С. В. Доронина, И. Ю. Качесова
| Вид материала | Документы |
- Елена Витальевна Доронина, 46.85kb.
- А. А. Чувакин (редактор), И. В. Огарь (зам. Редактора), Т. В. Чернышова (отв за выпуск),, 2910.4kb.
- Новости 12, 5609.66kb.
- «утверждаю» Директор моу воронцовская сош г. С. Доронина, 1928.98kb.
- Госдума РФ мониторинг сми 18 июня 2008, 5133.23kb.
- Краткое содержание программы. Данный проект направлен на выработку у пользователей, 185.69kb.
- Доронина Владислава, 38.69kb.
- Завещание джон гришем перевод с английского И. Я. Доронина. Ocr tymond Анонс, 5160.59kb.
- К вопросу о некоторых особенностях вузовского образования россии и германии и. Н. Доронина, 23.47kb.
- Учебно-методический комплекс дисциплины Бийск бпгу имени В. М. Шукшина, 504.68kb.
Аксёнова Г.А. (Барнаул)
Aksyonova G.A. (Barnaul)
РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ СОБЫТИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ТЕКСТАХ РАЗНОЙ ЖАНРОВОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ
REPRESENTATION OF EVENT IN THE TEXTS OF DIFFERENT GENRES
Ключевые слова: жанр, рассказ, У.С. Моэм
Keywords: genre, story, W.S.Maugham
В статье сопоставляются репрезентации сходных событий в составе романа и рассказа. Анализ показывает, что при неодинаковой подаче одного события оно воспринимается как совершенно иная сущность.
The article juxtaposes representations of similar events in the novel and short story. The analysis shows that different attitude to the same event makes us interpret it as other essence.
У.С. Моэм известен как признанный мастер прозы ХХ в., оставивший след как в новеллистике, так и в романистике. Писателя волнуют контрасты, которые он обнаруживает в людях, в их характерах и действиях он пытается разгадать тайну человеческой природы. Возможно ли при единонаправленности творчества писателя (его стремление понять человека как такового), с одной стороны, и разнообразии сюжетных линий в его произведениях, с другой стороны, говорить о перекличке событий?
Детальное рассмотрение текстовой ситуации позволяет провести интересное сопоставление одного события в романе Theatre («Театр», гл.13) и в рассказе Тhe Luncheon («Завтрак»). Обобщенно это событие можно обозначить как «Встреча в ресторане».
В плане жанровой принадлежности сам автор предлагает альтернативную отнесенность: в переводном «Предисловии» к сборнику, в который входит исследуемое произведение малой формы, его творения обозначены то как рассказ, то как новелла [Моэм 2000, с.236]. Определение жанра как новеллы включает сборник в обширную литературную традицию (ср. новеллы Возрождения или Г. де Мопассан). Однако, рассматриваемый текст не отвечает критериям, «предписанным» для классической новеллы. Во-первых, определение же его как рассказа открывает более широкие перспективы для сопоставления, так как рассказ предполагает «расширение описательного, психологического, субъективно-оценочных элементов, иначе говоря, развитие лирического начала» [КЛЭ 1971, с.191], что в итоге создает бо′льшую свободу повествования. Этим качеством отличается и роман – жанр (даже «метажанр»), стоящий особняком в силу своей многогранности. Во-вторых, их объединяет лирическое, личностное начало. Роман воспринимается как «эпос о частной жизни», «отрывающий в ней общий, субстанциональный смысл, тотальное отношение человека и мира» [КЛЭ 1971, т.6, ст.350]. Поскольку категория жанра отнюдь не застывшая форма, она позволяет содержанию в определенной степени варьироваться.
Поэлементное сопоставление на уровне компонентов события позволяет выйти на смысловое наполнение повествования. Исследователи к числу обязательных компонентов события относят наличие участников (деятелей), пространственную и временную отнесенность. Факультативным являются иные обстоятельственные характеристики [Сахарова 2006, с.284].
