С. Е. Хрыкин Сайт «Ирпенская буквица»: Издание: авторская редакция составителя. Книга
| Вид материала | Книга |
- В. Х. Лобас «Культура Сходу» Сайт «Ирпенская буквица»: Издание: В. Х. Лобас «Українська, 815.26kb.
- Н. Д. Колбун «Заключение и литература» Сайт «Ирпенская буквица»: Издание: Н. И. Околитенко,, 284.53kb.
- Ирпенская буквица, 117.9kb.
- Ирпенская буквица, 1004.26kb.
- Ирпенская буквица, 853kb.
- А. Г. Шишов Медицинское изучение и предупреждение летных происшествий. Авторская редакция, 535.15kb.
- Рабочая программа уроков изобразительного искусства и трудового обучения в 1 классе, 173.25kb.
- И. В. Курчатов Сайт «Военная литература»: Издание: Головин И. Н. И. В. Курчатов. М.:, 1411.84kb.
- Книга уникальное издание. Это фактически «целительский», 3202.4kb.
- Е. П. Блаватской ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ (пер с англ. Л. Крутиковой, 5151.33kb.
Бояться, как воспоминанья.
О ложь, пожалуй, ты грустней
Печальной правды увяданья.
Антистрофа: Едва ли развернёшь страницы
Сквозь очерк хилого пера.
Кому в твоих стихах приснится
Короткой осени пора?
Орфей, чьё сердце
Заставил ты дрожать?
– Ничьё!
И он проходит мимо.
И в ужасе цветы увяли,
И призраки ушли,
И до живущих долетали
В то утро журавли.
12 сентября 1925
ЖУРАВЛИ
Уходящей пролетает
В дыме синяя тропа
Журавлиной, дальней стаи
Голоса и высота.
В небо за сухмень и осень,
За стеклянные дожди
Синяя тропа уносит
Пролетевших впереди.
Или то очарованье:
Руки падают назад,
И живое очертанье
Заслоняет жёлтый сад.
Мимо, мимо этой встречи,
До свиданья, журавли!
Улетающим далече
Не видать уже земли.
Здесь такая сушь осенняя,
Что не жить никак нельзя.
За желтеющие тени
Треугольники скользят.
12 сентября 1925
АВГУСТ
Скрипнет в саду – скрипка в ответ.
Лето лежит за овином.
Падают яблоки в зелень и свет,
В полдень – сухой и длинный,
Нехотя платьев, шеи, рук,
Всё им – принцесса жёлудя…
Кажется: вот деревянный звук –
Лопнет струна в полдень.
Я не хотел подходить, я ждал:
Сеном, вознёй и голой –
Розовым телом – всегда, всегда
Жизнь полыхала на воле.
Если бы знать, как она хороша,
Если бы только увидеть,
Как оживает на солнце, дыша,
Чтобы её ненавидеть.
12-13 сен. 1925
ЭТЮД-2
О ложь, пожалуй, ты грустней
^ Печальной правды увяданья.
Моё.
Дрожжи, дожди, точит, течёт,
Вздрагивают от плача плечи.
Зачем искривился твой красный рот?
Зачем притушили свечи?
Далече журчат ещё журавли,
Ещё тетрадки в чернилах,
Ещё облаков, яблок, земли
Стареющее так мило.
Оно улетает – что жило в тебе,
И в жилах не кровь – а осень.
И как удержать? И в какой борьбе
Бессильное сердце выносит?..
Печальная правда грустнее лжи
Грустнее, и плач невнятней.
Они догорают – твои мятежи,
Сухие осенние пятна.
Что совесть советует? О, подожди,
Не слушайся, сначала
Прислушайся – как побегут дожди,
Как сердце твоё солгало.
13 сент. 1925
^ МУЗЫКА ИЗДАЛЕКА
Чёрные фраки на заре –
Или футляры виолончели –
Весна блуждала на дворе,
В спокойных лужицах синели.
От ритма шаткого едва
Качался силуэт картонный,
Качалась низкая трава…
У этой форточки зелёной
Ты долго плакала навзрыд,
Безмолвно, и футляры пели
О том, что не было поры
Печальнее дождя в апреле.
14 сентября 1925
NOKTURNE
Что музыка наговорила?
