Geum.ru

Принципы и методы описания языковой картины мира

Вид материалаДокументы

Содержание


И сказал мне: совершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец …
Гаврилов закончил
Всякого скандала он бегает
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   17

в современных лингвистических исследованиях

Одним из фундаментальных понятий лингвистики в последнее время является «картина мира». Оно выражает специфику человека и его бытия, его взаимоотношения с внешним миром и важнейшие условия его существования в последнем. Каждый язык на протяжении своей истории впитывает в себя особенности обычаев и характера народа, сохраняет в себе культурно-историче­ские сведения традиционного характера. Все больше и больше лингвистов говорят о том, что язык – это некое зеркало окружающего мира, он отражает действительность и создает свою картину мира, специфичную и уникальную для каждого конкретного языка и соответственно народа.

Картина мира – это некая модель, описывающая до некоторой степени реальность в понимании человека и позволяющая ему действовать согласно неким правилам, которые явно и неявно заложены в эту картину. Она не является полным отражением реальности, и, судя по всему, никогда не будет таковой. Сказывается «водораздел» между Реальностью и Умом. Мы не знаем никого, кто бы смог его преодолеть. Будем условно считать это невозможным, хотя это тоже лишь представление о невозможности. Итак, картина мира – это результат развития Ума в первую очередь. Однако у разных людей участие ума в ее построении будет различным. Восточный человек более настроен на познание через органы непосредственного восприятия, а западный – через ум. Впрочем, это уже притча во языцех. Ум пытается свести мозаичные знания к одной, жесткой, схеме, чтобы пребывать в удовлетворенном состоянии. Человек следует за своим умом, потому что знает: в противном случае – одно беспокойство. Однако в том случае, когда все будет сведено к этой картине, не исключено, что человек решит: «Все есть суета сует и томление духа».

Понимание роли собственного сознания, восприятие мира человеком, его осмысление предметной действительности и познавательного опыта привели к определению различных подходов и направлений в изучении картины мира.

В современной лингвистике представлены различные концепции картины мира, что позволяет глубже решать вопрос о том, «как сложившаяся картина мира помогает человеку осуществлять разного рода когнитивные процессы, в какой мере она участвует в когнитивной деятельности и какое влияние она оказывает на мыслительную деятельность человека» [Кубрякова, 1999, с. 7].

Мы можем говорить и о том, что отражение цельной картины мира в сознании человека является одной из проблем современного лингвистического исследования. Между языком и реальным миром стоит человек (его мышление). Человек воспринимает и осознает мир посредством органов чувств, создает систему представлений о мире. Пропустив их через свое сознание, осмыслив результаты этого восприятия, он передает их другим членам своего речевого коллектива с помощью языка. Путь от реального мира к понятию и далее к словесному выражению своеобразен у разных народов, что обусловлено различиями истории, географии, особенностями жизни этих народов, спецификой развития их общественного сознания. Таким образом, зеркало оказывается кривым: его перекос обусловлен культурой говорящего коллектива, его менталитета, видением мира. Следовательно, можно говорить о том, что картина мира складывается для человека как сумма его представлений о мире, включая самого себя, и «определяется как результат всей духовной активности человека и всех его контактов с миром» [Постовалова, 1988, с. 19], которые объединяются в целостный образ и включают в себя всю совокупность знаний, формируемую в общественном и индивидуальном сознании человека.

Следует упомянуть и о том факте, что картина мира включает различные типы знания, которые в общем виде могут быть представлены как языковые и неязыковые и образующие, соответственно, языковую и концептуальную картины мира. Концептуальная картина мира шире языковой, так как в языке отражается не все концептуальное содержание и не все концепты становятся предметом коммуникативного акта. Поэтому, являясь средством описания и репрезентации концептуальной картины мира в речи, язык считается источником познания мыслительной деятельности. Окружающий человека мир представлен в трех формах:

1) реальная картина мира (объективная внечеловеческая данность, мир, окружающий человека);

2) культурная (понятийная) картина мира (отражение реальности через призму понятий, сформированных на основе представлений человека);

3) языковая картина мира, которая отражает реальность через культурную картину мира.

Языковая картина мира различна у разных народов. Это проявляется в принципах категоризации действительности, материализуясь и в лексике, и в грамматике. Языковая личность обязана организовывать содержание высказывания в соответствии с этой картиной. И в этом проявляется специфически человеческое восприятие мира, зафиксированное в языке. Так, усваивая родной язык, англоязычный ребенок различает hand и arm, а русскоязычный узнает слово рука.

Роль языка состоит не только в передаче сообщения, но и, в первую очередь, во внутренней организации того, что подлежит сообщению. Возникает как бы «пространство значений» (в терминологии А.Н. Леонтьева), то есть закрепленные в языке знания о мире.

Таким образом, каждый конкретный язык заключает в себе национальную, самобытную систему, которая определяет мировоззрение носителей данного языка и формирует их картину мира. Именно в содержательной стороне языка (в меньшей степени в грамматике) проявлена картина мира данного этноса, которая становится фундаментом всех культурных стереотипов. Ее анализ помогает понять, чем различаются национальные культуры, как они дополняют друг друга на уровне мировой культуры.

