С. В. Доронина, И. Ю. Качесова

Вид материала

Документы

Содержание Эстетико-смысловые преобразования в гнезде родственных текстов Key words Le port → Франсуаза J’ai voyagé dans la Mer Rouge … Tous les temples du monde ne sont faits qu’à l’imitation de celui de la nature. Идеологема «порядок/беспорядок» в российской политической коммуникации О референтивной модальности текста As important aspect Коммуникативные парадигмы как показатели речевых преступлений и как обучающие единицы лингвоконфликтологии: директивы

Подобный материал:

• Елена Витальевна Доронина, 46.85kb.
• А. А. Чувакин (редактор), И. В. Огарь (зам. Редактора), Т. В. Чернышова (отв за выпуск),, 2910.4kb.
• Новости 12, 5609.66kb.
• «утверждаю» Директор моу воронцовская сош г. С. Доронина, 1928.98kb.
• Госдума РФ мониторинг сми 18 июня 2008, 5133.23kb.
• Краткое содержание программы. Данный проект направлен на выработку у пользователей, 185.69kb.
• Доронина Владислава, 38.69kb.
• Завещание джон гришем перевод с английского И. Я. Доронина. Ocr tymond Анонс, 5160.59kb.
• К вопросу о некоторых особенностях вузовского образования россии и германии и. Н. Доронина, 23.47kb.
• Учебно-методический комплекс дисциплины Бийск бпгу имени В. М. Шукшина, 504.68kb.

Литература


Баранов А.Н. Семантика общих вопросов в русском языке: Категория установки. Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1983. Т. 42. № 3. С. 263-274.

Басовская Е.Н. Риторические вопросы в современной публицистике // Русская речь. 2004. № 1. С. 53-61.

Бердник Л.Ф. Вопрос как отрицание. Русская речь. 1974. № 1. С. 52-54.

Бучацкая Л.Н. Риторические вопросы и их стилистическое использование в стиле художественной речи и публицистическом стиле: автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 1965.

Воробьева И.В. Ложь в современной рекламе: психолого-правовой анализ // Журналистика и медиаобразование-2007: сб. науч. тр. II-й Междунар. науч.-практ. конф.: в 2 т. Белгород, 2007. Т. II. С. 37-41.

Горелов В.И. О природе риторического вопроса. Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1966. Т. 25. С. 347-349.

Калинина А.А. Риторический вопрос среди различных типов предложений // Русский язык в школе. 1986. № 4. С. 97-102.

Культура русской речи: энциклопедический словарь-справочник. М., 2003.

Филимонов А.Е. К вопросу о логосе политической рекламы: анализ особенностей побудительных, вопросительных и восклицательных предложений в текстах англоязычной политической рекламы // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2007. № 4. С. 204-210.

Хазагеров Т.Г. Общая риторика: Курс лекций: Словарь риторических приемов. Ростов-на-Дону, 1999.

Черкасова Е.В. Содержательность и коммуникативное назначение риторического вопроса как одного из видов неинформативных высказываний // Языкознание и литературоведение в синхронии и диахронии: межвуз. сб. науч. ст. Тамбов, 2006. Вып. I. С. 547-550.


Василенко Т.Н. (Барнаул)

Vasilenko T.N. (Barnaul)


ЭСТЕТИКО-СМЫСЛОВЫЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ В ГНЕЗДЕ РОДСТВЕННЫХ ТЕКСТОВ

AESTHETIC AND SENSE TRANSFORMATIONS IN THE NEST OF KINDRED TEXTS


Ключевые слова: трансформации, деривационные преобразования, смысловые преобразования.

Key words: transformations, derivative transformations, sense transformation.


Формально-семантические преобразования обусловливают эстетико-смысловые трансформации в текстах переводов. Деривационная методика позволяет выявить и описать преобразование эстетико-смысловой структуры родственных текстов.

Semantic and formal transformations provoke aesthetic and sense transformations in the texts of translations. Derivation method can reveal and describe the transformation of aesthetic and sense structure of kindred texts.

Мы предполагаем, что формально-семантические преобразования (деривационного и иного характера) обусловливают эстетико-смысловые приращения или опущения во вторичных текстах.

Перевод как результат творческого процесса неизбежно получает смысловые приращения или опущения в сравнении с текстом оригинала. Во многом они обусловлены преобразованиями, вызванными различиями в языках и культурах исходного и производного текстов. Перевод не может находиться в тождественных отношениях с подлинником и степень сближения между ними зависит от многих факторов: от мастерства переводчика, от особенностей сопоставления языков и культур, эпохи создания оригинала и перевода, способа перевода, характера переводимых текстов и т.п. [Виноградов 2004]. Однако трансформации в текстах переводов могут быть обусловлены и интенцией переводчика. При этом они могут осуществляться как с целью наиболее адекватно (с точки зрения переводчика) передать текст оригинала, т.е. сохранить смысл подлинника, так и с целью преобразовать исходный текст, привнеся в него определенные смысловые и формальные приращения, т.е. изменить смысл первичного текста. В исследуемых нами текстовых совокупностях представлены как традиционные переводы, передающие смысл исходного текста без существенных изменений, так и переводы, являющиеся текстами, созданными по мотивам оригинального, что предполагает существенные смысловые преобразования вторичного текста в сравнении с первичным, представляющими собой трансформации как первого, так и второго типа.

