С. В. Доронина, И. Ю. Качесова

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 48

Литература

Балли Ш. Язык и жизнь. М., 2003.

Василевская Л.И. О внутренней речи в рассказах В.М. Шукшина // В.М. Шукшин – философ, историк, художник. Барнаул, 1992.

Василенко Т.Н., Ожмегова Ю.В., Савочкина Е.А., Сим О.А., Чувакин А.А. Новые возможности лингвоэвокациониых исследований // Сибирский филологический журнал. 2007. № 4.

Журавлева С.М. Демократия и риторика – две стороны одной беды человечества // Человек: философская рефлексия. Границы философских дискурсов. Барнаул, 2008.

Калашникова Т.А. Суд // Творчество В.М. Шукшина. Энциклопедический словарь-справочник. Барнаул, 2007. Т.3.

Кинообозрение Игоря Манцова // Новый мир. 2002. № 6.

Клюев Е.В. Речевая коммуникация. М., 1998.

Кощей Л.А. Кризисное сознание (попытка определения) // Аналитика сознания. Барнаул, 1998.

Кощей Л.А., Чувакин А.А. Homo Loquens как исходная реальность и объект филологии: к постановке проблемы // Филология и человек. 2006. № 1.

Кощей Л.А., Чувакин А.А. Тоска по толерантности (Василий Шукшин и его герои) // Лингвокультурологические проблемы толератности. Екатеринбург, 2001.

Красичкова Н.С. О мировоззрении писателя // Провинциальная экзистенция. Барнаул, 1999.

Культура русской речи и эффективность общения. М., 1996.

Культурно-речевая ситуация в современной России. Екатеринбург, 2000.

Муравьева Н.В. Язык конфликта. М., 2002.

Основы общей риторики. Барнаул, 2000.

Роль риторики и культуры речи в реализации приоритетных национальных проектов. М., 2008.

Русский язык конца ХХ столетия. М., 1996.

Тодоров Ц. Теории символа. М., 1999.

Хомский Н. язык и проблемы знания // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1995. № 4.

Хорошая речь. Саратов, 2001.

Чувакин А.А. Концептуальные основы риторического образования на филологическим факультете университета // Языковое бытие человек и этноса: психолингвистический и когнитивный аспекты. М., 2002. Вып. 5.

Мансурова В.Д. (Барнаул)

Mansurova V.D. (Barnaul)

КОММУНИКАТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ:

ФРАГМЕНТАЦИЯ И «СБОРКА» СМЫСЛА

COMMUNICATIVE REALITY: FRAGMENTATION AND ASSEMBLY OF ESSENSE

Ключевые слова: коммуникация, хаос, энтропия, гиперсигнификация, «точка сборки», «катастрофа сборки», журналистская информация, журналистский текст.

Keywords: communication, chaos, entropy, hypersignification, “assembly point”, “catastrophe of assembly”, journalistic information, journalistic text

В статье анализируется один из парадоксов массовой коммуникации: «катастрофа» утраты смысла при явном избытке информации. Автор выдвигает свою гипотезу «протокола смысла» (М. Кастельс) – логически структурированный, символически насыщенный журналистский текст. В качестве метода исследования предлагается «теория катастроф» Р. Тома.

The article analyses one of the paradoxes of mass communication – disaster (“catastrophe”) of loss of an essence while the excess of information is obvious. Author introduces her own hypothesis of “protocol of meaning” (M. Castells) as a logically structured and symbolically filled journalistic text. R. Thom Catastrophe theory is offered as research method.

Развитие информационных и сетевых технологий в ХХ столетии коренным образом преобразило систему массовых коммуникаций и способов накопления, передачи знаний о мире. На смену печатному тексту – основному в прежние века способу фиксации представлений о мире – пришли формы аудиовизуальной и гипертекстовой, компьютерной системы коммуникации. Человечество вступило в эпоху господства коммуникативных средств, вводящих его в органичный для восприятия реальности баланс чувств и эмоций.

