Geum.ru

Принципы и методы описания языковой картины мира

Вид материалаДокументы

Содержание


Архангельской области (конкурс «Молодые ученые Поморья-2009»
На Ивáньской неделе
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   17

денотативного класса < лес> в словарях

Изучение класса слов, объединенных денотативной общностью, в исторической перспективе предполагает оценку состава избранного денотативного класса на разных временных срезах, определенных в рамках нашего исследования периодом с XI по XVIII вв. С учетом заданных хронологических рамок исследования определяются источники фактического материала. Лексический состав русского языка XI–XVIII вв. находит отражение, во-первых, в «Словаре Академии Российской» 1789–1794 гг., который фиксирует лексику XVIII в. в ее современном тому времени состоянии; во-вторых, в так называемых исторических словарях: в «Словаре древнерусского языка XI–XIV вв.», в «Материалах для словаря древнерусского языка» И.И. Срезневского, в «Словаре русского языка XI–XVII вв.», в «Словаре русского языка XVIII в.».

Обследуемые словари существенно отличаются друг от друга по времени создания (что вполне естественно отражается на технике представления материала), по теоретическим установкам, по принципам, положенным в их основу, по протяженности исторического времени, охваченного описанием. Заметим также, что словари, частично совпадающие хронологически (с одной стороны, «Словарь древнерусского языка XI–XIV вв.», «Материалы для словаря древнерусского языка» И.И. Срезневского, «Словарь русского языка XI–XVII вв.», с другой – «Словарь Академии Российской» и «Словарь русского языка XVIII в.»), не повторяют друг друга ни составом содержащихся в них слов, ни характером использованных источников, ни содержанием и объемом словарных статей. Привлекая для обследования такие различные с точки зрения «идейной организации» словари, мы исходим из необходимости выявить как можно в более полном объеме корпус единиц денотативного класса <лес>, наличествующих в языке в период с XI по XVIII вв. И в этом смысле материалы, извлеченные из данных словарей, расширяют, дополняют и уточняют друг друга. Анализ организации словарных статей единиц, включенных в денотативный класс <лес>, позволил выделить в их структуре обязательные и факультативные элементы. По нашим наблюдениям, в словарных статьях практически всех денотативно связанных единиц, получивших разработку в каком-либо из обследуемых лексиконов, имеются следующие структурные элементы: 1) заголовочное слово; 2) грамматическая характеристика слова; 3) толкование значений слова; 4) иллюстративный материал. Описание данных элементов словарных статей см. в [Бондарева, 2009].

Словарные статьи отдельных единиц денотативного класса <лес> могут включать в себя не только набор обязательных элементов, но и целый комплекс других сведений. В рамках данной статьи рассмотрим на конкретных примерах, какую дополнительную информацию об интересующих нас единицах можно получить при обращении к тому или иному словарю. Так, во всех обследуемых лексиконах используются пометы, характеризующие специфику речевой употребительности единиц денотативного класса <лес>. Вместе с тем следует отметить, что в словарях, которые фиксируют лексику XVIII в., перечень включаемых в характеристику слова помет весьма богат и разнообразен, в то время как в словарях, описывающих лексику XI–XVII вв., пометы применяются, как правило, лишь по отношению к тем словам, которые содержат в себе, если воспользоваться терминологией авторов Акчимского словаря, «размерно-количественную» (уменьшительную или увеличительную) оценку обозначаемых реалий [Акчимский словарь, с. 18]. В связи со сказанным считаем необходимым привести рассуждения Л.Л. Кутиной, которая пишет, что «русские словари донационального периода (периода литературного двуязычия) вряд ли могут ставить своей задачей стилистическую характеристику словоупотребления. Собственно стилистическая характеристика возникает в рамках единого литературного языка» [Кутина, 1985, с. 76].

Анализ материалов различных словарей позволил осуществить классификацию представленных в них помет. На наш взгляд, пометы, которыми могут снабжаться единицы исследуемого денотативного класса, делятся на пять групп.

Первая группа объединяет пометы, которые указывают на характер эмоционально-оценочной окраски, содержащейся в слове. Так, среди единиц, входящих в состав денотативного класса <лес>, в словарях обнаруживаются слова уменьшительные или умалительные, уменьшительно-уничижительные, ласкательные, увеличительные. Например: боръкъ. Уменьш. к боръ [ДРЯ, т. 1, с. 298]; перелhсочекъ, умал. [САР1, ч. 3, с. 1365]; лhсишко, уменьш.-уничиж. к лhсъ [СлРЯ XI–XVII, вып. 8, с. 211]; дубровушка, ласкат. к дуброва [СлРЯ XI–XVII, вып. 4, с. 371]; лhсище, увелич. [САР1, ч. 3, с. 1364].

