Оссии: философская и междисциплинарная парадигма материалы Всероссийской научной конференции г. Белгород, 4-7 октября 2006 года Вдвух частях Часть II белгород 2007

Вид материала

Документы

Содержание Трищенко Д.А. Культурная антропология терроризма Ислам и современные угрозы терроризма

Подобный материал:

• Оссии: философская и междисциплинарная парадигма материалы Всероссийской научной конференции, 4577.11kb.
• Новые поступления 2 Сельское хозяйство 2 Общие вопросы сельского хозяйства, 139.29kb.
• 2006, Белгород,,, Е. Н. Киминчижи, ббк 67. 404, 351.9kb.
• Рабочая программа подготовки адъюнктов (аспирантов) и соискателей белгород 2007, 490.62kb.
• Томск, 11-14 октября 2006 г. Томск Сибирский государственный медицинский университет, 21461.95kb.
• Доклад опубликован в сборнике «Этнокультурные константы в русской языковой картине, 39.97kb.
• Ч. III содержание воспитания в условиях регионализации образования Сборник материалов, 1722.59kb.
• Журналистика и медиаобразование-2010 Сборник трудов IV международной научно-практической, 8653.81kb.
• Человек язык общество материалы международной научной конференции (6 октября 2006г.), 1234.21kb.
• Материалы 3-й региональной научной конференции, посвященной 780-летию крещения карелов, 7039.59kb.

Трищенко Д.А.

г. Белгород, БУПК


Человек является объектом изучения множества фундаментальных наук – психологии, социологии, биологии, антропологии… Свои подходы к его изучению в определенном аспекте имеет реклама. Мы не будем останавливаться на уточнении всех значений понятия «реклама». Наиболее близким нашему пониманию рекламы как специфической отрасли знаний является понятие «адвертология», предложенное А.Н. Лебедевым-Любимовым [1]. Ставя под сомнение обоснованность самого термина «адвертология», нельзя не отметить уместность, значимость и своевременность системного изучения рекламной деятельности как социокультурного явления с учетом его психологических и социально-психологических основ. Наблюдаемый сегодня кризис практического применения тезисов и положений сугубо прагматических «теорий» рекламы, породил, особенно на Западе, целую волну новых «концепций», каждая из которых провозглашается «новым взглядом», «новой теорией», но фактически покоится на основании культурологического подхода к рекламе. Поэтому нам не кажется безосновательным утверждение А.Н. Лебедева-Любимова о том, что «адвертологический» подход к рекламе «является оппозицией «суггестивному и «маркетинговому» подходам и в отличие от них может претендовать в науке на статус фундаментального» ^[2].

Нельзя пройти мимо и умалить значение эмпирического знания, получаемого в ходе проектирования и реализации рекламного воздействия, так как реклама как деятельность является одним из важнейших факторов влияния на материальную и духовную культуру социума. Реклама успешно справилась с задачей формирования потребительской философии у широких социальных страт: «рекламные объявления, побуждающие людей приобретать вначале один товар, за ним другой, тре­тий и т. д., внушают людям необходимость интенсивного потребления и создают и утверждают психологию потреби­тельства, которая… при­обретает значение своеобразной идеологии» [3]. Реклама трансформирует ценностные ориентации общества; реклама наделяет символической или другими дополнительными ценностями, не имеющими никакого отношения к функциональной ценности широкий круг материальных объектов выступающих в роли товара, усиливает их знаковую функцию; реклама проникла в художественные фильмы, книги, образование, в праздники и массовые зрелищные и иные мероприятия, которые проводят спонсоры-рекламодатели; она, являясь частью массовой культуры, способствует преобразованию и развитию духовной и материальной культуры общества.

Будучи направлена на решение чисто прагматических задач, реклама – «адвертология» – вынуждена изучать человека и общество во всех аспектах, от которых зависит эффективное решение этих задач; а аспекты эти столь многоплановы и разнообразны, что требуют использования и знаний, и методологии, и понятийного аппарата всех фундаментальных наук, так или иначе связанных с изучением человека. Т.е. в центре «адвертологии» находится человек во всей его совокупности физиологических, психологических, социальных и иных проявлений.