Что музыка солгала?
Отсюда до зари
Летящих провожал
От музыки такой,
Там за журавлями,
Там за тополями
Облако и зной.
И чего ты хочешь?
Что ты можешь знать?
Скрипкой или ночью
Бредить и дышать?
Если скрипки в липах,
Если липнет зной,
Сердце будет скрипкой
Биться над тобой.
Мастер может вырезать
Куколку святого,
Платья длинный вырез,
Голову и слово. –
Вот что совесть скажет?
Музыка солжёт?
Солнце пыльцей вяжет
На тетрадке нот.
Ночью ты не можешь
Видеть скрытый мир,
Там ведь любят тоже,
Так же, как и мы, –
Разве не довольно
Этих длинных дней?
…И тебе не больно
Видеть журавлей.
14 сентября 1925
СМЕРТЬ
Ни ветер, ни судьба.
Какое шумное движенье
Оцепенело.
Не темнота, а прах,
Не тёмное «люблю»,
А тень,
Что тонет в тени.
Ещё отсюда хлороформ,
Ещё отсюда смутный звук,
Ещё отсюда плач
Туда –
В светящуюся пустоту,
Туда –
В мерцающие кручи,
Туда, где ветер рвёт
И, долетая, цепенеет.
Перекосившееся лицо…
В последний раз,
В последний раз
Сияет перспектива,
В последний раз
Стена как мякоть,
И камень падает
В воронку.
Чуть-чуть открыв глаза,
Он смотрит и не видит.
Куклы
В последний раз
Танцуют на ветру.
Квадрат
Рассыпался в круги,
И каждый круг
Рассыпался на клетки.
И клетка обратилась в прах,
И клетка обратилась в ночь.
И нам отсюда не увидеть,
Как он цепляется за тень.
И клетка обратилась в каплю,
И капля падает в воронку.
И капля уходит в землю
Как вздох, как ветер.
18 сентября 1925
ФУГА III
О, как ты бьёшься на пороге
^ Как бы двойного бытия.
Ф. Тютчев
Свидетельствуй о комнате своей:
Цветы стоят в зелёной банке,
Рабы вещей – пустые тени
Заставлены от мира, неподвижны,
И всё-таки движение и ритм
Хоть в краешке угла, на потолке,
Где путается свет от лампы.
Не ветер, а восторг, не ритм, а ропот,
Кусок окна – кусочек жизни,
Туда летят и гаснут искры,
И гаснут на ветру.
Невидимая жизнь нам ненавистна,
Настойчивая жизнь бушует рядом,
Перемещая вещи, там сверкает
Безумие и пустота,
Глухая музыка
Пульсирует,
Вот такт – ему в ответ шаги,
Жалость шаги,
Страх шаги, –
Они не умолкают.
На плёнке, на пластинке – свет,
На пластинке облака,
На пластинке земля, –
Не проявить, пластинка
Пуста.
Однако, цепь холмов встаёт,
И в кружке ветер и вода,
Святой проходит в огород,
Где зелень и вода,
Там ласточке напиться нужно,
Там вот косым крылом
Щебечущая туча кружит
За растворившимся окном,
Там вот лежит в пахучем сене,
Там зябнет лунный свет, –
Все времена, мечты и тени,
И только жизни нет.
Все времена, и чахнет запах,
И скошенное вновь
На миг лежит в косматых лапах,
В твоих, любовь.
Святой ломает хлеб, часы
Ему стрекочут о кровати,
О том, что солнца и росы
Ему никак не хватит,
Не хватит потому, что он
Другой любим, и она
Не знает, что рабы вещей,
Пустые тени в узкой комнате
Сбираются на мёртвый бунт.
На плёнке, на пластинке свет,
На пластинке облака,
На пластинке земля.
Не проявить, пластинка
Пуста.
Другая комната проходит,
Там запах яблок и тетради,
И музыка под липой бродит,
И холодок струится сзади.
Вот ноты, и поёт рояль,
И лоб склоняется упрямый –
О жизни, улетевшей вдаль,
О трауре на строгой даме.
Гнилые яблоки не в счёт,
Невнятна музыка, невнятны
Года восторгов и работ
Кладут на щёки сухие пятна.