Основные действующие лица в обоих случаях – молодой человек и женщина сорока лет. Один из них – творческая личность, второй персонаж – поклонник. Для романного отрывка это известная актриса и поклонник, для рассказа – писатель в начале его славы и читательница.
Пространство ограничивается помещением ресторана, правда, разной географической локализации (Париж и Лондон), но это не столь важно, ибо У.С. Моэм в состоянии нарисовать типичный человеческий портрет в самых необычайных ситуациях (экзотический фон, наблюдаемый во многих рассказах, даже лучше оттеняет его персонажей).
События по своей природе суть временные сущности, но данное событие точно не определено (указано только время суток в гастрономическом выражении обед-ужин). В рассказе двоякая отнесенность времени: время вступления и последней фразы (это как бы рамка рассказа) и время самого действия двадцатилетней давности. Если в рассказе за давностью лет сила впечатления от события могла сгладиться, то в романе все происходит без подобных скачков, одновременно с повествованием (хотя и в прошедшем времени), что подчеркивает остроту события.
Обе событийные ситуации объединяет мотив обманутого ожидания. Только в рассказе это проявляется сразу и в плане «качества» гостьи («she was not so young as I expected»), и в плане стоимости ланча. В романном повествовании это разочарование отложено, отсрочено на некоторое время. Рассматриваемый отрывок – ещё только ступень, ведущая к большей «околдованности» героини молодым человеком.
Наблюдается ситуация «отзеркаливания» фактов: переворачивание их и окрашивание в противоположный цвет. Юноше в рассказе читатель склонен сочувствовать, молодой человек в романе становится не очень приятным типом. Безымянная гостья молодого писателя вызывает негодование, а героине романа Джулии Ламберт хочется симпатизировать (соответственно созданы и характеры: одна фигура – карикатурно, схематично, другая – объемно). Да и движение сюжета различно: от любви до презрения и наоборот, от сдержанной снисходительности к любви. Так, из одних и тех же элементов создается совершенно иной рисунок.
Мелькают ключевые для рассказа слова-сигналы: tiny apartment, watch, revenge. В «Театре» тоже немало внимания уделено «квартирному вопросу». Ситуацию с закладом часов, которая не реализовалась в рассказе, писатель обыграл в романе. Revenge состоится в обоих случаях. В рассказе этому посвящено немного (фраза, идущая рефреном, «I never eat more than one thing» сталкивается с развитием события и финальной конструкцией «But I have had my revenge at last. Today she weighs twenty-one stone»); сам рассказчик к «отмщению» непричастен. В романе эта ситуация появляется без предупреждения и при активном участии героини. То, что в более раннем рассказе представлено как комическая ситуация, в рамках романа предстает уже в драматическом свете.
Наблюдение за персонажами во время ужина уводит в когнитивную сферу читателя. Гости воспринимаются как своеобразные гурманы с разнонаправленными пристрастиями. Если женщину средних лет, тянущуюся к деликатесам, можно простить за эту «шалость», то молодой человек, смакующий «сливки общества», угощающийся аристократическими деликатесами, также смешон, но уже до нелепости из-за своего раболепия.
Окружение участников события играет разную роль. В романном действии в первую очередь это блюда, которыми лакомится добравшийся до желаемого Томас Феннел. Он греется в лучах славы своей спутницы. В «The Luncheon» мелькают официанты, они воспринимаются как постоянная угроза спокойствию и карману рассказчика, наводя на мысль об искусителях. Остального мира как будто не существует. Остаются за кадром подготовка к встрече (а роман не желает этого исключать).
Повествование в романе сосредоточено на судьбе отдельной личности, на процессе становления и развития её характера и самосознания. Рассказ вполне бы мог стать частью такого повествования, вероятнее всего, при этом сократившись в объеме: пришлось бы отсечь выразительные, но становящиеся утомительными детали. В конце жизни У.С. Моэм теоретически признает рассказ более совершенным жанром, чем роман. «Даже если роман обладает наивысшими качествами, – писал он в статье «Искусство слова», – в самой форме романа, как изъян в драгоценном камне, таится червоточина, из-за которой достичь в нем совершенства невозможно. Вот почему безупречных романов не существует … Роман – повествование какой угодно длины. Чтобы придать ему правдоподобие, автор вынужден пересказать ряд фактов, которые относятся к делу, но сами по себе неинтересны. Такие куски принято называть мостиками. Большинство писателей с горя ступают на них и шагают по ним более или менее ловко, но слишком вероятно, что, занимаясь этим, писатель становится скучен» [Моэм 1989, с.36-37].
