Geum.ru

Ж. Н. Маслова (зам отв секретаря)

Вид материалаДокументы

Содержание


О. Н. Каверина Концепт Englishness в аспекте художественного восприятия
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10
^

О. Н. Каверина

Концепт Englishness в аспекте художественного восприятия


В последнее время в лингвистических исследованиях довольно популярна тема «языковой картины мира». Интерпретации разных ученых отличаются друг от друга, но в целом все они соглашаются в том, что языковая картина мира — это «мир в зеркале языка, вторичный идеальный мир в языковой плоти, совокупность знаний о мире, запечатленных в лексике, фразеологии, грамматике» [3, с. 71]. К этому определению В. В. Красных необходимо добавить, что языковая картина мира (ЯКМ) глубоко национальна, что ЯКМ — это образ мира в глазах народа, говорящего на данном языке. С психолингвистической точки зрения ЯКМ — образ мира, который рассматривается как основной компонент структуры этноса [2].

Национально-культурная специфика языковой картины мира может рассматриваться с разных точек зрения. Мы придерживаемся следующей: «национальная специфика мышления производна не от языка, а от реальной действительности, язык же только отражает в своей семантике и называет те различия, которые оказываются коммуникативно-релевантными для народа в силу тех или иных причин» [4, с. 66].

Процесс языковой концептуализации сейчас изучается лингвистами
Е. С. Кубряковой, А. Д. Шмелевым, Н. Д. Арутюновой и др. Наряду с чисто языковыми явлениями — словами, фразеологизмами, грамматическим строем языка — языковая картина мира также отражается в художественных произведениях. Писатели являются авторами художественных картин мира — вторичных картин мира, подобных языковым. Картина мира в художественном тексте создается языковыми средствами, при этом она отражает индивидуальную картину мира в сознании писателя и воплощается в отборе элементов содержания художественного произведения, отборе используемых языковых средств, в индивидуальном использовании образных средств [5, с. 14].

Художественная картина мира характеризуется концептами, присущими авторскому восприятию мира, индивидуальными концептами писателя. Одним из таких индивидуальных концептов в творчестве английского писателя Джона Фаулза является концепт Englishness. «Башня из черного дерева» — одно из первых произведений, в котором данный концепт является частью индивидуальной картины мира писателя и отражает его систему ценностей, а также характеризует английскую языковую личность в его интерпретации. Слово Englishness трудно перевести на русский язык, оно обозначает наиболее типичные черты английского характера, образ жизни английского народа, включающий нормы поведения человека в обществе в ХХ веке, общие пристрастия и антипатии людей, традиции, формировавшиеся веками, моральные нормы.

Понятие Englishness, с точки зрения Джона Фаулза, раскрывается на примере двух образов, образов художников — молодого, довольно преуспевающего Дэвида Вильямса и старого, признанного великим в конце жизни, Генри Бризли. Содержание концепта Englishness, как он видится в рамках одного произведения «Башня из черного дерева», делится на несколько составляющих: 1) общие моральные принципы и нормы поведения, 2) отношение героев к собственной профессии, к карьере, 3) отношение к искусству в целом,
4) отношение к любви, 5) отношение к семье, 6) исторические образы и идеалы во всех сферах жизни. Необходимо отметить, что в большинстве составляющих концепта автор демонстрирует борьбу двух точек зрения, и, конечно, завершение романа ясно показывает, какой точки зрения придерживается сам автор.

Фаулз противопоставляет двух героев по их моральным принципам. Жизненная философия Дэвида Вильямса — конформизм, он приспосабливается к существующим в обществе формальным правилам жизни, воспринимает их как данное и нерушимое, нарушение этих правил связано для него с жизненной катастрофой. Дэвид смотрит на свою жизнь как на нечто, что можно рассчитать; по его мнению, в будущем можно добиться многого, если постоянно будешь делать правильный выбор: David... was always inclined to see his own life in terms of a logical process, its future advances dependent on intelligent present choices [7, p. 77]. В этом и заключается для него английский common sense. Бризли всю свою жизнь попирает этот самый «здравый смысл», он живет жизнью сердца, никогда не просчитывая свои поступки. Поэтому в глазах Дэвида добившийся успеха Бризли — «There on the summit stood a smirking old satyr in carpet slitters, delightedly damning all common sense and calculation» [там же, p. 77].

Как истый англичанин Дэвид отличается строгой приверженностью непреложным формальным правилам. Он ведет дневник и, когда отправляется в автопутешествие в поместье Бризли Котмине, записывает «the date, the time of day, the weather». Пунктуальность — еще одна черта Дэвида. Когда он приезжает в Котмине до условленного tea-time, то мгновенно испытывает дискомфорт от того, что нарушил договоренность. Фаулз иронизирует над английской любовью к «предварительным договоренностям», являющимися как бы продолжением пословицы «My home is my castle». Так, на одной табличке на воротах в Котмине надпись на французском языке предупреждает свободолюбивых французов о злой собаке, а надпись на английском языке — формализованных англичан о доступе в поместье только по предварительной договоренности:


Chien merchant

Strictly no visitors except by prior arrangement


Противоположность взглядов Вильямса и Бризли на формальные правила ношения одежды, на то, как одеваться в гостях, видится в диалоге:

David: You are not too formal, I hope?

