Geum.ru

Принципы и методы описания языковой картины мира

Вид материалаДокументы

Содержание


Пирог ни с чем / с ничем
Расширение узуального значения
Сужение, конкретизация узуального значения
Изменение векторной направленности узуального значения
Быкова Г.В
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   17

Узуальная и речевая многозначность диалектных фразем

В системе языковых средств, отражающих логические закономерности и отношения между реалиями окружающего мира, диалектные фраземы (ДФЕ) занимают особое положение, так как независимо от своей грамматико-синта­ксической структуры всегда выражают понятие. В понятии же, являющемся итогом человеческого освоения реального мира, многомерно отражается опыт человека, особенности его мировосприятия и мироощущения. Языковой знак в системе диалекта, выступая средством коммуникации, неизбежно содержит в себе определенный набор информации, которая в процессе диалектного общения передается от одного участника речевого акта к другому и обладает узуальной или потенциальной способностью к прагматическому воздействию. Отчетливо это проявляется в области диалектной фразеологической полисемии.

Донские ДФЕ, как и фразеологизмы литературного языка, могут быть однозначными и многозначными. Однако фразеологизмы, по сравнению со словами, уже будучи по своему происхождению единицами вторичной номинации, в большинстве своем моносемичны. Многозначных ДФЕ заметно меньше, чем однозначных. Развитие полисемии во фраземике, по мнению ученых, тормозится по разным причинам. Одна из них состоит в том, что фразеологизмы, функционирующие прежде всего как экспрессивно-оценочные характеристики предметов, менее значимы в номинативной и коммуникативной функциях языка и используются в речевой деятельности реже, чем слова. Кроме того, фразеологизм формируется на основе какого-либо сложного образа, восходящего к индивидуальным отношениям между двумя или несколькими реалиями. Эта индивидуальность отношений передается содержанию фразеологической единицы, что, несомненно, отрицательно влияет на появление в ее семантической структуре нового значения, которое должно быть отвлечено от индивидуальности этимологического образа. Еще одной причиной такого положения можно считать саму природу фразеологического значения (его образный характер, высокая степень абстракции, ингерентная, то есть внутренне присущая, экспрессивность), которая препятствует другому переносу: необходимо, чтобы производное значение было образнее, экспрессивнее, абстрактнее, чем производящее.

Многозначные ДФЕ обычно имеют по два или три значения: ^ Пирог ни с чем / с ничем –1) ‘о бедной, скромной пище, голоде’; 2) ‘о глупом, недалеком человеке’; распустить возгри –1) ‘пасть духом, приуныть’; 2) ‘не быть занятым делом’; сидеть, как врытый –1) ‘сидеть неподвижно, замереть и не двигаться’; 2) ‘не трогаться с места, не включаться в какую-либо деятельность’; ворочить дурака –1) ‘потешать глупыми шутками’; 2) ‘бездельничать’; 3) ‘делать глупости, допускать оплошности’ (все примеры взяты из материалов экспедиций по казачьим районам Волгоградской области, а также из: [СДГВО; БТСДК]).

Семантическая структура многозначной ДФЕ вполне соответствует аналогичной структуре многозначного слова: все фразеосемантические варианты между собой тесно связаны и взаимомотивированы. Одно из этих значений выступает в качестве первичного, исходного, главного, а остальные являются производными от него или одно от другого. Ср.: беззаботный монастырь –1) ‘о беспечной, беззаботной жизни’; 2) ‘о беззаботном человеке’; первое – основное – значение данной фраземы возникло на основе переноса по смежности «часть – целое», а второе значение – от первого на основе того же типа переноса, но уже с обратной векторной направленностью – «целое – часть». Фразема не достать рогом употребляется в диалекте в трех значениях: 1) ‘жить в большом достатке (недоступном для многих)’; 2) ‘о чем-либо недоступном’; 3) ‘о человеке высокого роста’. Архисемой, интегрирующей все фразеосемантические варианты в единое целое, является сема ‘недоступность’; вторичные значения данной ДФЕ развились по радиальной схеме от основного значения на основе метафорического переноса по признаку (свойству). Аналогичным образом структурирована семантика и других ДФЕ.