Хотя за обретение статуса серьезной науки «рекламоведению» еще предстоит бороться, следует отметить, что объект ее исследования имеет даже более древние корни, чем само человеческое общество. Ведь в соответствии с теорией естественного отбора те существенные признаки, которые способствовали лучшей адаптации и выживанию растительных и животных организмов, должны были иметь внешнее выражение: более яркая окраска, запах цветов способствовали лучшему привлечению насекомых-опылителей как и яркая окраска или иные внешние признаки животных были средством привлечения особей противоположного пола, что повышало, выражаясь современным языком экономики, их конкурентоспособность.

Но лишь с появлением человеческого сообщества конструирование этих внешних признаков стало искусственной деятельностью, приобрело сознательный характер, характер социальной коммуникации. Потребность выделиться, самоидентифицировать себя среди других членов социума (будь то племя, род) определила появление предметов, демонстрация которых по своему характеру являлась ничем иным как процессом рекламирования. Именно в родоплеменном обществе мы наблюдаем постоянный процесс передачи информации путем демонстрации тех или иных качеств объекта рекламы. Клейма, амулеты, ожерелья, татуировки и прочие материальные носители были либо символом принадлежности к племени, либо символом власти, либо носили сакральный характер. Одновременно эти предметы являлись признаками, отличительными чертами той или иной культуры (в значении этого слова, употребляемом археологами и историками). Напомним, что поскольку первобытное общество характеризуется синкретизмом общественного сознания, то нельзя не признать выполнения этими объектами функции рекламирования.

Какие же функции социокультурного характера выполняет ныне реклама?

Выполнение гедонистической функции – функции удовлетворения потребности испытать радость, наслаждение, удовольствие – является одним из условий успешного выполнения прагматической функции рекламы, поскольку те же рекламные щиты и плакаты, внешний дизайн торгового предприятия, фотоиллюстрации в журналах, видеоролики способны привлечь внимание и вызвать интерес лишь тогда, когда их приятно увидеть вновь, когда от их восприятия человек испытывает определенное удовольствие.

Реклама также выполняет образовательную и просветительскую функцию, так как часто рассказывает о новых товарах и услугах, о способах пользования ими. Их появление стало уже непрерывным процессом, и только реклама в средствах массовой коммуникации способна многократно ускорить распространение информации о них и сделать их объектами повседневного использования.

Можно говорить и о социализирующей, воспитательной функции рекламы, поскольку в рекламных сообщениях содержатся и нормы поведения, которые общество предписывает своим членам: «…Не будет преувеличением сказать, что пропаганда и особенно реклама и «массовая культура» взяли на себя многие функции обра­зования и вообще социализации людей» [4], так как усвоение социальных норм развивающейся личностью происходит, в том числе и посредством восприятия рекламных сообщений.

В рекламных обращениях дается оценка не только товарам, но и стилям жизни, идеям; реклама формирует определенные идеи и ценности и выполняет, таким образом, ценностно-ориентирующую функцию. Стратегия рекламы направлена на сближение в массовом сознании материальных и духовных ценностей, формирование единства материальных и духовных потребностей и изменение существующей структуры ценностей. Прагматические цели рекламы состоят в том, чтобы установить связь между объектами материального мира, являющимися продуктом человеческой деятельности (товаром) и неосознаваемыми, иррациональными, потребностями человека; сформулировать ценность товара и сформировать готовность отдать за него часть своего труда, выступающего в форме общепринятого символического эквивалента – денег. Реклама может как органично включать продвигаемые ею объекты в уже существующие нормы и ценности, так и пытаться адаптировать нормы и ценности к характеристикам продвигаемых товарам, а иногда и разрушать их. Система ценностей подвергается давлению и модификации: если традиционные ценности помогают продвигать товар – они будут использованы, нет – они будут отброшены и растоптаны, унижены. Реклама – наиболее мощный инструмент модификации норм и ценностей культуры. Реклама «стремится сформировать в людях потребительское мировосприятие: представить вещи единствен­ными стимулами жизни, мерилами престижа и всех человече­ских качеств; подменить универсальность духовного богатства универсальностью универмага; ограничить людские помыслы поднятием материального стандарта жизни…» [5].