У.С. Моэм, опираясь на выработанные им принципы, создает разные варианты одного события. Романный эпизод более насыщен чувствами; это в первую очередь личная встреча. Рассказ воспроизводит фактическую колею: последовательность действий и отзыв рассказчика на них, четкая цепочка по типу стимул-реакция. Романный отрывок, несмотря на возможности, присущие жанру, скорее дискретен. Автор словно включает софиты в нужный момент, чтобы выборочно осветить интересующие его факты. Итак, опираясь на знаки авторской модальности, можем сказать, что жанровые особенности позволяют из одинакового исходного набора компонентов сконструировать текстовые события, которые по своей репрезентации и читательскому восприятию расходятся.
Литература
Моэм У.С. Полное собрание рассказов в пяти томах. М, 1999 – 2001. Т.3.
Краткая литературная энциклопедия: в 6 т. М., 1971. Т.6.
Сахарова Т.А. Формы репрезентации концептосферы «изменение состояния» // Проблемы межкультурной коммуникации в теории языка и лингводидактике: материалы II Международной научно-практической конференции (5-6 октября 2006 г.). В 2 ч. Барнаул, 2006. Ч. 1. С. 282-284.
Моэм У.С. Искусство слова: о себе и о других. Литературные очерки и портреты. М., 1989.
Maugham W.S. Stories. M., 2005.
Maugham W.S.Theatre . M., 1979.
Бакулин М.А. (Углич)
Bakulin M.A. (Uglich)
ПРЕЦЕДЕНТНОСТЬ КАК СРЕДСТВО РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ГЕНДЕРНЫХ СТЕРЕОТИПОВ В СОВРЕМЕННОМ «ЖЕНСКОМ» ДЕТЕКТИВНОМ РОМАНЕ
PRESENTATION OF GENDER STEREOTYPE IN MODERN “FEMAIL” DETECTIVE NOVELS
Ключевые слова: гендер, стереотип, прецедентность, детектив.
Keywords: gender, stereotype, precedent, novel
Т. Устинова и Д. Донцова, создавая в своих детективах образ независимой женщины, обращаются к гендерным стереотипам. Эти стереотипы обыгрываются авторами путем использования прецедентных текстов.
T. Ustinova and D. Dontsova creating in their novels the image of an independent woman apply to gender stereotypes. These stereotypes are effectively created by the usage of the precedented texts.
Одним из новых направлений современных гуманитарных исследований являются гендерные исследования. Гендерные исследования – это междисциплинарная исследовательская практика, реализующая эвристические возможности гендерного подхода для анализа социальных трансформаций и систем доминирования. Актуальность гендерных исследований в нашей стране обусловливается возникновением проблем половой идентификации и соответствующих социальных ролей в условиях постиндустриального общества, строительства демократического государства, главной ценностью которого является социальное равенство, в том числе и равенство по признаку пола [Шабурова 1998, с.16].
Гендер как социальный пол выступает регулятором социальных отношений. Представления о мужественности и женственности в социальной практике закрепляются в языке в виде стереотипов. «Гендерные стереотипы представляют собой культурно и социально обусловленные мнения о качествах, атрибутах и нормах поведения представителей обоих полов и их отражение в языке. Гендерная стереотипизация фиксируется в языке, тесно связана с выражением оценки и влияет на формирование ожиданий от представителей того или другого пола определенного типа поведения» [Кирилина 2002]. Исследования, посвященные анализу языковых средств выражения гендерных стереотипов в текстах, весьма немногочисленны. Это обусловлено тем, что стереотип, являясь неким суждением, приписывающим определенному классу лиц некоторые свойства или, наоборот, отказывающим им в этих свойствах, представляет собой сложную ментальную единицу, в которой сосуществуют социальные, культурные, языковые компоненты смысла. Стереотип находит свое выражение не только в устойчивых сочетаниях и метафорах, но и в других единицах языка. Поэтому в данной ситуации нам видится необходимым исследовать способы языковой репрезентации гендерных стереотипов на материале современных детективных романов.
