихийные бедствия, экономическая нестабильность), когда требуется перераспределить полномочия органов или урегулировать иные вопросы. В то же время договоры и соглашения не должны подменять федеральные законы или иметь всеобщий характер. Соблюдение вышеуказанных условий позволяет сформировать равные правовые возможности субъектов Российской Федерации.
Принцип государственной целостности включает вопросы определения целей развития государства, средств их достижения. Кроме того, принцип государственной целостности устанавливает неприкосновенность территории страны. Границы государства не могут быть изменены в одностороннем порядке федеральной властью или субъектами федерации.
Государственная целостность означает, что Российская Федерация представляет собой единое государство, в котором обеспечивается верховенство Конституции РФ и федеральных законов на всей территории страны; действуют федеральные органы государственной власти, которые обладают собственными полномочиями, распространяющимися на всю российскую территорию; гарантируется единое экономическое пространство и использование денежной единицы – рубля; существует единое гражданство; все государственные образования находятся в составе Российской Федерации, а территория каждого из них является неотъемлемой частью территории России; у субъектов федерации отсутствует право выхода из состава Российской Федерации.
Единство системы государственной власти предполагает, что она основана на конституционных принципах и направлена на реализацию конституционно установленных целей. Организация государственной власти в субъектах РФ должна выстраиваться исходя из принципа разделения властей (ст. 10), единства системы исполнительной власти в Российской Федерации (ст. 77) и др. В постановлении Конституционного Суда РФ от 18 января 1996 г. по делу о проверке конституционности ряда положений Устава (Основного Закона) Алтайского края системно было раскрыто положение о единстве системы государственной власти3.
Конституционный Суд установил, что государственная власть в субъектах Российской Федерации должна опираться на принципы демократического федеративного правового государства с республиканской формой правления (ч. 1 ст. 1), единства системы государственной власти (ч. 3 ст. 5), а также осуществления государственной власти на основе разделения законодательной, исполнительной и судебной властей и вытекающей из этого самостоятельности их органов (ст. 10). Однако данная самостоятельность ограничивается нормами Конституции РФ, а также конкретизирующими ее положения федеральными законами и иными федеральными нормативными правовыми актами. Следовательно, для субъектов РФ были установлены правовые пределы самостоятельности при обустройстве собственной организации власти.
Конституционный Суд РФ определил критерии, которым должна соответствовать организация государственной власти в субъектах Российской Федерации: это принципы демократического федеративного правового государства (выборность, ответственность, разделение компетенции между различными уровнями власти); республиканская форма правления; разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную; единства системы исполнительной власти в пределах ведения Российской Федерации и полномочий Российской Федерации по предметам совместного ведения Российской Федерации и ее субъектов. Конституционный Суд РФ особо подчеркнул, что разделение единой государственной власти на законодательную, исполнительную и судебную предполагает установление такой системы правовых гарантий, сдержек и противовесов, которая исключает возможность концентрации власти у одной из них, обеспечивает самостоятельное функционирование всех ветвей власти и одновременно их взаимодействие4.
Сложным вопросом является реализация принципа разграничения предметов ведения между Российской Федерацией и ее субъектами. В Конституции РФ этому вопросу посвящены ряд статей, прежде всего 71, 72, 73. Российской Федерации принадлежит вся полнота государственной власти по предметам ее ведения (ст. 71). Кроме того, Федерация осуществляет свои полномочия по предметам совместного ведения Российской Федерации и ее субъектов (ст. 72). Как следует из ст. 73 Конституции РФ, субъекты федерации обладают всей полнотой государственной власти вне пределов ведения Российской Федерации и полномочий Российской Федерации по предметам совместного ведения. На практике установление сфер правового регулирования Российской Федерации и сфер правового регулирования субъектов РФ по указанным предметам ведения осложнено рядом факторов. В Конституции РФ четко не установлены процедуры разграничения компетенции Федеральных органов государственной власти и органов государственной власти субъектов РФ, исчерпывающе не определены правовые основы разграничения полномочий. Как отмечает А. Н. Чертков, проблема структурирования и способов конституционного закрепления предметов ведения стоит весьма остро. Статьи Конституции РФ, устанавливающие предметы ведения с позиции юридической техники, далеки от совершенствования 5.