В силу меньшей коммуникативной значимости фразем по сравнению со словами и одновременно по причине их большей прагматической значимости, полисемия как семантическое явление менее распространена среди фразем и охватывает не все разряды ДФЕ в равной степени. Наибольшее число многозначных ДФЕ обозначают состояние человека и окружающей среды, пространственные понятия, понятия меры и степени, временные понятия. Незначительное число многозначных ДФЕ связаны с более конкретными понятиями речепроизводства, поведения человека, его взаимоотношениями с другими людьми. Способность данных ДФЕ развивать несколько значений связана со спецификой их семантики. Семантическая структура фразеологизмов, входящих в данные тематические группы, отражает сложную совокупность разных по уровню абстракции семантических компонентов (движения; речепроизводства; пространственного расположения и т.д.). Отсюда способность данных языковых единиц в разных условиях речевого употребления активизировать те или иные семы разных форм и характеристик, а также склонность к частому переосмыслению.

ДФЕ, как и слово, в различных своих значениях сочетается со словами разных лексико-семантических групп, может входить в разные синонимические ряды, образовывать свой лексико-тематический ряд. Развитие полисемии фразем проявляется главным образом в расширении их сочетаемости. Семантическая двуплановость и диалектическое объединение широкого абстрактного понятия с конкретным образным представлением дают фраземам возможность осуществлять перенос своего названия на различные предметы и явления в рамках одного понятия. А это в свою очередь создает возможность в новых контекстных условиях обнаружить новое значение или его оттенок на базе того же образа. Если видоизменение содержания фраземы происходит в рамках одного понятия на том же уровне абстракции, то возникает лишь оттенок значения. Если же расширение семантики оборота выводит окказиональные ситуативные значения из конкретного в другой, более высокий уровень семантической абстракции (отвлечение от конкретного), то целесообразно говорить о разных значениях.

В одном из значений ДФЕ может сочетаться с одушевленным существительным, а в другом – с неодушевленным, сравните: голый, как бубен – 1) ‘о чем-либо, лишенном внешнего покрова’: У Свирьки галава голая, как бубин; 2) ‘об очень бедном человеке’: Петька голый, как бубин – асталси биза фсяво: прапилси.

Иногда семантическая структура ДФЕ может содержать в себе энантиосемические варианты значения: переворачивать свет – 1) ‘делать большие дела, совершать значительные поступки’; 2) ‘совершать необдуманные поступки’; волна с-под угла бьет – 1) ‘об изобилии чего-либо’; 2) ‘о крайней бедности’.

Особого внимания в связи с проблемой многозначности диалектного фразеологизма и его прагматической направленностью, на наш взгляд, заслуживает явление речевой многозначности, то есть неоднозначности фразеологизма в пределах одного фразеосемантического варианта. Узуальное значение фраземы в речевом употреблении может быть представлено двумя или более вариантами, выбор между которыми обусловлен экстралингвистическим контекстом, в частности, знаниями о мире, системой культурологических сведений, наличием у говорящего и слушающего определенных фоновых знаний и т.п. Речевая многозначность фраземы всегда несет в себе высокий прагматический заряд, так как содержит ситуативно обусловленную коннотативную информацию. Это легко проследить на следующих примерах. Устойчивое выражение погладить (гладить) дорожку имеет узуальное значение ‘пить спиртное во время проводов на военную службу’: Дарошку гладють служиваму, как праводють. Ритуальная символика обряда, представляемая этим выражением, сводится к «выравниванию дороги», по которой придется пройти служивому человеку. Исторические знания о миссии казачества, тяготах военной службы, традиции проводов в армию позволяют воссоздать тот коннотативный фон, который сопутствует использованию данного выражения в речи: пожелание удачной службы – не быть убитым или даже раненым, с честью выдержать испытания, достойно перенести все трудности военного быта и т.д. Совсем иные коннотации обнаруживаются у этого фразеологизма в другом контексте: Внук у нас учицца паступил, вчарась в горат яво праважали, пагладили яму дарошку. При том, что выражение сохраняет свое узуальное значение ‘выпить за счастливую дорогу’, коннотативная (прагматическая) информация существенно меняется. Пресуппозиционные знания о том, что учеба не столь опасное и тяжелое занятие, как воинская служба, снимает трагический фон в значении данной фраземы, и обрядовое действие «выровнять дорогу» будущему студенту уже предполагает иные конкретные пожелания: успехов в учебе, целеустремленности, терпения, настойчивости в постижении наук и пр. Как видно из примеров, речевая многозначность осуществляется только в пределах узуального значения и не ведет к признанию полисемичности фразеологизма как единицы языка.