^ А клевер, вспомнив о грозе,
Суету в комнате пустую,
Года известий и газет
И голос: «Я вас арестую»*
______________________________
* Выделенные курсивом строки трудно читаются в рукописи (эта часть страницы подмочена, чернила расплылись и побледнели); но сохранился след карандаша, перечёркивающего эти строки.
И к лампе повернув лицо,
Смахнув крутую прядь, он пишет
Смотрите, он ещё,
Смотрите, он живёт и дышит –
Затем, чтоб ноту проглядев,
Закашляться горячей кровью,
Один намёк, один напев,
И музыку зовут любовью.
Он не знал, что через сто лет
Он будет мной.
Да он не знал,
Что на плёнке, на пластинке свет,
На пластинке облака,
На пластинке земля, –
Не проявить, пластинка
Пуста.
И тень кидается вдоль потолка,
Вот такт – в ответ шаги,
Жалость – шаги,
Страх шаги,
Они не умолкают.
Не ветер, а восторг,
Не ритм, а ропот,
С отбитой кружки
Капает вода,
Слепое солнце
Бушует на дворе,
Вот щёлка, и дверь открыта.
Один наклон, случайный жест,
Ты медленно снимаешь платье,
Здесь тишина, здесь солнца хватит,
Чтоб раствориться и сгореть.
Откуда ж ласточке крылатой
Понятен этот лёгкий жест,
Когда от крыльев пахнет мятой?
И если локоть и плечо
И это всё – глоток у горла,
То значит, бьётся горячо,
То значит, яростные птицы
Слепые, бешенством грозят,
И смертной тени будет сниться
Не прах, а этот шумный сад,
Не прах, а комната моя,
Не ветер, а восторг,
Не ритм, а ропот,
Глаза слепцов, белёсые пластинки,
И каждая из них пуста,
Пуста.
Невидимая жизнь проходит рядом,
Назойливая жизнь бунтует рядом,
Перемещая вещи, там сверкает
Безумие и пустота,
И тонкая соломинка
Как мостик
Отсюда перекинута туда.
18 сентября 1925
* * *
За распахнувшимся окном
Тепло летит и потухает,
И там уже другим теплом
Нагрета комната пустая.
Ты здесь сидела до зари,
И звёзды до зари светили, –
Не говори, благодари,
И там другие звёзды были,
И за тобою вдаль, вдаль
Бежали тени к перелазу,
Ведь дочитать им было жаль
Растрёпанную книгу сказок.
^ 23 сентября 1925, Киев
РАДОСТЬ
Восторг от ветра, от идей,
От лип, врывающихся в город,
От штурма тюрем, от гостей
И оттого, что каждый молод.
И ты, смеясь, проходишь вниз,
Где толпы солнц несут плакаты,
Где вместе с ветром бьётся жизнь,
В которой все мы виноваты,
В которой виновата ты
За эту радость молодую,
За эти бедные цветы,
За эту музыку простую.
26 сентября 1925, Киев
^ НОЧЬ 3-ГО ОКТЯБРЯ
Как просто: лунная листва,
Летящий сад дрожит и тает.
От звёзд кружится голова,
Они бегут, они блистают
Там, за другими далеко,
Там вот скользят, вот мчатся тени –
Им двигаться, им жить легко,
Сгибаться, падать на колени, –
За этот белый, ртутный блеск,
За чёрные холмы и реки
Какой мгновенный мир исчез,
Какая ложь ушла навеки.
Ломая связки и суставы,
Летят лучи в пустую щель –
Сиянием в сухие травы,
Лекарствами в мою постель.
^ 3-4 октября 1925, Боярка
ВСТРЕЧА
Красных листьев, мишуры
Столбики и кучи.
От трамваев до зари
Лёгок ток гремучий.
Твой аквариум сквозной:
За вагоном голубой
Ровный свет планеты,
Это встретился трамвай,
Ты, смотри, не потеряй
Жёлтого билета.
От гостиных до гостей,
От идеё до быта,
От пивных до этажей
Ты теперь забыта.
Только не забудешь плач
И чужую совесть,
И худых покатых плеч
Жалобную повесть.
1-4 октября 1925, Киев–Боярка
^ ЯВЛЕНИЕ ХРИСТА
Ветер
Летит стеной и шевелит пальто.