Во вторую группу входят пометы, которые, говоря словами создателей «Словаря русского языка XVIII в.», относят ту или иную единицу к «определенному источнику формирующегося литературного языка (народная разговорная речь, церковнославянский язык)» [Правила, 1984, с. 35]. Слова с пометой, указывающей на их генетическую связь с народно-разговорной речью, в составе исследуемого денотативного класса нами не выявлены. В нашем материале выделяется лишь незначительное количество слов с пометой «славянское», среди них: густыня – «Слав. Чаща, густой лес; густота (лесов, деревьев)» [СлРЯ XVIII, вып. 6, с. 18]; чаща – «Сл. Частой лhсъ» [САР1, ч. 6, с. 667] и др. Интересно заметить, что в «Словаре русского языка XVIII в.» пометой «славянское» снабжаются не только лексемы, занимающие позицию основной формы заголовочного слова, но и их варианты, ср., например: бревно и (слав.) бервно, дремучий и (слав.) дремущий [СлРЯ XVIII, вып. 2, с. 134; вып. 7, с. 7]. Кроме того, соответствующую квалификацию получают грамматические формы отдельных слов, например: иссhчь, сов. изсhкать и (слав.) изсhцати, несов. По мнению Е.А. Захаровой и З.М. Петровой, это связано со стремлением создателей названного лексикона «с наибольшей полнотой показать роль церковнославянизмов в формировании русского литературного языка нового времени» [Захарова, Петрова, 2002, с. 27]. Осуществляя разработку славянизмов, составители «Словаря Академии Российской» активно используют прием противопоставления лексических вариантов русского и славянского происхождения, ср.: бhлка <…> по Славянски вhверица [САР1, ч. 1, с. 436]. Противопоставления такого рода очень характерны при разработке фонетических и морфологических вариантов, например: олень, по Слав. елень; гоню, гониши, гонихъ, гонити, слав.: просто же гонишь, гналъ, гонить, гнать [САР1, ч. 4, с. 628; ч. 2, с. 201–202] и т.п.

Третья группа включает пометы, актуализирующие преимущественную связь слова с определенными жанровыми разновидностями речи. Например, помета «поэтическое», сопровождающая слово дебрь – ‘долина; пропасть; долина, заросшая лесом // заросли, чаща’, указывает на «типизированное употребление» [Правила, 1984, с. 37] данной единицы денотативного класса <лес> в поэтический речи XVIII в. [СлРЯ XVIII, вып. 6, с. 63].

Отметим, что составители «Словаря русского языка XVIII в.» специально не оговаривают характер пометы «мифологическое», которая, тем не менее, применяется ими при характеристике ряда слов, в том числе и относящихся к денотативному классу <лес>. Однако если учитывать то, что в XVIII в. основным литературным направлением был классицизм, с его развитой системой мифологических образов в произведениях высокого слога, то названная помета может быть также квалифицирована как «жанрово-характеризующая». Слов с пометой «мифологическое» в составе исследуемого денотативного класса немного, среди них: Гамадриада – ‘лесная богиня, нимфа’, Диана – ‘богиня луны, покровительница охоты у древних римлян; богиня ловли и лесов’, Дриада – ‘богиня гор и лесов’ [СлРЯ XVIII, вып. 5, с. 87; вып. 6, с. 125; вып. 7, с. 8].

В четвертой группе сконцентрированы пометы, демонстрирующие отнесенность слова к определенной сфере употребления, ограниченной социально или локально. Так, в «Словаре Академии Российской» отмечаются денотативно ориентированные на лес единицы, которые используются преимущественно в языке земледельцев (чистить ляды; прятать ляды, реч. земледhльч. [САР1, ч. 3, с. 1384–1385]), охотников (втечка <...>. Речен. охотничье [САР1, ч. 6, с. 79]). Пометы «лесоводство и лесоведение», «ботаника», «военное дело», «юриспруденция», применяемые в «Словаре русского языка XVIII в.», указывают на связь некоторых единиц денотативного класса <лес> с терминосистемами определенных областей знания, ср.: въезд – «// Юр. Право пользования лесными угодьями на землях их владельца», засhка – «1. Воен. Препятствие, завал из срубленных деревьев», линней и линнея – «Бот. Стелющийся кустарник мшистых лесов» и др. [СлРЯ XVIII, вып. 4, с. 185; вып. 8, с. 86; вып. 11, с. 182].

В словарях, фиксирующих лексику XVIII в., предусмотрены пометы для определения территориально ограниченных слов. Квалифицируются как областные следующие единицы денотативного класса <лес>: дром в значении ‘непроходимая чаща с валежником, буреломом’; елань – ‘ровное, открытое место; поле, долина, лощина, лесная равнина’; ерник – ‘мелкий лес (в Сибири, на Камчатке)’; киселица – ‘красная смородина, растущая в лесу’ и некоторые др. [СлРЯ XVIII, вып. 7, с. 12, 76, 80; вып. 10, с. 40].