Речевая многозначность ДФЕ может иметь разную структурно-семантиче­скую организацию, в связи с чем представляется возможным выделить несколько ее типов.

1. ^ Расширение узуального значения. Данный вид речевой многозначности предполагает некоторое увеличение объема узуального значения в зависимости от контекста. Так, ДФЕ на (во) все боки в СДГВО представлен как многозначный: 1) ‘на широкую ногу, богато’: Ана ни дабивалася ф хазяйства, жыла на фсе боки, жыла адним днём; 2) ‘очень сильно’: Придёть дамой, я яму чартей дам на фсе боки. Нам же данный фразеологизм представляется однозначным в силу следующих причин: тщательный анализ приведенных примеров позволяет уточнить узуальное значение фразеологизма, которое можно было бы сформулировать следующим образом: ‘в полную силу, мощь; на полную катушку’. Это значение ДФЕ остается неизменным и в первом, и во втором примере, хотя различные прагматические оттенки этого значения отчетливо проступают в разных контекстах: в первом случае это коннотативная информация осуждения говорящим объекта речи за непрактичность, расточительность, отсутствие меры в поступках и т.п. Во втором – прагматическая информация о том, что действие, о котором сообщает говорящий (дам чертей, то есть отругаю, накажу), он намеревается осуществить со всей отдачей, в полной мере. Как видно, прагматическая информация вовсе не меняет узуального значения ДФЕ, а всего лишь расширяет ее границы, не нарушая общей целостности значения фразеологизма. Примеров такого рода в диалектной фраземике немало.

2. ^ Сужение, конкретизация узуального значения. Данный вид речевой многозначности предполагает контекстуальное ограничение узуального значения фразеологизма, сведение его до отдельных (ядерных или периферийных) сем. К примеру, ДФЕ как черный бурьян, согласно данным СДГВО, имеет значение ‘грязный, неопрятный (о человеке)’. В предложении Чилавек в баню ни хочить; ходить, как черный бурьян; запихаица и ходить узуальное значение фраземы ‘грязный’ конкретизируется до понятия «немытый», при этом имеет место гипонимическая корреляция, при которой узуальное значение выступает как родовое понятие, а контекстуальное – как видовое.

3. ^ Изменение векторной направленности узуального значения. Такой тип речевой многозначности по сути своей не затрагивает семантику ДФЕ. Контекстуально меняется лишь направленность действия, состояния, признака, обозначаемого фраземой и в связи с этим – прагматическая оценка. Нетрудно заметить, что большинство оценочных ДФЕ единонаправлены – в них обычно содержится характеристика объекта речи. Это легко объяснимо: фразеологическая оценка в большинстве своем негативна, поэтому использование оценочной ДФЕ для характеристики самого субъекта речи практически исключается, если не имеет место ирония или самобичевание. Однако некоторые ДФЕ, по нашим наблюдениям, способны менять свою оценку с отрицательной на положительную при смене направленности действия, выражаемого фраземой, с объекта на субъект. Такая мена осуществляется опять же на прагматическом уровне. К примеру, в предложении Я поват иму папустила, уступала ва фсём, а он вирхи ва фсём брал фразеологизм брать верхи – ‘главенствовать’ имеет отрицательную оценку, так как в речи субъекта сквозит сожаление о совершенных ранее ошибках (попустила повод), обида на неадекватную реакцию объекта (она уступала, а он этим пользовался).