По мере развития информационных технологий происходит всё более ощутимая диверсификация форм отражения реальности, усложняется характер коррелирования содержательных и формальных структур воспроизводимых образов и схем. Вступление развитых стран мира в эпоху глобальной информационной революции, становление индустрии масс-медиа, основанной на применении новых информационных технологий в массовой коммуникации, приводит к накоплению специфического продукта их внедрения – глобальной картины мира, свободно конвертируемой потребителями массовой информации.

Массовая коммуникация, являющаяся плацдармом для «встречи» самых различных познавательных парадигм и установок, культур и моральных ценностей, порождает особый социокультурный феномен – виртуальную реальность, более значимую и доступную для коммуникантов, нежели окружающая действительность. Именно в ней реальностью становятся знаки и информация, текст и гипертекст, «симулякры» культуры, которые опосредуют социальные процессы в обществе. Реальность как таковая с живыми людьми и ситуациями перестала быть единственным исходным объектом и предметом отражения системой средств массовой коммуникации. Накопленные человеческим опытом образы, символы и знаки оказались самодостаточными для воспроизводства и организации в качестве мнимой, или виртуальной реальности. Суть онтологического парадокса состоит в том, что именно эта мнимая, ненастоящая реальность стала и орудием, и средством изменений реальной жизни общества и каждого его представителя в отдельности.

Перевод информационных потоков на язык новых технологий, интенсификация информационных процессов привели к разрушению динамических соотношений и взаимосвязей «микрокоммуникационных миров», информационной картины мира конкретного субъекта и общества в целом. На смену логической иерархии знаний пришла «нелинейная», дискретная, основанная на интуитивно-ассоциативной связи понятий и образов, но не всегда конгениальная тезаурусу воспринимающего субъекта картина мира. Из процесса коммуникации всё чаще и чаще «выпадает» привычно сканируемый глазом текст. Представленность человеческого бытия в других знаковых и символьных системах требует мобилизации не только гносеологических и рациональных способов постижения действительности. Определяющим условием «перевода» информации из одной знаковой модели в другую становится психологический механизм ассоциативной связи, обеспечивающий совпадение смысловых, социокультурных полей коммуникантов.

Ибо как свидетельствует современная наука, «… коммуникативная реальность – это прежде всего реальность интерсубъективных коммуникаций» [Аршинов, Лайтман, Свирский 2007, с.111].

В качестве базовой модели коммуникационного процесса в большинстве концептуальных подходов к изучению медиа-эффектов, как правило, рассматривается классическая структура коммуникативного процесса, предложенная еще Г. Лассуэлом: 1. Кто сообщает? 2. Что сообщает? 3. По какому каналу? 4. Кому? 5. С каким успехом? На ее основе, с учетом содержательных и идеологических составляющих, варьируется практически одна и та же модель, включающая контекст сообщения, код, систему обратной связи адресата и адресанта.

Модели были стройными, идеально вписывались в концепции коммуникационного процесса. Но у каждого последующего создателя возникали все новые и новые претензии к их линейности, не охватывающей всего разнообразия информационных взаимодействий. И в зарубежной, и в отечественной коммуникативистике моделирование стало выливаться в самостоятельную область изысканий. К примеру, отечественные исследователи массовой коммуникации В.Ю. Борев и А.В. Коваленко, изучившие опыт зарубежных предшественников, предложили модель, имеющую «двусторонний, кольцевой, замкнутый характер», вбирающей множество необходимых структурных элементов коммуникации».

За рубежом первая нелинейная модель коммуникации была предложена Т. Неткомбом в 1953 г. Она имеет вид равностороннего треугольника, в котором к двум углам – коммуникатор и коммуникант – добавляется третья вершина треугольника, характеризующая социальную ситуацию, в которой происходит акт коммуникации. Но и она не удовлетворила исследователей. За «треугольником» Т. Неткомба, отмечает И.В. Крылов, появляется модель Весли-Маклина, которая содержит уже 5 элементов структуры – добавляется редакторская функция и функция обратной связи. При всей достоверности модели специалисты, тем не менее, отмечают и ее недостатки: она не охватывает весь спектр социальных связей.