Пятую группу составляют пометы, указывающие на историческую перспективу слова или словосочетания, а также касающиеся степени их употребитель­ности. Так, в «Словаре Академии Российской» пометой «старинное» снабжаются те единицы анализируемого денотативного класса, которые к XVIII в. вышли из активного употребления, ср., например: рамень – «Старин. Строительный, годный на строенiе лhсъ», засhчная голова – «Старин. Начальникъ, смотритель военныхъ засhкъ» [САР1, ч. 5, с. 70, 1048] и др. Интересно то, что указывая на архаичность слова гай, составители данного словаря отмечают, что «слово сiе во многихъ Славенскихъ нарhчiяхъ и въ Малороссiи донынh употребительно» [САР1, ч. 2, с. 16].

Для характеристики степени употребительности той или иной единицы, входящей в состав денотативного класса <лес>, в словарях используются пометы «редко», «единично», ср.: краснодеревый (един.), лhсоватой (редко) – ‘слегка поросший лесом’ и т.п. [СлРЯ XVIII, вып. 10, с. 236; вып. 11, с. 156]. Отдельно следует сказать о способе подачи информации, касающейся употребительности некоторого слова в определенный период развития языка, который применяется в «Словаре древнерусского языка XI–XIV вв.». Составители названного лексикона включают в словарную статью разрабатываемой единицы указание на количество ее употреблений в древнерусских памятниках, например: лhсъ (89), лhсьныи (9) и т.п. [ДРЯ, т. 4, с. 460, 461].

Несомненно, создатели обследуемых словарей не ставят целью решение подлинно этимологических задач. Вместе с тем в словарных статьях значительного количества заимствованных слов обнаруживаются некоторые сведения об их происхождении. Так, в «Словаре русского языка XI–XVII вв.» отдельные единицы, включаемые нами в состав денотативного класса <лес>, сопровождаются указанием на возможный иноязычный источник, например: помра – «роща; перелог (ср. морд. помра ‘роща’)», сельга (сельва) – «1. Лесистая возвышенность (ср. фин. selkä); вырубленное и выжженное для пашни место, росчисть» [СлРЯ XI–XVII, вып. 17, с. 35; вып. 24, с. 48]. Авторы «Словаря Академии Российской», определяя происхождение заимствованного слова, приводят сокращенное название языка, к которому данное слово возводится, ср.: бурундукъ – «татарск. <…>. Небольшой звhрокъ водящiйся въ борахъ начиная отъ Камы по всей Сибирh…» [САР1, ч. 1, с. 387]. «Словарь русского языка XVIII в.» последовательно определяет этимологию лишь для заимствований своей эпохи. В этимологическую строку «внешней» новации столетия включаются: 1) исходный этимон, при условии, что он «оказал непосредственное воздействие на оформление слова в русском языке» или что «другие значения слова восходят непосредственно к этимону» [Правила, 1984, с. 45]; 2) набор вариантов (модификации формы) начального этапа заимствования, несущий, по мнению одного из авторов названного словаря Л.Л. Кутиной, «наиболее отчетливую информацию о языке (языках) – источнике заимствования» [Кутина, 1985, с. 77]; 3) сведения о языке-источнике; 4) при необходимости, указания на язык-посредник. В качестве иллюстрации приведем примеры этимологических справок, представленных в словарных статьях некоторых единиц денотативного класса <лес>: аллея 1719 (алея 1712, алhя) <…>. Фр. allée, непоср. и через пол. аlea, нем. Alee; квит1 1755 (-тт 1771) <…> и квита 1755 <…>. Нем. Quitte, непоср. и через укр. квит [СлРЯ XVIII, вып. 1, с. 49; вып. 10, с. 30].

Словарная статья какого-либо слова может содержать одно или несколько устойчивых сочетаний, обладающих денотативной общностью с именем исследуемого класса. При этом само слово может как включаться в корпус единиц денотативного класса <лес>, так и не иметь к нему непосредственного отношения. Например, устойчивое словосочетание дуброва пашенная в значении ‘лиственный лес, вырастающий на выпаханной почве’ приводится в словарной статье слова дуброва [СлРЯ XI–XVII, вып. 4, с. 370–371]. Обе указанные единицы входят в состав анализируемого денотативного класса. Другой пример. Значение прилагательного попельный – ‘относящийся к пеплу, золе, саже’ не связано с данным денотативным классом. Однако в пределах его словарной статьи содержится денотативно ориентированное на лес устойчивое словосочетание станъ попельный – ‘место в лесу, где изготовляют золу’ [СлРЯ XI–XVII, вып. 17, с. 79–80]. Интересно заметить, что в «Словаре Академии Российской» устойчивое словосочетание может выступать в роли самостоятельной заголовочной единицы, ср.: вороней глазъ – ‘paris quadrifolia. Трава въ рощахъ растущая…’; заячей щавель – ‘oxalis acetofella. Травка ежегодно отъ корня вырастающая… Ростетъ по лhсамъ въ Сhверныхъ странахъ Европы’; звhробой бhлой – ‘svertia corniculata. Трава… Ростетъ въ Сибирh за Енисеемъ въ борахъ’ и др. [САР1, ч. 1, с. 853–854; ч. 3, с. 24; ч. 3, с. 37–41]. Во всех остальных словарях неоднословные наименования разрабатываются при определяемом, а иногда и при определяющем слове. Как правило, устойчивые словосочетания располагаются в словарной статье после толкования и иллюстраций всех значений. Исключение составляют случаи, когда какое-либо слово фиксируется в памятниках только в устойчивом словосочетании. При таких условиях последнее помещается в словарной статье сразу после заголовочного слова и грамматической пометы, ср.: подсhчный, прил. Подсhчная рожь – ‘рожь, сжатая на подсеке (росчисти)’ [СлРЯ XI–XVII, вып. 16, с. 56].