Сгибаясь,
Он медленно пошёл ему навстречу.
Стена ударила –
и канула в овраг.
Кругом такая тишина,
Кругом такая пустота,
Листья
летят
вниз.
Потом, уже в другой раз,
Мы видели ^ Его вдали,
Мне кажется – Он повернулся.
С других домов
Сквозь форточки глядели
Туземцы –
Кто в бинокль,
а кто в очки.
В кружочках тяжелела синева,
Кусок леса
и соседний дом.
Идеалист сороковых годов
На карточке
Скорбел необычайно,
Поломанное фортепьяно
Само играло
Длинные ноктюрны,
Обои
Хихикали в кулак,
Малютка кушал суп.
Всё так обыкновенно,
Что бинокль
Конфузился в трясущихся руках.
Внизу, в кухмистерской
Бранились херувимы,
Упитанные до изжоги.
В избытке чувств
Хозяйка накормила
Голодного милиционера.
Сиротка кушал с аппетитом.
Благоговейно тощие щенки
Глядели в рот сиротке.
Кошка
завидовала и мурчала.
Писака от экстаза
написал
Стишок о смычке города с селом.
По слухам –
Редакция ему не заплатила.
Всё так обыкновенно,
Что хозяин
Сконфузился и отложил бинокль.
^ 5 октября 1925, Боярка
__________________________
* Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», 2003, «Амфора/Геликон Плюс», Санкт-Петербург.
* Сравните: Ф. Достоевский – основная идея его романа «Идиот». Здесь – предложенный И. Юрковым собственный образный вариант той же мысли.
ОСЕНЬ
От берегов крутые тени
Вдоль по воде ещё бегут,
Ещё стрекочут в тёмном сене,
Ещё кузнечики поют.
Но чахнет мокрая берёза,
И по утрам светло в окне
От голых сучьев, от мороза,
И нехотя, как в полусне,
Светает на осеннем небе,
И мокрый веет ветерок,
И свет на этом сером небе
Так непомерен, так высок.
О чём ты думаешь? Что хочешь? –
Проходит жизнь, и день за днём
Плывут, плывут куда-то ночи,
И мутный очерк желтизны…
– Обманет каждый час осенний
За то, что обманули сны.
5 октября 1925,
Боярка
^ ГРАЖДАНИН ЧУШИ
Афиша и мокрый забор.
На свете так много чуши!
Так этот нелепый вздор
То пылью, то ветром сушит.
Ты играл, ты вертелся и пел,
Был с накрашенной куклой дружен,
Про любовь ей сказать не сумел,
Оттого даже кукле не нужен.
И подхвачен сухим ветерком,
Вместе с дождиком просишься в душу…
Я не спорил с тобой ни о чём,
Гражданин пустырей и чуши.
Весь фонарный, картонный мирок
Только тень, только тень немая,
Только жёлтый сухой цветок,
Что в петличке твоей засыхает.
6 октября 1925
смешные выставки
Окно открыто в чахлый сквер,
Где бродят манекены,
Здесь столько лиц и столько вер,
Что все – обыкновенны.
Ломаясь тенью на стене,
Вот господин упрямый,
А вот другой скользит в окне
Навстречу тощей даме.
Кто выдумал бездумный ход
Слепых и жалких кукол?
Художник, видно, сам урод –
Все краски перепутал.
6 октября 1925, Боярка
^ НЕМНОГО ПЫЛИ
Ох, этот столбик голубой
Летящей пыли, как он скуден.
За пустырём, за мостовой
Маячит образ вечных буден.
Пуста обойма, пуст и глух
И ты, летишь неверной тенью
В бессонницу, как в спор старух,
Как в спор, решаемый мигренью.
И как томит фонарик твой –
Не в спицы, так в мосты крутые,
Летящий столбик голубой
Под вывеской докучной стынет.
^ 7 октября 1925, ночь (Боярка)
С ТЕНЬЮ
Помиримся ли мы с тобой,
Поладим ли с тобою, тень?
Осенний ветер – спутник мой,
И тёмная подружка – тень.
Вот по забору ты бежишь:
Откуда? Из какой страны?
Как ты могла немая жить
На узком донышке луны?