Дальнейшим развитием «геометрии» коммуникаций, отмечает И.В. Крылов, стали циркулярные (Г. Малецке, Э. Андерс, Л. Стаатс и Р. Бостром), мозаичные (куб, состоящий из множества маленьких кубиков (С. Бейкер), спиральные (Ф. Дэнс). Являясь «объемными», они более адекватно передают трансакциональную природу процесса массовой коммуникации.

Стремление теоретиков вырваться из линейных представлений и выстроить трехмерные пространственные модели коммуникативного процесса отвечало объективному процессу шквального развития и усложнения информационно-системных связей.

Еще в середине ХХ века Маршалл Маклюэн, увидевший грядущий мир в прообразе «глобальной деревни», отметил новый феномен цивилизации – «шарообразность» картины мира, недифференцированную соединенность в ней человека и общества.

Необходимость понимания внутренней структуры, взаимосвязи и взаимообусловленности информационного взаимодействия, характера саморазвития и самодвижения массово-коммуникационных процессов поставила перед исследователями задачу совершенствования «оптических средств изучения», обладающих новыми разрешающими способностями анализа и синтеза.

«Геометрия» современного коммуникационного пространства, где «все времена и пространства сразу», где не зафиксированы позиции субъекта и объекта взаимодействия и где событие, медиа-событие, дано не в завершенном виде, а в противоречивом процессе становления и развития, уже не вписывается в одномерные плоскости бытования.
В качестве аллегорической модели такого коммуникационного процесса можно представить своебразную конструкцию из гигантской Ленты Мёбиуса. Эта модель позволяет представить то, как относительны в этом мире «начало « и «конец», «черное» и «белое», «прошлое» и настоящее», как случайны, но все же закономерны необходимость и возможность.

Массовая коммуникация спровоцировала появление информационного продукта, конвертируемого в любой экономической и социальной системе, способного моментально сблизить миллионы людей, обогатить новым знанием и возможностью для самопрезентации в пространстве инфокосмоса. Став информационным, общество возвело миллионы людей в статус коммуникантов, якобы, «владеющих миром», – транспарентным, коммуницируемым, самоуправляемым. Ведь промысел всевышнего в том и состоит, что человек, вооруженный знанием о себе и мире, свободен в своих делах и чаяниях.

Но парадокс общества информационного избытка как раз и состоит в том, что, теоретически обладая доступом к несметным гигабайтам информации, на практике коммуниканты предпочитают обходиться самым малым: от «бегущей строки» в супермаркете до гламурного журнала в офисе. Эту ситуацию специалисты уже поспешили назвать своеобразным «возвратом к Средневековью», когда свои утилитарные потребности в социальной информации человек находил в ближнем окружении или же в апелляции к неземным силам.

«Коммуникационная сторона выходит на первый план с точки зрения скорости сообщения, возможности более полной медиалингвистической реализации в коммуникации, многократного присутствия в ней. Вопрос о том, КТО коммуницирует, КТО становится носителем сообщения, звучит достаточно проблематично. Человек утрачивает способность к разгадыванию предназначенных для него смыслов. – констатирует И.А. Мальковская, автор исследования «Многоликий Янус открытого общества» [Мальковская 2005, с.118]. Оказавшись в мире глобальной коммуникации, где все информационные посылы унифицированы и потому обезличены, человек утрачивает способность не только фиксировать источник информации, но и осмысленно потреблять предназначенный для него информационный «миксинг».
«Поскольку потребляемое, благодаря универсальности носителей информации, может постоянно воспроизводиться, тиражироваться, обновляться и т.д., возникает ситуация «смысловой пустоты» при одновременном количественном заполнении сознания огромным объемом информации. Ситуация «потери смысла» такова, что реакция на информацию все больше заменяет действие вследствие информации. Постоянное стимулирование реакций, не связанных с действиями, опустошает человека, стимулируя лишь бесконечный «шопинг» и искусственное «взбадривание» [Мальковская 2005, с.118-119].