В другом же контексте, когда ДФЕ характеризует действие самого субъекта речи, она передает совсем другие коннотации – одобрительную оценку, некоторое самолюбование, гордость за себя, свою решительность, инициативу и под., ср.: Сам у мине был смирный, я над ним сразу вирхи взяла, фсю жизню што хатела, то и делала. Аналогичные прагматические варианты узуального значения можно наблюдать и в других ДФЕ, таких, к примеру, как брать на повода – ‘заставлять повиноваться, брать в свои руки’; дать (надавать) бубны (бубнов) – ‘побить’; жить на готовом ладу – ‘жить на всем готовом’ и некоторых др.

С явлением речевой многозначности связан и так называемый принцип «диффузности» значения. Д.Н. Шмелев считал этот принцип решающим фактором, определяющим семантику слов [Шмелев, 1977, с. 86]. А.А. Уфимцева также характеризует содержательную сторону многозначного слова как непрерывный (то есть недискретный) ряд лексико-семантических единиц [Уфимцева, 1988, с. 32]. Действительно, узуальное значение как слова, так и фразеологизма диффузно, коль скоро оно покрывает ряд очень близких, но не полностью совпадающих означаемых. Иначе говоря, множество употреблений, которому сопоставляется одно узуальное значение, один инвариант, является нечетким, размытым множеством [Кобозева, 2000, с. 159]. Примеры, рассмотренные выше, подтверждают это положение.

Решая вопрос о том, представляют ли два употребления ДФЕ одно и то же узуальное значение или два разных значения, следует учитывать такие параметры, как степень различия денотатов и сигнификатов употреблений; семантическую и синтаксическую сочетаемость фраземы в каждом из употреблений; парадигматические связи и отношения; возможные грамматические ограничения на употребления.

Библиографический список

Кобозева И.М. Лингвистическая семантика. М., 2000.

Уфимцева А.А. Роль лексики в познании человеком действительности и формировании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке: язык и картина мира. М., 1988.

Шмелев Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики. М., 1977.

Словари

Большой толковый словарь донского казачества. М., 2003. (В тексте – БТСДК.)

Словарь донских говоров Волгоградской области. Вып. 1–6. Волгоград, 2004–2009. (В тексте – СДГВО.)


Г.В. Быкова14

Лакуны в региональной картине мира

(лингвистический аспект межэтнической коммуникации)

Амурская область – один из крупных субъектов Российской Федерации, является ее форпостом на юго-восточных рубежах, занимает пограничное положение на большом протяжении с Китаем. По европейским масштабам это было бы крупное государство, уступающее по размерам только Франции, Испании, Швеции и Украине. На территории Амурской области могли бы разместиться 12 таких стран, как Бельгия или 9 Швейцарий [География ... , 2005, с. 5–6].

Открытия последних лет, сделанные в области археологами и этнографами Благовещенского государственного педагогического университета совместно с Институтом археологии и этнографии СО РАН, серьезно скорректировали схему этнокультурного развития нашего региона за последние два тысячелетия. Появилась возможность реконструировать этногенез народов, которые в XIX–начале XX в. населяли Амурский край и с которыми непосредственно начали контактировать с 1858 г. граждане Российской империи, занявшие юг Дальнего Востока после подписания Айгунского договора.

Амурскими археологами установлено, что по хозяйственно-культурному типу автохтоны бассейна Амура делились на две группы: земледельцы, занимавшие пойму Амура и Зеи (дючеры), и охотничьи племена, обитавшие в таежной зоне (эвенки). В начале XX в. дючеры покинули территорию России, эвенки же и поныне живут в нашей области. В условиях длительного сосуществования двух локальных культур – русской и эвенкийской – неизбежными стали контакты их носителей, что ставило проблему межкультурной коммуникации в ряд наиболее актуальных как в прошлом, так и в настоящем.