Нами были проанализированы следующие тексты: Gui de Maupassant «Le port», Gui de Maupassant «Sur l’eau», Bernardin de Saint-Pierre «Le café de Surat», Л. Толстой «Франсуаза», Л. Толстой «Суратская кофейня», Л. Толстой «Дорого стоит». Согласно результатам нашего исследования, наиболее существенные смысловые преобразования, которые, как правило, являются следствием деривационных преобразований, выявлены в блоках «текст оригинала – текст по мотивам».

С позиции влияния на формирование общего художественного смысла вторичного текста преобразования, выявленные в переводах Л. Толстого, могут быть подразделены на две группы: 1) существенно меняющие смысл и 2) не влияющие на целостный смысл фрагмента или текста. При этом отметим следующую закономерность: наиболее значительные изменения смысловой и эстетической нагрузки текстового фрагмента или текста в целом являются следствием деривационных преобразований пропозициональной структуры. В качестве примера могут быть названы случаи абсолютного свертывания и развертывания в финальном отрезке в переводах Л. Толстого «Франсуаза» и «Дорого стоит», которые значительно трансформируют финал текста в целом. В конце каждого из переводов-интерпретаций Л. Толстой вводит некую сентенцию, представляющую собой основную мысль произведения: Прочь! разве не видишь, она сестра тебе! Все они кому-нибудь да сестры. Вот и эта, сестра Франсуаза (Л. Толстой. “Франсуаза”) или вывод, логическое, с точки зрения автора, завершение: Выехал, поселился поблизости, купил землицы, развел огород, садик и живет припеваючи. Ездит в сроки получать пенсион. Получит, зайдет в игорный, поставит франка два-три, иногда выиграет, иногда проиграет и едет к себе домой. Живет смирно, хорошо. Хорошо, что грех случился с ним не там, где не жалеют расходов ни на то, чтобы отрубить голову человеку, ни на вечные тюрьмы (Л. Толстой. “Дорого стоит”).

Поскольку автором трех текстов по мотивам является один писатель – Л. Толстой, проведенное исследование позволяет выявить некоторые особенности идиостиля переводчика-писателя. Потребность Л. Толстого в выражении собственных этических и нравственно-философских идей, зачастую не совпадающих с позицией авторов переводимых им произведений, обусловливает преобразования текстов на уровне его смысловой и эстетической составляющих, что, в свою очередь, выражается в различного рода трансформациях их формально-семантической структуры.

В текстах переводов, выполненных Л. Толстым, выявлены следующие характерные особенности:

1. Существенные преобразования отдельных ситуационно-языковых единств и целых текстовых фрагментов (как правило, в конце текста). Например, в переводе Л. Толстого финальный фрагмент оригинального текста свернут и добавлен другой, существенно меняющий финал рассказа. Многие исследователи художественного наследия Мопассана [Данилин 1981; Жолковский, Ямпольский 1994; Benhamou 1997 и др.] отмечают, что для его творчества характерно отсутствие морализаторства. Л. Толстой подходил ко многим проблемам современности с нравоцентрической позиции, в том числе, и к проблеме искусства в целом и литературы в частности. Отмеченные в двух переводах Л.Толстого «Франсуаза» и «Дорого стоит» значительные преобразования финальной части текстов, выражающиеся в частичном свертывании на уровне пропозиции и ее отдельных компонентов нескольких ситуационно-языковых единств и абсолютном развертывании обусловлены желанием автора поставить некую морализаторскую точку;

2. Замена или появление заглавия: Le port → Франсуаза, - → Дорого стоит, представляющее собой результат деривационного процесса на уровне смысла текста в целом, вероятно, также обусловлены желанием Л. Толстого задать некую основную мысль, мораль рассказа. В то же время, данные заглавия имеют в значительной мере нейтральный характер, что, вероятно, было обусловлено необходимостью текстов пройти цензурный барьер. Первоначально Л. Толстой планировал озаглавить перевод рассказа Мопассана «Le port» «Сестры» или «Сестра», выразив этим основную мысль своего произведения, что все проститутки - чьи-нибудь сестры. Н.С. Лесков в письме Л. Толстому предлагает название «Франсуаза» как «самое удобное, простое, краткое, скромное и “приличное”» [Лесков www.levtolstoy.org.ru/lib/sa/author/177], и хотя сам Л. Толстой не остановился на каком-либо определенном названии, оно закрепилось за данным рассказом. Фрагмент путевого очерка «Sur l’eau» в тексте Мопассана не имеет никакого подзаголовка. Л. Толстой, превращая его в самостоятельное произведение, дает рассказу название «Дорого стоит», обозначая тем самым его суть: цена отдельной человеческой жизни в масштабах государства. Есть данные о том, что и рассказ Л. Толстого «Суратская кофейня» был опубликован в 1908 г. под заглавием «Бог один у всех» [Полосина 2002]. Отметим, что в упомянутых произведениях Л. Толстого имеет место одна и та же схема: основная мысль предпосылается в заголовке и окончательно фиксируется в финальной части произведения;