Подводя итоги, отметим, что словари, избранные в качестве источников фактического материала, содержат богатые сведения о единицах денотативного класса <лес>. Помимо обязательных структурных элементов (заголовочного слова, грамматической его характеристики, толкования значений и оттенков значений, иллюстративного материала) словарная статья той или иной единицы исследуемого денотативного класса может также включать: 1) характеристику ее речевого употребления; 2) этимологическую справку; 3) устойчивые словосочетания. Названные структурные элементы могут быть признаны факультативными только потому, что содержатся не во всех словарных статьях, а не потому, что представленная в них информация является не существенной для характеристики интересующих нас единиц.

Итак, фиксируя единицы денотативного класса <лес> во всем многообразии их вариантов, представляя семантическое описание данных единиц, подкрепленное тщательно отобранными цитатами из письменных документов, включая сведения о специфике их речевого употребления, вводя в пределы словарной статьи интересующих нас единиц элементы грамматического, этимологического и исторического комментария, обследуемые словари могут, несомненно, выступить в качестве мощной опоры для исследования, ориентированного на выявление исторического состояния денотативного класса <лес>.

Библиографический список

Бондарева А.Г. Словарное представление единиц денотативного класса <лес> // Изменяющийся славянский мир: новое в лингвистике / отв. ред. М.В. Пименова. Севастополь, 2009.

Захарова Е.А., Петрова З.М. Церковнославянская лексика в «Словаре Академии Российской» (1789 1794) и в «Словаре русского языка XVIII в.» // Словарь Академии Российской 1789–1794. Т. 3. М., 2002.

Кутина Л.Л. Элементы этимологического анализа в словаре исторического типа // Вопросы языкознания. 1985. № 5.

Словарь русского языка XVIII в.: Правила пользования словарем. Указатель источников. Л., 1984. (В тексте – Правила.)

Словари

Словарь говора д. Акчим Красновишерского района Пермской области: в 4 вып. / гл. ред. Ф.Л. Скитова. Вып. 1. Пермь, 1984. (В тексте – Акчимский словарь.)

Словарь Академии Российской: в 6 ч. СПб., 1789–1794. (В тексте – САР1.)

Словарь древнерусского языка XI–XIV вв.: в 8 т. М., 1988–2008. (В тексте – ДРЯ.)

Словарь русского языка XI–XVII вв.: в 28 вып. М., 1975–2008. (В тексте – СлРЯ XI–XVII.)

Словарь русского языка XVIII в.: в 15 вып. СПб., 1984–2005. (В тексте – СлРЯ XVIII.)

Срезневский И.А. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам: в 3 т. М.; Л., 1958. (В тексте – Срезневский.)


Н.В. Хохлова12

Мир природы в языковом сознании диалектоносителя:

динамический аспект

Статья подготовлена при финансовой поддержке Администрации

^ Архангельской области (конкурс «Молодые ученые Поморья-2009»,

проект № 02-17 «Живое слово Русского Севера»)

В лингвистических работах последних лет все чаще говорится о том, что эволюция народных говоров под влиянием стремительно меняющейся информационной среды становится неизбежной. Перед учеными, прежде всего диалектологами, встает вопрос о характере изменений современных русских народных говоров, в частности, о сохранности диалектного словарного фонда, о современной лингвистической культуре жителей села. Становится очевидным, что диалектные словари, представляя собой уникальные памятники народной речевой культуры, не способны в полной мере отражать современное состояние русских говоров: «...не раз, проверяя словники старых словарей Г. Куликовского, А. Подвысоцкого, многих чисто диалектных слов мы уже не услышали, что само по себе свидетельствует о временнóй неустойчивости многих диалектных, в особенности непредметных слов» [Герд, 2004, с. 47]. Важное значение поэтому приобретают диалектологические экспедиции, которые позволяют получить информацию о степени сохранности в актуальном сознании того фонда знаний диалектоносителей о мире, который зафиксирован в толковых словарях и может оцениваться как традиционный.

