Ж. Н. Маслова (зам отв секретаря)

Вид материала

Документы

Содержание Ж. Н. Маслова

Подобный материал:

• В отделении психологии и возрастной физиологии к декабрю 2008 г состоят 28 действительных, 2606.74kb.
• Выпуск 48 Э. Ф. Шарафутдинова чеченский конфликт: этноконфессиональный аспект отв редактор, 3024.85kb.
• Маслова О. М. Вопрос как инструмент получения эмпирических данных // Методы, 604.21kb.
• Книга памяти. Йошкар-Ола: Map кн изд-во, 1995. 528 с, К53 ил.,, 1691.88kb.
• Центр системных региональных исследований и прогнозирования иппк ргу и испи ран, 3282.27kb.
• А. В. Карпов (отв ред.), Л. Ю. Субботина (зам отв ред.), А. Л. Журавлев, М. М. Кашапов,, 10249.24kb.
• Акаев В. Х., Волков Ю. Г., Добаев И. П. зам отв ред, 1632.77kb.
• «лицо», 32.76kb.
• Т. А. Ткачева (отв редактор), Е. В. Кузнецова (зам отв редактора), 4827.93kb.
• Факультет философии и политологии, 13663.08kb.

^

Ж. Н. Маслова

Гендерные и архетипические параллели в литературе. К вопросу о женской авторской позиции
(на материале романа Л. Петрушевской «Время ночь»)

Культура и искусство являются отражением сознания человека как индивидуального, так и общественного. Это та область, где опосредованно, скрыто или явно выражены страхи и надежды личные и коллективные. Культура часто не имеет прямой связи с действительной жизнью и существует как нечто данное извне, становится развлечением или спекуляцией. Ситуация с литературой, существующей как бы заочно к жизни, складывается похожая. Проблема в том, что наше гуманитарное знание чудовищно отстает от технологического и развивается гораздо медленнее, так как по сути своей гораздо инертнее. Инертность его поддерживается часто самими академическими кругами. В связи с чем возникает ситуация, что данный уровень развития общества не обеспечен релевантным набором идей и духовного знания. Бесценна в этом плане мысль о том, что «за равнодушие к культуре общество прежде всего гражданскими свободами расплачивается. Сужение культурного кругозора — мать сужения кругозора политического. …Когда потом начинают рубить головы — это даже логично» [1, с. 52].

Л. Петрушевская остается одним из признанных авторов современной литературы. С одной стороны, ее творчество укладывается в понятие «женской литературы» и имеет отношение к гендерному вопросу, с другой стороны, истоки ее творчества коренятся в советской действительности, где женщина была дискриминирована вдвойне.

Внимание к быту и повседневности определяет существование в ее творчестве не только героини как центральной фигуры этого быта, но и проблемы «маленького человека». Проблема «маленького человека» в отечественной литературе существовала и раньше, в литературе XIX века, например. Однако после Советской империи и культа коллектива «маленький, сугубо отдельный человек к литературе прилип. Естественно, он взыскует собственной правды и оправдания своей не-великой жизни» [4, с. 48].

Проблема маленького человека решается в обществе, не способном в действительности породить человека большого, существующего как исключение. Это только подтверждает отсутствие в обществе соответствующих механизмов.

Творчество Петрушевской связано с наследием Советской эпохи, которая не ушла в давность, так как живы и здравствуют поколения, воспитанные в этой культуре и впитавшие некое культурное знание, систему архетипов.

Проблема маленького человека, видимо, сейчас не может быть решена в масштабе европейской культуры и, может быть, цивилизации. Всякое яркое индивидуальное развитие — прорыв из общей массы, исключение, тогда как общество стремится стандартизировать человека.

