С. Е. Хрыкин Сайт «Ирпенская буквица»: Издание: авторская редакция составителя. Книга

Вид материала

Книга

Содержание Маленькое происшествие Бетховен (iii) Немецкие стихи (iv) Старому литератору Звёздная ночь Оптический обман Августовская ночь Romance ii Воробьиная ночь Мефистофель у нас

Подобный материал:

• В. Х. Лобас «Культура Сходу» Сайт «Ирпенская буквица»: Издание: В. Х. Лобас «Українська, 815.26kb.
• Н. Д. Колбун «Заключение и литература» Сайт «Ирпенская буквица»: Издание: Н. И. Околитенко,, 284.53kb.
• Ирпенская буквица, 117.9kb.
• Ирпенская буквица, 1004.26kb.
• Ирпенская буквица, 853kb.
• А. Г. Шишов Медицинское изучение и предупреждение летных происшествий. Авторская редакция, 535.15kb.
• Рабочая программа уроков изобразительного искусства и трудового обучения в 1 классе, 173.25kb.
• И. В. Курчатов Сайт «Военная литература»: Издание: Головин И. Н. И. В. Курчатов. М.:, 1411.84kb.
• Книга уникальное издание. Это фактически «целительский», 3202.4kb.
• Е. П. Блаватской ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ (пер с англ. Л. Крутиковой, 5151.33kb.

этому верна,

Я не раскаялась!..


Врач называет сердцем

И пульсом пыль…

Какое сердце выдержит

Жару,

Солдат,

Товарный поезд

И кули рогожи…


Облечь идею в йод –

Идея

Останется для штор,

Для тесной комнаты.

А йод

Для запаха.


Больная звала доктора,

В другом окне

Назойливо писали повесть –

Двадцатый вариант

Зачёркнутый лежал

Не то на стуле,

Не то в корзине для белья.


И думалось:

Корзинка с воздухом,

Корзинка с известью

И детская корзинка,

Где есть помада и духи.


При лампе

Выбирали лучшее:

Кому помада,

Кому простое кружево,

Кому

Духи.

Она сказала:

– Я выбираю пар.


Вот парники,

Вот пар,

Вот карты…

О, Боже мой, как трудно

Мне дышать,

Когда душа есть пар…


Для карт есть полочка,

Для нот

Тетрадки,

Для души

Футляр от скрипок,

А от скрипок

Есть уши.


Вот идея:

Два стула

Загромождали комнату,

Мелки

Лежали на столах,

Повсюду был рассыпан

Пепел папирос,

Косое зеркало

Оклеено цветами,

Фиалки кашляют

И комната пустует.


Но в чём намёк?

Больная застонала,

Подушка стала горбиком,

Горбок

Кровати

Осыпался как пух,

И в середине

Лежала комната.


Игривей, чем обои

В цветочках,

В ленточках,

Огромный шкап

Всё вытеснил,

В стакане

Осталось на глоток воды.


– Тогда я думала:

Не форточка, а точка,

Не ласточка, а капелька

Воды

Меня б спасла.


Есть чёрточка у губ,

В прохладной миске

Тень от листьев…

О, если б знать,

Что чёрточка, что форточка?


Когда цыгане в синих свитках

Играют в шашки,

Между рук

Струится ветер,

Между рук –

Озёра и тополя…

Что тополя, что топот?


Так пар

Теряет воду,

Так одеяло

Теряет смысл и форму.

Она привстала:

– Этикетка с пивом,

Кусочек зеркала, огромный шкап,

Давили горло

Пыль от станций

И пыль буфетов

На буферах…


Не забытьё, а быт,

Не быт, а бытие.

Гремели дрожки,

Врач и муж сидели

В отдельной комнате…

– Больная умерла.


27 июля 1925

____________________________________

* Начиная с весны 1925, Игорю Юркову приходится всё чаще лечиться в санаториях Пущи Водицы, Боярки, Гайворонщины; увиденное и пережитое здесь стало темой многих его стихотворений.


^ МАЛЕНЬКОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ


Там человек сгорел…

А. А. Фет


Надломлена, и горек сок

Разбухшей в дождике сирени.