Реклама, рекламный миф также успешно компенсирует недоста­ток знаний людей, у которых нет желания и возможности разбирать­ся в технически и функционально усложняющемся мире вещей; избавляет людей от психического на­пряжения, вызванного необходимостью постоянно следовать рациональным культурным установкам, предоставляет возможность «уходить от реальности», пытаться использовать легкие, предлагаемые рекламой, пути решения сложных жизненных проблем. Люди предпочитают верить в то, во что им хотелось бы верить, нежели в то, что им под­сказывает голос рассудка. Американский психолог Ф. Ланд… пришел к вы­воду, что соотношение между представлением и реальностью составляет 42%, между желанием и представлением – 88% и между желанием и реальностью – всего лишь 3%. Таким образом, представление ближе всего к желанию, а не к ре­альности. Иными словами, человеку свойственно выдавать желаемое за действительное [6].

Реклама создает мир, который является для человека более привлекательным, чем мир реальный. Этот мир иррационален, и человек понимает это настолько, насколько сам находит рациональные доводы, опровергающие рекламные тезисы. Однако стремление вновь и вновь получать положительные эмоции и избегать эмоций отрицательных вновь и вновь заставляет его поддаваться рекламе. Эскейпизм, стремление уйти, спрятаться от жизненных проблем мотивирует людей на потребление рекламы, прийти в мир виртуальный. усилия рекламного воздействия направлены на то, чтобы сформировать у человека заданные стереотипы. Таким образом, реклама выполняет компенсационную или адаптационную функцию.

Кроме того, реклама выполняет социально-интегративную функцию. Человеческое общество, как всякая саморегулирующаяся система, испытывает потребность в укреплении своей целостности. Реклама, в силу её массового характера, способствует распространению и потреблению одних и тех же товаров (и идей) в масштабах всей планеты, «способствует формированию определенных стандартов мышления и поведения различных слоев населения в каждой стране и во всем мире» [7].

Таким образом, можно прийти к выводу, что реклама, имея истоки в дообщественных формах существования материального мира, и приобретя характер осознанного процесса с появлением социума, является ныне явлением социально-культурного порядка, выполняя ряд важнейших функций, обеспечивающих стабильность существования современного общества, а также являясь фактором его развития. В центре внимания рекламы как науки находится человек в совокупности своих биологической и социальной сущности. Активный характер рекламы как деятельности проявляется в обусловленной прагматическими целями ее влиянии на материальную и духовную культуру общества.


Литература

1. Лебедев-Любимов. А.Н. Психология рекламы. – СПб.: Питер, 2004. –
С. 342-355.

2. Там же. С. 342.

3. Феофанов О. А. Агрессия лжи. – М.: Политиздат, 1987. – С. 59.

4. Там же.

5. Кукаркин А.В. По ту сторону расцвета. (Буржуазное общество: культура и идеология.) М., Политиздат, 1974. – С. 298.

6. Феофанов О. А. Агрессия лжи. – М.: Политиздат, 1987. – С. 96.

7. Панкратов Ф. Г., Баженов Ю. К., Серегина Т. К., Шахурин В. Г. Рекламная деятельность. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Информационно-внедренческий центр «Маркетинг», 2000. – С. 73.


Круглый стол


КУЛЬТУРНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ ТЕРРОРИЗМА
В ТРАНСФОРМИРУЮЩЕМСЯ МИРЕ
МОДЕРНА ТОТАЛИТАРИЗМА


АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ И РЕЛИГИОЗНАЯ ПРИРОДА
СОВРЕМЕННОГО ТЕРРОРИЗМА


Борисов С.Н., Борисова О.С.