Описываемый в настоящей работе материал собран силами студентов и преподавателей Северодвинского филиала ГОУ ВПО «Поморский государственный университет имени М.В. Ломоносова» в экспедициях 2000–2009 гг. География экспедиций включает Ленский, Пинежский, Онежский, Мезенский, Лешуконский, Холмогорский, Шенкурский, Вельский районы Архангельской области. Количественные итоги экспедиционных исследований таковы: в 74 населенных пунктах 8 районов Архангельской области опрошено 647 сельских жителей в возрасте от 58 до 97 лет. Работа с представителями этой возрастной категории, на наш взгляд, особенно важна, поскольку именно это поколение является звеном, связующим переломные периоды XX в. Это люди, пережившие эпохальную Великую Отечественную войну и тяжелые послевоенные годы, смутные реформенные времена; люди, сумевшие сохранить традиционный уклад жизни, если не на практике, то хотя бы в памяти.

В настоящей работе изложены результаты наблюдений над семантическими единицами, денотативно ориентированными на объект дождь; исследование диалектного материала проводится с учетом контекстного употребления метеорологических единиц в речи диалектоносителей.

При сборе материала использованы анкеты, разработанные на основе концепции денотативного описания языковой семантики, автор которой – доктор филологических наук, профессор Т.В. Симашко [Симашко, 1998]. Анкеты составлены с тем расчетом, чтобы получить как можно более полную информацию о «народном погодоведении», о связи его с народной культурой, определить актуальные для современного диалектоносителя сведения о метеорологических явлениях. Поэтому в состав анкет помимо денотативно ориентированных слов различных частей речи включены фразеологические единицы, пословицы, поговорки, приметы, заклички и т.п., связанные с определенным видом атмосферных явлений, в нашем случае – с объектом дождь, или содержащие в своем составе имя этого объекта природы. При разработке анкет учитываются лингвогеографические характеристики включаемых в их состав единиц. Затем все отобранные для анкет единицы классифицируются в соответствии с семантической доминантой, в результате чего выделяются группы слов, связанных с одним и тем же направлением опроса. Например, единицы анкеты, посвященной объекту дождь, распределяются по двум основным группам: 1) физические характеристики дождя; 2) взаимодействие дождя с другими объектами. Каждая группа содержит несколько подгрупп: «мелкий дождь», «время выпадения дождя»; «характеристика погоды по наличию / отсутствию дождя», «дождевые облака» и др.

Описанные принципы составления анкет задают схему ведения опроса путем уточнения запаса знаний информанта об отдельных признаках объекта. Благодаря этому опрос приобретает целенаправленный характер, не позволяя информанту переключаться на другие темы; вместе с тем нет необходимости прибегать к сугубо лингвистическим вопросам.

Записанные в ходе экспедиций сведения о метеоявлениях в разной степени актуальны для языкового сознания современных диалектоносителей. Этот вывод получен на основе учета нескольких факторов: 1) количество семантических единиц, относящихся к той или иной смысловой группе и подгруппе; 2) распространенность соответствующих единиц и частота их употребления в различных контекстах (так, актуальность того или иного типа информации подтверждается тем, что выражающие ее единицы употребляются большинством опрошенных информантов и активно функционируют в современных архангельских говорах, являясь средством коммуникации в повседневной жизни); 3) объем записанных контекстов, содержащих рассуждения об определенном виде атмосферных явлений и связанных с ними объектах, действиях, процессах.

Наблюдения показывают, что из всего объема анкеты, посвященной объекту дождь, наибольшей распространенностью в современных архангельских говорах характеризуются такие единицы (а также связанные с ними контексты), которые объединяются семантической доминантой ‘связь дождя с хозяйственно-бытовой деятельностью человека’. Анализ собранного материала позволяет определить круг таких объектов, действий и процессов хозяйственно-бытовой деятельности сельского жителя, которые осмысляются как зависящие от характеристик погоды либо по наличию, либо по отсутствию дождя. К ним относятся: заготовление и хранение сена; рост и созревание зерновых культур; созревание корнеплодов; рост грибов; состояние дорог; использование дождевой воды в быту. Кратко охарактеризуем перечисленные подгруппы.

Заготовление сена начинается с оценки травяного покрова – травостоя, что и фиксируется в значениях и внутренней форме ряда записанных слов. Хорошая трава – значит, сено будет едкóе (то есть быстро съедаемое домашними животными) (Пин., зап. 2002, 2003; Вель., зап. 2009) и дóйное (то есть позволяющее получать большие надои молока) (Холм., зап. 2008). Анализ сделанных записей показывает, что информанты отмечают зависимость роста и качества травы от характеристик погоды по наличию / отсутствию дождя: порыжéть – ‘о траве: сгореть; стать желтой, рыжей в результате долгого отсутствия дождя’ (Лен., зап. 2002); причóкать – ‘прибить, повредить растения дождем’ (Холм., зап. 2008); горéть – ‘страдать от продолжительной засухи, сохнуть (о растениях)’ (Холм., зап. 2008); пересýха – ‘трава, ставшая грубой, жесткой, не сочной во время засухи’ (Лен., зап. 2002) и др. Ср.: Лонúсь така сушúна была / засýха / долго дожжа не было / всё подгорело / одне только черешки от травы остались (Дорофеева Т.А., 1916, Пин., д. Городецк); Зáвсё засýха не быват / одúново дожжей всё лето не было / на пóжнях косить нечего было / всё сгорело / одни тûчки торчат (Дубровская В.В., 1938, Онеж., д. Сельский Бор) и др.