«Это происходит потому, – утверждает Ж. Бодрийар, – что информация вместо того, чтобы побуждать к коммуникации, занимается её разыгрыванием. То же и в отношении смысла: информация не производит смысл, а разыгрывает его» [Бодрийар 1996, с.32-47]. Цифровые технологии производства, передачи и визуально-образной интерпретации информации стали самоцелью для современных «властителей дум». Без «игрового начала», или инфотеймента, не выйдут ни сюжет в эфире, ни сообщение в газете. Но технологи массового информирования не останавливаются на достигнутом: изобретаются новые мобильные интерфейсы, позволяющие адаптировать информационные потоки под требования конкретных потребителей. Печатные версии газет и журналов сопровождаются онлайновыми, которые, в свою очередь, демонстрируют чудеса третьего измерения реальности – в хитросплетении множества взаимосвязанных структур, разветвляющихся ссылок и мультимедийных свойств. «Во все тяжкие» пускаются даже самые респектабельные издания и медиахолдинги, казалось бы, не нуждающиеся в искусственном нагнетании интереса публики. Вот конкретные примеры:

Джим Брэди (Jim Brady), исполнительный редактор Washingtonpost.com:

«Наше издание можно читать в любом месте, у нас множество новостных статей, фотогалерей, мы создали свои видеоролики, блоги и т.д. Например, у нас есть услуга city-guide – карта города, по которой читатель может «ходить» в онлайн-режиме и находить нужные ему объекты и информацию о них. У нас есть сервис sit-down – в определенное время собираются люди и общаются в онлайне. Используем мы и аудиотехнологии. Например, во время обсуждения вопроса о новом гимне в штате Вирджиния наши корреспонденты попросили политиков напеть понравившуюся мелодию – аудиофайлы были сразу же выложены на наш сайт».

Кристи Фрилэнд (Christia Freeland), редактор американского издания Financial Times:

«Что же нового сделало наше известное своей консервативностью издание? 1.Создало новую издательскую систему, которая позволяет печатать сразу в онлайн-режиме. Журналист может печатать текст за несколько тысяч километров от родной страны, и его творение будет автоматически появляться на сайте газеты…4. Открыло обычному читателю доступ к созданию новостей. Таким образом каждый смог почувствовать себя ньюсмейкером. …6. Применило практику использования разных языков на сайте. Так, у нас есть проект FT Chinese – публикация всех материалов на китайском языке и прямая связь с китайскими регионами».

Эстен О. Сежер (Esten O.Saether), редактор по новым медиа газеты Dagbladet, Норвегия:

– «Норвежская газета Dagdladet предлагает онлайновую версию в формате Play Station (PSP), которая является одним из наиболее интересных способов привлечения молодых читателей, когда новости смешиваются с развлечением…. С помощью PSP- версии можно выбирать: читать новости или играть в видеоигры» [ссылка скрыта].

Как видно, нет предела совершенству форм и способов «упаковки» информационных посланий. Формируемые в процессе коммуникации семиотические системы то усложняются, а то минимизируются до простейших слоганов, сопровождаются кодами, адекватными то «идолам» рода, а то – пещеры… «Базы данных» коммуникаторов не успевают за апгрейдом, навязываемым технологиями…. «Петрушкам» за ноутбуками и глянцевыми журналами остается торопливое участие в процессе сложения букв и слогов.

Исследователи, а затем и сами создатели информационного изобилия всерьез заговорили о «смысловой» катастрофе в каналах массовой коммуникации. Совмещение планов и временных реалий, домыслы как художественная интерпретация, приводят к такому явлению, как гиперсигнификация. Знак, когнитивный смысл, закрепленный за ним, благодаря технологическим и «художественным» находкам авторов начинает обретать дополнительные смыслы. Способ конструирования дополнительной знаковой системы «похищает» смысл первичных знаков и предъявляет его в новом виде.