г. Белгород, БелГУ


Терроризм и антиглобалистское движение, альтернативные варианты глобализма, на которые начинают претендовать некоторые регионы (Индия, Китай, Латинская Америка), длительная стагнация экономики Японии и экономический спад в США говорят о том, что западные экономические механизмы, социальные институты, ментальные конструкции и соответствующие им теоретико-идеологические конструкты переживают кризис и проверку на культурно-историческую прочность. Очевидно, что мы можем стать свидетелями конца одного большого комплекса мифов, обслуживавших в течение 500 лет один (!), – не универсальный, а столь же «уникальный», как и другие, – культурно-цивилизационный проект. С этой научно-критической точки зрения и следует, прежде всего, изучать и феномен исторического и современного терроризма.

Как феномен терроризма вошел в повседневность современного мира, так и концепты, связанные с этой культурной реалией прочно вписаны в коммуникативную практику не только специалистов, но и широких слоев населения. Однако, общепринятого определения понятий «террор» и «терроризм» до сих пор не сложилось.

В культурно-идеологической практике понятие «террор» и «терроризм» в современном значении стали употребляться в период Французской революции 1791-1794 гг. Современная семиотика и лексикология связывает с террористическим дискурсом прежде всего жестокие насильственные действия в сфере политики и реализации прав субъектами власти.

В частности, террор как отношение государства к своим оппонентам, репрессивное и жесткое, исследуется отечественным политологом И.М. Ильинским. А. Бернгард в работе «Стратегия терроризма» указывает на связь терроризма с силой, но понимает его как применение силы слабыми в отношении сильных. Американские исследователи В. Маллисона и С. Маллисона определяют терроризм как систематическое использование насилия и угрозы насилия для достижения политических целей. Таким же недостатком обладает определение терроризма, данное сотрудником Государственного департамента США Д. Лонгом, который сводит феномен терроризма к действиям по изменению существующего политического строя, существующего мирового порядка. Ф. Уилкокс, координатор по борьбе с терроризмом Госдепартамента США, видит в терроризме политически обусловленное насилие, направленное против мирного населения.

Общим для всех перечисленных определений является взгляд на терроризм как на политически, социально обусловленное насилие. Применение понятия «террор» исключительно к политической сфере значительно суживает реальное поле феномена терроризма, акцентирует внимание на политической власти, имеющей аппарат принуждения, и относит «террор» к оппозиционным власти силам. Такой подход в определении терроризма вполне приемлем для юридической фиксации данного явления. Он нашел отражение в Федеральном законе РФ «О борьбе с терроризмом», принятом в 1998 г. Между тем достаточность такого определения терроризма для юридического применения совсем не соответствует требованиям междисциплинарного научно-гуманитарного анализа.

Нередко отождествление терроризма с таким явлением как война, партизанская война или гражданская. Ряд авторов, М. Либиг,
Ф. А. Фрайхер фон дер Хейдте, П. А. Шерер, Д. Стерлинг, Л. Ларуш, говорят о терроризме как особой форме войны, не выделяя его как самостоятельный феномен. М. Либиг не отрицает социально-экономическую, национальную, этническую и идеологическую обусловленность терроризма, однако истинные причины, по его мнению, кроются в политической заинтересованности государств в таком эффективном средстве реализации своих интересов как терроризм. Фон дер Хейдте определяет терроризм как современную нерегулярную малую войну, которая характеризуется нерегулярными боевыми действиями, длительностью, специфическими «террористическими» тактиками. Необходимо отметить общую основу для сопоставления войны и терроризма – насилие. Подчас схожи цели и методы войны и терроризма, особенно при сопоставлении политического террора и войны в ее классическом понимании.

Помимо того, обладая рядом других недостатков: сведение терроризма к физическому устранению политических лидеров и военно-политическому насилию, подмена понятия «терроризм» более узким понятием «террористический акт». Все вышеперечисленные смыслы террора и терроризма, так или иначе, возводят проблему на уровень взаимодействия государства и его политических оппонентов, тем самым не рассматривается ни религиозная природа терроризма, ни его глобализационная специфика в эпоху постмодерна, которая характеризуюется «метагосударственностью» и не всегда обусловлена политической борьбой.