Итак, понятие языковой картины мира включает две связанные между собой, но различные идеи:

1) картина мира, предлагаемая языком, отличается от «научной» (в этом смысле употребляется также термин «наивная картина мира»);

2) каждый язык «рисует» свою картину, изображающую действительность несколько иначе, чем это делают другие языки. Реконструкция языковой картины мира составляет одну из важнейших задач современной лингвистической семантики.

Исследование языковой картины мира ведется в двух направлениях, в соответствии с названными двумя составляющими этого понятия. С одной стороны, на основании системного семантического анализа лексики определенного языка производится реконструкция цельной системы представлений, отраженной в данном языке, безотносительно к тому, является она специфичной для данного языка или универсальной, отражающей «наивный» взгляд на мир в противоположность «научному». С другой стороны, исследуются отдельные характерные для данного языка (лингвоспецифичные) концепты, обладающие двумя свойствами: они являются «ключевыми» для данной культуры (в том смысле, что дают «ключ» к ее пониманию) и одновременно соответствующие слова плохо переводятся на другие языки. Переводной эквивалент либо вообще отсутствует, либо в принципе имеется, но не содержит именно тех компонентов значения, которые являются для данного слова специфичными, как, например, для русских слов тоска, надрыв, авось, удаль, воля, неприкаянный, задушевность, совестно, обидно, неудобно.

Одним из распространенных приемов реконструкции языковой картины мира является анализ метафорической сочетаемости слов абстрактной семантики, выявляющий «чувственно воспринимаемый», «конкретный» образ, сопоставляемый в наивной картине мира с данным «абстрактным» понятием и обеспечивающий допустимость в языке определенного класса словосочетаний (будем условно называть их «метафорическими»). Так, например, наличие в русском языке сочетаний гложет тоска, тоска заела, тоска напала позволяет сделать вывод о том, что тоска в русской языковой картине мира предстает как некий хищный зверь [Арутюнова, 1976, с. 76].

Следует отметить, что идеальный целостный образ мира включает в себя объективное знание явлений действительности и эмоциональное к ним отношение человека. Упомянув о концептуальном анализе языковой картины мира, следует обратить внимание на то, что ученые говорят о естественной и о ценностной картинах мира. В основе их формирования лежат разные способы осмысления реальной действительности.

Ценностная картина мира – это некая ментальная структура, состоящая из блоков оценочных категорий. Лингвисты в связи с этим делают вывод о том, что понятие ценностной картины мира связано с процессами оценочной категоризации, которые предполагают субъективную оценку предметов и явлений. Под оценочной категоризацией мы будем понимать мыслительное соотношение объекта с определенной аксиологической категорией, или группировку объектов и явлений действительности по характеру их оценки в соответствующие аксиологические классы. Иными словами, оценочная категоризация – это система оценочных категорий. Следовательно, формирование картины мира невозможно без категории оценки.

Специфика процесса оценочной категоризации заключается в способе восприятия и осмысления окружающего мира и находит свое выражение в языке в виде оценочных знаний. Они характеризуются отношениями между физическим миром и его идеализированной моделью, которая складывается в сознании индивида. При этом оценочная категоризация представляет собой результат пересечения или наложения двух концептуальных систем, то есть результат переосмысления окружающего мира с позиции ценностных концептов и категорий [Болдырев, 2002, с. 363].

С помощью оценки мы прогнозируем соответствие / несоответствие предмета или события нашим ожиданиям или стандартам, установленным в обществе, и выражаем это с помощью средств языка. Таким образом, оценка проектирует отношение к какому-либо предмету или явлению на фоне стереотипного знания. Например, оценочные категории good и bad в английском языке не обладают собственной информацией о реальном мире. В языке есть лишь шкала, указывающая на смысловое движение в сторону положительного (good) или отрицательного (bad). Но при этом данная шкала оценки требует определенного концептуального наполнения для передачи необходимого смысла. Это наполнение обеспечивается только при взаимодействии с другими концептами естественных объектов.

В заключение хотелось бы подчеркнуть, что понятие картины мира включает в себя не только концепты естественных объектов, но и оценочные концепты, имеющие собственную языковую природу. При этом принципы организации этих категорий, их структура и способы формирования тоже отличаются друг от друга. Естественные категории включают в себя знания о предметах и явлениях, основанные на их физических и функциональных характеристиках. В основе объединения объектов в оценочные категории лежит субъективная оценка каждого из них. Структура данных категорий определяется системой индивидуальных и коллективных ценностей.

Библиографический список

Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл. М., 1976.

Болдырев Н.Н. Языковые механизмы оценочной категоризации // Реальность, язык и сознание: междунар. межвуз. сб. науч. тр. Тамбов, 2002.

Кубрякова Е.С. Языковое сознание и языковая картина мира // Филология и культура: материалы междунар. конф. Тамбов, 1999.