Перенасыщенность когнитивной сферы, как ни странно, ведёт к появлению «пробелов» в знании об окружающем мире. Ибо, ведя поиски информации в изменчивой среде, сознание часто не успевает соотнести полученные когниции (установки, мнения, стереотипы) с уже имеющимися. Рациональная структура самоосознающего и самотождественного субъекта оказывается неспособной молниеносно или достаточно быстро переключиться, настроиться на поток разноплановой, противоречивой, порой взаимоисключающей смыслы, сопоставляемой информации. Происходит, так называемое, смещение «точки сборки» смысла.

Кроме художественно-образной трактовки у понятия «точка сборки» есть и устоявшиеся, закрепленные когнитивной практикой, определения пространственной фиксации воспринимаемой реальности.

Согласно одному из них, «Понятие «точка сборки» происходит из мистической литературы и означает, по сути, фиксацию на том или ином способе восприятия реальности. При смещении точки сборки, согласно учению американских шаманов, происходит радикальная перестройка в том, как видится, воспринимается и функционирует окружающий мир» [Засурский 2006, с.142].

В мире «большой науки», оперирующей законами глобального характера, понятие «сборки» экстраполируется на явления, результирующие «смещения» динамической стройности и упорядоченности систем. Появились первые попытки использования математических методов в изучении структурных «сдвигов» в социальных системах, приводящих к катастрофическим явлениям. В частности, ученые А.К. Гуц и Ю.В. Фролова [Гуц, Фролова 2007] попытались применить теорию катастроф Рене Тома для моделирования процессов резкого нарушения динамического равновесия в социальных системах, приводящих к криминальной катастрофе, тюремному бунту, краху биржи.

Используя идеи теории динамических систем и теории катастроф, приемы, отнесенные Р. Томом к «мягкому моделированию», ученые нашли способы формализации характеристик элементов неравновесных систем, приводящих систему к бифуркационному скачку. Используя математический аппарат теории катастроф, они получили примеры типичной «катастрофы сборки», демонстрирующей резкое нарушение параметров порядка в системе, названной ими «социальным полем» [Гуц, Фролова 2007, с.56-64]. При этом за основу определения берется понятие «поля», данное Эйнштейном: «Совокупность сосуществующих фактов, которые понимаются как взаимозависимые» [Левин 2000]. Таким образом, характеристика социального поля дается как совокупность взаимодействия всех фактов, имеющихся в данной системе и оказывающих воздействие на ее состояние.

Социальное поле, в данном случае – поле смысла, создаваемого в системе массовой коммуникации взаимодействием сосуществующих в информационных потоках фактов, не может не представлять собой неравновесную динамическую систему, функционирующую по законам энтропии. «Катастрофа сборки» смысла как раз и происходит при резком нарушении параметров порядка в социальном поле поступившей к коммуниканту информации: при диссонансе – несовпадении культурных кодов и значений, при явном алогизме выстраиваемых медиасобытий. Коммуникация оказывается дисфункциональной, ибо не приводит к появлению «смысла… как результата символического взаимодействия сознаний» [Аршинов, Лайтман, Свирский 2007, с.48].

Хотя для самоорганизующейся системы информационного взаимодействия так же, как и для других подобных систем, существенными признаками являются: постоянное становление хотя бы микроскопической упорядоченности (из хаоса информации должен возникать хоть какой-нибудь смысл, иначе: зачем читать, смотреть и слушать?!); когерентность в появлении и исчезновении медиасобытий (отсюда – всеми каналами СМИ воспроизводимые сенсации и комментарии, завладевающие умами миллионов); частота бифуркационных кризисов системы, когда требуются все новые и новые аттракторы, выводящие её из информационного хаоса. Поиск их затруднен и подчас лимитирован дефицитом времени. «Катастрофа сборки» имеет для смысла разрушительные последствия. Как заметил ещё Ж. Бодрийар, «…потребность в смысле, желание реальности, однажды исчезнув, восстановлению уже не поддаются. Для системы это катастрофа» [Бодрийар 2000, с. 34].