3. Замена фактуальной информации:

а) замена имен собственных и нарицательных:

J’ai voyagé dans la Mer Rouge …	Я путешествовал по Красному морю …	Я много плавал и по Черному морю …
Bernardin de Saint-Pierre. Le café de Surat	Бернарден де Сен-Пьер. Суратская кофейня (перевод мой. – Т.В.)	Л. Толстой. Суратская кофейня

б) замена конкретной цифры или даты на другую:

… rentra au port de Marseille le 8 août 1886 …	…вернулся в порт 8 августа 1886 года …	… и только 8 мая 1886 года пристал к Марселю …
Gui de Maupassant. Sur l’eau	Ги де Мопассан. На воде (перевод мой. – Т.В.)	Л. Толстой. Дорого стоит

4. Употребление просторечной лексики и оборотов: денежки огребает; всё честь по чести; у королька этого; дешевле, а всё дорого (Л. Толстой. “Дорого стоит”);


5. Лексические и синтаксические повторы, употребляемые в народных сказаниях: … и садится оно далеко, далеко на западе, за островами Англии (Л. Толстой. “Суратская кофейня”).


6. Опущение естественнонаучных подробностей или их замена:

Tous les temples du monde ne sont faits qu’à l’imitation de celui de la nature.	Все храмы мира сделаны лишь по подобию храма природы.	Все человеческие храмы сделаны по образцу этого храма – мира божия
Bernardin de Saint-Pierre. Le café de Surat	Бернарден де Сен-Пьер. Суратская кофейня (перевод мой. – Т.В.)	Л. Толстой. Суратская кофейня

Проведенное исследование показало, что все наиболее значимые для целостного восприятия и истолкования текста эстетико-смысловые преобразования имеют место в переводах-интерпретациях Л. Толстого, причем самые существенные локализуются в конце текста.

Деривационные преобразования формально-семантической структуры с наибольшим деривационным значением (абсолютное свертывание и развертывание) в большинстве случаев ведут к значимым эстетико-смысловым преобразованиям в переводных текстах, прежде всего, в переводах-интерпретациях. Исследование текстовой совокупности в деривационном аспекте позволяет выявить и описать при помощи лингвистической терминологии динамику преобразования эстетико-смысловой структуры родственных текстов, являющуюся важным компонентом анализа и интерпретации художественного текста.


Литература


Виноградов В.С. Перевод. Общие лексические вопросы. М., 2004.

Данилин Ю.И. Мопассан-романист. Предисловие к романам «Жизнь» и «Милый друг» Ги де Мопассана // Мопассан Ги де. Жизнь. Милый друг. М., 1981 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http: // ocr.crossw.ru/htm/mopassan/mopassan-pred-1s_1.php.

Жолковский А.К. Бабель/Babel. М., 1994.

Лесков Н. С. Николай Семенович Лесков, Лев Николаевич Толстой: Переписка [Электронный ресурс]. Режим доступа: http: // www.levtolstoy.org.ru/lib/sa/author/177.

Полосина А.Н. Восприятие Л.Н. Толстым творчества Бернардена де Сен-Пьера // Толстой и о Толстом. материалы и исследования. выпуск 2-й. М., 2002. С. 153-165.

Benhamou Noëlle. Filles, prostituées et courtisanes dans l'œuvre de Guy de Maupassant. Représentation de l'amour vénal. Villeneuve d'Ascq, 1997.


Вдовиченко Л.В. (Сургут)

Vdovichenko L.V. (Surgut)


ИДЕОЛОГЕМА «ПОРЯДОК/БЕСПОРЯДОК» В РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КОММУНИКАЦИИ

THE IDEOLOGEME «ORDER/DISORDER» IN RUSSIAN POLITICAL COMMUNICATION


Ключевые слова: идеология, значение, предписание, манипуляция, порядок, беспорядок.

Keywords: ideology, meaning, instruction, manipulation, order, disorder.


В современной политической лингвистике под идеологемой понимают языковую единицу (дефиниция Н.А.Купиной), семантика которой покрывает идеологический денотат или наслаивается на семантику, покрывающую денотат неидеологический. Особый интерес представляют идеологемы – семантические оппозиции, в частности порядок/ беспорядок.