Терроризм на данный момент достаточно изучен и с позиций психологии (Д. Ольшанский, М. Коупленд), политологии (К. Попов, К. Жаринов, А. Хинштейн), военной науки (М. Либиг, А. Фрайхер фон дер Хейде,
Л. Ларуш и др.), экономики (М. Чандлер, Р. Зелик). Но очевидна не только ограниченность привязки феномена терроризма к политике или социальной сфере, но и к социальной психологии. Вышеизложенные понимания и концепты вполне уместны для обозначения терроризма века XIX и начала XX, когда этот феномен действительно носил преимущественно политический и социально-психологический характер (начиная с террора Великой французской революции и заканчивая государственным террором тоталитарных государств). Но события 11 сентября 2001 года уже не укладываются в формулу политического терроризма, как и трагедия сентября 2004 г. в Беслане.

Феномен терроризма, на наш взгляд, мало исследован в философско-культурологическом, религиоведческом и культурно-антропологическом пространстве (если не считать философско-культурологических работ О. Аронсона, А. Никитаева и некоторых других). Необходимо при оценке тех или иных политических событий, связанных с терроризмом, как и при экспертизе антитеррористических программ и мероприятий учитывать социокультурную, культурно-идеологическую, культурно-антропологическую, этнокультурную и религиозную специфику феномена терроризма. Терроризм конца XX – начала XXI века, понятие «современный терроризм», требуют нового определения.

При определении современного терроризма, осмыслении его как довольно специфического феномена, возникают определенные сложности. Прежде всего, они связаны с самой возможностью определения терроризма, его сути и истоков (что проявляется уже в неспособности дать внятное определение терроризма). Велик соблазн использовать старые схемы интерпретации и объявить терроризм порождением атавистических сил мира традиционализма. Реанимировать удобную и понятную модель противостояния секулярного «Запада» и фундаменталистского «Востока» и тем самым снять все возможные подозрения в собственном соучастии в возникновении данной проблемы. Иначе говоря, основной вопрос, который предстоит разрешить, это вопрос о принадлежности терроризма к миру традиционализма и только к нему, или же доказать обратное; что позволит прояснить ряд вопросов о сути и истоках современного терроризма.

Для разрешения поставленного вопроса нам необходимо опереться на некоторое исходное положение, характеризующее терроризм, очевидное и потому бесспорное. Таким условиям, на наш взгляд отвечает тезис о публичности терроризма.

Действительно, публичность современного терроризма есть факт непреложный. Теракт всегда есть некая презентация альтернативы существующей реальности. Террористический акт есть та точка, в которой происходит «диалог» «человека террористического» и «массового»: не только террорист, но и общество становится субъектом террора и именно таким путем «новая» реальность вторгается в повседневность системы. Причина, по которой становится возможным появление альтернативы реальности-системы – утрата этой системой реальности, утрата подлинного основания составляющего истинность – сакрального. Террорист ставит под сомнение, прежде всего легитимность, но также право на существование системы.

Более того, возможность альтернативы, возможность антимира, изначально содержится в логике развития системы. Легитимность, основанная на «сакральных запретах», обусловлена четким разделением сакрального и профанного, святого и скверного, дозволенного и запретного. Кризис сакрального, конец цикла в традиционном обществе запрограммирован таким свойством сакрального как угасание и растворение в профанном. Поэтому периодическое проявление насилия внелегитимности, террора, изначально присуще системе. Цикличное угасание и возрождение сакральности, чередование «Вызова» и «Ответа» есть непременное условие развития системы. Несоизмеримость «Вызова» «Ответу» и вызывает к жизни терроризм.

В данных условиях герой, воссоздающий систему, «превращается» в антигероя – «человека террористического». Образ антигероя, «тени» героя – трикстера имманентно содержится в потенциях системы, периодически испытывающей циклические кризисы. Отражая базовую дуальность: сакральное – профанное, святое – скверное, верх – низ, право – лево, две фратрии архаического общества – герой и его функциональный антипод трикстер обеспечивают существование общества, как в стабильные, так и кризисные периоды.