Breasly: Freedom house, dear boy. Stark naked, if you like.

Хотя Дэвид и не ожидает строгой приверженности правилам от изгоя, прожившего вне родины столько лет, ответ кажется ему слишком фривольным.

Для Дэвида основным моральным принципом является разработанное им самим сочетание честности и такта. Чтобы нравиться людям, а ему хочется им нравиться, он «тактично честен», то есть не всегда искренен: Always rather fond of being liked, he developed a manner carefully blended of honesty and tact [там же, p. 43]. Бризли, в противоположность ему, всегда предельно честен и откровенен в своих взглядах. Если он пацифист, то воинствующий, в знак несогласия с линией правительства в годы первой Мировой войны он уезжает из Англии (a characteristically militant pacifist in 1916 — and spiritually out of England for good). Ходят слухи о его ненависти ко всему английскому и условностям среднего класса, о его презрении к родине (the legend of his black bile for everything English and conventionally middle-class... his contempt for his motherland). Покинув Англию, Бризли живет в Париже, но и там он демонстрирует свою нетерпимость к официальным правилам, ведя богемный образ жизни.

Если одним из основных принципов Дэвида является терпимость, то Бризли придерживается противоположного: «One shouldn’t show toleration for things one believes are bad» [там же, p. 71]. Он ненавидит английский принцип выжидательности в политике (Sit on the bloody English fence. Vote for Adolf), который выражается в английской идиоме to sit on the fence = to avoid becoming involved in deciding or influencing smth [OALD, 2005]. Он нетерпим к фашизму, что и выражает серией своих картин об Испании периода Гражданской войны.

Моральные принципы Дэвида и Бризли отражаются в их творчестве. Художник Вильямс прячется от самовыражения за занавесом абстракционизма, искусства хорошего вкуса и ухода от реальности, искусства для художников и критиков, а не для людей. Дэвид довольно преуспевающий художник, его картины продаются, но только из-за того, что они хорошо смотрятся на стенах: His paintings went well on walls that had to be lived with [7, p. 44]. Бризли называет абстракционизм в живописи «башней из черного дерева» вслед за «башней из слоновой кости» — термина, принятого в начале ХХ века для обозначения формалистского направления «искусства для искусства». Он считает, что абстракционисты боятся быть искренними: Ebony tower... anything he doesn’t like about modern art. That he thinks is obscure, because the artist is scared to be clear [там же, p. 74]. Сам Бризли получил признание как большой художник и на родине, и за границей, когда покинул Париж и стал жить в Котмине, поместье на северо-западе Франции в краю густых лесов и озер — на земле кельтского племени бриттов, на земле, родившей предания о короле Артуре и рыцарях Круглого стола. Его картины пропитаны зелеными лесными мотивами, их называют кельтскими, архетипичными.

Бризли искренен в проявлениях как любви, так и ненависти. Его принцип: не можешь ненавидеть — не можешь и любить, не можешь любить — не можешь писать. Своих помощниц-художниц он учит не стыдиться своего собственного тела, а стыдиться условностей и общественных предрассудков: Learning not to be ashamed of one’s body. And to be ashamed of one’s conventions [там же, p. 87], быть искренним в проявлении своих чувств.

Дэвид боится любви, возникшей у него к одной из девушек-художниц Диане, ведь последствия этой любви могут быть разрушительны для его семейной жизни. Как замечает Фаулз о Дэвиде, «he was a crypto-husband long before he married» [там же, p. 77], подчеркивая его изначальную верность семейным принципам. Он воспринимает верность жене как привычку: «fidelity like a habit» [там же, p.115]. В его семье давно нет любви — она уступила свое место товарищеским отношениям: Now his marriage began to assume the same (his parents’) comaraderie and cooperation [там же, p. 45]. Eго жена и дети для него — «predictable old Beth and the kids at home» [там же, p. 57]. Фаулз рисует отношение Дэвида к браку следующими метафорами: «The trap of marriage when physical has turned to affection» [там же, p. 116], «a pleasant illusion of bachelor freedom» [там же, p. 33]. С одной стороны, ему нравится ощущать холостяцкую свободу, но, с другой стороны, внезапно вспыхнувшая любовь, секс с Дианой может разрушить все, что он так тщательно строил в семье. Ужас, который он испытывает при мысли об этом, заставляет его предать свое чувство.

В «Башне из черного дерева» одной из составляющих концепта Englishness является упоминание автором исторических эпох и имен, знание которых определяет английскую ментальность. Так, внутри поместья под французским названием Coetminais оказывается Tudor-house — дом в Тюдорианском стиле (как мы узнаем из примечаний к роману, для Тюдорианского интерьера характерны высокие прямоугольные окна, деревянная обшивка стен, лепные потолки и карнизы). У дома Дэвида встречает Диана, по мнению автора, англичанка с первого взгляда: «...a slim girl of slightly less than medium height...; brown and gold hair and regular features; level-eyed, rather wide eyes... She was unmistakably English» [там же, p. 36]. Она по-викториански серьезна, и читатель должен понимать, что сдержанность и чопорность — характерные черты поведения в эпоху королевы Виктории (XIX век). Диана любит блузки в Эдвардианском стиле — в начале двадцатого века, во время правления Эдуарда VII, были модны блузки с высокими и длинными рукавами, затянутыми у запястья. Ее подруга Энн — поклонница a black Kate Greenaway dress — платья в духе знаменитой английской рисовальщицы иллюстраций к детским книжкам XVIII века.