Особо проблемным является вопрос о разграничении компетенции по предметам совместного ведения. Практика законодательного регулирования шла от свободы субъектов РФ по установлению правил в этой сфере к единообразному распределению компетенции. Нормотворческие полномочия органов государственной власти субъектов РФ максимально сужались федеральным законодателем. Обозначилась тенденция излишней централизации в разграничении полномочий органов власти различных уровней. В настоящее время базовым для правового регулирования сферы совместного ведения является Федеральный закон «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации»6. Как отмечают специалисты, данный закон также далек от совершенствования, однако он дает возможность для развития отношений в этой сфере7.
Особым вопросом, непосредственно затрагивающим конституционно-правовой статус субъектов Российской Федерации, является вопрос о суверенитете. Весьма остро он стоял в период «парада суверенитетов» республик в начале 1990–х гг.
В действующей Конституции РФ положение о суверенитете сформулировано недвусмысленно. Суверенитет Российской Федерации един, неделим и распространяется на всю территорию страны (ст. 4).
Несмотря на достаточно четкое положение о единстве и неделимости государственного суверенитета, закрепленную в Конституции РФ 1993 г., в конституциях большинства республик достаточно долго сохранялись положения о суверенитете республик и не отменялись декларации о государственном суверенитете, принятые в 1990 - 1991 гг. Некоторые из республик в своих новых конституциях, принятых уже после вступления в силу федеральной Конституции, определяли себя суверенными государствами. Положения о суверенитете республик являлись отправной точкой иных положений конституций субъектов РФ, идущих вразрез с Конституцией Российской Федерации8.
Официальная правовая оценка по вопросу государственного суверенитета была дана в постановлении Конституционного суда Российской Федерации от 7 июня 2000 г. по делу о проверке конституционности отдельных положений Конституции Республики Алтай и Федерального закона «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации»9.
Конституционный Суд определяет суверенитет Российской Федерации как единое понятие, соединяющее государственный и народный суверенитет. Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации, согласно ч. 1 ст. 3 Конституции Российской Федерации, является её многонациональный народ. Конституция Российской Федерации связывает суверенитет Российской Федерации, её конституционно-правовой статус и полномочия, а также конституционно-правовой статус и полномочия республик, находящихся в составе Российской Федерации, не с их волеизъявлением в порядке договора, а с волеизъявлением многонационального российского народа – носителя и единственного источника власти в Российской Федерации, который, реализуя принцип равноправия и самоопределения народов, конституировал возрожденную суверенную государственность России как исторически сложившееся государственное единство в её настоящем федеративном устройстве.
Суверенитет, по мнению Конституционного Суда, представляет собой необходимый качественный признак Российской Федерации как государства, характеризующий ее конституционно-правовой статус. Исходя из смысла ст. 3, 4, 5, 67 и 79 Конституции РФ, Конституционный Суд сформулировал нормативное определение суверенитета как верховенства, независимости и самостоятельности государственной власти, полноту законодательной, исполнительной и судебной властей государства на его территории и независимость в международном общении.
В трактовке Суда Конституция РФ не допускает какого-либо иного носителя суверенитета и источника власти, помимо многонационального народа России, и, следовательно, не предполагает какого-либо иного государственного суверенитета, помимо суверенитета Российской Федерации. Суверенитет Российской Федерации в силу Конституции Российской Федерации исключает существование двух уровней суверенных властей, находящихся в единой системе государственной власти, которые обладали бы верховенством и независимостью, т. е. не допускает суверенитета ни республик, ни иных субъектов Российской Федерации.
Процесс приведения основных законов республик в соответствие с Конституцией Российской Федерации и решениями Конституционного Суда РФ был достаточно сложным и длительным. Так, например, Конституционный Суд Республики Татарстан вынес решение по поводу толкования ст. 1 Конституции Республики Татарстан в части закрепления положения о суверенитете, исходя из собственного понимания суверенитета. В частности, Конституционным судом РТ было заявлено, что суверенитет есть неотъемлемое качественное состояние Татарстана и оно не может быть уменьшено каким-либо иным способом, кроме как изменения конституционно-правового статуса республики. Суверенитет Татарстана в правовом значении и реальном применении не нарушает суверенитета России10.