По свидетельству опрошенных информантов, характеристики погоды по наличию / отсутствию дождя оказывают влияние на выбор места сенокоса. Так, в случае плохого вызревания трав из-за недостатка дождей сено заготовляли во влажных, недоступных солнцу местах: кулúга – ‘сырое место в лесу, в кустарнике, с которого собирают сено во время засухи’ (Вель., зап. 2009), ýйта – ‘болото, с которого собирают сено во время засухи’ (Шенк., зап. 2008), с тем же значением пéнус / пёнус (Шенк., зап. 2008) и др. Ср.: На ýйтах косили в засýху / до полуголÿшки вода на ýйте (Лодыгина Г.И., 1924, Шенк., д. Зеленинская); В сухостóй косили на пенусáх / до колена воды / для себя сено ставили / подмóсьё ставили / измóски делали (Беляева А.А., 1926, Шенк., д. Данковская) и др. Получает свое выражение и противоположная ситуация: В сырое лето на боровúнках старались косили / это сухое место / повыше (Олуферова К.А., 1923, Онеж., д. Большой Бор) и др.

Заготовка сена начинается с определенного дня, что зависит как от созревания трав, так и от погоды: ^ На Ивáньской неделе (неделя после 7 июля (24 июня ст. ст.). – Н.Х.) всю неделю дожжи / они хорошие / травы ростут / потом сенокос будёт (Фефелова Е.В., 1934, Вель., д. Андричево); Ивáнски дожжи лучче золотой горы / весной потому что / трава ростёт / после Иван-дня до сенокоса неделя остаётся (Полуянова Т.М., 1932, Холм., д. Ильино) и др.

Наличие либо отсутствие дождя в период сенокоса непосредственно влияет на заготовку сена, что и получает отражение в целом ряде семантических единиц, например: вéдряная страдá – ‘сеноуборка при хорошей солнечной погоде без дождей’ (Пин., зап. 2003; Онеж., зап. 2005), с тем же значением вéдрие костянóе (Пин., зап. 2001); отбúть гребь – ‘смочить дождем высохшее сено’ (Лен., зап. 2000); охвостáть – ‘промочить дождем сено’ (Пин., зап. 2002); невéдрие – ‘дождливая погода в период сенокоса’ (Пин., зап. 2001, 2002, 2003; Онеж., зап. 2005; Холм., зап. 2008), с тем же значением сеногнóйка, сеногнóй (записано во всех обследованных районах) и др.

Та же информация выражается в многочисленных приметах, присказках, присловьях и т.п. Так, о дождливой погоде в период заготовки сена говорят: Сено гниёт / а река ростёт (Семушина Е.И., 1924, Холм., д. Часовенская); примечают: Если в Ильин день (2 августа (20 июля ст. ст.). – Н.Х.) сено грáбить / то оно сгорит (= сгниет в зароде, так как в этот день бывает дождь. – Н.Х.) (Чуракова К.П., 1934, Шенк., д. Пасканда); На Троицу дождь / значит / дождливо будет / вода вспûхивать будет / а страдá плохая будет (Чухин В.А., 1932, Шенк., д. Зеленинская); приговаривают: На Ильин день дожж / и на Богомолье дожж / и страдай как хошь (Макарова Р.П., 1944, Холм., д. Хомяковская); После Авдóтьи-сеногнойки (17 августа (3 августа ст. ст.). – Н.Х.) сено не сушáт / и жито не зорÿт (Ковалева А.С., 1928, Мез., д. Азаполье); Илья-пророк утáшшит сена хохолок (Быкова К.А., 1929, Вель., д. Малая Липовка); советуют: Не носи грабли шáлгами кверху / морокóв награбишь / дождь будет (Ипатова В.П., 1944, Онеж., д. Пурнема); дразнят: Дожж дожжит / Сюря сено косит / Дожж перестал / Сюря под куст стал (Радюшина М.С., 1918, Леш., д. Палуга) и др.

Многочисленные контексты показывают, что сельские жители оценивают летнюю погоду в зависимости от того, способствует она сенокосу или препятствует ему: Сегодня день вéдряной / хорошой / на сенокос пойдем / перво слово утром (Клепикова Г.И., 1911, Шенк., д. Уколок); Невéдриё-то было / все перевалы выгнили / дожж всё был / дак уж как не худая / это худа погода (Шангина А.С., 1921, Онеж., Пурнема); Невéдренная погода / плохое погóдье / на сенокосе делать нечего (Карковцева А.Я., 1923, Холм., д. Хомяковская) и др.