In modern political linguistics an ideologeme is a language item semantics of which covers ideological meaning or is accumulated on semantics covering unideological meaning (the definition of N.A.Kupina). Ideologemes – semantic oppositions, to be more exact, order/disorder, can be of special interest for researchers.


Политическая коммуникация оказывает несомненное влияние на политические решения, на политические предпочтения, которые формируются в обществе, и наоборот, политические решения влияют на сферу политической коммуникации. Одним из важнейших аспектов политической коммуникации является речевое воздействие. В широком смысле речевое воздействие – воздействие на индивидуальное или коллективное сознание и поведение, осуществляемое речевыми средствами. Каждый человек имеет определённую модель мира, особенности устройства которой могут быть использованы при речевом воздействии. При построении таких моделей значительную роль играет идеология.

Многие исследователи занимаются изучением механизма взаимодействия идеологии и языка. В 1928г. была опубликована монография А.М.Селищева «Язык революционной эпохи», где был сделан первый опыт обобщения изменений в русском языке в период постреволюционных событий 1917г. В 1949г. вышла в свет книга Виктора Клемперера «LTI.Язык Третьего рейха», в которой учёный исследует язык власти Третьего рейха. Анализу тоталитарного языка советского периода посвящена работа Н.А.Купиной «Тоталитарный язык: Словарь и речевые реакции», 1995г. Гасан Гусейнов в своей работе «Советские идеологемы в русском дискурсе 1990х», опубликованной в 2003г., воссоздаёт идеологический срез картины мира, или когнитивной карты переходной эпохи России на материалах языка средств массовой коммуникации 1990-х годов [Гусейнов 2003, с.7]. Проведя исследование словарного состава языка революционной эпохи, А.М. Селищев указывает как на изменения в самом словарном составе, так и на изменения в семантической структуре слова. «Новые явления, возникшие в революционную эпоху, вызывали и новые термины. Для этой цели были образованы новые слова или прежние слова стали употребляться с новым значением» [Селищев 1928, с.17]. В.Клемперер приходит к выводу, что семантика отдельного слова, отдельного выражения варьируется в зависимости от контекста, в котором они встречаются [Клемперер 1998, с.70]. В своём исследовании тоталитарного языка советского периода на основе «Толкового словаря русского языка» под редакцией Д.Н.Ушакова Н.А. Купина определяет идеологему как вербально закреплённое идеологическое предписание. «В наиболее общем виде идеологему можно определить как мировоззренческую установку (предписание), облечённую в языковую форму. Ложные суждения, лежащие в основе ряда идеологем, служат базой для развития мифов и внедрения их в общественное сознание» [Купина 1995, с. 43]. Исследователь также отмечает, что «идеологическая экспансия захватывает все ступени семантической структуры слова, проникает в коннотативную часть семантики, диктует прямолинейную аксиологическую поляризацию» [Купина 1995, с. 14].

Очень плодотворным представляется утверждение Н.А. Купиной, что идеологемами становятся не только слова с семантикой, передающей концепты-идеи, но и единицы из сферы конкретной бытовой лексики, которые получают идеологические наращения: Азбука. Основные начала какой-либо науки или системы знаний. Азбука коммунизма. Данной точки зрения придерживаются многие исследователи. Занимаясь исследованием идеологемы «кулак» в советской пропаганде, М.С. Корнев делает вывод, что до начала XX века данный термин не именовался идеологемой, будучи термином негативно-оценочным. «Идеологемой он становится под воздействием большевистской идеологии» [Корнев 2006, с.16]. Таким образом, «при изучении идеологем следует учитывать политический контекст, вызвавший их к жизни. Следует учитывать также, что идеологемы, тиражируемые средствами масс-медиа, всегда возникали и возникают в связи с необходимостью манипуляции общественным мнением» [Корнев 2006, с.19].

С когнитивной точки зрения, идеологема представляет собой категорию, формирующую концептуальные схемы и категории, обусловливающие процесс восприятия и трактовки получаемой информации о том или ином социальном явлении или объекте. Эти схемы и категории репрезентируются и активируются словом или составным наименованием, смысловое содержание которого и эмоциональная окраска могут неодинаково восприниматься представителями различных социальных групп, поскольку идеологемы передают специфический взгляд на соответствующую реалию или социальный объект. Следовательно, идеологемы – слова, описывающие реальные события и включающие в себя оценку происходящего, негативную либо позитивную. Р.М.Фрумкина указывает, что «идеологемы можно сформировать на основе любой доктрины, если она внедряется как догмат, то есть вне всякого выбора и сомнений. Неважно, на чём конкретно остановиться – можно с равным «успехом» выбрать томизм, неокантианство или «философию жизни» [Фрумкина 1990, с.177-178].