Но кланяясь (ему в ответ),
Ты шепчешь: это только сон,
Тебя давно на свете нет, –
И кутаешься в балахон
И балахон в цветочках твой,
И бубенцы на нём звенят.
Но мы помиримся с тобой,
Хотя мириться не велят!
^ 7 октября 1925, ночь (Боярка)
БЕССОННИЦА
Ветер за морем шумит,
Нагибает чёрный сад.
Каждый нынче тихо спит,
Только ты, мой друг, не рад.
Ходишь, тени волоча,
Декламируешь стихи…
А они уже ворчат –
Старые твои грехи.
И на стенке профиль твой,
И плывущая свеча.
Тень с козлиной бородой
Ходит, руки волоча.
И, сгибаясь, шептуны
От свечей бегут в углы.
За углами – только сны,
Только длинные полы.
7 октября, 1925, ночь, Боярка
^ В ОКТЯБРЕ
Вновь жёлтые листы в орешнике,
Вновь искривился красный рот.
А ночью тучи и подсвечники.
– Немного больно, но пройдёт.
Как сыро нынче на дворе,
Как будто глохнет всё на свете,
И вянут листья в октябре,
И тоньше свет, и глуше ветер.
Не для любви, не для стихов
Стучатся путники у двери,
А потому что тёплый кров
Один в самом себе уверен.
Так вот пройдёт болезнь моя,
Оставив ленты и гремушки,
И долго помнить буду я
Глухое шамканье старушки.
^ 8 октября 1925, Боярка
ОКТЯБРЬ
Мир остывает. Вечер всё длиннее,
Дорога глуше,
Меньше свет.
И там,
Там, на краю аллеи
Теней и воздуха совет.
Моё. 1923*
Полы, поляны, скрип и осень,
Такая золотая сушь,
Что сердце большего не просит,
Но я живу, но я прошу.
С каких времён на половицы,
На улетающих вдали
Косая пыль столбом катится
В края планет, на край земли? –
Возьмёшь ли пряник деревянный,
Всё сушь в стакане, всё – теплынь…
Там, на краю, в глухом тумане
В ветрах качается полынь.
И в щёлки, за брусничный вечер,
За те отвесные лучи,
Желтеющий простор не вечен –
Хватайся, падай и кричи.
Всё в окнах полыхает жар,
Всё лоскуточки, ласточки,
Всё он горит – сухой пожар
Листов, летящих в форточки.
От глыбы воздуха, от глобуса
Больших летящих горизонтов
До паутины – эта робость
И ревность,
чахлые газоны.
Я вышел в сад. Ещё вдали,
Толкаясь, тучи пролетали,
Ещё от неба до земли
Органы осени звучали,
Сухими столбиками бурь
Сквозь стены, сквозь тела и тени
Упала бледная лазурь
На бочки, лесенки, ступени.
Я вышел в сад, вдали, вдали
Шумели крылья, звёзды плыли,
Канаты ветхие земли
Уже дрожали и кренили,
Сквозь путаницу тощих верб
Бело глядели их становища,
Но длинный месяц на ущербе,
Но сердце остановится.
Я вас любил. А вдалеке
Любил ещё сильней и проще,
Пока в их бедной музыке
Плыли дороги, тлели рощи.
А здесь…
Сквозь время, сквозь листы
Томился образ – дивный случай:
Сухие тени, я и ты,
Кругом миры, дожди и тучи.
Как холодно!
Ты входишь в дом,
И всё летящее ожило
Там вот аллеей, там теплом
Косые окна зацепило –
Следы вчерашние затей,
Так пусто, форточка закрыта,
И голоса чужих гостей –
Всё прожито и позабыто,
Всё… Для чего же в шумный сад
От ночника сбегают пятна?
Ты недовольна, я не рад,
И ничему не быть обратно.
И от осенних шептунов,
От их лекарств, от их халатов
Летят листы, летит любовь,
Кренятся звёзды и закаты.
Прости, я не могу любить
Так преданно, как любят тени.
Прости, я не могу забыть
Тебя, прекрасное мгновенье.
И глуше вечер, тоньше свет,
И там, там – на краю аллеи
Теней и воздуха совет,
И даль от ветра коченеет.