«Время ночь» — роман не только о маленьких людях, но и о маленькой женщине советского образца. Героиня Петрушевской — продукт эпохи. Она унижена насколько это возможно, потому что социальный успех женщины оценивается часто востребованностью у мужчин. Героиня неинтересна для мужчин, она — объективированный продукт и в полной мере подчинена патриархальному обществу, она не имеет внутренней силы. Но за рамками обыденного понимания становится символом эпохи и свидетельством разрушительных процессов. Женское начало является мощным организующим началом в обществе. «Именно внутренняя установка женщины во всех ипостасях женственного (мать, невеста, жена, сестра) определяет привилегированный отбор мужских добродетелей. Что именно будет выбрано в мужчине — героическое начало… или «одомашненность»… самим мужчинам решить не дано… Параметр совокупного эротического выбора и последующего экзистенциального согласования… принципиально важен для поддержания определенного (скажем, имперского) уровня духовной мобилизованности» [3,
с. 16—17].

Социальный вакуум героинь Петрушевской высасывает из них женское начало, и категория любви становится категорией отрицательной. Женщина Петрушевской уже не вдохновляет на подвиги и, переступая через инстинкт самосохранения, становится на самоуничтожение. То, что она отвергает свою глубинную природу, прослеживается на уровне архетипов. Это тем более значимо, так как архетип сложно поддается изменениям и влияет на дальнейшее развитие истории.

Анна Андриановна — старуха. «Старуха — один из самых широко распространенных в мире олицетворений архетипа… Та, Что Знает… Ее обитель —
в древней и неискоренимой дикой Самости… Эта старуха стоит между рациональным миром и миром мифа» [5, с. 38—39]. Героиня не сохранила сакральное знание, не сумела передать его дочери, она становится не авторитетом, а лишь звеном в цепи неудавшихся жизней. Ее интуитивная мудрость сведена до нуля. Разобщенность связей «дочки-матери» говорит о нарушении связей между поколениями. Анна Андриановна в целом соответствует архетипу «слишком доброй матери», стремится чрезмерно опекать дочь советами, но добивается только ухудшения отношений.

Три поколения женщин, представленные в романе, обречены повторить судьбу друг друга. Они не в состоянии прервать эту цикличность, потому что по сути своей они — неудачницы, предавшие женскую природу. И доля вины лежит на них самих. Героини не проходят обряд инициации и руководствуются бытовыми соображениями при решении жизненно важных задач. Анна Андриановна позволяет отвезти мать в дом для престарелых и совершает экзистенциальную ошибку. Мать героини — живой труп и ведет бессознательную жизнь растения. Ее как бы преждевременно хоронят, стараясь не допустить проникновения смерти на обжитую территорию. Однако в тексте не следует разделять архетипы Жизни и Смерти и противопоставлять их. Смерть должна порождать жизнь и наоборот. Любые человеческие отношения не могут постоянно находиться на пике. Они могут стать запутанными, и с самого начала начинают скатываться в смерть. Но за угасанием следует возрождение. В отношениях важно видеть неприглядную сторону любви. Эта идея воплощается в архетипе «Женщины-Скелета». Мать героини Петрушевской — архетип «Женщины-Скелета». Освободить Скелет — пожертвовать жизненным пространством ради матери — не удается. Это испытание не пройдено. Поэтому Анне Андриановне остается только ждать своего часа и повторить судьбу матери. Нежелание и неспособность понять природу Жизни-Смерти-Жизни реализуется в борьбе родственников за квартиру.

Важным моментом в создании героини и постижении ее природы служит мотив домашнего хозяйства. «Когда речь идет о развитии женщины, все эти мотивы домашней работы — стряпни, стирки, уборки — подразумевают вещи за пределами обыденности. Все эти метафоры предлагают новые способы обдумывания, измерения, кормления, питания, исправления, очищения, упорядочивания жизни души» [5, с. 102]. В романе эти сцены, в большинстве, подчеркнуто натуралистичные, отталкивающие, бытовые: «А на скатерти у нас ничего не лежит, полиэтиленовая скатерть, ни тебе крошки, хорошо, ни стекла, ни тебе утюга»; «Андрей ел мою селедку, мою картошку, мой черный хлеб, пил мой чай, придя из колонии, опять, как раньше, ел мой мозг и пил мою кровь, весь слепленный из моей пищи, но желтый, грязный, смертельно усталый»; «Сидим за столом в огромной столовой, я пью чай с карамелью и дважды покусилась на большие куски хлеба, им здесь хлеб режут ломтями от круглых хлебов, больше всего люблю неудержимо, неудержимо люблю хлеб»; «Капает из носу, у меня в портфеле с рукописями чистая откипяченная тряпочка, но как ее достать, деликатно сморкаюсь в бумажку, у них тут вместо салфеток нарезаны бумажки». Жалкие попытки героинь приукрасить себя и свой быт заканчиваются неудачей.