И вот она летит в песок

Вслед хризантемам и мигрени,

Затем, чтобы отвесный луч,

Жизнь бесконечно повторяя,

Лежал, как веточки в углу,

Не шевелясь, не понимая…

Ты ритм мгновенный изучал

Косого взмаха и паденья

Здесь, на полу, внезапной тенью,

Там – веткой сломанной сейчас.


31 июля 1925, Боярка


^ БЕТХОВЕН (III)


Мещане в спальных колпаках

Следят за действием будильника.

Хозяйке нравится в гостях

Их музыка, их именины.

Здесь даже розы на часах –

Не розы, а сплошные звуки,

Не звуки даже, а небеса,

В которых ангел носит брюки.

А ночью – бурей между рук,

Всей путаницей чувств постылых

В подушки грохается звук,

Которому не стало силы.

Кто здесь страдал? Кто жил, любя?

Чьё сердце музыкой называлось?

Кто видел прячущим тебя

Живую душу в одеяло?


31 июля 1925, Боярка


^ НЕМЕЦКИЕ СТИХИ (IV)


Двуспальные, вы мне страшны,

Вы мне страшны, вьюнки балконов.

За черепицей – блеск луны

Сухой, осенний и бессонный.

За каждой каплей стеарина

В тетрадках толстых, за Шопеном

Другой лохматый исполин

Ручищей раздвигает стены.

И шпицей, нотой иль углом,

Иль цеппелином бьёт с размаха

Луна, которая без страха

Крадётся в сумасшедший дом.


31 июля 1925


РАДУГА


Не дождь, а стёклышки простые,

Косые призмы пустоты

В отвесный луч, где пылью стынет

Стеклярус, падая в цветы.

От ломкого стекла до сомких

Столбов весенней синевы,

Не луч, а белая соломка

Среди разросшейся травы.

Но в этом зеркале плавучем

Дышать нельзя и жить нельзя,

И звёзды, и крутые тучи

По выгнутой дуге скользят.

Здесь сумасшедший дух симфоний,

Мешая краски и углы,

Ложится пыльцей на газоне,

На зонтики и на полы.


4 августа 1925


ОФЕЛИЯ*


1.*


Всё хмурится, всё словно дождик

Пролился бы – не хватит сил.

Офелия, моя Офелия,

За что тебя я полюбил?

Быть может, крашеная кукла

В воде зелёной поплывёт,

Но сердце бедное не знает,

Когда полюбит и умрёт.

Ты сохраняешь белый фартук,

Пучок лозы и вздох о том,

Что можно говорить о счастье

Лишь вечером и шёпотом.


4 авг. 1925

2.*


Мне снилась сегодня Офелия

И пруд при зелёной луне.

О чём ты? Чего ты хотела? И

Зачем ты явилась ко мне?


Здесь тесно в моём балагане,

Здесь я притворялся и жил.

Зачем же ты смотришь печально? –

Ведь я никого не любил.


Мы тоже сегодня, как куклы,

Чужой покорились судьбе.

Уйди, моя бедная фея,

Не я сочинил о тебе.


4 авг. 1925

________________________

Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», Киев, АРП, 1929.


^ СТАРОМУ ЛИТЕРАТОРУ

(второй вариант)


Мне скучно, старый литератор,

Стих не в ходу и не продашь,

Короткий век сердец горбатых

Живописует карандаш.

От комнат, от пивных, от студий,

От этой лжи едва дыша,

Всё незабудкой на посуде

Останется твоя душа.

Где зреет гнев? какой продаже

Своё бессмертие вручив?

Глядишь: но всё стоит на страже

Фокстрота пакостный мотив,

Чтобы тошнило и шатало,

Чтоб под румянами едва

Тебе навстречу выступала,

Кривясь в агонии, голова.

Вот гражданин, достойный гнева,

Он только призрак неживой,

Бессмысленный росток посева,

Когда-то брошенного тобой.


5 августа 1925


ВЕСНА


Орешек падает в ведро,

И барабанный стук в чуланах слышен.

А там цветы и жёлтый дрок,

И путаница белых вишен.

Так вот ещё одна весна,

Вот ускользающая тенью

Зеленоватая луна,

Тебе грозящая мигренью.

И если хобот медных труб

Блеснёт, и если вздоха мало,

Забудь о том, мой глупый друг.

Что вот была и миновала.