Термин «культура» употребляется нами в значении, принятом в современной культурной антропологии, то есть под культурой, вслед за Г. Малетцке, понимается «система концептов, убеждений, установок, ценностных ориентаций, проявляющихся как в поведении и поступках людей, так и в результатах их духовной и материальной деятельности» [Цит. по: Проблемы этносемантики, 1998, с. 68]. Общеизвестно, что национальная самобытность народа, окружающая его действительность обязательно находят отражение в национальном сознании, избирательно объективируясь в языке. Способ представления, членения и номинирования реальности национально специфичен в силу различных факторов: экологических, социальных, культурно-исторических и этнопсихологических.

Между тем этнокультурная среда Приамурья формировалась под знаком этноцентризма значительно преобладающего русскоязычного населения, которое, как и большинство людей, воспринимало родную культуру как точку отсчета, как единственно возможную меру вещей. Этноцентризм, по мнению Г. Малецтке, играет основополагающую роль в межкультурной коммуникации: мы помещаем себя, нашу расовую, этническую или национальную группу в центр универсума и соответственно этому оцениваем всех других. Чем более они похожи на нас, тем ближе к себе мы помещаем их в этой модели; чем больше расхождения, тем дальше от себя определяем мы их место.

В Приамурье этноцентризм принял более уродливые формы: малочисленному этносу попытались навязать свою культуру, свой – русский – образ жизни и свое мировосприятие. Детей, живущих в самобытной природной и социально-речевой среде, лишали возможности усваивать первородный язык, увозили в школы-интернаты, где требовалось говорить на русском и не одобрялось общение на эвенкийском языке.

Мало что изменилось к лучшему и сейчас: доминирование СМИ на русском языке, тактика максимального обучения в школе на русском языке и минимального (2 часа в неделю) на родном эвенкийском, отсутствие в средних специальных и высших учебных заведениях области подготовки специалистов для нужд коренного народа, разрушение традиционной хозяйственной деятельности и экосистем в местах компактного проживания эвенков поставили национальный язык и культуру на грань исчезновения. Дети и молодежь не знают языка, этногенеза, традиций и истории своего народа. В школах компактного проживания аборигенов не хватает учебной и методической литературы на родных говорах. Учебники, написанные на полигусовском говоре эвенков Подкаменной Тунгуски, малопонятны амурским детям и требуют серьезной научной и методической адаптации.

Современное состояние традиционной культуры и языка эвенков, проживающих в трех районах Амурской области, однозначно определяется как глубоко кризисное. С 1994 г. наметилась устойчивая тенденция к сокращению численности коренного населения. Уровень владения языком и активность использования письменности катастрофически падают. Уходят из жизни последние носители древних говоров уникального языка. Многие обряды и традиции, веками связанные с оленеводством, охотой, рыболовством и сбором дикоросов, утрачиваются безвозвратно. В результате выходят из употребления целые пласты лексики, в которой отражены и запечатлены национально значимые и передаваемые тысячелетиями смыслы, зафиксировавшие часть исчезающей культуры.

При взаимодействии двух неродственных языков, двух непохожих культур нередко возникает непонимание, обусловленное различием в мировоззрении, социальном статусе соседствующих языковых коллективов. Такие национально-специфические расхождения (несовпадения) в лексических системах языков и культурах выявляются на различных уровнях и описываются зарубежными и отечественными исследователями при помощи различных терминов: лакуны, gap (пробел, лакуна), безэквивалентная лексика, нулевая лексема, антислова, значимый нуль и др. Предпочтительным в отечественной лингвистике считается термин лакуна (от лат. lacuna – пустота, брешь).

В современной лингвистике лакуны рассматриваются как «национально-специфические элементы культуры, нашедшие соответствующее отражение в языке носителей этой культуры, либо полностью не понимаемые, либо недопонимаемые носителями иной культуры и языка в процессе коммуникации» [Томашева, 1995, с. 58], как «виртуальные единицы лексической системы», «семемы без лексем», «больше, чем какое-либо другое явление отражающие национальную специфику того или иного языка» [Быкова 1999а, 1999б].