Г.Ч.Гусейнов понимает под идеологемой «знак или устойчивую совокупность знаков, отсылающих участников коммуникации к сфере должного правильного мышления и безупречного поведения и предостерегающих их от недозволенного» [Гусейнов 2003, с.13]. Данным исследователем идеологема рассматривается в равной степени и как «минимальный отрезок письменного текста или потока речи, предмет или символ, который воспринимается автором, слушателем, читателем как отсылка прямая или косвенная к метаязыку, или к воображаемому своду мировоззренческих норм и фундаментальных идейных установок, которыми должно руководствоваться общество» [Гусейнов 2003, с.27]. В широком смысле слова, с точки зрения Г.Ч. Гусейнова, к идеологемам следует причислить и несловесные формы представления идеологии, к которым относятся традиционные символы (серп и молот, щит и меч), изобразительные и архитектурно-скульптурные комплексы (мавзолеи, памятники, плакаты, портреты, географические карты, карикатуры), а также символы музыкальные (гимны, позывные).

Особый интерес в исследовании политической коммуникации представляют семантические оппозиции, которые, по мнению Н.А.Купиной, являются ярким средством выражения идеологического примитивизма. Так, например, «частные варианты оппозиции революционный – контрреволюционный развиваются на базе новейших антиномий: красный – белый, вражеский, враждебный; левый – правый; советский – антисоветский, буржуазный, западный, английский, американский; коммунистический – антикоммунистический». [Купина 1995, с.10].

В данной статье рассматривается семантическая оппозиция порядок – беспорядок. «В любом обществе большое значение придаётся оппозиции «порядок – беспорядок». Противопоставление этих двух миров носит характер борьбы добра и зла. Начиная с самых древних времён зло неизменно отождествляется с беспорядком, с разнообразными иррациональными силами, с нарушением покоя и гармонии, в которых должен пребывать человек, природа и общество вообще. В соответствии с этим порядок, означающий меру, норму, структуру, иерархию, рассматривался как атрибут и цель божественного, беспорядок же – как принадлежность сатанинских сил, стремящихся ввергнуть существующее в хаос, в пустоту, в Ничто» (ng.ru/И.Аксёнов/Монетка упала третьей стороной). Многие известные российские политические деятели применяют данную оппозицию в своих высказываниях, оказывая несомненное влияние на формирование общественного мнения и общественного сознания. Следует отметить, что смысловое содержание данной семантической оппозиции понимается сторонниками различных политических взглядов совершенно по-разному. Печатные и электронные СМИ изобилуют примерами: «Национал-социалисты намереваются строить «русский порядок без Православия, Самодержавия и Народности». Господам национал-социалистам, если они искренне считают себя русскими патриотами, пора бы уже понять, что настоящий русский порядок не мыслим без Русской Православной Церкви, а также без уважительного отношения к прежним и ныне существующим атрибутам российской державности». (ru/). «Организация Русский Порядок – неполитическое, негосударственное самоуправляемое объединение русских людей, созданное ими в качестве средства самоорганизации Русского народа и решения задач по установлению Русского порядка на Русской Земле. Для достижения уставных целей Организация решает следующие задачи:

- продвижение в обществе созидательных идеалов и ценностей единства, служения и порядка;

- борьба с проявлениями беспорядка и источниками хаоса».(ссылка скрыта]. «Единороссы говорят, что Бог с ней, с коррупцией, лишь бы порядок навести, но я считаю, что никакого порядка, притом что беспорядок наводят коррупционеры, никогда не будет. А будет ещё больше беспорядка» (ссылка скрыта/). Не вызывает сомнения тот факт, что семантическая оппозиция порядок/ беспорядок и с точки зрения национал-социалистов, и по мнению организации «Русский Порядок», и по словам Виктора Похмелкина в его споре с единороссами обладает ярко выраженным идеологическим компонентом, представляет собой выразительный инструмент речевого воздействия в политической коммуникации современной России.

Результаты мониторинга современных СМИ позволяют сделать вывод, что как представители той или иной партии, так и отдельные политики зачастую достаточно избирательно используют только один элемент семантической оппозиции порядок/беспорядок. Например, представители партии социальной справедливости считают идеологему «порядок» одним из своих лозунгов («Порядок – Справедливость – Стабильность!») и объясняют свой выбор следующим образом: «Порядок – это сложившаяся при В.Путине система управления государством, которую некоторые политики называют «суверенной демократией». Наш народ горой стоит за порядок. Лучше всего термин «порядок» характеризует знаменитая фраза Столыпина, сказанная им о революционерах: «Им нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия!» Нашему народу и нашей партии нужен такой ПОРЯДОК» (Лозунги партии социальной справедливости/Российская газета, 20.11.2007). Депутат Государственной Думы Валерий Зубов: «Нынешнее послание Президента радикально отличается от посланий предыдущих лет. Если доминирующими терминами прошлых посланий были «стабильность», «порядок», «консолидация», то в этом послании чаще всего встречались такие слова, как «свобода», «демократия» и «конституция» (u/news/268359). «И, наконец, ещё одно: без подавления коррупции любое усиление «вертикали власти» и расширение полномочий государства повлекут лишь ещё большее казнокрадство, произвол, беспорядок и бессилие в решении реальных проблем общества» (Г.Арбатов, Человек Системы, 2002).