То есть, терроризм, следуя логике рассмотрения проблемы, как некая архаическая поведенческая модель, есть принадлежность общества традиционного. И «человек террористический» чужд современности, с которой он борется. В этом случае поле данной борьбы также должно быть традиционным.

Мироощущение «homo religious» характеризуется определенными пространственными представлениями, которые, прежде всего, будут характеризоваться наличием противостояния пространства «сакрального» и «профанного», «центра» и «периферии». «Центр» как вместилище сакрального, наделенного значимостью, противостоит «периферии», аморфной и профанной.

Однако, говоря о современном терроризме, мы видим совершенное безразличие в выборе места проведения теракта. Поле применения нелегитимного насилия предельно размыто и безразлично, что не оставляет сомнений в отказе от постулирования архаичности современного террористического проекта.

Говоря о топосе терроризма дня сегодняшнего, мы фиксируем не только и не столько размытость его пространственных характеристик, сколько его «нереальность». Мир постмодерна, «оставивший» тотальное насилие в прошлом веке вместе с тоталитаризмом, не желает верить в реальность происходящего. Жесткая табуизация насилия внутри «золотого миллиарда» оборачивается «миротворческими акциями» в странах «изгоях», которые носят названия «специальных операций», «миротворческих миссий» и чего угодно кроме «войны», «официально» изжитой, как и насилие. Оттого глобальный терроризм и обезличен, а его «брэнд» У. Бен Ладен, представляется скорее виртуальным персонажем, который присутствует «везде и нигде».

Террористические акты оставляют впечатление нереальности, фантастически жестокой игры. Неуловимый и абстрактный террорист, архаичность образа и действий которого позволяют соотнести его с мифическим культурным героем (его отрицательным вариантом – трикстером), в условиях сакрально-символического кризиса «оборачивается» антигероем, как носителем антисистемности, и функциональность его носит те же черты сходства-различия (амбивалентность «превращенных» антисистемных форм откладывает отпечаток на всем: от образа героя-антигероя, до легитимного-не легитимного насилия), как трикстер традиционного общества является медиатором между сферами сакрального и профанного, так антигерой-террорист есть определенный посредник между мирами традиционализма (исламский терроризм как носитель сакральности) и модерна-постмодерна (рафинированное секулярное современное общество лишенное сакральности). То есть современный терроризм во многом порожден современной культурой и обществом. Рожденный в недрах эпохи модерна, с ее установками на развитие рационализма, постмодерн «расколдовал» культуру, которая утратила естественные и эффективные сакральные запреты на применение насилия, в том числе и пространственные.

Однако мы не беремся утверждать, что современная культура начисто лишена сакральности, ведь без этой «категории чувствительности» трудно представить человека, пусть и далеко «ушедшего» от «человека религиозного». Скорее всего, можно вести речь о некой распыленности сакрального, ситуации, когда ранее стабильные блоки сместились и перемешались, раздробились на мелкие куски, став мозаикой. Наглядным примером этой мозаичной сакральности постмодерна может служить современная религиозная ситуация.

Лишившись «диктата» сакрального, живя в перманентном сакрально-символическом кризисе, человек постмодерна избавился также и от сути легитимности, которая теперь поддерживается скорее в силу привычки, традиции. Легитимность, являвшаяся тем маркером, который указывал на грань запретного, легитимность, являвшаяся внешним выражением категорий дозволенного и запретного, их четкого разделения, вместе с утратой сакрального также теряет суть и основу, становится только формой лишенной содержания, которая может наполняться чем угодно. Пространство террора как бы выпадает из реального пространства и переносится в область символов и мифов (неких искусственных идеологических конструктов).

Тем самым вопрос, поставленный нами в самом начале, получает достаточно определенный ответ. Современный терроризм во многом есть порождение современного общества и культуры, а отнюдь не является «пережитком» традиционализма.

ИСЛАМ И СОВРЕМЕННЫЕ УГРОЗЫ ТЕРРОРИЗМА