За последние десятилетия значительно пострадала национальная система концептов (концептосфера) амурских автохтонов, как объективированная в самобытном языке, так и необъективированная, но существующая на уровне универсального предметного кода в сознании носителей языка и выраженная лакунами. В настоящее время в списке «Красной книги языков народов России» эвенкийский язык значится как миноритарный и маргинальный [Эвенкийский язык, 1994, с. 68–70]. На сегодняшний день говоры амурских эвенков (то есть объективированное в языке), до сих пор системно не зафиксированные, снижают свой социальный статус в пределах области, сужается сфера их употребления в качестве основного средства общения в среде носителей языка, количество которых стабильно уменьшается. Положение усугубляется еще и тем, что на смену старшему поколению, хорошо владевшему эвенкийским языком (чьи дети понимают родной язык, но редко пользуются им в речи и на письме), приходят внуки, воспринимающие язык родителей как иностранный.

«Концепты, не имеющие средств языкового выражения в национальной языковой системе, тем не менее, существуют в национальной концептосфере и обеспечивают национальную мыслительную деятельность в той же степени, что и концепты, которые названы языковыми знаками национального языка. Эти концепты являются базой мышления личности» [Попова и др., 1998, с. 21]. Возникает вопрос: смогут ли носители эвенкийской культуры, утрачивающие язык, выразить эти национальные мыслительные образы средствами воспринятого языка? Как сохранить уникальный язык для мировой цивилизации? На эти и многие другие вопросы пытаются ответить лингвисты Благовещенского государственного педагогического университета – разработчики и исполнители проекта «Исследование и описание концептосферы эвенков в этнокультурной среде Приамурья» в рамках документирования стремительно исчезающего миноритарного маргинального языка эвенков Амурской области. Защищены диссертационные исследования: «Лакунарность лексико-семантического поля “Природа” в русском и эвенкийском языках» [Пылаева, 2002], «Культурные концепты как ядерная часть языкового сознания малочисленного народа (этнолингвокультурологическое исследование языка эвенков)» [Мерекина, 2008], «Особенности адаптации субстратных топонимов в концептосфере языка-приемника (на материале ойконимов Амурской области» [Калинина, 2009] и др. При участии носителей языка и сектора тунгусоведения Института филологии СО РАН задокументирован словарный состав джелтулакского и зейского говоров, в процессе системного описания – селемджинский говор амурских аборигенов. В проект приглашены специалисты по эвенкийскому языку из Якутска, Новосибирска, Хабаровска и др. городов России.

В ходе исследования обнаружено, что потери несет и концептосфера русскоязычных амурчан. Россия всегда складывалась как полиэтническое и многоязычное государство, и это подпитывало и обогащало ее язык и культуру. Свой способ членения, представления, структурирования и описания окружающей среды эвенки зафиксировали в национальной картине мира в виде топонимов, которые и восприняли носители русского языка, пришедшие в Приамурье в 1852 г. Подобные наименования (топонимы и оттопонимические существительные и прилагательные) звучат и сейчас во всех точках обширного Амурского края.

Исследователями доказано, что язык как хранитель информации не может в полной мере выполнять свою связующую роль, не располагая собственными именами. «Географические названия (своеязычные или заимствованные), вошедшие в общую речь, образуют тот ее культурно-исторический слой, который является принадлежностью литературного языка» [Левашов, 2000, с. 4]. Как видим, в условиях длительного сосуществования двух локальных культур – русской и эвенкийской – шло взаимное влияние обоих языков: ассимиляция и подавление аборигенного и обогащение элитного русского. При этом носителями последнего не предпринимались попытки теоретически осмыслить и зафиксировать этимологическое значение сотен эвенкийских слов, вошедших в словарный фонд русского языка.