Необходимо подчеркнуть, что идеологема порядок/беспорядок широко используется в политической коммуникации не только для характеристики внутренней политики, но также и ситуации в мире в целом. «К началу XXI века в сознании политиков, учёных, военачальников сложилось устойчивое представление о том, что человечество пришло к Новому мировому порядку, фундаментом которого является военное превосходство Соединённых Штатов и их пренебрежение к действующей с XVII столетия Вестфальской системе государственных суверенитетов. По словам президента США Джорджа Буша-младшего, благодаря американскому лидерству в деле противодействия терроризму и тирании мир стал более безопасным, чем в XX веке. Но многие учёные из разных стран, принадлежащие к различным школам и придерживающиеся разных убеждений, оценивают достигнутые результаты иначе. Например, американский футуролог Брюс Стерлинг метко окрестил ситуацию Новым мировым беспорядком. В целом Новый мировой беспорядок не имеет идейной базы, то есть системы чётко сформулированных взглядов и моральных норм» (В.Овчинский/Россия в глобальной политике, №2, 2006). Ещё один характерный пример: «Далее Президент проводит мысль о необходимости восстановления мирового порядка путём создания новой биполярности (многополярный мир есть хаос, биполярный мир есть порядок, есть надёжная основа развития и процветания человечества)» (nasledie.ru/).

Таким образом, можно сделать вывод, что идеологема порядок/беспорядок широко используется в политической коммуникации современной России как в субсфере внутренней, так и в субсфере внешней политики. Что касается политики внутренней, для многих политических партий и политических лидеров порядок в стране это прежде всего государственная власть и сила, созидательные идеалы и единство нации, для некоторых – русская православная церковь и другие атрибуты российской державности. Беспорядок – неэффективное управление, бессилие государства, хаос в экономике. Мировой порядок позиционируется как многополярный порядок, как взаимодействие различных государств. Мировой беспорядок – как отсутствие такого взаимодействия.


Литература


Гусейнов Г.Ч. Советские идеологемы в русском дискурсе 1990х. М., 2003.

Клемперер В. LTI. Язык Третьего рейха. М., 1998.

Корнев М.С. Идеологема «кулак» в советской пропаганде. Дис. … канд.фил.наук. М., РГБ,2006.

Купина Н.А. Тоталитарный язык: Словарь и речевые реакции. Екатеринбург – Пермь, 1995.

Селищев А.М. Язык революционной эпохи. М., 1928.

Фрумкина Р.М. Идеи и идеологемы в лингвистике//Язык и структура знания: М., 1990.


Волкова Н.А. (Горно-Алтайск)

Volkova N.A. (Gorno-Altaysk)


О РЕФЕРЕНТИВНОЙ МОДАЛЬНОСТИ ТЕКСТА

КАК ВАЖНЕЙШЕМ АСПЕКТЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

ХУДОЖЕСТВЕННОЙ КОММУНИКАЦИИ


REFERENTIVE MODALITY OF THE TEXT

AS IMPORTANT ASPECT

OF LITERARY COMMUNICATION RESEARCH


Ключевые слова: текст, модальность, референция, точка зрения.

Keywords: text, modality, referention, point of view.


Статья включается в парадигму функциональных исследований художественной коммуникации. На примере текста В.М. Шукшина референтивная модальность представлена как категория, исследование которой позволяет идентифицировать мену точек зрения в повествовании.

The article is a part of series functional researchs by literary communication. In the text by V.M. Shukshin referentive modality is represented as a category, which helps to identificate various points of view in narration.


В современной филологической науке текст, в том числе и художественный, осмысливается как динамическая коммуникативная единица высшего уровня [см., напр.: Валгина 2003, Михайлов 2006; Чувакин 2003 и др.]. Представление о коммуникативности текста как его главнейшем признаке актуализирует аспект функционального осмысления художественного текста. Сущность функционального подхода к тексту заключается в рассмотрении его как срединного звена, как «канала связи» [Михайлов 2006, с.38] в рамках структуры речекоммуникативного акта: Говорящий (Автор) – Текст – Слушающий (Читатель).

В связи с этим в исследованиях текстов в последние годы отмечается возросший интерес к категории модальности, являющейся универсальной антропоцентрической категорией высказывания и текста и служащей выражению отношения говорящего (автора) к содержанию сообщения [см., напр.: Барышева 2006, Левина 2001, Офицерова 2005 и др.].