Следует отметить, что дискуссия о суверенитете республик (субъектов федерации) активно развивалась не только до, но и после принятия постановления Конституционного суда РФ от 7 июня 2000 г. Среди сторонников признания суверенитета республик (субъектов РФ) можно выделить два основных подхода. Во-первых, активно отстаивалась идея «полного суверенитета» республик11. Например, по мнению В. К. Самигуллина, республики, признанные по Конституции РФ государствами (ч. 2 ст. 5) и обладающие всей полнотой государственной власти (ст. 73), являются исключительно суверенными образованиями12. Во-вторых, утверждается идея «разделенного суверенитета» (между Российской Федерацией и республиками). При этом выдвигается принцип равноправия не только в отношениях между субъектами федерации, но и в отношениях между республиками и Российской Федерацией13. В-третьих, позиция, которую можно обозначить как признание «потенциального суверенитета», причем всеми субъектами Российской Федерации14.
Правовая позиция Конституционного Суда подвела итог научным и политическим дискуссиям о проблеме суверенитета республик, а также его юридико-текстуальным выражениям в республиканских конституциях. В действительности, согласно положениям федеральной Конституции, государственный суверенитет Российской Федерации, как единый и неделимый, распространяется на всю ее территорию и не имеет ограничений или изъятий (ст. 4). В Конституции РФ закреплены направления (условия) по обеспечению государственного суверенитета. К ним относятся: верховенство федерального права; целостность и неприкосновенность территории государства; единство экономического пространства; единая денежная система; исключительное право по обеспечению обороны и безопасности; единая армия; абсолютный приоритет федеральной власти в международных отношениях.
Таким образом, конституционно-правовой статус субъектов Российской Федерации имеет ограниченный характер в силу основополагающих принципов Конституции РФ и суверенитета Российской Федерации, он не имеет ограничений или изъятий, а представляет собой необходимый качественный признак Российской Федерации как государства, характеризующий ее конституционно-правовой статус.
Примечания
И. С. Полищук, Г. С. Сергеев
ПОЛОЖЕНИЕ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
В КОНСТИТУЦИОННО-ПРАВОВОМ ПОЛЕ СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА (1918 - 1922 годы)
После победы Октябрьской революции в 1917 г. правовой основой в государственно-церковных отношениях стали советские декреты и другие акты, где формировались новые юридические нормы. Так, по Декрету о земле разрывался многовековый союз между церковью и государством. В соответствии с декретом «все монастырские и церковные земли, со всем живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов…»15. Это лишало церковь её экономического базиса.
Основополагающее значение в формировании новых основ государственно-церковных отношений имел декрет Совета Народных Комиссаров (СНК) РСФСР «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» от 23 января 1918 г. Государственно-правовые отношения с церковью должны были строиться в новых политических, экономических и социальных условиях.
Во-первых, церковь отделялась от государства (§1), провозглашалась свобода совести, устранялись какие бы то ни было «преимущества или привилегии на основании вероисповедной принадлежности граждан» (§2). Декретом предусматривалась правовая норма, согласно которой запрещалось «издавать какие-либо местные законы или постановления, которые стесняли или ограничивали свободу совести…» (§2). Провозглашение свободы совести предусматривало право граждан «исповедовать любую религию или не исповедовать никакой» (§3), т. е. право на свободомыслие, которого не было, например, в «Своде законов Российской империи», провозглашавшего примат православного вероучения в юрисдикции самодержавной России, лишавшее свободы совести её граждан, в паспортах указывалась конфессиональная принадлежность. По декрету эта дискриминационная норма «из всех официальных актов», указывавших «на религиозную принадлежность и непринадлежность граждан, устраняется» (§3, прим.).
Во-вторых, декретом запрещалось сопровождать государственные и иные публично-правовые общественные мероприятия какими-либо религиозными обрядами и церемониями (§4). Разрешительные юридико-правовые нормы ограничивались предписаниями, которые «не нарушают общественного порядка» (к ним можно было отнести, например, крестные ходы, проводимые за пределами храма). Соблюдение этой правовой нормы возлагалась на местные власти, в целях соблюдения «общественного порядка и безопасности граждан» (§5). По сути это была ограничительная мера, стеснявшая религиозно-обрядовую сторону деятельности церкви.