10 августа 1925


ПОГОНЯ


Он скрылся за холмами,

И день ударил в столбняке

Зелёным ветром и песком

И облаками в ивняке.

Какая широта, косой дугой

Уходят холмы, и поля, и тени,

И дальше голубой водой

Их ломаные отраженья.

А вслед за ним, качаясь, день бежал,

Скользя вдоль шин и пригибая рожь.

– Да, здесь скосили без ножа

Бегущую обратно ложь.


10 августа 1925


ТИФ


Сухие простыни, виски –

Вот что зовётся тифом,

Вот жёлтенькой полоски

Сплошная тошнота,

Когда, визжа под лифтом,

Откроет санитар

Убежище веселья,

Пахнёт морозный пар

На серые шинели.


Как сыро здесь, как скучно

Рядами в тишине

Лежат пришельцы в комнатах,

И на моём окне

Морочит медицину

Халатами тоска.


Пройдись: заденешь воск,

Окурок или бантик,

Иль веник для венков,

От жёлтых папирос

Кислеет муть в стакане,

Вот, кажется, захватишь

Огромный потолок

Или совсем некстати

Перчатку на руке,

Или чужой платок,

Или чужой паркет.


Одно наименованье,

– Дощечка над кроватью,

Которой дорожишь,

И от окна до ванны

Иной дороже платит,

Чем за скупую жизнь.


Как назвать: не мартом ли,

Или не апрелем

Этот жёсткий воздух? –

Все сидят за картами

На его шинели,

Обернулись:

– Поздно!


Лампочка горела –

Лампочка потухла.


От сухих до жёстких

Ощупью, от трудных,

От совсем плохих

По жёлтой полоске

Ходит безрассудство,

Ищет руководства

У пустых палат,

И за каждый взгляд –

За пятак стеклянный,

За халат простой

Все идут подряд

В темь пустых палат.


13 августа 1925


^ ЗВЁЗДНАЯ НОЧЬ


Вызвездило так, что не дохнуть,

Так, что всё шатается и кружит.

Холодно.

Ты подошла к окну –

Звёзды, звёзды просятся наружу.

Кажется: висишь в стекле. Ещё –

Лопнет тот пузырь воздушный,

И течёт, касаясь губ и щёк,

Содрогает, двигает и душит.

Как на этой высоте мне жить?

Как смотреть мне больно! – А оттуда

Не зарницы к нам, а мятежи…

Что теперь хвалёный наш рассудок?

Он колеблется, он меркнет…

– Вдруг

В этой сутолоке всё светлеет,

Потому что тихий лунный круг

Встал успокоительно над нею.


13 августа 1925


^ ОПТИЧЕСКИЙ ОБМАН


Белой бабочкой ночной

Сотрясая пыльцу с крылышек,

Дух метался над огнём,

Бедный дух – мой дух – слепой,

Обожжёшься над огнём.


Да и твой огонь огромный –

Только в лампе огонёк,

Только тихий и укромный

Двух мещанок уголок.

Дух, наткнёшься на обои,

На цветочки, на стакан.


– Разве крылышек не стоят

Не идеи – так диван?


16 августа 1925


^ АВГУСТОВСКАЯ НОЧЬ


Вот сумасшедший уголок,

Вот ночь, грозящая мигренью,

Вот этот низкий потолок,

Уже кругом обведен тенью.

Что чувство? – только смутный пар,

Одно названье лёгкой тени,

Сюда струящийся угар

Цветов, кузнечиков, мигрени.

Он был невыносим, пустой,

Огонь и шум ночного сада,

И дух над лампой, и косой

Огромный угол звездопада.

Но различаем, но знаком

Тот холодок, бегущий в шторы,

Здесь мел луны ссыпался в дом,

Чтобы его не крали воры.


16 августа 1925


ROMANCE


О, как он дышит тяжело,

Осенний сад, шумя ветвями.

Ты говоришь: «Мне всё тепло». –

Побудь ещё до ночи с нами,

Побудь ещё.

В такую темь

Не жаль ни жизни, ни желаний,

И между нами встанет тень,

Другая жизнь – воспоминанье.

И может быть, внимая ей

Под шёпот глохнувшего сада,

Ты ужаснёшься: сколько ей

И жертв, и чувств напрасных надо!