Детективные романы – это явление массовой литературы, которая, являясь лишь «игровой репрезентацией содержательного многообразия материала (человеческих проблем, конфликтов, напряжений), а не технической выразительностью, новационным своеобразием используемых приемов», создает впечатление «неуникальности, неоригинальности замысла и исполнения <…> простоты содержания и примитивности поэтической техники» [Гудков 1996, с.94]. Поэтому стереотипность – то, что обеспечивает клишированность средств выражения [Гвишиани 1986, с.47] – характеризует детективный роман на всех уровнях: жанровом, сюжетном, композиционном, языковом и проч. Наши наблюдения показали, что в современном детективном романе широко представлены и гендерные стереотипы.
Яркими представителями современного дамского детективного романа являются Т. Устинова, А. Маринина, Д. Донцова, Т. Полякова, П. Дашкова. Критик Н.Смирнова выделяет следующие черты женского детектива: «Женский детектив, как он сложился в массовой культуре, имеет свойство «обытовлять» страшное, приблизив на такое расстояние, когда оно теряет свой кошмарный вид. Героини, расследующие преступления, либо занимаются этим профессионально, что вносит оттенок рабочей рутины, либо, угодив в «жертвы», меняют ее на роль «палача», преследователя. У последнего типа героинь наблюдается полная атрофия страха, потому что «нечего терять», и лихорадочная активность, которая в итоге оказывается верной стратегией. Они, как правило, не могут выстроить логическую версию, но зато оказываются в нужное время в нужном месте. Еще их посещают внезапные озарения. В перерывах между решительными действиями героини в неослабевающем темпе меняют наряды, пьют кофе, принимают ванны, флиртуют и ищут словоохотливых старушек на лавочках. Помимо этого, в паузах между активными действиями вводится всевозможная информация. Она может быть устрашающего, щекочущего нервы характера: это принято в данном жанре» [Смирнова 2007].
Т. Устинова и Д. Донцова представляют разные варианты «женского детектива». Устинова создает детективы, в которых наряду с криминальной важна любовная история; Донцова является автором «иронического детектива», в котором ведущим является иронический пафос. Устинова и Донцова предлагают детективы, в которых главный герой и адресат – женщина, их тексты выступают как антиподы «мужскому детективу» с главным героем и адресатом – мужчиной. Поэтому гендерные стереотипы, выступающие как одно из средств создания художественного мира в «женском детективе», активно используются Устиновой и Донцовой.
Гендерные стереотипы обнаруживают себя и в способах создания образа героя, и в обосновании мотивов поведения героя, и в построении сюжета, и на уровне содержательно-концептуальной информации. На языковом уровне одним из активно используемых Устиновой и Донцовой средств репрезентации гендерных стереотипов является прецедентность, то есть включение в текст прецедентных текстов. Прецедентный текст – это «некий текст, существующий как таковой в литературной и / или иной действительности и включенный как хранящийся в памяти говорящего или пишущего в производимый им текст» [Лисоченко 2007, с.23-24]. При широком понимании состава прецедентных текстов к ним относят такие тексты, которые апеллируют к различным общим знаниям пишущего и читающего: языковым, социальным, литературным, знаниям культурных реалий, знаниям языкового узуса. В детективах Устиновой и Донцовой частотной является апелляция к общим литературным знаниям и знаниям культурных реалий, которые выступают как средство и выражения гендерных стереотипов, и оценки их автором.