В-третьих, в исполнении гражданских обязанностей провозглашалось первенство светских (государственных, общественных) над религиозными (§6), «религиозная клятва или присяга отменяется» (§7). Из ведения церкви изымались также акты гражданского состояния как исключительное право государственной власти в регистрации браков и рождений. В декрете подчеркивалось, что церковный брак или развод впредь не будет иметь никаких правовых и взаимных последствий супругов. «Акты гражданского состояния ведутся исключительно гражданской властью: отделами записей браков и рождений» (§8), при этом устранялись вероисповедные ограничения.
В-четвертых, отделение по декрету школы от церкви сопровождалось указанием на недопустимость проникновения конфессиональных элементов в учебный процесс государственных и общественных учебных заведений. Декретом предписывалось: «Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается» (§9). С одной стороны, это вполне демократическая норма, соответствующая провозглашенному принципу свободы совести, т. е. право на свободное волеизъявления мысли. Но, с другой стороны, с учетом того, что атеизм становился частью государственной политики, знакомство учащихся с религиозной культурой (христианской, мусульманской и др.) стало невозможным.
В-пятых, запрещалось как центральным, так и местным органам власти субсидировать за счет государственных средств религиозные организации, частные общества и союзы (§10), а их немало было в самодержавной России («Православное Палестинское общество» и его тверское отделение, «Тверское епархиальное православное миссионерское общество», «Епархиальный союз православного духовенства и мирян», «Общество хоругвеносцев», «Общество трезвости» в селах и деревнях Тверского края, действовавшее под эгидой церкви, и др.).16 По декрету не допускались «принудительные взыскания сборов и обложений в пользу церковных и религиозных обществ», церковь лишалась права принимать меры «принуждения или наказания со стороны этих обществ над их сочленами…» (§11).
В-шестых, важнейший правовой акт декрета заключался в установлении такой юридической нормы, по которой церковные и религиозные организации не имели права владеть собственностью и тем самым лишались прав юридического лица (§12). Усиливал это положение пункт 13 декрета, провозглашавший: «Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием» (с точки зрения исторической правды и справедливости всё это «достояние» действительно создавалось народом и по праву стало ему принадлежать, по крайней мере в юридико-правовом аспекте). Правда, всё, что было необходимо для богослужебных целей (здания и предметы), центральная и местная власть передавала в «бесплатное пользование соответственных религиозных обществ» (§13).
Все юридико-правовые законодательные нормы декрета СНК РСФСР от 23 января 1918 г., регулировавшие государственно-церковные отношения, были закреплены в первой советской Конституции (Основной Закон) РСФСР, принятой V Всероссийским съездом Советов 10 (23) июля 1918 г. В Основном Законе РСФСР конкретизировалось конституционное законодательство о государственно-церковных отношениях.
Однако проведение в жизнь законодательных мер относительно церкви не было лёгким и безболезненным процессом. В докладе митрополита Филарета «Тысячелетие крещения Руси» (1988 г.) отмечалось: «Иерархия и духовенство Русской Церкви оказались в тот период недостаточно подготовленными к новым правовым отношениям между Церковью и государством. Декрет об отделении Церкви от государства проводился в жизнь в тяжелых для страны условиях: четвертый год первой мировой войны, голод, разруха, антиправительственные заговоры, гражданская война»17. Всё это отразилось на законодательной базе отношений государства и церкви. Тем не менее, Конституция РСФСР 1918 г. была более демократичной по сравнению со «Сводами законов Российской империи», которые касались государственно-церковных отношений (например, за небрежение религиозно-церковными предписаниями гражданина могли привлечь к судебной ответственности). Между тем Конституция 1918 г. содержала противоречия в пролонгировании своих законодательных актов. Во-первых, ст. 13, провозглашавшая свободу совести, одновременно отделяла церковь от государства и школу от церкви, и это демократично. За гражданами закреплялась свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды. Однако на деле органами советской власти признавалась только свобода антирелигиозной пропаганды, которая становилась государственной и обеспечивалась средствами и органами государства. Антирелигиозная пропаганда переставала быть частным делом. Более того, имелась возможность для её вторжения в частную жизнь граждан. Принадлежность к партии, комсомолу, ряду общественных организаций и союзов была обусловлена обязательным атеизмом. Например, на политпросветовские и культурно-массовые учреждения возлагались требования усиления атеистического воспитания среди разных социальных категорий населения (взрослых, молодежи, детей), в школе, вовлечения в него учительства, студентов, учащихся техникумов, на предприятиях, в колхозах, в армии18. Во-вторых, ст. 64 Конституции 1918 г. декларировала право избирать и быть избранным, независимо от вероисповедания. Однако ст. 65 (первая часть) лишала избирательных прав служителей православной церкви и иных религиозных культов. В ней говорилось: «Не избирают и не могут быть избранными… монахи и духовные служители церкви и религиозных культов…»19. Это лишало духовенство не только личных политических прав, но и легальных возможностей влиять на политику советской власти через представительные органы. О провозглашённом равноправии также не могло быть и речи20.