– Не оставайся, – здесь темно,

Ты зябнешь, ты, мой друг, скучаешь…

Чужая тень глядит в окно,

Чужая жизнь твой сад качает.

17 августа 1925


КУДА?


Когда не жалко ничего

И нечего желать,

И жизнь даётся для того,

Чтоб молча умирать,

Что нас спасёт тогда от Ней,

Когда, других любя,

Она и в комнате твоей,

И около тебя?

О Боже мой, куда уйти

От самого себя?..


24 августа 1925


ВЕТЕР


От ссадин сок, от ласточек таверны,

От музыкантов кавардак.

Ужель подует ветер северный

В клубок теней и в клуб зевак?

На кладки брёвен он ложится:

– Как пахнет здесь ездой!

Что передаст весёлая скрипица

Тебе, слепой? –

И всё-таки, затем, чтоб быть,

Испарится не звук, так цвет,

И чудный образ пережить

Ни сил, ни смысла нет.

И вот уже шевелится в плюще,

Уже вьюнки ему кивают, -

Одно мгновение в ущерб

Движению и маю.


25 августа 1925


^ ROMANCE II


Что ж от розы нам осталось? –

Запах свял и цвет погас,

То, что розой называлось,

Только горсть листков сейчас,

Так и ты когда-то билось

В буре чувств, химер и крыл,

Так и ты остановилось

Без сознанья и без сил.

Что ж от них теперь осталось? –

Смутный вздох, намёк, тепло…

Роза сердцем называлась

Иль сердце розой проросло?


25 августа 1925


ЭТЮД– I


Игра природ, игра орбит,

Других дорог, других обид,

И ты – урод, игра природы,

И град – игра, и всё – игра,

Над городом худые роды

Ребят, разбойников, пера.

Всё родится, роится, рост

Идеи ждут движений, звуков,

Чтоб отозваться к ним игрой

Чтоб отозваться, звук не волен

Вместить, стесниться.

Танец

Орбит, природ, рабов и воли,

Так некогда худой испанец,

Писатель древний жил на дереве,

Питался деревом, дрожал

От стужи, портил нервы,

– Его никто не уважал.

Или другой – германец чинный,

Застёгнут, стянут, жил в гостиной,

Ел яблоки, играл, писал,

Печатал.

– О, печать, печаль,

Развод воды, расход симфоний,

Желтели ноты, пел рояль,

И этот устанет, утонет.

Коль третий, бодрый, волосатый,

Шутник салонов, клавесин

Любимец самый модный, на закаты

Быть может, пролил керосин, –

Падите, Александр Сергеич, скучно

От звуков сладких и молитв, –

Он учится, он учит, Мучит,

Маячит,

умирает, стихами сыт.

А мы пешком с мешком, с смешком

Смошенничаем и напишем

Стишок.

Ты конским наиграл смычком

Смешные, вольные напевы,

Где за руки берутся девы,

И вот – струна поспорит с мехом.


26 августа 1925

__________________________

* В тетради утрачены две следующие страницы – со стихотворением «Комсомол» и началом стихотворения «Воробьиная ночь», которые восстанавливаются по машинописному сборнику Ольги Владимировны.


КОМСОМОЛ


Обычай рас, рисунок роз –

Всё высохло, чертёж простой

Уже канон других племён,

Их вкусы, нравы и забавы.

Так начинался век другой:

Пока – разбором, там – игрой…

Смотрели старшие на игры

Сперва с усмешкой, а потом

С боязнью – дети стали тиграми,

Им крови хочется, их дом

Уж им не кажется приютом. –

Орбит, миров, идей приют

теперь другой.

Они поют

Над пленниками диких шуток.

Так начинается история,

Её противникам на горе.


Я невнимательно смеялся

Над их затеями. Я думал:

Они потом остепенятся,

Так – без скандала и без шума…

Начинается новый век.

О, как

Я ошибался, как я каюсь,

Что сам стоял в толпе зевак

Смеясь! – А шутка была злая…


…Теперь я не смеюсь. Теперь

И для меня закрыта дверь.


26 авг. 1925

__________________________

* Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», 2003, «Амфора/Геликон Плюс», Санкт-Петербург.


^ ВОРОБЬИНАЯ НОЧЬ


Он не ответил.