Понятие референтивной модальности текста было введено в текстолингвистику А.Г. Барановым [Баранов 1993]. Референцией в лингвистике называется «соотнесение и соотнесённость языковых выражений с внеязыковыми объектами и ситуациями» [Падучева 1996, с.244]. Референция имеет отношение к лингвистике нарратива прежде всего потому, что действие соотнесения осуществляется говорящим, а «тождество обозначаемых объектов (кореферентность) составляет одно из главных условий связности текста» [Падучева 1996, с.245]. Способ называния объекта (предмета, лица, момента времени, места и др.) отражает, как правило, точку зрения (далее: ТЗ) определённого субъекта сознания. Специфика референции в художественном тексте заключается в возможной «подвижности» субъекта референции. Так, ещё В.В. Виноградов, анализируя стиль «Пиковой дамы», отмечал, что «время в пушкинском повествовании является не только непрерывной формой авторского созерцания, но и прерывистой формой осознания последовательности событий со стороны разных персонажей» (курсив мой – Н.В.) [Виноградов 1980, с.213].

Проблема референции в естественном языке многогранна и многоуровнева, но при исследовании её в тексте необходимо исходить из различения двух видов референции – языковой (виртуальной) и контекстуальной (актуальной). Референция текста не может быть определена вне рамок текстовой деятельности. Имеется в виду, что референция задаётся иллокутивными интенциями автора. По выражению А.Г. Баранова, референтивная модальность – это «способ «зацепить» текст за мир» [Баранов 1993, с.131], в тексте она реализуется через гиперполе индексации, включающее в себя эгоцентрические элементы поля персональности и поля пространственно-временных координат. В семиотической концепции языка отражение его субъективности сформулировано в виде семиотической рамки «Я – здесь – сейчас». Эта рамка служит точкой отсчёта индексальных полей текста и ориентирована на автора текста, подчёркивает его центральную роль в текстовой деятельности. По сравнению с разговорным текстом, к которому также относится признак антропоцентричности, художественный текст отличается преднамеренностью пространственно-временного решения: оно не диктуется реальной ситуацией, а является одной из составляющих авторского замысла.

При таком анализе текстовой модальности, который учитывает разные аспекты отношения к изображаемому в системе «автор – повествователь – персонаж – читатель», понятие ТЗ становится определяющим в художественном повествовании, так как от выбора угла зрения зависит референциальный статус текста, обусловленный коммуникативным намерением автора. В этом отношении проза В.М. Шукшина представляет богатый материал, исследователи не раз отмечали такие особенности повествовательной структуры его рассказов, как полифоничность (многоголосие) и композиционная игра точками зрения [см., напр.: Козлова, Жилина, и др.]. Эти особенности отмечаются не только в повествовании «от третьего лица», но и в повествовании, организованном образом персонифицированного рассказчика, когда субъектами референции становятся разные его пространственно-темпоральные и психологические инстанции. Обратимся к примеру.

В рассказе В.М. Шукшина «Первое знакомство с городом» обозначена ретроспективная позиция персонифицированного рассказчика Ивана Попова, вспоминающего события детства. Однако в отдельных фрагментах повествования взрослый рассказчик «сходит со сцены», распорядителем всех эгоцентрических элементов, отражающих референциальный статус целой фразы или комплекса фраз, становится мальчик-персонаж, непосредственная ТЗ которого организует отдельный тип повествования. Примечателен в этом отношении следующий фрагмент:

«Эх, папка, папка! А вдруг да у него не так всё хорошо пойдёт в городе? Ведь едем-то мы – попробовать. Ещё неизвестно, где он там работу найдёт, какую работу? У него ни грамоты большой, ни специальности. И вот надо же – попёрся в город и ещё с собой трёх человек потащил. А сам ничего не знает, как там будет. Съездил только, договорился с квартирой, и всё. И мама тоже…Куда согласилась?(…)».

Принадлежность этого отрезка к детской ТЗ эксплицитно не обозначена (если не учитывать его графического выделения в отдельный абзац), т.е. в повествовании нет указания на детское сознание. Однако данный отрезок повествования представляет собой рассуждение мальчика-персонажа, поскольку все эгоцентрические элементы отражают его речевой режим.

Во-первых, субъективная модальность, заключающаяся в восклицательном и вопросительных предложениях, в употреблении междометия и разного рода частиц, а также в специальной экспрессивной конструкции (И вот надо же…), непосредственно передаёт переживания героя, его тревогу по поводу переезда в город. Модальные иллокутивные показатели – восклицание и вопрос – являются «первичными эгоцентриками» [Падучева 1996, с.409], т.е. могут соотноситься только с определённым актом речи.

Во-вторых, точкой отсчёта для временного дейксиса в приведённом примере является настоящий момент персонажа, относительно которого контекстуализируется будущее время (не так всё хорошо пойдёт в городе, где он там работу найдёт, как там будет), а также прошедшее время (съездил только, договорился с квартирой, куда согласилась). Формы настоящего времени глаголов фиксируют момент совершения действия (едем-то мы – попробовать, сам ничего не знает). Настоящее время в анализируемом отрезке обрекает субъект речи на ограниченное поле зрения. Это настоящее речевое (дейктическое) время мальчика-персонажа, в его речевом режиме устраняется дистанция между действием и рассказом о нём.