С началом новой экономической политики (нэп) происходила либерализация отношений, прежде всего экономических и гражданско-правовых21. В меньшей степени либерализация касалась политических и идеологических отношений. Деятельность церкви подпадала под юрисдикцию Гражданского кодекса РСФСР 1922 г. Однако при определении субъектов прав церковь не упоминалась вовсе (ст. 15), следовательно, она не была юридическим лицом. Все статьи этого Кодекса обходили церковь. Неизбежно церковь была ограничена в своих гражданских правах. Примечание первое к ст. 59 указывало, что «бывшие собственники, имущество которых было экспроприировано на основании «революционного права» или вообще перешло во владение трудящихся до 22 мая 1922 г., не имеют права требовать возвращения этого имущества»22. В результате этого как коллективный субъект церковь оказывалась и в гражданско-правовом отношении в разряде эксплуататоров, «лишенцев». Не очерчивая конституционно-правовое поле для церкви, государство оставляло за собой «право» на любые действия против неё, т. е. правового произвола.
Уголовный кодекс 1922 г., напротив, выделяет целую третью главу – «Нарушение правил об отделении церкви от государства», включающую семь статей (ст.ст. 119 - 125). Примечательно то, что ст. 119 исходила из норм, определенных для государственных, а точнее, контрреволюционных преступлений, регулируемых ст. 69. Запрещались под страхом наказаний, определенных для государственных преступлений, «использование религиозных предрассудков масс с целью свержения рабоче-крестьянской власти или для возбуждения суеверия в массах населения, а также с целью извлечь таким путём какие-либо выгоды» (ст. 120), «преподавание малолетним или несовершеннолетним религиозных вероучений в государственных или частных учебных заведениях и школах» (ст. 121), «принуждение при взимании сборов в пользу церковных и религиозных организаций или групп» (ст. 122), «присвоение себе религиозными или церковными организациями административных, судебных или иных публично-правовых функций и прав юридических лиц» (ст. 123), «совершение в государственных учреждениях и предприятиях религиозных обрядов, а также помещение в этих зданиях каких-либо изображений» (ст. 124).
Кроме того, органы советской власти могли использовать административные меры воздействия в виде штрафов и отсюда заключать договоры на использование богослужебного имущества или зданий. Это давало в руки исполкомов советов такой козырь, как закрытие церкви. Словом, обеспечение жизнедеятельности церкви целиком находилось в ведении соответствующих исполкомов23.
В какой-то мере защищала церковь лишь ст. 125, которая предусматривала ответственность за «воспрепятствование исполнения религиозных обрядов»24. Но она практически не использовалась по отношению к представителям власти и партийным работникам, по распоряжению которых в массовом порядке закрывались церкви. На количественные показатели церковной структуры оказали влияние как объективные, так и субъективные факторы (секуляризация, т. е. административно-командные методы сокращения религиозно-церковного комплекса). Особенно интенсивно этот процесс развивался в 1918 - 1921 гг. в период национализации монастырских и церковных имуществ. Например, на начало 1900 - х гг. в Тверской епархии числилось 1204 церкви, из которых к середине 1920-х гг. осталось 1147; на 1917 г. было 35 монастырей, из которых на 1918 г. осталось 31, на середину 1920-х гг. – 26; сократилось и количество духовенства, если в 1917 г. было 3636 человек, то за последующие десять лет оно уменьшилось на 51,1 %25.