Постовалова В.И. Картина мира в жизнедеятельности человека // Роль человеческого фактора в языке: язык и картина мира / под ред. Б.А. Серебрянникова. М., 1988.


Т.М. Шихова16

Фактор предметной отнесенности как критерий разграничения

фразеологической эврисемии и полисемии

С постановкой проблемы эврисемичности фразеологического значения в 90-х годах прошлого века возникает необходимость разграничения явлений полисемии и эврисемии во фразеологии [Солодуб, 1997, с. 53]. В работах, посвященных рассмотрению языковых показателей фразеологической полисемии, выделение фразеосемантических вариантов в семантической структуре идиом различных лексико-грамматических классов производится на основе учета понятийной и предметной отнесенности, а также парадигматических свойств фразеологизмов [Сидоренко, 1982, с. 18–21]. В данной статье затрагивается один из наиболее сложных вопросов – о характере предметной отнесенности значений полисемичных и эврисемичных фразеологизмов. Влияние предметной отнесенности на выделение отдельных элементов в семантической структуре фразеологизма или на признание единого, эврисемичного по объему понятия, значения рассматривается на материале единиц, связанных с категорией одушевленности – неодушевленности. Цель обращения к данному аспекту обозначенной проблемы – попытка ответить на вопрос, почему в одних случаях соотнесенность со смысловыми пространствами кто и что позволяет трактовать тот или иной фразеологизм как многозначный, а в других – как однозначный.

Привлеченный к изучению корпус фразеологических единиц объединен в две группы. Первую группу представляют идиомы, образованные путем метафорического переосмысления сочетания слов, связанного с древнейшей мифологической формой осознания мира – анимистической. Первичным для них является значение, оценочно характеризующее лицо. Изменение значения таких фразеологизмов связано с процессом расширения, в результате которого развивается возможность употребления единицы для обозначения не только лица, но и группы лиц, предметов, явлений и ситуаций (последняя спица в колеснице, путеводная звезда, пуп земли, притча во языцех, кость от кости, плоть от плоти, не от мира сего и др.). Вторую группу образуют фразеологизмы, которые первоначально обозначают какой-то один предмет, а расширение их значения приводит к употреблению по отношению к более широкому кругу предметов и к лицу (гроб повапленный, альфа и омега, запретный плод, камень претк­новения, святая святых, страх божий, дамоклов меч, топорная работа, яблоко раздора, корень зла и др.).

Обратимся к анализу отдельных примеров первой группы.

Очевидно, отнесенность к живым или неживым предметам послужила основанием для выделения двух значений в семантической структуре фразеологизмов последняя спица в колеснице и путеводная звезда.

Так, во «Фразеологическом словаре русского языка» под редакцией А.И. Молоткова идиома последняя спица в колеснице рассматривается как многозначная: 1.‘Человек, играющий самую ничтожную, незначительную роль в жизни, в обществе, в каком-л. деле’. 2. ‘То, что имеет ничтожное значение’ [ФСРЯ, с. 444]. Однако данный фразеологизм в ряде словарей трактуется как однозначный. Причем в этом случае толкования значения отличаются широким объемом денотативной соотнесенности. Например, согласно словарю М.И. Михельсона, опубликованному в начале XX в., и толковому словарю С.И. Ожегова, 23-е издание которого относится к концу этого же века, анализируемый фразеологизм характеризует только человека. Ср.: послhдняя (не велика) спица въ колесницh – ‘ничтожный въ дhлh человhкъ, самый незначительный’ и варианты пятая спица въ колесницh, пятое колесо въ телhгh, в семантике которых актуализируется оттенок значения ‘лишний человек’, см.: [Михельсон, т. 2, с. 98, с. 163]; последняя (пятая) спица в колеснице (‘о том, кто не имеет никакого влияния, значения’) [Ожегов, с. 754]. В связи с отмеченными вариантами заметим, что в [ФСРЯ, с. 199] фразеологизм пятое колесо в телеге [в колеснице] определяется как однозначный – ‘лишний, ненужный в каком-либо деле человек’. Более широкий объем денотативной соотнесенности зафиксирован в [БМС, с. 662] – ‘о ком-, чем-л. лишнем и ненужном’. Здесь же поясняется, что выражение пятая спица в колеснице возникло в результате соединения рифмованной поговорки последняя спица в колеснице – ‘человек или предмет, имеющий очень небольшое, даже ничтожное значение в чем-л.’ и оборота пятое колесо в телеге – ‘о ком-л. или о чем-л. лишнем и ненужном’, представляющего собой, скорее всего, дословный перевод немецкого выражения das fünfte Rad am Wagen. Отмечается также, что оборот пятое колесо в телеге имеет более раннюю фиксацию в литературном языке (в Вейсмановом «Лексиконе» 1731 г. в форме пятое колесо у телhги; пятое колесо к телеге в сборнике пословиц В.Н. Татищева 1736 г.).