Энтропийный анализ самоорганизации систем, имеющих, по определению современных философов, «информационную причинность», показывает, что зависимость между случайностью и возможностью приобретает в них геометрическую прогрессию. Требуется все больше и больше «случайностей», чтобы из хаоса становился, возникал определенный порядок. Наблюдается обратно пропорциональная зависимость между увеличением информации и возрастанием/убыванием смысла. Чем больше информации, тем труднее в этом хаосе найти долю смысла, соотносимого хотя бы с обыденными представлениями о реальности. Чего стоит только возглас Ж. Бодрийара – одного из критиков постмодернистского «карнавала» публичных текстов массмедиа: «Мы прошли всеми путями производства и скрытого сверхпроизводства предметов, символов, посланий, идеологий, наслаждений. Сегодня игра окончена – всё освобождено. И все мы задаем себе главный вопрос: что делать теперь, после оргии?» [Бодрийар 2000, с.7].

Идеолог и теоретик информационного общества М. Кастельс, также озабоченный «катастрофами информационного взаимодействия сознаний», предлагает искать своеобразные «протоколы смысла», которые «…представляют собой коммуникационные мостики между персонифицированными гипертекстами, не зависящие от общей практики» [Кастельс 2007, с.238-239]. И в качестве такого универсального коммуникационного «протокола смысла» он называет искусство.

Действительно, поликодовость языка искусства может быть ареной общественного договора. Она является механизмом, структурирующим коммуникацию, способным выводить систему значений из хаоса и создавать параметры порядка в системе информационного обмена. То есть, производить «сборку смысла». Но как в таком случае объяснить коммуникационный коллапс мирового масштаба, спровоцированный скромным датским художником, языком искусства призвавшим пророка Мохаммеда вразумить воинственных исламистов? А ведь каррикатуры, опубликованные в газете провинциального датского городка, отвечают всем канонам высокого искусства… Так ли универсален «коммуникационный мостик» искусства?

По заключению М.В. Сапронова, сделанному им в статье «Синергетические подходы в исторических исследованиях…», «Структурная информация является жёстким ядром культуры данного социального организма и связывает воедино его разнообразные элементы. Историческая этнология и социология используют для характеристики ядра понятие «центральная зона культуры» [Сапронов 2002, с.162]. Определяя культуру как «…способы приспособления к окружающей среде», ученый обозначает структурную информацию через понятие «традиция» [Сапронов 2002, с.162].

Именно наличие в структуре информациогенеза системы «жёсткого ядра культуры», традиционной для социума, обеспечивает ей наиболее оптимальное соотношение детерминации и свободы. При этом исследователь ссылается на открытый российским ученым Е.А. Седовым «закон иерархических компенсаций», согласно которому уровень структурной информации не может опускаться ниже 80%, иначе система начинает терять свои адаптивные свойства и быстро впадает в хаос.

То есть, искусство может быть «протоколом смысла» лишь в коммуникационном взаимодействии субъектов одной традиционной культуры! А мы хоть и живем в системе открытого информационного взаимодействия, но в разных культурных традициях. Следовательно, целесообразно обратиться к другому механизму структурирования смысловых значений социальной информации, объективно созданному самой системой. Им может быть аналитически структурированный медиатекст. Текст, в котором сосредоточены эвристические возможности не только выражения и передачи смысла, но и возможности совместного открытия смысла коммуникантами в процессе диалога сознаний. Как утверждал ее М.М. Бахтин, понимание смысла «…должно находиться на выходе из текста, на границе текстов, в авантюре диалога с внетекстовым автором текста, с бесконечным контекстом культуры» [Бахтин 1972, с.300].