Наибольший интерес представляют приемы обращения авторов детективов к общим литературным знаниям. Литературные знания в когнитивном фоне текстов детективов Устиновой и Донцовой представляют собой:
- знание имен писателей и поэтов и созданных ими произведений: И. Бродский, Т. Драйзер, О. де Бальзак, И.А. Крылов, Н. Лесков и др.;
- знание названий литературных произведений: «Американская трагедия», «Двенадцать стульев», «Леди Макбет Мценского уезда», «Унесенные ветром» и др.;
- знание имен литературных персонажей: Растиньяк, Стрекоза и Муравей, Тристан и Изольда, Эллочка Щукина, Скарлетт, Буратино, Отелло и др.
- знание литературных ситуаций: - Без проблем, - усмехнулся Бурмистров, - только, когда будете звонить, разговаривайте осторожней, у Гришки жена необычайно ревнива. Отелло рядом с Маргаритой ребенок. (Донцова Д. Рыбка по имени Зайка); - Значит, Соня вовсе не Соня, а Изольда. Только Тристан малость подкачал, - сказал он шутливо, и Света уставилась на него с изумлением, - что вы так смотрите? (Устинова Т. Хроника гнусных времен); И пусть это тридцать раз похоже на соревнование Эллочки Щукиной с дочерью Вандербильда, что теперь делать! (Устинова Т. Дом-фантом в приданое);
- дословное знание текста (литературной строки), в том числе ставшей крылатым выражением: Я выбросила окурок на улицу, вновь влезла под одеяло, прижала к себе Хучика и попыталась заснуть. «Завтра, - говорила Скарлетт, главная героиня моей любимой книги «Унесенные ветром», - завтра подумаю об этом, завтра» (Донцова Д. Бенефис мартовской кошки); Продавщица живо поменяла стойки. На мой взгляд, никакой разницы между увезенными и вновь появившимися шубами не было. - Норка! Шиншилла! Белый барс! – закатил глаза Руфус [продавец]. Я прикусил губу: и еще мексиканский тушкан. Надеюсь, Нина слышала о таком звере? В конце концов, она могла же видеть фильм «Двенадцать стульев» (Донцова Д. Муму с аквалангом).
Обращение к этим знаниям выражает следующие гендерные стереотипы:
1. Представление о женщине, стремящейся быть модной и оригинальной во что бы то ни стало. В последнем примере обращение к тексту романа Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» во внутренней речи героя-рассказчика, выступающего у Донцовой, как правило, как alter ego автора, выражает ироничное отношение к ситуации выбора женщиной модной шубы. Включение в один ряд с названиями настоящих животных гипотетического заморского «мексиканского тушкана» является источником комического.
2. Представление о женской глупости, неспособности к культурному образованию. Следующий пример представляет фрагмент несобственно-прямой речи героя-рассказчика, который является обеспеченным и образованным мужчиной: Однажды он провел выходные с девицей, которая искренне считала, что Иосиф Бродский – это древнееврейский философ. Между прочим, девица обучалась в престижнейшей юридической академии и слыла там за начитанную. Хорошо хоть, она не считала, что он американский модельер. Повезло Бродскому (Устинова Т. Хроника гнусных времен). Выбор имени этого поэта не случаен, так как его знание – признак общей образованности. Использование единиц «девица», «слыть за начитанную», сопоставление «поэт» - «древнееврейский философ» и «модельер» выражают ироничное отношение героя-мужчины к определенному типу молодых девушек, обучающихся в «престижных» учебных заведениях, но не блещущих особым умом.
3. Представление о существовании особого типа женщин, стремящихся найти обеспеченного спутника. Например, Донцова обыгрывает сюжет басни И.А. Крылова «Стрекоза и муравей»: Николетта была и остается светской дамой, способной лишь прыгать по вечеринкам. Иногда мне кажется, что баснописец Крылов, создавая культовую басню про стрекозу и муравья, фатально ошибся. На самом деле финал был другим. Ветреная прелестница вышла замуж за трудолюбивого зануду и капитально испортила тому жизнь, заставив слишком правильного мурашку оплачивать свои новые платья и драгоценности (Донцова Д. Рыбка по имени Зайка). Сближение образа героини и стрекозы осуществляется путем использования лексемы «прыгать», которая возникает как намек на литературную строку «попрыгунья Стрекоза». Ироничное отношение героя-рассказчика к такому типу женщин и к мужчинам, попадающим под их влияние, выражается с помощью лексем «культовая (басня)», «фатально ошибся», «ветреная прелестница», «трудолюбивый зануда», «правильный мурашка».