Обусловленность ограничения/отчуждения от своей собственной природы есть причина социальных рамок жизненного поля героев. Они замкнуты в категории субъективно-выраженного психологического времени (внешний мир и мир внутренний отражаются от «третьего» пункта — внешняя среда).

Героиня Петрушевской — продукт социалистического общества, который складывается из выполнения домашних обязанностей и функции деторождения, выполняемой на уровне инстинкта. Эта женщина — неудачница по определению, живущая в отсутствии внешней и внутренней гармонии, в системе запретов, лишений и предписаний. Статус поэтессы у главной героини свидетельствует о том, что духовная жизнь женщины становится объектом презрения, угроз даже со стороны близких людей, которые по определению должны служить поддержкой. Потеря женщиной собственной самости и творческих сил становится основой ее агрессии, желания получить хотя бы какие-то излишества, она становится согласной на любые, даже опасные для жизни, предложения. Вереница таких дезориентированных, загнанных в ловушку женщин представлена у Петрушевской во множестве.

Если статус женственности в обществе влияет на характер мужественности и, следовательно, на тип героя-мужчины, то закрепление в национальной культуре данного образа униженной женщины и его воспроизводство могут быть разрушительны для общества в целом.

Впоследствии на этот тип женщины наложились такие качества, как самостоятельность и стремление к независимости. Изучение эволюции героинь в современной литературе, написанной женщинами, может быть продуктивным путем для понимания многих современных реалий. Очевидно, что к внешним условиям существования героини может быть прибавлен культ денег, и от выражения крайней нищеты фокус перемещается на «светских львиц». Однако перемещение из бедности в богатство не становится залогом духовного возрождения и восстановления женской самости и силы, истинно женского начала.

Можно предположить, что героини Петрушевской — женщины, неспособные взять на себя духовную миссию — становятся показателем невозможности преодоления кризиса современных человеческих отношений.

Вышесказанное является введением в проблему и попыткой обозначить проблему женской субъективности в русской постмодернистской литературе. Роман Петрушевской — пример гендерного письма (существование женских стратегий письма в феминистской критике — факт общепризнанный). Художественная проза Петрушевской нуждается в глубоком функциональном анализе. Особенно интересным представляется исследование синтаксического строя с гендерной точки зрения, так как синтаксис является важным уровнем организации речи и структурирует мысль. Кроме того, синтаксический уровень — это один из уровней организации ритмической структуры текста. Продуктивным в области исследования стратегий женского письма будет сопоставительное исследование синтаксического уровня похожих по методу и жанру произведений отечественных и зарубежных авторов-женщин, а также выработка принципов подобного анализа.

Список литературы

1. Волков, С. Диалоги с Иосифом Бродским / С. Волков. М. : Независимая газета, 1998.
   
2. Петрушевская, Л. Дом девушек [Электронный ресурс] / Л. С. Петрушевская. М. : Вагриус, 1999. 46 с. Режим доступа : ссылка скрыта
   
3. Секацкий, А. К. Духовные и чувственные измерения имперской идеи / А. К. Секацкий // Россия и современный мир: проблемы политического развития : в 2 ч. Ч. 1 : матер. II Междунар. межвуз. науч. конф. / под ред. Д. В. Васильева, Г. П. Иващук. М. : Институт бизнеса и политики, 2006.
   
4. Славникова, О. Петрушевская и пустота / О. Славникова // Вопросы литературы. № 2. 2000.
   
5. Эстесс, К. П. Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях / К. П. Эстесс. М. : Издательский дом «София», 2006.
   

Лингвокультурология