Чаще всего по отношению к церкви и духовенству использовалась ст. 60, карающая за участие в каких-либо контрреволюционных организациях, квалифицирующих ответственность в соответствии со ст. 57 - 59 раздела о так называемых контрреволюционных преступлениях, где предусматривались наказания в виде высшей меры – расстрела с конфискацией имущества или при смягчающих обстоятельствах лишения свободы на срок не менее 5 лет со строгой изоляцией и конфискацией имущества26. Вокруг этой статьи группировались и ст. 61 - 63, часто применяемые против духовенства27. Действия духовенства квалифицировались и как пособничество по указанным ранее составом преступлений (ст. 68)28. Нередко к церкви и духовенству применялась ст. 69, предусматривающая лишение свободы на срок не менее трёх лет со строгой изоляцией за агитацию и пропаганду путём призыва к свержению власти или путём активного или пассивного противодействия выполнения налоговой повинности, призыва к невыполнению распоряжений центральной или местной власти. Эта статья давала возможность подвергать репрессиям священнослужителей по поводу устно выраженного недовольства существующими порядками. Наказание наступало даже в случае «неустановленности контрреволюционных целей». В этом случае применялась ст. 83, которой предусматривалось наказание не ниже одного года со строгой изоляцией29. Эта статья позволяла применять превентивные (предупреждающие) карательные действия без всякой ответственности для должностных лиц.
Наш анализ позволяет считать ст. 73 наиболее одиозной, каравшей духовенства и паству (мирян-верующих) за «измышление и распространение ложных слухов или непроверенных сведений…». «Виновные» карались лишением свободы на срок не ниже шести месяцев. Наказание было и при недоказанности контрреволюционности указанных действий (слухи, анонимные письма, доносы, «мнения» должностных лиц, совпартработников и др.). Срок наказания понижался до трёх месяцев принудительных работ30. В ряду этой карательной парадигмы применялась ст. 72, предусматривавшая наказание за изготовление, хранение и распространение агитационной литературы «контрреволюционного характера».
В одиннадцати статьях из 16-го раздела Кодекса о контрреволюционных преступлениях предусматривалась смертная казнь. Репрессивную направленность имело и запрещение судьям понижать нижний предел наказания. Однако разрешалось поднимать верхний предел наказаний.
Против духовенства широко использовались статьи главы первой УК РСФСР 1922 г. раздела «О преступлениях против порядка управления». Наказание следовало за сопротивление, неповиновение или препятствование деятельности органов управления или народного хозяйства, вызывающие ослабление силы и авторитета советской власти (ст. 74). Такими действиями считались «участие в массовых беспорядках, не смягченных преступными деяниями», указанных в ст. 75, но сопряженных с явным «неповиновением законным требованиям властей или противодействием…» (ст. 77)31.
К преступлениям против порядка управления был отнесён массовый отказ от внесения налогов, денежных, натуральных повинностей (ст. 78), неплатежи в срок или отказ от платежей налогов, от выполнения повинностей или производства работ (ст. 79), сокрытие объектов обложения, в том числе размеров посевной площади, количества скота и др. (ст. 80). Кроме того, духовенству, как правило, инкриминировались (вменялись в вину) подстрекательство (ст. 89), агитация и пропаганда (ст. 83), сокрытие коллекций и памятников старины, под которые подходило церковное имущество (ст. 102)32.
В УК 1922 г. указывалось также на необходимость применения пунктов «социалистического правосудия» (ст. 9), «целесообразности наказания» (ст. 25) и даже деяния, не предусмотренные УК (ст. 10). Последнее и приводило к судебному произволу, т. е. к репрессиям. Всем делам давалась ярко выраженная политическая окраска, составлявшая классовую природу государства диктатуры пролетариата.
Таким образом, советское право создавало широкую базу для репрессивных мер против церкви и духовенства. В последующем Конституция СССР 1924 г. и Конституция РСФСР 1925 г. сохраняли принципы отношений государства и церкви, содержащиеся в Конституции 1918 г. На наш взгляд, Конституция 1918 г. определяла правовое поле для церкви и духовенства вплоть до Конституции СССР 1936 г.
Примечания
А. Г. Путятина