Выделение двух значений с учетом категории одушевленность – неодушевленность, на наш взгляд, не поддерживается понятийным компонентом значения, что можно проиллюстрировать следующими примерами употребления фразеологизма. Ср.: – Кажется, пан Плевака, и я не последняя спица в колеснице, и я чего-нибудь да стою (А.А. Бестужев-Марлинский. «Наезды») и – Теперь ты понял, Сыроватко, что газета тоже не последняя спица в колеснице? (В.А. Рудный. «Гангутцы»).

Единое значение, эврисемичное по объему понятия, имеют также фразеологизмы [и] в подметки не годится кто кому, что чему – ‘значительно хуже по своим качествам, достоинствам, положению и т.п.’ [ФСРЯ, с. 108; БФСРЯ, с. 247]; запретный плод кто, что [для кого] – ‘недозволенный или недоступный’ [БФСРЯ, с. 229]); дойная корова кто, что [для кого] – ‘обильный и безотказный источник материальных благ, дохода, используемый с личной выгодой, часто в корыстных целях’ [БФСРЯ, с. 189]; яблоко раздора кто, что – ‘то, что порождает конфликт, серьезные противоречия, ссору, спор’ [БФСРЯ, с. 734]; лакомый <жирный> кусок <кусочек> кто, что [для кого] – ‘то, что является заманчивым и соблазнительным и привлекает внимание’ [БФСРЯ, с. 347]; пуп земли – ‘центр, средоточие самого главного, самого важного. О ком-л. или о чем-л.’ [ФСРЯ, с. 365]; первая ласточка что, реже – кто чего, в чем – ‘самый первый в ряду последовавших за ним, первое проявление чего-л.; предвестник’ [БФСРЯ, с. 513].

Иные выводы касаются семантической структуры фразеологизма путеводная звезда. Заметим, что словари отражают все стадии развития семантики данного фразеологизма: однозначный, заполняющий смысловое пространство исхода что; расширение объема значения за счет включения в него смысла кто; отрыв одного из оттенков значения, формирование многозначной семантической структуры. Подтвердим наше наблюдение данными словарей: Путеводная звhзда – ‘руководящее, какъ звhзда, руководящая, указывающая путь – направленіе’ [Михельсон, т. 2, с. 155]; Путеводная звезда (высок.) – ‘о том, кто (что) определяет чей-н. жизненный путь, развитие деятельности <…>’. Ср.: путеводная нить (высок.) – ‘то, что помогает найти правильный путь, ведет к правильному решению’ [Ожегов, с. 632].

Прежде чем привести примеры лексикографического толкования фразеологизма как многозначного, заметим, что в этом случае наблюдаются, во-первых, расхождения в последовательности подачи фразеосемантических вариантов и, во-вторых, в наборе семантических признаков одного из них.

Например, фразеологизм путеводная звезда в словарях [ФСРЯ, с. 170; АЗ, с. 136] толкуется следующим образом: 1. ‘Человек, определяющий каким-л. образом чью-л. жизнь, деятельность’. 2. ‘То, что направляет, определяет чью-л. жизнь, деятельность’. В словаре [БМС, с. 242] с первым из приведенных значений совпадает толкование, данное как второе значение: ‘Человек, определяющий каким-л. образом чью-л. жизнь, деятельность’. В качестве первого значения в данном словаре указано следующее: 1. ‘Руководящая, направляющая мысль, идея, указывающая верное направление в какой-л. области жизни (политической, научной и т.д.)’. Представляется, что такое расположения значений более логично и отвечает истории формирования семантической структуры указанного фразеологизма. Первичность значения, отражающего смысл что, доказывают не только определение, данное в словаре М.И. Михельсона, и объяснение его происхождения [БМС, с. 242; БМШ, с. 416; АЗ, с. 137], но и контексты употребления. Ср.: И ныне следом за тобою / Пуститься в путь дерзаю я; / Пусть путеводною звездою / Сияет вера мне твоя (К. Р. «А. А. Фету. 29 марта 1887 г.»); Не без гордости русская пресса, / Именует себя иногда / Путеводной звездою прогресса (Н.А. Некрасов. «Газетная»); Это письмо стало моею святынею, моей путеводною звездой, моим якорем (И.С. Тургенев. «Несчастная»). Интересно, что в одном из контекстов наблюдается диффузность, совмещение смыслов что и кто: Ольга мигом взвесила свою власть <…> и ей нравилась эта роль путеводной звезды, луча света, который она разольет над стоячим озером и отразится в нем (И.А. Гончаров. «Обломов»).

Кроме того, отметим, что формулировка второго значения в том виде, как она дана в [ФСРЯ; АЗ], не позволяет признать рассматриваемый фразеологизм многозначным, так как в ней, по сравнению с первым, не отражены различия в понятийном компоненте значения. Поэтому следует признать более корректной подачу значений в [БМС, с. 242]. Для подтверждения высказанной оценки приведем пример современного употребления фразеологизма: Мы пережили перестройку, кризисные девяностые годы и с достоинством выходим из этой бездны. Желаю, чтобы в вашей душе жила благодать. И у каждого человека была путеводная звезда, которая вела бы его вперед… (Демина. Республика Татарстан. Общественно-политическая газета, 07.01.2007) [АЗ, с. 137].