В сад открыты окна.

Отдельный образ, точно память

Движения.

Шла гроза.


Теперь подумай о грозе.

Бесшумно

Горцы

Бежали по гостиной.

Их страна

Горела,

В саду лежали тени.


Какой, однако, весельчак.

Лук

Натянуть.

Вода бежит по створкам.

Горцы

Спасали жизнь,

А их царица – честь.


Теперь подумай, как помочь.

Во тьме белеет платье,

Они её преследуют.


Зажечь свечу. Отчаяние

От чая до чайных роз.

Чернила.

Платье

Падает на землю.


Отвесный луч

Скользнул.

И в зеркале колышется вода,

Кусочек лба и брови

Глядят в пожар страны.


Движенье зеркала,

И ртуть разбрызгивалась.

По вьюнкам

Спускались вести.

Конверт упал в окно.

– Смятение.

Косой нелепый профиль

Бежал по стенке.


Ты думал:

Где платье?

Где случайный образ?

В круговороте ритма

Звучала нота,

Голос спросил: – Вы живы?


О, если бы ему увидеть платье,

Кусочек лба и брови,

Если б слышать

Тот голос.


Другие беженцы,

Как дух сырого сада,

Как занавески, что шевелятся,

Как голубые струйки

Водостока.


Колода карт раскидана.

В гостиную вошли приживалки,

Раздался

Выстрел.


Он повернулся:

– Ничего.

Пустая темнота,

Окно

Открыто в сад,

Конверт лежит на стуле.


Навстречу

Протягивают тени.

Страна горит,

На горизонте угли

Или костры.

О, если бы хоть память

О зеркале!


Сад

Вздрогнул.

Изломанная тень

С испугу

Ударила в окно комочком,

Нотой

Воробей

Кувыркнулся с плюща.


Напрасно искать причину.

Он закурил.

Окно захлопнулось

Беженцы

Остались без приюта.


28 августа 1925

__________________________

* Большая часть стихотворения «Воробьиная ночь» утрачена, вместе с вырванными из тетради страницами; восстанавливается по машинописному сборнику Ольги Владимировны. В тетради сохранилось лишь окончание стихотворения, начиная со строк:

Навстречу

Протягивают тени…


^ МЕФИСТОФЕЛЬ У НАС


ДИАЛЕКТИЧЕСКАЯ ЧАСТЬ


Жидким золотом облиты

Тротуары и мосты,

В жидком золоте копыта,

Порыжел от солнца ты.

Мой весёлый Мефистофель,

Как печально на земле!

Как смешон твой тощий профиль

На аптекарском стекле!

Все часы остановились –

Только белый циферблат,

Как всегда, не виноват;

Как всегда, автомобили

Не спеша ползут горой…

Циферблату над тобой

Скучно от осенней пыли.


Помнишь комнатку в предместье,

Помнишь розы на часах,

Неприятное известье,

Неприятность в небесах.

Только ты едва ли помнишь

Юбку с красною каймой,

Этот взгляд – прямой и скромный,

Сумасшедший взгляд порой.

Да о чём, ей-богу, думать?

Маргарит и прочих дур

Можно пользовать без шума,

Без скандальчика в аду…


Дай закурим, искуситель,

Катаральный холостяк,

Постоянный покровитель

Идиотов и гуляк.

Цицерон мой длинноносый –

Дай мне средство от клопов,

От прыщавых футуристов

И от прочих дураков.

Правда – хоть бывает скучно,

Но подлее – никогда.

Слишком уж благополучна

Ожиревшая звезда.


Помнишь, мы с тобой читали

Те нелепые стишки,

Что прилежно написали

Автоматы-дурачки?

Их, бедняжек, морят в клубе,

Им читают чепуху

Графоманы и суккубы,

И жандармы Гепеу.

Рахитичные спортсмены

На обложках нам смешны,

Но какие ждут их сцены

От стареющей жены!

Кривоногие еврейки

Ходят с красным и поют; –

Эти – лучше канарейки

Создадут тебе уют.


Это всё, конечно, скучно,

Ты недаром захирел, –

Кто меня теперь научит

Избежать коварных стрел?

Этих жирных, похотливых,

Полосатых дам и дев,

Этих Хаек, этих Ривок

Не забудешь, ошалев.