Для понимания образа Бризли очень важен еще один географический и исторический факт — Бризли живет во французской Бретани, в области, куда переселилось кельтское племя бриттов после прихода германцев на Британские острова. Зеленой энергией кельтского леса питается художник, историей и легендами о короле Артуре дышат его картины. Но самой значительной исторической фигурой, с которой сравнивается Бризли, является Робин Гуд — олицетворение для англичан свободолюбия, справедливости и благородства. По свидетельству лингвокультурных словарей, Робин Гуд — полулегендарный герой английских и шотландских баллад, предположительно живший в XII—XIII веках в Шервудском лесу близ города Ноттингема. До встречи с Бризли Дэвид думал о нем как об иностранце (the least bloody English), изгое, потерявшем всякую связь с родиной, ненавидящем все английское. Но мысль Дэвида о том, что последние картины Бризли пропитаны английским духом (the fundamental Englishness of the Coetminais series), усиливается пониманием того, что Бризли такой же свободолюбивый англичанин, как Робин Гуд: «It began to seem almost the essential clue; the wild old outlaw, hiding behind the flamboyant screen of his outrageous behaviour and his cosmopolitan influences, was perhaps as simply and inalienably native as Robin Hood» [там же, p. 101].

Свободолюбие Бризли постоянно ассоциируется автором с лесом и зеленым цветом — ...the final few miles through the forest of Paimpont, one of the largest remnants of the old wooded Brittany, were deliciously right: green and shaded minor roads, with occasional vistas down the narrow rides cut through the endless trees. Things about the old man’s recent and celebrated period fell into place at once [там же, p. 33], ...with the recurrence of the forest motif... [там же, p. 42], ...Henry Breasley in his beloved forest of Paimpont... lights, special perspective qualities of «his» forest... [там же, p. 77], the Celtic green source [там же, p. 95], ...He did not really live at the manoir, but in the forest outside [там же, p. 100]. Для Дэвида же наступает «конец всему зеленому»: «Summer had died, autumn was. His life was of one year only; an end now to all green growth» [там же, p. 127], когда он уезжает из Котмине, понимая величие Бризли-художника и Бризли-человека и свое поражение как художника и человека. Фаулз использует замечательную метафору green freedom, чтобы описать стиль жизни Генри Бризли и подчеркнуть основную и самую ценную для него черту английского характера — свободолюбие: David and his generation... could only look back, through bars, like caged animals, born in captivity, at the old green freedom. That described exactly the experience of those last two days: the laboratory monkey allowed a glimpse of his lost true self [там же, p. 126].

Итак, по мнению Фаулза, именно green Englishness Генри Бризли является истинной, в то время как Englishness Дэвида Вильямса, «порядочного» человека, живущего по правилам «здравого смысла», подчиняясь установившимся общественным нормам, но не способного ни свободно проявлять свои чувства, ни свободно выражать себя в своем творчестве, характеризуется автором как nonfreedom. Мы совершенно согласны с высказыванием Рональда Бинса о том, что посредством своих героев Фаулз демонстрирует свое неприятие английcкого конформизма во второй половине ХХ века: «...Fowles permits his works to function as parables of human character which he regards as of immediate relevance to contemporary English social realities. English society becomes a mythic battleground for Fowles in which solitary individuals engage in a conflict for moral and imaginative survival against “the great and universal storage” of social conformity» [6].

Список литературы
  1. Великобритания: Лингвострановедческий словарь / под ред. А. Р. Рум, Л. В. Колесникова и др. М. : Русский язык, 1978.
  2. Залевская, А. А. Введение в психолингвистику / А. А. Залевская. М. : Рос. гос. гуманит. ун-т, 2000.
  3. Красных, В. В. Цит. по изданию: Тарасова И. А. Идиостиль Георгия Иванова: когнитивный аспект / И. А. Тарасова. Саратов : Изд-во Саратовского ун-та, 2003.
  4. Стернин, И. А. Концепты и лакуны / И. А. Стернин, Г. В. Быкова // Языковое сознание: формирование и функционирование. М. : Институт языкознания РАН, 2000. С. 55—67.
  5. Тарасова, И. А. Идиостиль Георгия Иванова: когнитивный аспект / И. А. Тарасова. Саратов : Изд-во Саратовского ун-та, 2003.
  6. Binns, R. John Fowles: Radical Romancer / R. Binns // Critical Essays on John Fowles by Ellen Pifer. L., 1986.
  7. Fowles, J. The Ebony Tower. Eliduc. The Enigma / J. Fowles. M. : Progress Publishers, 1980.
  8. Оxford Advanced Learner’s Dictionary. Oxford : Oxford University Press, 2005.