4. Представление о существовании типа мужчин-карьеристов, стремящихся выгодно жениться любыми средствами, например, Да на эту тему было создано много книг, в частности, замечательный роман Теодора Драйзера «Американская трагедия». Там описана похожая ситуация. Парень имел отношения с простой девушкой, обещал жениться, а потом закрутил роман с богачкой. Первая любовница могла помешать счастливому браку с денежным мешком, и пришлось юноше убить глупышку (Донцова Д. Рыбка по имени Зайка). В этом примере автор не только обозначает типичность описываемой жизненной ситуации, но и насмехается над всеми людьми, которые каждый раз оказываются в таком положении. Это достигается за счет использования разговорных лексем «богачка», «глупышка», «закрутить роман» и синекдохи «счастливый брак с денежным мешком».
5. Представление о необычайной силе женской любви, например, Некоторые женщины совершенно не способны правильно оценить своего партнера. О таких российских бабах хорошо написал великий Лесков. Прочитайте его книгу «Леди Макбет Мценского уезда», великое произведение о том, какой не должна быть любовь и что приносит женщине патологическое обожание двуного существа, по недоразумению именующегося мужчиной (Донцова Д. Рыбка по имени Зайка). Стереотипность подчеркивается путем использования местоимений «некоторые женщины», «о таких российских бабах». Национально-культурное своеобразие выражено в лексемах «российские бабы». Автор сочувствует таким женщинам, используя перифраз «двуногое существо» для названия мужчины.
6. Представление о дамской литературе, бездарной и не имеющей никакого отношения к жизни. В следующем примере используется воспроизведение героем гипотетической чужой речи – типичного сюжета дамского детектива: Детективы ты читаешь, - перебила Олимпиада насмешливо, - маразм! Она была вся несчастная, и дедушку у нее прикончили, зато герой был добрый, честный, милый банкир, да? А дедушка оказался миллионером, и его миллионы перешли к ней, а банкир потом на ней женился! Это ты читаешь, да? Это, дорогая моя, не чтение, а разложение ума, вот что!.. (Устинова Т. Дом-фантом в приданое). В речи Олимпиады, молодой, активной и образованной москвички, такие детективы охарактеризованы с помощью лексем «маразм», противопоставления «чтение» - «разложение умов». При этом Олимпиада рекомендует Люсинде, молодой необразованной девушке, приехавшей в Москву из Ростова, читать книгу Михаила Морокина: «…Наугад открыла книгу и попала на то, как делают аборт, и как красными руками и холодными железками выковыривают из теплого нутра человеческое существо, и что оно при этом чувствует. «Матушки родные», - только и подумала Люсинда Окорокова, у которой по спине пошел озноб и стало как-то тошно в животе». Имя Морокин выступает как оценочная аллюзия на имя писателя Владимира Сорокина. Оценочность возникает в результате актуализации внутренней формы: Морокин – тот, который «морочит». С одной стороны, Устинова иронизирует над сюжетами собственных детективов, а с другой, наоборот, показывает отсутствие жизнеутверждающего пафоса в «мужской» элитарной литературе, которая к тому же претендует на достоверное повествование о том, что мужчина физически пережить не может.
Таким образом, в детективах Устиновой и Донцовой прецедентные тексты, относящиеся к общим литературным знаниям пишущего и читающего, вербализуют гендерные стереотипы. Языковая игра, которая возникает в результате включения прецедентных текстов в несобственно-прямую речь, во внутреннюю и внешнюю речь героев, выступает как средство выражения отношения автора к устойчивым представлениям о мужественности и женственности.