Аналогичный путь развития прошли многозначные фразеологизмы притча во языцех, кость от кости, плоть от плоти, не от мира сего и др.

Особенности семантического развития второй группы рассмотрим на примере фразеологизмов альфа и омега, камень преткновения и святая святых.

Семантическую структуру фразеологизма альфа и омега современные лексикографические источники трактуют неодинаково. В словарях С.И. Ожегова, Н.С. и М.Г. Ашукиных и Л.М. Грановской данная единица зафиксирована как однозначная, причем определения ее значения не совпадают. Ср.: ‘самое главное в чем-н., основа, суть’ [Ожегов, с. 30]; ‘начало и конец, все полностью’ [Ашукины, с. 15] и ‘начало и конец, первый и последний; сущность, самое главное, основа’ [Грановская, с. 146]. В других словарях выделяется два значения: 1. ‘Начало и конец’. 2. ‘Сущность, основа, самое главное’ [ФСРЯ, с. 29; ср.: БМС, с. 22]. Чтобы проследить развитие семантики рассматриваемого фразеологизма, обратимся к первоисточнику, к словарям, изданным в XVIII–XIX вв., к историческим словарям и к контекстам употребления данного фразеологизма.

В Библии оборот альфа и омега используется для обозначения Господа. В Апокалипсисе говорится: ^ И сказал мне: совершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец … (Откр. 21: 6–7) [Грановская, с. 147]. Фразеологизм альфа и омега в метафорическом смысле ‘начало и конец чего-л.’ функционирует с XII по XIX в. [С XI–XVII, с. 34; Срезневский, т. 1, с. 18; САР, т. 1, с. 24; Палевская, с. 13; Ильин, с. 26]. Анализ примеров употребления фразеологизма в художественных и публицистических текстах XIX в. позволяет говорить о развитии эврисемичности его значения с последующим формированием многозначности. Причем в результате отрыва от первоисточника и процесса расширения фразеологизм употребляется по отношению как к лицу, так и к явлениям, фактам, ситуациям и т.д. Так, Н.М. Языков употребляет этот фразеологизм в значении ‘начало и конец’ для обожествления своих чувств: О, друг! Ты альфа и омега / Любви возвышенной моей! Другие примеры: У нее в мире никого нет, кроме него, он один для нее – закон, родство, природа, начало и конец, альфа и омега ее бытия, все, все (И.И. Лажечников. «Ледяной дом»); Первым и последним словом, альфой и омегой всей его жизни было, как у всех поэтов, – его собственное я (И.С. Тургенев. «Рецензия на “Фауст” Гете»); Вот вам альфа и омега, начало и конец всех дел, имевших цель удовлетворить те или другие общественные обязанности (Г.И. Успенский. «Бог грехам терпит»).

В русской публицистике середины XIX в. развивается оттенок значения ‘начала, выражающие сущность какой-л. теории, учения’, на основе которого формируется второе значение фразеологизма – ‘основное, самое главное, самая суть чего-л.’. Например: Итак, я теперь в новой крайности, – это идея социализма, которая стала для меня идеею идей, бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и омегою веры и знания. Все из нее, для нее и в ней. Она вопрос и решение вопроса (В.Г. Белинский. Письмо В.П. Боткину, 8 сентября 1841 г.); Если я прочел Адама Смита, Мальтуса, Риккардо и Милля, я знаю альфу и омегу этого направления, и мне не нужно читать ни одного из сотен политико-экономов, как бы ни были они знамениты (Н.Г. Чернышевский. «Что делать?»); Различать мыслящих людей – вот альфа и омега всякого общественного развития (Д.И. Писарев. «Цветы невинного юмора»). Такое употребление данной библейской фразеологической единицы во второй половине XIX в. вполне закономерно: оно связано с развитием философии разумного эгоизма и позитивизма, с формированием атеистического мировоззрения. Как замечает А. Мень, говоря о дивергенции культур и о том, что в XIX в. ряд деятелей искусства, литературы, философии ощущают это и начинают искать путь к тому, чтобы вернуться к исконным христианским духовным ценностям, была и литература другая, которая отвергала эти ценности: Д.И. Писарев, Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, выходцы из церковных семей и окончившие духовные семинарии, которые «усвоили там некий моральный пафос, стремление к служению, но не находили в окружающей церковной среде благодатной почвы для того, чтобы действовать во имя истины, и поэтому они пытались найти эту истину на путях безрелигиозного служения» [Мень, 1991, с. 253]. Интересно, что в конце XIX в. данный фразеологизм употребляется уже и с целью создания комического эффекта. Например, А.П. Чехов в повести «Кухарка» пишет: Альфа и омега кухни – Пелагея – возилась около печки. Употребление библейской фразеологической единицы, ассоциирующейся у читателей того времени с именем Бога, со словами кухня, кухарка сводит на нет ее книжный оттенок, создавая ситуацию «стилистического парадокса» [Дубровина, 2001, с. 97].