Катастрофа утраты смысла во многом спровоцирована тотальной потерей, вымыванием аналитически структурированных, диалоговых тестов из коммуникационного пространства. Коммуникативную реальность формируют в основном тексты информационного характера, мало связанные друг с другом, не содержащие той самой «авантюры диалога», о которой говорил Бахтин да и все российские мыслители. Сдаёт свои позиции и журналистская информация. По заявлениям аналитиков, в общем объеме текстов, функционирующих в коммуникационном пространстве, журналистских, то есть структурированных и аналитически насыщенных медиатекстов, и остается менее 8 процентов.

А между тем, журналистика, созданная человечеством для массового информационного взаимодействия и общественного диалога, является частью семиосферы. Пространства, которые генерируются в знаковых формах этого взаимодействия, с момента своего возникновения в ещё допечатных формах стали играть существенную роль в процессах коммуникационного взаимодействия

Журналистская информация является тем уникальным культурно-семиотическим конструктом, позволяющим осуществить многовариантный процесс производства и передачи социально значимых смыслов. Субъекты этого производства – авторы сообщений онтологизируют фрагменты реальности, интерпретируя образы-факты, образы-события, образы-модели с точки зрения их социальной значимости. В то же время социальный контекст в процессе опредмечивания реальности, как правило, обусловлен энергией личностного видения и субъективного выражения смысла. В этой дихотомии «социального-индивидуального» заложен эвристический потенциал производства и воспроизводства социальных смыслов в сфере специализированной, социально значимой, журналистской деятельности. Именно эта двойственность делает её творчеством, в высшей степени востребованным обществом. Процесс становления медиасобытий, в который он включается, является особо привлекательным для автора и оказывается в высшей степени нужным публике, ожидающей не просто фактов, а представленности их в определённой системе взглядов и оценок.

В факте, интерпретируемом журналистом, содержится не только образ объективно существующей реальности. Перцептивная переработка информации – упорядочение, категоризация, осмысление – с точки зрения психологов, представляет собой своеобразную переплавку познавательных процессов, обусловленных субъективными особенностями памяти, интеллекта и психофизиологических качеств личности.

Создавая социокультурную реальность в форме картины мира современного человека, журналистика как никакой другой институт общества способствует рациональному функционированию «жёсткого ядра культуры» цивилизации и обеспечивает наличие специфической антропотехники в социальной системе.

Публичный текст всегда наделялся эвристическими, то есть, побуждающими к соразмышлению функциями. Текст, творимый журналистом для аудитории, предельно насыщен документальными и художественными образами, основывается на синтезе знаковых форм и выразительных средств. Для него характерны символическая насыщенность, сложное переплетение знаковых моделей (в аудиотексте – любая вербальная информация, на телевидении – совокупность всех знаковых разновидностей; газетный текст, благодаря современным технологиям, приобретает новые пространственные и временные формы).

Тип мышления, свойственный такому виду творчества, помимо общих гносеологических качеств, обладает аксиологическими характеристиками. Основанное на диалоге культур, такое мышление дискурсивно. Философами и культурологами такой тип мышления не случайно назван гуманитарным, наиболее востребованным в эпохи кризисов и социальных потрясений. Оно позволяет создавать произведения, в которых сюжетно-композиционные средства направлены на создание, углубление психологических предпосылок для равноправного взаимодействия в процессе творчества. В этом случае, по определению публицистов, «героиней повествования остается мысль, укрупненная волшебной линзой художественного образа». Отсюда и вывод:: «Постараемся же хорошо мыслить – вот основа нравственности». Текст, созданный по канонам гуманитарного мышления, остается сегодня одним из реально возможных «протоколов смысла», обеспечивающих глобальный диалог в пространстве массовой коммуникации.

Следовательно, прямое приобщение коммуникантов к процессу создания медиатекста, к возможности самому прикоснуться к тем предположениям, сомнениям, догадкам, через которые проходит мысль автора, и становится одной из важнейших предпосылок публичных «уроков» сборки смысла, «складки» общественного сознания, свободного от разрушительных катастроф.

Blog

С. В. Доронина, И. Ю. Качесова

Содержание