В семантике многих единиц фиксируется негативное влияние дождя на хранение заготовленного сена. Эта группа единиц отличается большим количеством производных слов от одних и тех же корневых морфем. Так, сено, подмоченное дождем, называют топлянúна (Лен., зап. 2002); испорченное дождем сено на верху зарода именуется овёршьё / обвёршьё (Холм., зап. 2008; Онеж., зап. 2007; Шенк., зап. 2008; Пин., зап. 2001, 2002, 2003), вершóк, овёршки, шáпка (Шенк., зап. 2008), вершéньё (Вель., зап. 2009) и др.; испорченное дождем сено в нижней части зарода – одéнье, одéньё (Лен., зап. 2000; Пин., зап. 2001, 2002; Онеж., зап. 2007; Холм., зап. 2008), одóнник, одóнок, подёнок (Шенк., зап. 2008) и др.; подмоченное дождем и смерзшееся сено в зароде – мерзлúна, мерзлÿтина (Холм., зап. 2008), мерзлúньё (Шенк., зап. 2008), мерзлÿк (Пин., зап. 2001, 2002, 2004; Лен., зап. 2000, 2002; Онеж., зап. 2006, 2007) и многие др.

Опрошенные информанты свидетельствуют, что таким сеном редко кормили скот; как правило, его использовали для других хозяйственных целей: Овéршьё / на постúлку корóвам шло (Шошина А.П., 1921, Шенк., д. Часовенская); Мерзлúньё появится / его не кормили / выбрасывали / а если не вовсе гнилые / весной скоту даваем (Макарова Р.П., 1944, Холм., д. Хомяковская).

Неудивительно поэтому, что сено старались защитить от негативного воздействия атмосферных осадков. Делались специальные поддóнки – ‘подстилка под стог сена, чтобы дождь не мочил его’: Поддóнок под зарод ложили / так-то его замочит ведь (Клепикова Г.И., 1911, Шенк., д. Уколок). В некоторых деревнях использовали лепýн или лепунь – ‘приспособление, которое кладется на зарод для защиты сена от ветра и дождя в виде связанных или сплетенных ветвей деревьев’, – им полагалось залепýнить зарод (Пин., зап. 2001, 2002, 2003, 2004).

Итак, сведения о влиянии дождя на процесс заготовления и хранения сена сохраняют свою актуальность для современных жителей села.

Для языкового сознания диалектоносителей важна и информация о влиянии дождя на рост грибов, что представляется закономерным, поскольку грибы остаются важной частью рациона жителя северной деревни. Наиболее распространенным из всех зафиксированных нами является составное наименование грибнóй (грúбной) дождь (дóжжик), которое бытует во всех обследованных населенных пунктах со значением ‘дождь, после которого начинают расти грибы’: Дóжжик грибнóй / тёплый / поливает / и солнышко / как шубкой покрывает / хорошо (Репина В.А., 1931, Онеж., д. Анциферовский Бор); Грибнóй дожж / грибы ростут / ишшо туман стелется по земле (Хабарова Л.Ф., 1928, Шенк., д. Одинцовская) и многие др. С тем же значением в современных архангельских говорах можно встретить слова грúбница (Лен., зап. 2002), грибóвник (Пин., зап. 2001), однако география распространения этих слов намного ýже.

Значительно реже встречается другое составное именование с рассматриваемым значением – гýбной дождь, фиксируемое словарями А.Х. Востокова, А.О. Подвысоцкого с XIX в. Сами диалектоносители ощущают архаичный характер этой номинации: Гýбной дожж / давно-то говорили так / после ево гýбы заростут (Хромцов Е.А., 1924, Пин., Сура). Интерес представляет сохранившееся в языковом сознании диалектоносителей различение грúбнóго дождя и гýбного дождя, связанное с тем, какими температурными характеристиками обладает дождь и росту каких грибов он способствует. Грúбнóй дождь идет летом, так именуется теплый дождь, после него растут губчатые грибы; гýбной дождь – это холодный осенний дождь, после которого растут гýбы – пластинчатые грибы. Ср.: Гýбы / пластинчатые грибы / а такой гриб / дак бахтор-мý снимают / варят (Рябова А.Г., 1931, Пин., д. Остров); Гýбы солёны грибы / их солят // жарят и варят которы / это грибы (Харитонова Ф.А., 1913, Онеж., д. Пурнема); Гýбные дожди осенью / они не тёплые / после их гýбы ростут / серýшки / волнýшки / солёны гýбы (Лихачева Г.П., 1927, Мез., д. Лампожня).