В-третьих, подчиняющий предикат ментального состояния субъекта сознания свидетельствует о том, что переживания ограничены детской ТЗ: «Ещё неизвестно, где он там работу найдёт, какую работу?».

В-четвёртых, в анализируемом отрезке в «плане фразеологии» [Успенский 2000, с.36] координатами детской ТЗ служат некоторые лексические средства воспроизведения ситуации: «папка», «…попёрся в город и ещё с собой трёх человек потащил», а также синтаксический строй речи, содержащий в себе сигналы разговорности, а именно, прерывистые и ситуативно неполные предложения: «Съездил только, договорился с квартирой, и всё. И мама тоже… Куда согласилась?». В лексических средствах «попёрся», «потащил» «план фразеологии» совмещается с ситуативной оценкой.

Итак, интерпретация эгоцентрических элементов как показателей референтивной соотнесённости с ситуацией речи позволяет утверждать, что в вышеприведённом отрезке повествования представлена непосредственно детская ТЗ на ситуацию: мальчик здесь является субъектом сознания, субъектом дейксиса и субъектом оценки в момент непосредственного протекания действия. Отсутствие формальных указаний на его восприятие компенсируется семантическими, интонационными и стилистическими средствами воспроизведения. В повествовательных отрезках подобного рода происходит полное несовпадение производителя и субъекта речи: формально производителем речи является взрослый рассказчик, но семантически субъектом речи выступает мальчик-персонаж. В данном случае можно говорить об имплицитной подмене одного коммуниканта (отправителя речи) другим, что возможно вследствие опосредованности художественной коммуникации. Подобный приём обусловлен коммуникативным намерением автора, поскольку с помощью мены ТЗ вносится особая экспрессивность, исходящая непосредственно от мальчика, участника совершаемых событий. Прошлое не столько вспоминается, сколько переживается заново, лежит в плоскости тех оценок, которые были свойственны рассказчику в момент совершения событий, и в этой плоскости прошлое преподносится читателю. Проанализированный фрагмент текста подтверждает тезис о том, что коммуникация «представляет собой не абстрактную схему передачи – приёма сообщения, а непрерывный процесс» [Кашкин 2007, с.8], для которого характерны континуальность и контекстуальность.

Таким образом, изучение референтивной модальности художественного текста в представленном аспекте включается в парадигму исследований коммуникативного процесса на основе интеракционального (деятельностного) подхода, при этом текст понимается не как «застывшее» образование, а как «текст в действии».


Литература


Баранов А.Г. Функционально-прагматическая концепция текста. Ростов-на Дону, 1993.

Барышева Т.Г. Поэтика художественной модальности ранней новеллистики Артура Шницлера: Автореф. дисс. … канд. филол. наук. М., 2006.

Валгина Н.С. Теория текста: Учебное пособие. М., 2003.

Виноградов В.В. О языке художественной прозы. М., 1980.

Жилина Н.П. Новеллистика В. Шукшина в литературном процессе 60 – 70-х годов XX века: Учебное пособие. Калининград, 2000.

Кашкин В.Б. Основы теории коммуникации. М., 2007.

Кукуева Г.В. Речевая партия повествователя как элемент диалога «автор – читатель» в собственно рассказах В.М. Шукшина: Автореферат дис. … канд. филол. наук. Барнаул, 2001.

Левина С.Д. Модально-референциальные аспекты модернистского текста: (на материале произведений М.А. Булгакова и В.В. Набокова): Автореф. дисс. … канд. филол. наук. Санкт-Петербург, 2001.

Михайлов Н.Н. Теория художественного текста: Учебное пособие для студентов филологич. факультетов выс. уч. заведений. М., 2006.

Офицерова Е.А. Выражение модальных значений возможности и необходимости в русской детской речи: Автореф. дисс. … канд. филол. наук. Санкт-Петербург, 2005.

Падучева Е.В. Семантические исследования (Семантика времени и вида в русском языке; Семантика нарратива). М., 1996.

Успенский Б.А. Поэтика композиции. Санкт-Петербург, 2000.

Чувакин А.А. Текст как объект и предмет лингвистики // Основы теории текста: Учебное пособие. Барнаул, 2003. С. 7 – 37.


Кара-Мурза Е.С. (Москва)

Kara-Murza E.S. (Moscow)


КОММУНИКАТИВНЫЕ ПАРАДИГМЫ КАК ПОКАЗАТЕЛИ РЕЧЕВЫХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ И КАК ОБУЧАЮЩИЕ ЕДИНИЦЫ ЛИНГВОКОНФЛИКТОЛОГИИ: ДИРЕКТИВЫ