Перейдем к анализу фразеологизмов камень преткновения и святая святых, имеющих эврисемичное значение, проявляющееся в разнообразных семантических оттенках употребления. Фразеологическая единица камень преткновения в современных словарях фиксируется как однозначная, имеющая значение ‘помеха, затруднение, на которое наталкивается кто-л. в каком-л. деле, занятии и т.п.’ [ФСРЯ, с. 189–190; АЗ, с. 157; БМС, с. 283; Ожегов, с. 264]. Своеобразное описание семантики данного фразеологизма находим в «Большом фразеологическом словаре» под редакцией В.Н. Телия. Здесь автор словарной статьи С.В. Кабакова выделяет два варианта фразеологизма: камень преткновения что [для кого, в чем] и * камень преткновения что, кто [для кого] быть; являться; стать, оказаться; оставаться. Толкования значения указанных вариантов совпадают лишь частично. Так, вариант, соотносимый с исходом что, определяется, как ‘непреодолимое препятствие, нерешенная проблема, серьезное затруднение в деле, в работе’, вариант же с исходами что и кто – как ‘непреодолимое препятствие’. Даются также пояснения относительно типичных ситуаций употребления указанных вариантов. В первом случае «имеется в виду серьезная, трудно разрешимая проблема, вставшая на пути к осуществлению тех или иных жизненных или профессиональных задач лица, группы лиц» [БФСРЯ, с. 320]. Во втором случае «имеется в виду, что лицо, чья-л. деятельность, чье-л. отчаянное сопротивление, сложная профессиональная задача, трудный вопрос и т.п. становятся помехой для другого лица или для других лиц при осуществлении ими своих намерений» [Там же, с. 321]. Закрепление второго варианта в функции именной части сказуемого способствует, на наш взгляд, постепенному формированию многозначной семантической структуры рассматриваемой единицы.

Далее проследим историю употребления фразеологизма и изменения его семантики. Восходит указанный фразеологизм к Библии. В 8 главе книги пророка Исайи он означает «камень, положенный богом в Сионе, о который “претыкаются” неверующие или те, которые не покоряются строгим законам» [ФСРЯ, с. 192]. В русских памятниках в форме камень претыкания употребляется с XVI в. Однако в XVIII в. эта форма регистрируется в ином значении – ‘помеха, затруднение, на которое наталкивается кто-л. в каком-л. деле’ [Палевская, с. 137]. Между тем «Словарь Академии Российской» (1789) приводит два варианта этого фразеологизма с толкованием значения, близким к первоисточнику: «Камень претыкания. Камень соблазна. Говорится о всем том, что может подать причину к соблазну, к применению мыслей, поступков на что-нибудь предосудительное» [САР, т. 3, с. 411]. Ср. также цитату из СЦРЯ (1842): «Камень претыкания, соблазна. Повод, случай к заблуждению или разврату. <…> Развратные книги служат камнем претыкания для юношества» [СЦРЯ, т. 2, с. 324]. В словаре В.И. Даля фиксируется камень претыки, преткновения с комментарием – ‘помеха, соблазн, затруднение’ [Даль, т. 2, с. 80]. Без вариантов в форме камень преткновения ‘препятствие, затруднение’ впервые отмечается в [Михельсон, т. 1, с. 411].

В проанализированных контекстах данный фразеологизм используется для характеристики как человека, так и различных реалий. Так, в следующих примерах рассматриваемая единица соотносится с лицом мужского или женского пола: Карл Иванович с неусыпностью Видока предался сентиментальному шпионству, знал, кто с кем чаще гуляет, кто на кого непросто смотрит. Я был страшным камнем преткновения для всей тайной полиции нашего сада, дамы и мужчины удивлялись моей скрытности и при всех стараниях не могли открыть, за кем я ухаживаю (А.И. Герцен. «Былое и думы»); Пусть ей суждено было пасть, но не хорошо, что Вы были камнем преткновения (М.С. Альтман. «Разговоры с Вячеславом Ивановым»); Женщина – это главный камень преткновения в деятельности человека. Трудно любить женщину и делать что-нибудь (Л.Н. Толстой. «Анна Каренина»).

В других случаях анализируемый фразеологизм соотносится с реалиями, обозначающими продукты интеллектуальной деятельности человека: Басни навсегда остались для меня камнем преткновения (С.Т. Аксаков. «Знакомство с Державиным»); Из общих предметов на младшем курсе камнем преткновения для большинства пажей, но не для бывших кадет, были механика и химия (А.А. Игнатьев. «50 лет в строю»); Монолог «А судьи – кто?» для меня и впоследствии всегда оставался камнем преткновения (Ю.М. Юрьев. «Записки»).