Кроме того, в архангельских говорах бытуют именования дождя с рассматриваемым значением, образованные от названий отдельных грибов. Важно отметить, что основой внутренней формы названий дождя послужили номинации лишь двух видов грибов, что, во-первых, лишний раз свидетельствует об избирательном характере процесса концептуализации мира природы, во-вторых, позволяет судить об особой ценности этих видов грибов для жителей Архангельского региона. Ср.: обáбочник (Пин., зап. 2002, 2003); рûжичной дóждик (Лен., зап. 2002; Мез., зап. 2008): Обáбочник / и грибóвник / одно и то жё // тихой / тёплой дóжжик / обáбки заростут (Кузнецова Т.Н., 1939, Пин., Шардонемь); Рûжичной дóжжик / дождь грибнóй / да нынь уж мало рыжиков-то ростёт (Выборова А.М., 1927, Лен., с. Ирта). Ср. также: Обáбок дорогой гриб / пуще всякого ценится (Дорофеева Т.А., 1916, Пин., д. Городецк); Рûжики пошто-то царскими грибами звали (Пиминова О.Д., 1914, Лен., д. Лопатино).

Существенно меньшим количеством единиц в архангельских говорах представлена информация о влиянии дождя на созревание корнеплодов. Все записанные слова не являются распространенными. Отмечается лишь негативное влияние слишком продолжительного обильного дождя: вûмокнуть – ‘сгнить от избытка влаги’: Картошка вûмокла серёдка / сыро всё / дожди / дожди / она испáрилася вся / как сварúлася (Пономарева Е.А., 1928, Вель., д. Малая Липовка).

Информация об использовании дождевой воды для хозяйственных нужд отражается в семантике различных именований дождевой воды, различающихся признаком их внутренней формы. Как правило, это процессуальные признаки ‘капать’, ‘течь’, отражающие способ сбора дождевой воды: капéльная вода, подкапéльная вода (Вель., зап. 2009), потóчная вода (Лен., зап. 2000, 2002; Шенк., зап. 2008; Онеж., зап. 2006), потóка (Холм., зап. 2008; Мез., Леш., зап. 2007) и др. Ср.: Потóка наберётся / в бане моемся / стираемся / что друго делам (Темкина А.И., 1934, Холм., д. Копачево); Потóчну воду собирам / в баню и везде тратим / осень богата на потóчну воду (Боженкова Н.Ф., 1947, Мез., д. Лампожня); Подкапéльну воду берут на всё / она чистая самая считается / на леченье и на всё берут (Быкова К.А., 1929, Вель., д. Малая Липовка).

Однако современные сельские жители подчеркивают ограниченное использование дождевой воды по причине неблагоприятных экологических факторов: Всяки идут / эки красны дожжи / да кисловûе дожжи / дак нонь уж не берем потóчную воду (Самодова А.П., 1926, Холм., д. Ичково); Капéльную воду раньше брали голову мыть / теперь не берут (Барышникова В.А., 1939, Вель., д. Малая Липовка); Кúслые дожди / кислÿтина / они вредные / после их на воде желтизна / такую-то уж воду не пользуем (Титова О.В., 1940, Холм., с. Матигоры) и др.

Отметим остающуюся актуальной информацию о негативном воздействии дождей на дороги: западáть – ‘замывать, размывать дождем (дорогу, следы)’ (Пин., зап. 2002); лÿча / нÿча – ‘грязь на дороге после дождя’ (Пин., зап. 2001, 2003), с тем же значением ýтопель (Холм., зап. 2008) и др. Ср.: Прямо лÿчей брели (Амосов И.А., 1922, Пин., д. Малое Кротово); Лужи да грязь на дороге после дожжа / ýтопель / не пройдёшь (Мальгина А.С., 1927, Холм., д. Кижина).

Менее устойчивы к изменениям оказались единицы, в содержании которых отмечается связь характеристик погоды по наличию / отсутствию дождя с созреванием зерновых культур. Нам удалось записать лишь две единицы с подобным значением, обе фиксируются в словарях с XIX века: мелкоколóсница – ‘рожь с мелкими колосьями из-за засухи, мокроты и пр.’ [Востоков, с. 113]; бéздожь – ‘сорная трава при плохих всходах зерновых, от засухи’ [Даль, т. 1, с. 61]: Мелколóсница / выколосилась плохо / дожжа не было или от земли / от голодной земли / навозу не попадало (Мальгина А.С., 1927, Холм., д. Кижина); Бéздожи много бывало / дожжей нет / жито не ростет / одна бéздожь в поле / говорили это слово (Беляева А.А., 1926, Шенк., д. Данковская).

Итак, приведенные факты позволяют судить об особенностях языкового отражения тех изменений, которые происходят на протяжении XIX–XXI вв. в укладе жизни и в системе представлений о мире в диалектном сознании.

Библиографический список

Герд А.С. Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей // Проблемы диалектной лексикологии и лексикографии. СПб., 2004.

Симашко Т.В. Денотативный класс как основа описания фрагмента мира: монография. Архангельск, 1998.

Словари

Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М., 1978–1980. (В тексте – Даль.)

Опытъ областнаго великорусскаго словаря, изданный вторымъ отделенiемъ Императорской Академiи Наукъ. СПб., 1852. (В тексте – Востоков.)

Подвысоцкий А.О. Словарь областного Архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб., 1885. (В тексте – Подвысоцкий.)


Е.В. Брысина13