Мыслительный образ (концепт), вызываемый любым эвенкийским географическим названием, воспринимается только как термин и является как бы закодированным для подавляющего числа русскоязычных носителей. Например, название реки Селемджи и ее правого притока Селеткан в переводе с эвенкийского означает ‘железистая’. В бассейне именно этой реки обнаружены железорудные месторождения. Онени – приток Якодокита (система верхней Зеи). Название эвенкийское: онен – ‘рисунок’. В долине Онони находятся древние наскальные рисунки – писаницы, а Якодокит – с эвенкийского ‘дорога к якутам’. Тыгукит – левый приток Гилюя от эвенкийского тыгу – ‘ярмарка, обменное место’. На этой реке проходили ярмарки, на которых эвенки обменивались добытой пушниной, продуктами своего труда [Сутурин, 2000].

Однако функционирование амурских топонимов, их значение и происхождение, структура, ареал распространения, развитие и изменение во времени до сих пор не стали предметом внимания местных – амурских и дальневосточных – лингвистов. Таким образом, для русскоязычных коммуникантов многие эвенкийские топонимы являются непонятными, непривычными (экзотичными), незнакомыми и квалифицируются исследователями лакунарности как межъязыковые конфронтативные лакуны, обусловленные дрейфом двух различных культур [Сорокин, 1982, с. 23]. А между тем «в каждом географическом названии закодирована информация, прежде всего, географическая – о месте и характере географического объекта. В языковом сознании при употреблении топонима воспроизводятся когнитивные связи соответственно языковому и социальному опыту современного человека, совпадающие или не совпадающие с мотивацией во время акта номинации. В этой связи носители “предпочитают” названия, которые возможно декодировать, то есть мотивированные» [Васильева, 2001, с. 148].

К сожалению, многолетнее пренебрежительное отношение к самобытному языку соседствующего этноса привело к потере информативности топонимов эвенкийского происхождения, их семантической опустошенности. Это еще раз убеждает, что язык является продуктом творчества многих поколений, общим средством коммуникации на протяжении тысячелетий, общим духовным достоянием, пренебрежительное обращение с которым – преступление против самих себя.

Библиографический список

Быкова Г.В. Выявление внутриязыковых лакун (на материале русского языка). – Благовещенск, 1999а.

^ Быкова Г.В. Лакунарность как категория лексической системологии: автореф. дис. … д-ра филол. наук. Воронеж, 1999б.

Васильева С.П. Топонимы Красноярского края в семасиологическом аспекте // Ежегодник регионального лингвистического Центра Приенисейской Сибири. Красноярск, 2001.

География Амурской области / отв. ред. Н.Г. Павлюк. Благовещенск, 2005.

Калинина Е.Л. Особенности адаптации субстратных топонимов в концептосфере языка-приемника (на материале ойконимов Амурской области): дис. ... канд. филол. наук. Барнаул, 2009.

Левашов Е.А. Географические названия: словарь-справочник. СПб., 2000.

Мерекина Е.В. Культурные концепты как ядерная часть языкового сознания малочисленного народа (этнолингвокультурологическое исследование языка эвенков): дис. ... канд. филол. наук. Барнаул, 2008.

Попова З.Д., Стернин И.А., Чарыкова О.Н. К разработке концепции языкового образа мира // Язык и национальное сознание. Воронеж, 1998.

Пылаева О.Б. Лакунарность лексико-семантического поля «Природа»: на материале русского и эвенкийского языков: дис. ... канд. филол. наук. Благовещенск, 2002.

Проблемы этносемантики: сб. науч.-аналитических обзоров. М., 1998.

Сорокин Ю.С. Лакуны как сигналы специфики лингвокультурной общности // Национально-культурная специфика речевого общения народов СССР. М., 1982.

Сутурин Е.В. Топонимический словарь Амурской области. Благовещенск, 2000.

Томашева И.В. Понятие «лакуна» в современной лингвистике. Эмотивные лакуны // Язык и эмоции. Волгоград, 1995.

Эвенкийский язык // Красная книга языков народов России. Энциклопедический словарь-справочник. М., 1994.


А.Е. Щербинина15

Понятие «картина мира»