В средствах массовой информации XXI в. фразеологизм используется для оценочной характеристики какой-либо ситуации и в этом случае речь идет то о жилье как главном камне преткновения; то о законе об объектах культуры, камнем преткновения для принятия которого является вопрос об их приватизации; то об отсутствии контрактной системы в театральных учреждениях и т.д., см.: [БФСРЯ, с. 321].

Основа переосмысления фразеологических единиц библейского происхождения заложена в самих текстах Библии. Тем не менее это переосмысление с последующим расширением объема значения способствует отрыву их от этих текстов и формированию эврисемичного значения. Заметим, что подобным развитием могут характеризоваться даже специальные церковно-библейские термины типа святая святых. Рассмотрим данную фразеологическую единицу в аспекте поставленной в данной статье проблемы.

Фразеологизм святая святых восходит к Библии, где обозначает ‘часть иерусалимского храма, куда мог входить только первосвященник’ [Займовский, с. 319; Овсянников, с. 241; ФСРЯ, с. 416; БМС, с. 629; Грановская, с. 258]. Фразеологизм соотносится, таким образом, с религиозным кодом культуры, то есть с совокупностью представлений о значимых в христианской традиции событиях и о сакральных предметах религиозного обихода. Фразеологическая метафора, создающая образ, уподобляет нечто сокровенное для человека священному для христиан месту в храме [БФСРЯ, с. 627–628].

Значение этого фразеологизма – ‘что-л. самое дорогое, сокровенное, заветное, недоступное для непосвященных’ отмечается уже в литературе XVIII в.: Девственность была для меня святая святых (А.Н. Радищев. «Путешествие из Петербурга в Москву»). Но оно еще не фиксируется в словарях XIX в. Ср.: ‘Святая святых, святейшее место, тайник святыни; в ветхозаветной скинии и в иерусалимском храме: задний притвор, где был ковчег завета, где ныне у нас алтарь’ [Даль, т. 4, с. 161].

Указанное выше значение (‘что-либо самое дорогое, сокровенное, заветное, недоступное для непосвященных’) представлено в ряде словарей [Ожегов, с. 704; ФСРЯ, с. 411]. В историко-этимологическом словаре толкование, помимо названных выше признаков, включает сему ‘тайное’ [БМС, с. 629]. Развернутая характеристика фразеологизма содержится в «Большом фразеологическом словаре русского языка» – ‘самое сокровенное, заветное, почитаемое, недоступное для посторонних место. Имеется в виду, что какое-л. имеющее особое предназначение или связанное с какими-л. воспоминаниями, надеждами и под. место или мысли, мечты, жизненные ценности, предметы деятельности и под. являются особенно дорогими, заветными для лица или для группы лиц и, в силу этого, запретными для непосвященных’ [БФСРЯ, с. 627]. Помимо отмеченных, выделяются еще несколько значений: 1) особо оберегаемое, недоступное помещение; 2) место, к которому относятся с почтением; 3) нечто важное, серьезное, священное, неприкосновенное; 4) нравственная основа, убеждения; 5) глубоко сокровенное, интимное [Грановская, с. 258].

Анализ употребления данного фразеологизма в литературе XIX в. позволяет говорить о развитии эврисемичности его значения: ^ Гаврилов закончил, как будто не решаясь посвятить Чепурникова во святая святых своих мечтаний (В.Г. Короленко. «Черкес»); Мое святое святых – это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновенье, любовь и абсолютнейшая свобода (А.П. Чехов. Письмо А.Н. Плещееву, окт. 1889); Он ехал и отдохнуть на две недели, и в самой святая святых народа, в деревенской глуши, насладиться видом поднятия народного духа, в котором он и все столичные и городские жители были вполне убеждены (Л.Н. Толстой. «Анна Каренина»).

Эта фразеологическая единица используется и для обозначения человеческой души: Каких душевных сокровищ не прозревало воображение Завалевского за той заповедною чертой, за которую, словно в святую святых Соломонова храма, никому не дозволялось проникнуть (Б.М. Маркевич. «Марина из Алого Рога»). Писатель сравнивает здесь человеческую душу с внутренним Иерусалимским храмом, где хранились главные святыни христианского мира и куда одному только первосвященнику дозволялось входить один раз в год. Невозможность познания внутреннего мира человека, его таинственность подчеркивает с помощью данного выражения и Н.С. Лесков – Трудно проникнуть в святая святых человека (Н.С. Лесков. «Воительница»), и Г.И. Успенский – Ясно видели, в чем и как, в какой форме и в каком виде эта правда-тайна, святая святых души его (Г.И. Успенский. «Через пень колоду»).

Писатели используют данный фразеологизм и для обозначения значимых мест пребывания: ^ Всякого скандала он бегает, как чумы. Особенно в своем доме, в той супружеской «святая святых», куда он никого не пускает (П.Д. Боборыкин. «Перевал»); Комната Дарьи Степановны всецело принадлежала ей. Ее непосредственность оберегал Степан Назарьевич, точно так же, как и Арина. Это была святая святых в квартире (И. Потапенко. «Дочь кучера»); В лабораторию вошел Шатилов, опасливо косясь на Каревекую, которая обычно не выносила вторжения в свое «святая святых» и бесцеремонно выпроваживала любопытствующих (В.Ф. Попов. «Сталь и шлак»); О таком счастье, чтобы проникнуть в это святая святых самолета, мальчик даже не смел и мечтать (В.П. Катаев. «За власть Советов»); – Приходи в перевязочную, я попробую тебя учить. Возьмешь халат у Клавы. И вот Васька вошла в святая святых вагона-аптеки (В.Ф. Панова. «Спутники»); В своей гордости за Москву и в особенности за ее святая святых – Красную площадь, он, пожалуй, предпочел бы, чтобы сюда входили по-особому, как-то совсем не так (Э.Г. Казакевич. «При свете дня»). Эврисемичность значения фразеологизма проявляется здесь и в изменении коннотативного компонента – от высокого к обыденному, иногда сниженному. Заметим, что впервые рассматриваемое значение фиксируется в словаре М.И. Михельсона: «Святая святых (иноск.) – место, мало или совсем недоступное для непосвященных, вообще, – сокровенное, как напр. кабинет ученого специалиста, помещение редкостей любителя и т.п.» [Михельсон, т. 2, с. 233].

Формирование эврисемичного по объему понятия значения анализируемых фразеологических единиц библейского происхождения идет через отрыв от первоисточника за счет динамики их значения, стабилизации формы и утраты компонентов, актуализирующих связь с исходным текстом.

Таким образом, в результате расширения значения фразеологизмы развивают эврисемичность по объему понятия. Она сохраняется до тех пор, пока тот или иной фразеологизм используется для обозначения широкого круга референтов, которые говорящий объединяет по какому-либо их свойству, возможности проявления какого-либо их качества независимо от принадлежности к живой или неживой природе. Выделение же отдельных значений, отличающихся смысловыми исходами кто и что, связано с развитием дифференциальных признаков, указывающих на различия в содержании понятия.

Библиографический список

Дубровина К.Н. Особенности библейских фразеологизмов в русском языке // Филологические науки. 2001. № 1.

Мень А. Радостная весть: лекции. Вып. 1. М., 1991.

Сидоренко М.И. Парадигматические отношения фразеологических единиц в современном русском языке: учебн. пособие. Л., 1982.

Солодуб Ю.П. Сопоставительный анализ структуры лексического и фразеологического значений // Филологические науки. 1997. № 5.

Словари

Алефиренко Н.Ф., Золотых Л.Г. Фразеологический словарь: культурно-познава­тельное пространство русской идиоматики. М., 2008. (В тексте – АЗ.)

Ашукин Н.С., Ашукина М.Г. Крылатые слова: литературные цитаты; образные выражения. М., 1988. (В тексте – Ашукины.)

Берков В.П., Мокиенко В.М., Шулежкова С.Г. Большой словарь крылатых слов русского языка. М., 2000. (В тексте – БМШ.)

Бирих А.К., Мокиенко В.М., Степанова Л.И. Русская фразеология: историко-этимологический словарь. М., 2005. (В тексте – БМС.)

Большой фразеологический словарь русского языка: значение, употребление, культурологический комментарий / отв. ред. В.Н. Телия. М., 2006. (В тексте – БФСРЯ.)

Грановская Л.М. Словарь имен и крылатых выражений из Библии. М., 2003. (В тексте – Грановская.)

Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М., 1955. (В тексте – Даль.)

Займовский С.Г. Крылатое слово: справочник цитаты и афоризма. М.; Л., 1930. (В тексте – Займовский.)

Михельсон М.И. Русская мысль и речь: свое и чужое, опыт русской фразеологии, сборник образных слов и иносказаний: в 2 т. СПб., 1902–1903. (В тексте – Михельсон.)

Ожегов С.И. Словарь русского языка / под ред. Н.Ю. Шведовой. М., 1991. (В тексте – Ожегов.)

Овсянников В.З. Литературная речь: толковый словарь современной общелитературной фразеологии. М., 1933. (В тексте – Овсянников.)

Палевская М.Ф. Материалы для фразеологического словаря русского языка XVIII века. Кишинев, 1980. (В тексте – Палевская.)

Словарь Академии Российской: в 6 ч. СПб., 1789–1794. (В тексте – САР.)

Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып. 1. М., 1975. (В тексте – С XI–XVII.)

Словарь церковнославянского и русского языка, составленный вторым отделением Императорской Академии Наук: в 4 т. СПб., 1842–1843. (В тексте – СЦРЯ.)

Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка: в 3 т. М., 1958. (В тексте – Срезневский.)

Фразеологический словарь русского языка / под ред. А.И. Молоткова. СПб., 1994. (В тексте – ФСРЯ.)

Энциклопедический словарь общеполезных сведений по всем отраслям знания с общедоступным объяснением значения иностранных слов и выражений, вошедших в русский язык / сост. по лучшим источникам Ильин. М., 1908–1909. (В тексте – Ильин.)


Н.Н. Байбородина17

Устойчивые сочетания